Эх, наряды…

Какая военная служба, в том числе и учёба, без нарядов, вахт, караулов?.. И начались они у нас с первого дня пребывания в стенах училища, и, естественно, продолжались до выпуска. Наряды, конечно, были разные, тяжёлые и не очень, но все необходимые.

Самые трудные физически, самые грязные и непрестижные – наряды первого и второго курсов. Это настоящая школа мужества, проверки на стойкость.

Вот, например, камбузный наряд. Помню, как, едва мы перешли на третий курс, Славка Маляр, будучи дневальным, забрался на подоконник и, размахивая мокрым тельником, как флагом, закричал нам, стоявшим внизу на плацу в строю:

– Мужики, нет больше камбузного наряда!!! Ура-а-а!..

Мы сорвали с голов бескозырки, подкинули их высоко в воздух и тоже грянули «Ура-а-а!». Наш Кэп стоял перед строем, не пресекая это нарушение устава, и улыбался.

Попавших в камбузный наряд распределяли в большую посудомойку, в варочный цех, в малую посудомойку и в хлеборезку. В посудомойках, как правило, оказывалась молодёжь.

Самым «страшным» местом была большая посудомойка, в которой обычно работало два человека. Для меня она стала одним из главных кошмаров первого курса, а попадал я в неё не реже одного раза в две недели.

Задача трудившихся там, понятное дело, – мытьё всей посуды после трёхкратного приёма пищи курсантами училища. Для этого в помещении были оборудованы две большие, обитые железом раковины. Одна – для мытья грязной посуды, другая – для ополаскивания. Вдоль стен размещались огромные стеллажи – на них ставилось вымытое.

Рабочие посудомойки переодевались в какие-нибудь старые штаны, а на голый торс надевали прорезиненные фартуки. На ногах – родные «прогары». Из подсобных материалов – тряпки, которые мгновенно пропитывались жиром, сухая горчица в пачках или сода.

Поступавшую в приёмное окошко посуду сначала очищали от пищевых отходов – их сбрасывали в специальные лагуны. Отходов было много, особенно когда готовили перловку или пшёнку, чуть поменьше – когда на столы шли картофель, рис или гречка. Первого блюда тоже всегда оставалось изрядно. Заполнившиеся доверху лагуны с помоями надо аккуратно, чтобы не расплескать (за что от шеф-повара можно и по шее получить!), вынести на хозяйственный двор и перелить в большие железные бочки, которые отвозили в подсобное хозяйство училища в Лютеже[46] – на корм свиньям.

Сам процесс мытья выглядел так. Будь то бачок, миска или чайник, они сперва попадали в раковину, заполненную почти кипятком с растворённой в нём горчицей. Здесь их драили с помощью тряпки. Затем посуду перебрасывали в раковину с более прохладной водой для ополаскивания, а оттуда – на стеллажи для просушки.

Вода в раковинах, естественно, очень быстро становилась грязной и жирной, поэтому её приходилось периодически менять.

Полностью отмыть жир было невозможно, это не удавалось никому и никогда. Однако и оставлять его нельзя, поскольку в посудомойку могут наведаться твои же товарищи или – что ещё хуже – старшекурсники со следами твоего брака на бачке или миске… Нет, никакого рукоприкладства не существовало, но выскажут тебе такое и так, что на всю жизнь запомнишь!..

А теперь представьте себе объём работы. В общей столовой питалось три курса. Каждый курс – две роты, в каждой роте – в среднем 120 человек. За столами – по 10 человек. На стол ставили: бачок с первым блюдом, бачок со вторым, чайник с компотом, 10 глубоких мисок, 10 мелких мисок, 10 кружек, 10 ложек, 10 вилок, тарелку с хлебом, тарелку с закуской, прибор для специй…

Простой арифметический подсчёт показывает: два посудомойщика после каждого обеда или ужина отмывали, как минимум, 144 бачка, 1440 мисок, 72 чайника, более 3000 ложек, вилок, ножей и прочего.

Это, наверно, походило на муки в преисподней: пар клубами, всё в липком жире, жиром постепенно покрываются тело, волосы, кажется, что он проникает даже под кожу, жутко «благоухают» пищевые отходы, мутно мерцают сквозь пар лампы освещения, в ушах непрекращающиеся лязг и журчание… Прямо хоть к Босху[47] на гравюру!..

Грязную посуду после обеда едва успевали домыть к ужину, а после ужина – и к отбою не всегда укладывались. Уставали так, что иногда валились на свою койку в кубрике лицом вниз, не имея сил раздеться…

Второй по степени тяжести на камбузе – варочный цех. Здесь рабочий был на постоянных вводных и побегушках: подай, принеси, вынеси, вымой котёл, нарежь овощи и так далее.

В варочном царствовал училищный шеф-повар Лебедько Николай Андреевич (или просто Андреич) по кличке Косой. Говорят, его привёз за собой в Киев первый начальник училища капитан 1-го ранга Фёдор Филимонович Турчин. Андреич был мичманом, правда, в форме мы его практически никогда не видели – всё время в белом поварском костюме и в колпаке, а также он действительно сильно косил на один глаз. Ходили слухи, что Андреич даже успел повоевать и матросом в войну служил на катерах Черноморского флота.

Камбузный наряд Андреич гонял беспощадно. Точно не помню, но, по-моему, наш курсант Валерий Перепелицын на мотив модной тогда песенки сложил куплеты, которые мы распевали: «Рабочий варочного, рабочий варочного, тебя Андреич мыть котёл зовёт и отдохнуть тебе, как полагается, косой м…к минуты не даёт! Рабочий варочного, рабочий варочного, вари, тащи и подавай обед. Рабочий варочного, рабочий варочного – страшнее слов на белом свете нет! Вспомнятся мне годы молодые, вспомнится мне камбузный наряд, и слова шеф-кока в белых брюках до сих пор в ушах моих звучат: рабочий варочного…».

В 2003-м, на 30-летие нашего выпуска, в элитном ресторане на Старой площади[48], собрался наш «московский куст» КВУМПАРЕЙ, подъехало и несколько питерцев. Так мы там эти куплеты хором спели – никто не забыл!..

Однако тяжкие будни варочного цеха скрашивало присутствие в нём молодой поварихи Гали, нанявшейся на работу практически одновременно с нашим поступлением. Как на грех, она тоже косила, но совсем немного, и получила кличку Галка Косая. Была она крепко сбитая, фигуристая, грудастая и… не самых строгих правил. Может, потому так ни за кого в училище замуж и не вышла, что со слишком многими любезничала.

Чуть легче работалось в малой посудомойке: там была только посуда, положенная исключительно выпускному курсу. Да, четвёртый курс питался в двух отдельных залах, уже за столиками на 4-х человек и из другой посуды (вместо алюминиевых мисок и эмалированных кружек – миски из нержавейки, а кружки – фарфоровые). Что, конечно, правильно и мудро, поскольку этим без пяти минут офицерам было необходимо овладеть навыками поведения за столом и общения во время приёма пищи (а кому-то – просто вспомнить эти навыки). Ведь впереди большинство из них ждали кают-компании кораблей… Перемыть 200 комплектов нержавейки уже не так сложно, а по времени это занимало два-три часа после каждой еды.

Самая лёгкая – работа в хлеборезке: нарезать хлеб, отмерить и порезать масло, отсчитать в каждую тарелку на стол положенное число кусков сахара. Вот, в принципе, и всё. Но молодёжь в хлеборезку, увы, не попадала. А заведовала ей фигура довольно колоритная – женщина лет тридцати, с ярко-ярко нарумяненными щеками, всегда в цветастых коротких платьицах и с огромным, как у первоклассницы, бантом на голове. Хорошо помню, как она приходила на работу с вафельным стаканчиком мороженого, не спеша лизала его и плотоядно разглядывала маршировавших мимо неё курсантов. Мы все её почему-то не любили…