Профессор Ипатьев все лето провел на раскопках в районе  Дикой степи. Находок было немало. Копали курганы,  сначала работали специальные экскаваторы с плоскими ковшами, потом студенты  - лопатами и мастерками, и, наконец, щеточками и кисточками. После этого, разбившись на небольшие группы,  каждую песчинку буквально просеивали сквозь пальцы. Просеянный песок еще проверяли металлоискателями и относили на носилках в отвал. Особенно удачен оказался один из курганов – неизвестное захоронение датировалось едва ли не второй половиной X века. Вещи все побывали в огне: оружие, посуда, доспехи, украшения.  Один из студентов сумел  найти совсем особый предмет – фрагмент воинского щита. Кольчуга воина от сильного жара спеклась в массу заржавевших в земле и сплавленных колец с отдельными фрагментами, сам деревянный щит, вероятно, обтянутый кожей, сгорел, а вот фрагмент его центральной части уцелел, а именно бронзовая бляха с перекрещенными медными полосами. Ипатьев собрал всю группу и с гордостью демонстрировал найденное, студент мгновенно получил зачет по практике и был просто счастлив, а экспонаты осторожно завернули в мягкую ткань, упаковали в деревянные ящики и отравили в Москву, в Исторический музей.

 В большом светлом помещении музея, приспособленном для изучения поступающих со все концов страны предметов, на столах лежали рога, оправленные в серебро и золото, фрагменты глиняной посуды, клинки из прославленной стали, женские бусы и серьги, куски кожи, в которых распознавали кошели, в то время когда еще не было карманов, фрагменты кольчуг, печати с неизвестными вырезанными на них рисунками, ржавые после огня шеломы, побывавшие на прощальной церемонии перехода какого-нибудь варяга в Валгаллу – все это раскладывалось на специальных столах, освещалось специальными лампами, подвергалось тщательному изучению.

 Полюбовавшись  красивой, сделанной с любовью каким-нибудь мастером  из Западной Европы – это еще предстояло установить, каким – вещью,  сотрудник  осторожно, надев на руки перчатки, прикоснулся  к медной бляхе, в середине которой располагались крестообразные полосы. Осторожно освободил бронзовую бляху из приспособления, которым она удерживалась в неподвижном состоянии,  поднял фрагмент – под ним была гладкая отполированная дубовая доска, затем он начал щеточкой счищать с круглой бляхи крупинки ржавчины. Первое прикосновение далось ему нелегко, он едва коснулся кончиком тончайшей колонковой кисточки одного места. Поработав так с полчаса, он положил кисточку, подошел к окну, выходившему на южную сторону, прямо на площадь, и посмотрел на центральный купол Храма Покрова-на-рву, так настоящие историки называли всем известного Василия Блаженного. Это его  действие привлекло к себе внимание.

- Ромочка, вы ищете вдохновения за окном? – насмешливо спросила Алла Борисовна Печерская, специалист по женским украшениям из причерноморских захоронений.

-Что-то вроде этого, - пробормотал Роман Алексевич Дегтев.

На этот раз от своего стола отвлекся  Лавров. Он колдовал над каким-то листом, пытался определить к какому году, или хотя бы веку может принадлежать данный листок. От этого зависело, в какой раздел будет помещен данный экспонат.

-Роман Алексеевич, тут у меня один вопрос, вы ведь по «Медному» защищались?

-Да, по «Медному», Володя, а что вы хотели?

-Да вот сынок вчера спрашивал. Вы же знаете, Роман Алексеевич, он на историческом в МГУ. Ему нужно написать про сподвижников Петра из иностранцев. Вот он нашел полковника Гордона. Что вы помните про этого Гордона? С чего начать?

- С чего начать про Гордона? Он прибыл в Москву из Вестфалии, 27 июня 1662 года по старому стилю. Тотчас явился к полковнику Крафорту, в наемный полк и вскоре принял в событиях серьезное участие.

- Подождите, Роман Алексеевич, подождите, я записываю. Так прибыл.. какого вы говорите числа?

27 июня 62 года, как раз незадолго до начала Медного бунта.

- И к кому, вы говорите, явился?

- К полковнику Крафорту. Тот его определил командовать полком. Он потом с этим полком принимал участие в подавлении бунта.

-Роман Алексеевич, вы – гений!

Печерская с раскрытыми глазами посмотрела на Дегтева.

-Ромочка, вас надо на Красную доску.

-Главное что не в стену на Красную площадь! - захохотал собственной шутке младший научный сотрудник Лукин, специалист по земельным отношениям XVII века.

-Семен! – с деланным возмущением воскликнула Печерская.

-Алочка, я же пошутил, - тут же отозвался Лукин, - идемте пить кофе, мне приятель привез настоящий, бразильский.

-От чашки хорошего кофе не откажусь, - сказала Печерская. – Ромочка, вы с нами?

-Нет, я должен еще немного поколдовать над этим материалом.

-Ну, я же говорю – на Красную доску! – засмеялась Печерская, и вслед за Лукиным направилась в маленькое соседнее помещение, Лавров поспешил за ними.

 По воскресеньям Вадим с Кусовым теперь чаще всего приезжали  на улицу Грановского.

 В один из таких дней, когда приятели вошли, они увидели  в тесной комнате Знаменского нескольких незнакомых мужчин, двое из трех были с бородами, у одного очень длинные волосы были расчесаны на пробор посредине и перевязаны витым шнуром. Еще один был в больших роговых очках.

   - Все, что нас окружает, коллеги, я называю  русская цивилизация, именно цивилизация, - говорил длинноволосый человек с пробором посредине, - Евгений, будешь свидетелем в нашем споре.

-Это мои молодые друзья, - рекомендовал Знаменский Вадима и Игорька, - а это мои коллеги, прошу, как говорится, любить и жаловать: Валентин, Николай, Виктор.

 -Так вот, я говорю, - продолжал длинноволосый, -  культура пресно, затасканно, штамп, а цивилизация – бездна, океан, взрыв. Это формы нашей бесформенной жизни, даже трагедии, жуткие, темные, кровавые и часто бессмысленные, не написанные трагедии, а всамделишные, полны такого напора жизни. Они могут быть источником бесконечных размышлений.

-Слишком много у нас этих трагедий, - заметил тот, что был в очках.

-Да, Валентин, много, - тут же отозвался его оппонент. – А русский человек  живет этими трагедиями, живет, если хотите,  прошлым -  это и есть его настоящее. Русская цивилизация тотальна, как русский пейзаж. Он какой-то всеобщий, не делится на березки, речку, пригорок, - он един, едина вся русская жизнь, попытаться что-то одно разрушить в русской жизни – это значит обрушить всю русскую цивилизацию.  

 - Как вы думаете, Женя, - обратился к Знаменскому Валентин, -  если б можно было бы оказаться на месте, например, Адашева или Сильвестра, и знать, все что будет, сумел бы кто-нибудь из нас предотвратить те или иные события?

-Валя, история в сослагательном наклонении – не наша область, - ответил Евгений Николаевич.

Один из двух бородатых коллег Знаменского,  сидевший на кровати в распахнутой замшевой куртке песочного цвета, потянулся вперед, взял со стола автореферат молодого профессора Свешникова «Самозванцы в России»,  стал его листать.

-Господь так решил, как случилось, - заметил Николай.

-Если все-таки ваш вопрос серьезно рассмотреть, Валя, - сказал негромко Знаменский, - мы бы смогли столько же, сколько Адашев и Сильвестр. И, скорее всего, с тем же результатом.

-Так-то оно так, но все-таки представим. Ну, вот, вы, например, Женя, прямо сейчас оказались бы где-нибудь в 1547 году, время – сразу после пожара, вот подумайте – что бы вы ему сказали, смогли бы в чем-то убедить? Вы, Женя, могли бы поступить, как  Филипп?

- Митрополит поступил так, как только и можно было поступить в той ситуации, это единственное верное решение, - ответил Знаменский.

- Можем ли мы себя  равнять с человеком такой духовной силы? Это гордыня, – воскликнул Николай.

Вадим и Игорек молча сидели и с огромным интересом слушали этот разговор. Читавший рукопись отложил ее в сторону и стал прислушиваться к спору.

-И чего он добился? – спросил Валентин, и  взял со стола рукопись молодого профессора.

-Народной поддержки, Валя, вы думаете, этого мало? – снова спокойно заметил Знаменский.

- А Россия шла путем, который ей был предназначен, - Николай погладил клиновидную бородку.

А надо же было только одно, - вдруг воскликнул Валентин, ударяя рукописью по столу, -  не дать скатиться России на путь этой азиатчины.

-Валя, - улыбаясь, произнес Знаменский, - Александр Македонский, конечно, герой…

Все заулыбались.

-Да нет, - кипятился, Валентин, - я же правду говорю, вспомните сами ход событий.

-Валентин, - вмешался тот, который первым взял в руки рукопись, - вы преувеличиваете нашу азиатчину.

 - Знаменский стал наливать из чайника почти черную заварку в расставленные на столе чашки.

 – Вы же знаете, Валя, - продолжал бородач в замшевой куртке, - что Анна Ярославна нашла в маленьком неказистом городке Париже.  Помните, конечно, это: «В какую варварскую страну ты меня послал; здесь жилища мрачны, церкви безобразны и нравы ужасны».

-Конечно, Виктор, - откликнулся тут же на эту реплику Валентин, - это из письма отцу. Ана Ръина, так, кажется, в  жалованной грамоте Суассонскому монастырю? Первый курс.

-Совершенно точно, Валя, только второй. Первый – античка.

-Эх, ведь какая страна при Ярославе была, - вдруг с тоской произнес Валентин, снял очки и протер их тряпочкой, достав ее из футляра, спрятанного во внутренний карман пиджака, - кажется, живи я в 237-ом, всю страну  нашел бы возможность объединить.

-Не смог бы, - сказал, улыбнувшись, Знаменский,  - они же не смогли.

- И что же делать, Женя, а если повторится?

-Выращивать свой сад, друзья мои, - улыбнулся Знаменский, - как сказал кто? Ну-ка, Вадим, вы же писатель.

Все взгляды обратились в сторону молодых гостей. Вадим покраснел и ответил.

-Вольтер.

Да, - кивнул Знаменский, - в этом случае он был прав. А мы выбрали свой путь.

-Путь - то какой оказался! –  воскликнул Валентин.

-Мученический, - произнес Николай.

Евгений Николаевич  стал подливать заварки в чашку Валентина.

-Спасибо, мне достаточно, а вы, наверное, знаете, что по последним подсчетам, жертв около пятидесяти миллионов!

-Ты двадцатый век имеешь в виду? – спросил, Виктор, размешивая сахар в чашке.

- Двадцатый, конечно, в шестнадцатом и население то было всего несколько сот тысяч.

 -Валенька, - Виктор откинулся на спинку низенького кресла, - эти сведения неверны, настоящих подсчетов еще нет, вы же археолог, должны опираться только на факты.

-Я на факты и опираюсь. Нет!  - он отхлебнул горячего чаю, обжегся, подул, - вы, как хотите, а я за Ивана Грозные Очи забираться не хочу, да и этот не сахар.

-Не сахар, - согласился Знаменский.

Вот мой любимый Димитрий, тут хотя бы деятельное начало.

Игорек весь подался вперед, услышав про своего любимого Димитрия.

-А казнь на Кучковом поле? - спросил Знаменский.

Валентин отставил чашку. - Да,- загорячился он, - была, но одна, понимаете, одна! А не тысячи и десятки тысяч.

-Одна, но ведь была, - спокойно сказал Знаменский и отпил чай.

-Дмитрию за поразительный пример – как противостоять монголам, - многое можно простить.

-Этому за пример, тому за мудрую политику, другому за то, что Сибирь присоединил, - словно сам с собой размышлял Знаменский, - к тому же вы знаете, если рассуждать цинично: по последним исследованиям, Дмитрий  просто вмешался в ордынскую политику. Поддержал чингизида, разбил узурпатора. Все не так просто.

-Да, поддержал, но тогда Мамай был страшнее Тохтамыша, поэтому он поступил верно, - снова обжигаясь чаем, воскликнул Валентин.

-Без святителя Троицкого ничего бы не было, - заметил  Николай, - вот, где настоящий подвиг.

- А почему Ослябя и Пересвет лежат  в Симонове? – спросил как бы невинно Виктор, возвращаясь к чашке чая.

-Они, вероятно, были митрополичьи бояре, Виктор, - сказал Знаменский, отхлебывая чай, ребята, присоединяйтесь, остынет,  а  в народной памяти их подвиг связан с Сергием,  в народной памяти отсеивается только самое важное.

-Я думаю,  - сказал Валентин, - что самое важное – победа над узурпатором, даже монгольским, а как было в действительности, это знают только очевидцы – и то не всегда, и мы – археологи.

-Кончина Дмитрия весьма загадочна, - заметил Виктор.

-Да, - кивнул головой Валентин,  - есть предположение, только предположение, не больше, что он ушел в монастырь.

-Ты имеешь в виду загадочную судьбу Михаила Клопского? – спросил Знаменский. помешивая чай ложечкой. Вот Коля очень этим интересуется. Но это калька с Федора Кузьмича.

-Может, может Дмитрий лежать в Клопском, - произнес Николай совсем непонятные для Вадима и Игорька слова.

-Не скажи, Женя, не скажи, даты-то совпадают, - произнес Валентин.

-В жизни многое совпадает, - заметил Знаменский, - но мы об этой истории еще поговорим.

- Кстати, - сказал Николай, -  сегодня двадцать первое, по-старому – Рождество Богородицы, то есть годовщина битвы.

-Ну вот! – воскликнул Валентин, а ты, Женя, говоришь, что совпадений не бывает.

Знаменский посмотрел на Казанскую и перекрестился. Николай истово перекрестился три раза, Виктор и Валя только взглянули на икону.

 - Ладно, - примирительно добавил Знаменский, - поспорили – хватит. Насчет количества жертв, вот что. Свешников, – он похлопал по пачке машинописных листов, - сейчас работает над очень интересным материалом. Как завершит – обещает дать, я вам тогда покажу. Вот тогда и посмотрим, столько ли их было, жертв, как пишут и говорят. Не мне вам говорить, сколько тогда в Западной Европе их было.

-Свешников? – спросил скептический Виктор, - это из учеников Сергея Борисовича?

-Он самый.

-Виктор усмехнулся. – У них, то есть учеников Веселовского, странные привычки, вроде бы они  честно расследуют злодеяния своего любимого персонажа, но с таким упоением находят новые жертвы, словно им только этого  и надо.

-Нам все только этого  и надо, - заметил Знаменский. – Специалист, как вы знаете, подобен флюсу.

-Полнота его одностороння, - подхватил Виктор.

Вот-вот, - сказал Знаменский, - а что касается Свешникова, то он, конечно, умница, и историк настоящий.

 Коллеги собрались уходить,  Вадим и Игорек тоже встали.

-Молодые люди, задержитесь, у нас есть важные новости, - сказал Знаменский, выходя из комнаты, чтобы проводить гостей.

-Ну как вам мои друзья? – спросил Евгений Николаевич, когда он вернулся в комнату, чему-то улыбаясь.

-Интересные люди, но некоторые очень уж странные, - сказал Вадим.

-Коля Соткин, наверное?

-Кто? – переспросил Игорек.

-Коля, Николай Соткин. Он очень интересный человек, я с ним на Валдае в Иверском монастыре познакомился. Это было во время моей первой архивной практики, мы проходили ее в Новгороде, на Троицком раскопе.

-Раскопе? – переспросил Буров.

-Это место, которое археологи очищают от культурного слоя, а такой слой веками нарастает, в Новгороде он в некоторых местах до девяти метров. Я там нашел свою первую берестяную грамоту, горд был необыкновенно.

-И что же в ней было? – спросил Игорек.

- Что? Записи одного крестьянина из Новгорода, он просил своего знакомого вернуть ему несколько мер ржи и овса.

-И все?

- Игорь, это огромного значения находки, вы понимаете: один крестьянин пишет другому, и оба понимают грамоту.

-А какая она была, эта ваша грамота, Евгений Николаевич? – спросил Вадим, наливая себе самостоятельно чая.

-Да в длину сантиметров десять, с небольшим, а в ширину не более четырех сантиметров. Я ее показывал самому академику Янину, а это настоящее светило в нашей науке. Да, так вот о знакомстве с Колей. Дали нам отпуск на пару дней, и я поехал  на Валдай, там потрясающий монастырь – Иверский, строил Никон, тот самый который начал раскол. А от Новгорода туда на автобусе несколько часов. Приехал я на Валдай, было часов одиннадцать утра, городок сонный, народу почти никого. Пошел на пристань, час ожидания, и вот пришел небольшой такой катерок, монастырь-то на острове. Приплыли – в монастыре дом отдыха какого-то Новгородского завода. В кельях  живут люди, заняты обычным делом. А монастырь замечательный: надвратная церковь не хуже чем в Новодевичьем, колокольня тоже интересная. Но все это в полном запустении, две церкви в лесах, башня обрушена. Прясла стен просто зияют, прясла, молодые люди, – это стены между башнями. Так вот. Все заросло травой, кустарником. У трапезной церкви купол с дырами, чуть заржавевшее железо  кое-где.    В центре монастыря – большой Успенский собор. Пошел я туда, хотел фрески посмотреть, то есть роспись собора, думал, уцелело же что-нибудь. Да еще надеялся, что найду какие-нибудь надгробия. Куда! Вход в собор  был открыт, вошел – полное разорение, на полу кирпичная крошка, пыли слой сантиметров двадцать, да еще с цементом. Фрески кое-где видны, но все это потекло, посыпалось, потрескалось. Везде на сводах отлично просматривается древняя кладка, прочная, с большим слоем раствора. Такая простоит не одну сотню лет. Осмотрелся – вижу, стоят леса, значит, реставраторы все-таки есть. Вспомнил, что говорили о каких-то энтузиастах из Новгорода, которые пытались хотя бы законсервировать строения, чтобы они дальше не портились.

  По лесам полез наверх, довольно высоко, по настеленным наверху доскам прошел к правому от входа окну – как раз леса вровень с оконным откосом. Гляжу – в левой оконной арке отверстие, вероятно, была дверь, там, внутри, что-то вроде  кирпичной лестницы.  А как туда попасть? Стал лезть, держась за переплеты окна, стекол, конечно, не было. Добрался с трудом до этого отверстия, балансирую руками. А лестница крутая внутри входа, ступеней практически нет, все кирпичи покрошены, обвалились. Кое-как влез я в этот проход, схватился за стены, уперся и так шаг за шагом стал подниматься, а лестница еще и уходит вбок. Вылез на свод с внутренней стороны – никаких барьеров, конечно, нет, осторожно пробрался к краю – глянул вниз – высота ого-го, даже жутко стало. Вдруг кусок кирпича  покатился из-под ноги, полетел вниз и грохнулся с отчетливым шумом, эхо как отдалось! Птица какая-то мимо, хлопая крыльями, пролетела – из разбитого окна, конечно, сюда попала. Вылез я на кровлю крыши – железо проржавевшее, кое-где кустики растут и даже кривая березка, кровля вся обросла травой. И вдруг солнце прямо в глаза – открылась невероятная ширь – вид на озеро, синеют дали, а там леса, небо – вот где настоящее чудо. Я с собой, как всегда, свой ФЭД взял и стал снимать – кадров пятнадцать сделал – так красиво. Вот ради такого и стоит ехать.

А спустился вниз, опять же с трудом, вдруг откуда-то появился какой-то человек. По виду лет сорок, плохо выбрит, волосы на глаза падают, в стоптанных туфлях, мятых брюках, клетчатой рубашке.

-Николай? – спросил Игорек.

-Нет, это был совсем не Николай, местный такой сторожил. Увидел он меня и сразу же сказал.

-А ты знаешь, парень, что такое православные иерихонские трубы?

-Иерихонские трубы, я, конечно, знал, - Ветхий Завет. Книга Иисуса Навина.

-Нет, - говорит он мне строго, - наши иерихонские трубы – это особое оружие православного мира. Слушай!

Встал он посреди собора, как раз там, где точка под куполом, и вдруг зычным и густым голосом стал читать нараспев Отче Наш. Голос потек под сводами, и я совершенно ясно услышал, как раздались отголоски, словно ему стали подпевать десятки голосов, меня даже в дрожь бросило. А он еще громче стал петь, ощущение, словно через тебя проходит электрический разряд. Закончил он петь, повернулся ко мне и сказал, - Теперь ты понял, парень, что такое были наши православные иерихонские трубы? - Я кивнул головой, а он продолжал. - Вот когда десятки храмов в один и тот же час начинали так резонировать, над Святой Русью раскрывался защитный купол, лучше любой ракетной установки, а я на таких служил, да еще на Даманском был – вот что такое наше Православие. Только это было до Романовых, они все это предали забвению.

-Почему предали  забвению?

-Потому, что были немцы, - объяснил он, - и хотели настоящую веру погубить.

-Но ведь этот монастырь строился при Романовых, - возразил я ему.

-Он на меня посмотрел строго. – Этот монастырь строил Никон, он еще знал тайны прежнего строительства, за это его и погубили, а после него эти тайны уже никто не знал.

 -Тут он помолчал и добавил, – И не узнает.

В это время в собор вошло несколько человек, один из них, в майке и темных очках, с гитарой за спиной, увидев этого странного человека, тут же весело воскликнул, - А, Федя! Ты уже кому-то своей ерундой голову морочишь? Ступай отсюда, юродивый дурачок.

Федя, ни слова ни говоря, вышел из собора, а мне вошедшие пояснили, что это местный дурачок, у него не все дома и так далее. Мне посоветовали идти в бывшую трапезную церковь – это от собора, сказали, как, - выйдешь – направо, там реставраторы из Новгорода сейчас обедают, вот с ними можно поговорить. Я, конечно, и без них понимал, где трапезная, такое здание в монастырях семнадцатого века обычно двухэтажное и с примыкающей к нему церковью.

Вот там-то, во время обеда, я и познакомился с Колей Соткиным, он из Москвы приехал просто так, помогать реставраторам.

Только вышел я из бывшей трапезной, а ко мне опять этот Федя подходит.

Ты, - говорит, - мне парень понравился,  гордыни в тебе нет и лукавства нет, открою я тебе великую тайну: не пройдет и тридцати лет, и купола здесь заблистают золотом, и лики опять будут смотреть со стен, только иерихонские трубы заглохнут, потому что не время еще будет, не время. А ты, - продолжал он, - ступай  в Клопский монастырь, что недалеко от Новгорода - там есть рака с мощами Михаила Клопского, никто не знает, что этот Михаил Клопский Рюрикович, это я открыл. В Москве есть усыпальница Рюриковичей, в Архангельском соборе, и там, в Клопском монастыре – таких усыпальниц только две на всю страну, я сам туда завтра собираюсь, поклониться великому князю Московскому.

-Какому князю? – спросил я с удивлением.

Он приложил палец к губам, - тс, это еще тайна, не время, но придет время, и мощи благоверного князя Димит..тс прославятся, как мощи Троицкого Святителя.

Вот такая история.

-Удивительно, - сказал Вадим, а Игорек переспросил: какой монастырь под Новгородом?

-Клопский, - ответил Знаменский, - это его-то и имел в виду сегодня в разговоре Коля. Он вместе с этим Федей тогда же уехал в Клопский монастырь, а занимается Николай древнерусскими музыкальными инструментами, настоящий знаток предмета. А Валя  специалист по тринадцатому и четырнадцатому векам, и я вам, Игорь, советую с ним поговорить, он многое может порассказать.

-Это будет здорово, - воскликнул Игорек. 

-А теперь, - продолжал Знаменский, - помните портрет того собирателя с монетами и шахматными фигурами? – Друзья кивнули. - Так вот, я собрал в Историчке – мы так Историческую библиотеку называем между собой – кое-какой материал. Порылся в журналах прошлого века и выяснил, что, скорее всего, на портрете изображен Константин Казимирович Плещинский, К. К. П…ский, действительно ротмистр в отставке, бывший улан, большой знаток нумизматики, чудак в своем роде, любил всех разыгрывать. В одном из номеров  журнала  «Чтения в Обществе истории и древностей российских» - был в прошлом веке такой журнал – нашел я статью, подписанную именем К. К. Плещинский. Статья посвящена монетам  Древней Руси, специальный материал, довольно неплохо написанный для дилетанта. Других знатоков монет и собирателей древностей XIX века, которые бы подходили под инициалы К. К. П..ский, на сегодня не оказалось. Стал проверять – взял воспоминания  Погодского – тоже собирал старинные вещи, был известен всей Москве, однажды у кабатчика на Трубной площади приобрел за бесценок настоящий клад  – монеты XIV века. Кабатчику их продал мужик, мужик работал на строительстве Большого Кремлевского дворца, нашел при земляных работах. Так вот, этот Погодский пишет, что видел у  Плещинского замечательные монеты – точно привел цифру – тридцать две штуки.   К сожалению, миниатюра не дает возможности установить, те ли на ней изображены монеты или нет.  Теперь у нас есть предполагаемое, пока только предполагаемое, имя. Интересно только, куда все-таки эти монеты могли попасть позже. Для этого надо изучить еще кое-какие документы, но начало ниточки у нас есть.