В ближайший выходной день Вадим с Кусовым отправились в «Белый город». Шли по Петровке, заходили во дворы, рассматривали старые постройки, еще, вероятно, прошлого века, какие-то двухэтажные дома с надстройками и деревянными крыльцами, покосившимися и рассохшимися от времени. В некоторых местах зияли голые, недавно образовавшиеся пустыри – они обследовали  и их, но напасть на след испанского клада, конечно, не удалось, да было и непонятно, с чего надо начинать.

Так  дошли до подворотни, в которой  было довольно мрачновато. Слева увидели низенькие каменные ступени, которые вели, вероятно, в полуподвальное помещение. На двери висел замок. Больше ничего интересного они в тот день не увидели.

 Вечером, в пятницу Игорек позвонил Бурову и сообщил, что в воскресенье идет в гости к Борису Николаевичу и что может взять Вадима  с собой.         

 В воскресенье, свернув от Манежа на похожую на проход в каменных горах улицу Герцена, они подошли к первому повороту налево.

- Кажется, сюда, - неуверенно сказал Игорек, и показал налево.

Улица была совершенно пуста. Считая номера,  остановились перед темно-красным  домом, с  тяжелыми балконами и застекленным фонарем над козырьком подъезда.

-Сюда, –  уже уверенней сказал Игорек.

Старая подъездная дверь. Лестница с широкими ступенями, деревянными перилами с какими-то резными формами и очень высоким потолком.

-Второй этаж, - Игорек начал подниматься, Вадим за ним.

 – Слева от лестницы. Вот сюда. - Они подошли к двери, на которой висело множество табличек с указанием, сколько кому звонить раз.

«Знаменский, три раза», - Игорек неуверенно, с перерывами, позвонил три раза.

Дверь  открыл крупный мужчина, со львиной гривой непокорных волос, чем-то похожий на Илью Муромца.

-Нашли? Молодцы. Проходите, сейчас будем пить чай.

 В коридоре было много самых разных вещей: на стене висел велосипед, огромное железное корыто, стоял гигантских размеров сундук, черный, обтянутый кожей и обитый железом, с большими замками, тут же висело много разнообразной одежды. Вадим смотрел с интересом. В эту минуту открылась дверь справа, и оттуда высунулось личико старушки, она быстро окинула их глазами.

-Евгений Николаич, пусть гости пол не попортют, обувь-то снимать полагается.

Знаменский ничего не ответил ей, а только быстро открыл дальнюю дверь и впустил гостей в очень маленькую комнату.

 Первое, что увидел Вадим,  был большой, широкий  письменный стол, весь заваленный бумагами, на столе стояла пишущая машинка, лежали книги в старинных, с золотым обрезом, переплетах, в некоторых закладки. Прямо над письменным столом кнопками была прикреплена черно-белая фотография старика в какой-то странной, вероятно, церковной одежде - в белом головном уборе, украшенном изображением ангела со множеством крыльев, с круглой бляхой на груди и крестом на  цепи. Выражение лица  старика показалось Вадиму каким-то нездешним. Тот смотрел  мудро и строго, и взгляд его был  тяжел.

-Патриарх Тихон –  тихо сказал Евгений Николаевич, - новомученник Российский.

 Эти слова прозвучали для Вадима словно  из другого мира.

Над столом висело много книжных полок, которые ломились от книг, среди них было немало собраний сочинений,  высоких альбомов, каких-то папок.  У противоположной от стола стены стояла кровать, застеленная пестрым куском какой-то восточной ткани, над кроватью висело изображение ангела на листе ватмана. На самой стене висела большая икона, которую Вадим все-таки узнал – помнил по учебнику истории - Николай Угодник, в позолоченном окладе, и небольшая современная  репродукция Богоматери. Их Буров путал, у этой ребенок был изображен слева от матери и рукой он как будто посылал в мир благословение, а смотрел прямо на зрителя.

- Это Казанская, - сказал Знаменский, заметив, что Вадим обратил на нее внимание, - празднуется 22 октября по старому стилю.

 На широком подоконнике тоже лежали книги. Перед окном стоял маленький столик, вокруг него два мягких, очень низких кресла. На стене, в простенке между двумя очень высокими окнами, находилось зеркало в темной раме, справа и слева от него были прикреплены два портрета. 

Первый Вадим узнал сразу - репродукция портрета Достоевского работы Перова из какого-то журнала, вероятно, «Огонька», а вот другой  - портрет молодого офицера, юного гусара, почти мальчика, со вздернутым носом и надменной улыбкой на припухлых губах, ему оказался незнаком.

-Не узнаете, кто это? – спросил, заметив и тут  интерес Вадима к портретам Знаменский, - это Чаадаев, да, да, тот самый Чаадаев, друг Пушкина, блестящий гусарский офицер и большая умница. Я вам как-нибудь дам прочитать его знаменитое философическое письмо.

Потом они сидели вокруг маленького стола и пили крепко заваренный чай с бутербродами с сыром, Евгений Николаевич рассказывал.

- Монеты вы, Игорь, нашли  в слое строительного мусора,  то есть  кирпичной крошки,   известкового раствора,  кусков белого камня. Все это было привезено на строительную площадку, как выяснилось,  для укрепления грунта, – его там мало оказалось. Этот мусор туда привез самосвал. А насыпали его в кузов где-то в центре, вот пока только не удалось узнать – где. Наряд на работу нашли, но у него несколько адресов, где он получал засыпку.

Так вот, где-то в центре самосвал  получил эту землю с экскаватора, который и зачерпнул медный сосуд с монетами.  Отвез он этот грунт на строительную площадку, ссыпал. Тут по нему, как следует, прошлись бульдозеры,  и насыпь плотно утрамбовали. При этом сосуд помяли, то есть деформировали, по-научному, и монеты высыпались. А экскаватор, который вашу траншею прокладывал, зачерпнул эти монеты и в отвал ссыпал. Там вы первую и нашли. Все просто.

 Игорек, как зачарованный, слушал объяснения Евгения Николаевича. Вадиму тоже было очень интересно.

-  Чтобы отчеканить такую монету, нужна полоса серебра, от нее отрубается  заготовка и чеканится с помощью молотка  вручную, а затем с одной стороны – лицевой, ее еще называют аверс, штемпелем наносят одно изображение, а с изнанки – ее называют реверс с помощью второго штемпеля – другое.

-А как же они к нам в СССР попали? – спросил Игорек.

Евгений Николаевич засмеялся. - Не в СССР, а  в Россию.  Попали они, скорее всего, в начале XVII века. За сто лет до этого Испанцы захватили  Новый Свет, то есть Америку, а там нашли столько золота и серебра, что его хватило для подрыва торговли в Старом Свете. В общем, Испании это золото и серебро не помогло. Своя торговля зачахла, золото из колоний рекой текло, страна стала хиреть. Наши послы об этом писали, есть документы. Много чего еще произошло из-за этого – назвали то время «революция цен».

-И кто кого сверг? – снова спросил Игорек.

-Ну, если можно так сказать, эти драгоценные металлы свергли прежнее европейское ценообразование. Понимаете, молодые люди, золота и серебра стало много, а товаров по-прежнему не хватало. Стали за то же, за что прежде платили одну сумму, платить больше – больше вот этих самых серебряных монет. Да еще они были какие-то плохо изготовленные, обрубленные. Стали их переплавлять на других монетных дворах Европы. Осталось их на сегодня совсем мало. Так что ваша находка тем ценнее.

Игорек даже заулыбался от удовольствия.

-А как же они все-таки к нам попали? – не унимался он.

-На этот счет есть разные гипотезы, есть совсем уж экзотические – мол, пират какой-то привез и спрятал, так как на Руси его никто не знал, но от таких гипотез мы откажемся. Сами испанские купцы и ездили мало, да и не приезжали они к нам, а вот голландские – другое дело. Они стали испанцев вытеснять из торговли. Вот вы нашли монеты в Коломенском, там, - мы об этом уже с вами говорили, - конечно, они не хранились, их туда завезли из центра. А два года назад нашли еще больше таких монет в том месте, где был посольский двор голландцев. Они-то эти монеты к нам и завезли. Ваши монеты датируются 1629 годом,  а  до 1626  у нас можно было серебряные монеты иностранные сдавать в обмен на русские, вот как сейчас валюту надо сдавать. Вероятно, эти купцы и хотели здесь получить за них русские деньги, для торговых операций, но опоздали. В 26 году запретили менять иностранные монеты на русские. Наверное, они их просто припрятали, до лучших времен, прятали в основном в кубышки, медные сосуды, котлы, горшки. И ваш клад в таком сосуде медном лежал, ждал своего часа,  а ждать пришлось долго. Вот и посчитайте, сколько они здесь пролежали.

-340 лет! – выпалил Игорек.

-Верно,  а теперь они уже точно в торговые сделки не попадут, скоро выставят у нас, вот и пойдем и посмотрим. А живем мы на удивительной земле. И здесь все время находят интересные вещи. Вот, к примеру, не так давно, - Евгений Николаевич смешно подмигнул,  -  в 1844 г. на месте строительства Большого Московского дворца найдены серебряные шейные литые гривны, серебряные височные кольца в семь лопастей,  бронзовая чаша удивительно тонкой работы –  и все вещи из XII века. При строительстве Храма Христа Спасителя, - его снесли в конце двадцатых годов, - быстро произнес Евгений Николаевич, - в  том же 1844 году, на глубине 13 аршин, по-нашему сегодня это около девяти метров,  найдены монеты из Мерва, 862 года. Только-только Олег объединил Новгород с Киевом. У нас недавно целая выставка была монеты  VIII века из Исфагана, Самарканда, Хузистана,  Багдада, Нисабура, Куфы.

Звучали экзотические названия городов, монет, стран. - А еще – продолжал Евгений Николаевич, - византийские милиариссии Михаила III, серебряные дирхемы Омайядов, Аббасидов, Тахиридов.  А в Звенигороде в 1847 году найдены английские и германские монеты из Меца, Марселя, Трира, Кельна, Магдебурга.

Монеты – вещь удивительная, - говорил Знаменский, - за каждой из них стоит целая история, подчас не менее интересная, чем человеческая жизнь. Вот сейчас, я например, занимаюсь, очень интересным делом. – Он открыл верхний ящик стола и достал оттуда небольшую деревянную дощечку, на которой был  портрет какого-то господина  прошлого века. – Посмотрите, - Знаменский положил портрет на стол.

 На портрете был изображен средних лет человек, с короткой прической с небольшим хохолком, седыми усами и висками, умным и немного насмешливым взглядом, обращенным на зрителя. Одет он был по-домашнему: что-то вроде запахнутого халата, из-под которого виднелась белая рубашка. Человек сидел в кресле причудливой формы, положив руку на столик. На самом столике была нарисована небольшая открытая шкатулка. Из шкатулки, словно небольшой золотой водопад,  сыпались золотые монеты, нарисованные очень хорошо - густо посверкивало золото.

За спиной человека, у стены, стоял шкаф со множеством книг, на самой стене угадывалось что-то вроде двух картин – одна с римскими развалинами,  другая со скачущими всадниками, пушками и полем, окутанным дымом.

 -Это «Портрет отставного ротмистра К. К. П…ского с золотыми монетами», – сказал Знаменский, явно любуясь миниатюрным портретом, - рисовал кто-то из учеников или подражателей Тропинина, видите – халат, домашняя обстановка, такая простая сцена. Работа, конечно, наивная,  так любили рисовать в провинции: что-нибудь вроде портрет неизвестного с чернильницей или помещика Н. с собакой.   Человек, изображенный здесь, явно собиратель древностей. Обратите внимание – кресло ампирное, с львиными головами на подлокотниках, за спиной этого Константина Казимировича шкаф, в котором множество книг, а это – Знаменский указал на картину с римскими развалинами, скорее всего, подражание Гюберу Роберу – он был знаменит именно такими фантазиями на тему развалин Рима. Вторая же картина намекает на военное прошлое портретируемого. Вероятно, этот отставной ротмистр сидит в своем кабинете, а то, что он положил руку на столик, на высыпающиеся из шкатулки монеты, может говорить о том, что это монеты не просто золотые, а какой-то важный найденный или приобретенный им клад.

-А может быть, он был купцом? – предположил Игорек.

-Нет, - засмеялся Знаменский, - купец не мог бы быть отставным ротмистром, к тому же тогда часто рисовали человека, интересующегося чем-либо – по-нынешнему хобби – с атрибутами его интересов. Купца или промышленника изобразили бы в соответствующей обстановке – в конторе, со счетами,  Этот П…ский явно не купец, не промышленник, а человек из очень культурной среды. Вероятно, был историком-любителем. И это совсем не простые монеты. Пока мы о нем больше ничего не знаем. А портрет мне передали в нашем отделе, он поступил в музей из коллекции недавно умершего собирателя миниатюр. Наш отдел заинтересовался монетами, изображенными на портрете. Видите, какие у нас интересные дела.

-Ротмистр, это военное звание? – спросил Вадим.

-Да, в кавалерии командир эскадрона, в пехоте соответствовало капитану, именно поэтому на второй картине, - вот здесь, нарисована какая-то баталия со скачущими на переднем плане всадниками.

 За такими разговорами время прошло удивительно быстро, а Вадиму все хотелось, чтобы Знаменский больше рассказывал, так это было интересно.

-Ну, что я тебе говорил? – с гордостью сказал Игорек, когда поздним вечером они вышли  на улицу.

-Да, - согласился Буров, - очень интересный человек.

 Пораженный открывшимся перед ним миром подлинной истории, недипломированный энергетик, Игорек стал по совету Знаменского читать книги по истории, осилил  невероятный по размерам  дореволюционный том Костомарова, пробовал Ключевского и даже Карамзина; был, как все, поражен изяществом и загадочностью изложения Тарле.  Разговор Игорька наполнился именами древних князей, боярами или какими-то стольниками царей, воеводами ближней и дальней руки. Постепенно его хобби определилось.    Меньше всего похожий на воина, а  уж тем более на богатыря, Игорек  стал с увлечением изучать все, что касалось сражений, битв, поединков.

 Евгений Николаевич стал по воскресеньям приглашать Вадима и Кусова к себе и нередко рассказывал о своих первых шагах в археологии, как из экспедиций привозил откопанные в древнем городище черепки, медную позеленевшую от времени сережку – вернее, кольцо, оставшееся от нее, цветную бутыль, в которой он научился угадывать византийский след. Рассказывал, как гордился своими находками, никак от себя оторвать не мог, часами любовался на какую-нибудь медную шишку со щита давно истлевшего воина, а уж если удавалось обнаружить часть кольчуги русского дружинника XIV века, – был счастлив, как мальчишка, получивший в подарок давно желаемую игрушку.