Макс

Тот, кто нёс камбузный наряд, прежде чем попасть на камбуз, обязательно проходил малоприятную, но необходимую и безболезненную процедуру – так называемую «сдачу посева» на бактериологическое исследование. Думаю, почти все знают, что это такое… Однажды при этом случился курьёз из разряда «курсантских шкод», которых за годы учёбы у нас было немало.

Дело в том, что как раз в это время производилось расселение двух жилых домов по улице Волошской для передачи зданий и территории училищу. В конце второго курса наш батальон перебрался в отремонтированные помещения, а кубрик на третьем этаже стал нам родным домом до самого выпуска. Кстати, на Волошскую переехала и училищная санчасть.

Так вот, освобождённые от жильцов дома было необходимо привести в порядок, и нас периодически отправляли туда на работу. Мы выносили строительный мусор и кучи ненужного хлама, брошенного бывшими обитателями. И чего там только не осталось: и ветхая мебель, и кипы газет и журналов, и посуда, и масса старых детских игрушек. Многие тогда заметили большую и очень красивую куклу с оторванной рукой. Кукла при наклоне умела произносить какие-то слова, закрывая и открывая огромные голубые глаза с длинными чёрными ресницами…

Итак, в санчасти идёт процедура взятия посевов у камбузного наряда. Человек двадцать ожидают своей очереди нагнуться и раздвинуть ягодицы. Дело доходит до весельчака-киевлянина Володи Максимочкина – Макса. Он наклоняется… Молодая медсестра с намотанной на тонкую палочку ваткой вдруг издаёт тонкий и долгий визг: «И-и-и-и-и!!!..». На крик в процедурную влетает всеми любимая врач Лина Михайловна Гензик, смотрит «туда», а «оттуда» – на неё не моргая глядит большой голубой глаз с длинными ресницами.

– Тьфу, балбес здоровый… А ну давай, доставай!..

Макс, Макс… Ты всегда был инициатором всяческих проказ, сохранял чувство юмора даже в сложных ситуациях, когда всем не до смеха. Высокий, худой, но жилистый и мускулистый, хороший спортсмен… Таким ты и остался в памяти, став одной из первых наших потерь.

По выпуску он попал на один из больших противолодочных кораблей в Североморске, но послужить успел совсем недолго. Как-то вечером, вернувшись на корабль с берега, лёг спать в своей каюте, а наутро сослуживцы нашли в постели его окоченевшее тело. Остановка сердца. Смерть дикая и нелепая, но такая, видать, судьба…

За каждой курсантской ротой на камбузе закрепляли свою официантку из наёмного гражданского персонала.

Все четыре года нашей официанткой была Нина Павловна – полная женщина лет сорока пяти с добрейшей душой. Всех нас она знала по именам, но обычно называла «зятьками». Она хорошо изучила наши вкусы и всегда старалась чем-то угодить, сделать приятное. Например, увидев, что я люблю гречневую кашу, Нина Павловна ставила на наш стол дополнительную миску, а сверху клала салфетку, на которой писала: «Гречка для Гречки».

Молодые официантки долго у нас не задерживались – наверно, слишком много было у них соблазнов. Вторую роту одно время обслуживала некая Наташа, но у неё быстро закрутилась любовь с нашим курсантом. Всё кончилось тем, что вечером, в каком-то тёмном камбузном закоулке, влюблённых застукал дежурный по училищу, и Наташа вылетела с работы. Правда, у этой истории было продолжение, потому как её героиня устроилась в вагон-ресторан поезда «Киев – Севастополь», и наши ребята, следовавшие в том направлении, скажем, в отпуск, имели в поезде самый тёплый приём…

А вот у второго выпуска официанткой работала Бэла – женщина лет тридцати, статная, огненно рыжая и строгих правил. На втором курсе произошёл забавный случай.

Я закончил работу в малой посудомойке и решил ополоснуться в камбузном душе. Душевых кабинок, отделённых друг от друга тонкими перегородками высотой в пару метров, было три. Как на грех, все они оказались заняты. Стою, жду, когда какая-нибудь освободится. Вдруг раздаётся возмущённый крик:

– Ах ты, бесстыдник! Да чтоб у тебя глаза повылазили! Да я тебе сейчас яйца оторву!..

Дверь одной из кабинок распахивается. С видом нашкодившего кота, лихорадочно блестя глазами, из неё пулей вылетает мокрый Слава Романов. Проносясь мимо меня, он успевает бросить задыхающимся голосом: «Титьки – во такие!» и делает характерный жест.

Через несколько секунд из другой кабинки выскакивает красная, разъярённая, полуодетая Бэла:

– Где этот поганец? Ах, извращенец паршивый! Я его всё равно поймаю!..

Поймала или нет, не знаю до сих пор.