Начало

Вообще-то на флоте политработников не любили: кто-то считал их не нужными на борту пассажирами, кого-то раздражала настойчивая и агрессивная пропаганда коммунистических ценностей и идеалов, уже начинавших шататься, кого-то не устраивал неусыпный партийный контроль и строгий спрос за состояние дел на порученном участке, бывало, что и сам политработник проявлял себя негативно…

Этот факт многие из нас, к сожалению, осознали лишь тогда, когда, сверкая новыми золотыми офицерскими погонами, преисполненные честолюбивых планов, получили свои первые назначения на корабли. И готовы к нему оказались не все (в училище нас о таком раскладе не предупреждали). Как не все сумели пройти проверку на честность, порядочность, скромность, принципиальность… Впрочем, всё здесь глубоко индивидуально и на один аршин не меряется. Служба и жизнь во всём их многообразии, ход истории и те события, порой трагические, что переживала страна, окончательно расставили все точки над «i», показали и доказали кто чего стоит…

Когда в середине 1990-х мне довелось работать в центральном аппарате Государственного таможенного комитета России, у нас пользовалась популярностью следующая шутка: «Почему таможенники так уважают и любят друг друга? Да потому, что больше их не любит никто!». Шутка шуткой, а доля истины в ней есть.

Объективные обстоятельства, в первую очередь – широкие полномочия при руководстве всемогущими партийными организациями, без участия которых не решался ни один мало-мальски важный вопрос, выделяли политсостав как бы в отдельный клан, причём очень сильный и хорошо сбитый внутри воинских подразделений. Даже кадровые службы у политработников были свои, не зависимые от общих управлений кадров. Конечно, некоторым это не нравилось – особенно тем, кто усматривал в сложившемся положении дел подрыв своего единоначалия. Тема эта непростая, спорная, многоплановая…

И потом, что такое «не любили»? А многие ли у нас любят, скажем, милицию-полицию, или налоговых инспекторов, или проверяющих санитарных врачей, да и тех же таможенников?! Но никто не будет отрицать необходимость и полезность их труда для общества.

Так и с политработниками, которые – в большинстве случаев – выполняли чрезвычайно нужную и ответственную работу: воспитывали личный состав, сплачивали воинские коллективы, стояли на страже законности и правопорядка. Хотя на каждом конкретном участке всё зависело от отдельной личности.

Вот и стали одни из них душой и совестью коллектива, настоящими инженерами человеческих душ, теми, к кому люди тянутся со своими заботами и проблемами, теми, кто готов вступить в бескомпромиссный бой за справедливость, честь и достоинство человека.

А иные действительно сделались ненужным балластом, пустыми балаболами, подменившими золотой принцип «Делай, как я!» на «Делай, как я сказал!».

Были и третьи: со временем они стали подобны карающим мечам, эдаким Торквемадам[34] в погонах. Их боялись и старались держаться от них подальше, ведь в те годы не существовало ничего тяжелей партийной ответственности и вытекающих из неё последствий.

Однако и первые, и вторые, и третьи – бывшие КВУМПАРИ. Они учились вместе, в одних стенах, у одних преподавателей. Только одним эта школа пошла на пользу, а другим – нет. Что, на мой взгляд, ярко подтверждает: для настоящей работы по обучению и воспитанию людей необходимо иметь призвание, генетическую предрасположенность, талант.

В принципе, любому можно дать минимальный набор навыков и знаний, которого, наверное, будет достаточно для того, чтобы, скажем, стать инженером. Для того же, чтобы сделаться инженером человеческих душ этого набора, конечно, мало.

Память – вещь весьма любопытная. Иногда из её потаённых уголков всплывают такие воспоминания и подробности, что и сам диву даёшься. Вот и сейчас она переносит меня в жаркое лето 1969-го…

Позади лихорадка вступительных экзаменов, перед строем уже зачитан приказ о зачислении, и нас, состоявшихся курсантов, собрали в зале клуба. Рядом сидят пока ещё мало знакомые парни, с которыми мне предстоит провести ближайшие четыре года.

Молодёжь, то есть тех, кто поступил в училище с «гражданки», видно невооружённым глазом: все пострижены машинкой «под ноль» – налысо, причём добровольно. Таких – процентов двадцать, не больше. Лысым сижу и я.

Что касается остальных, в глазах рябит от разнообразия погон различных родов войск на песочного цвета гимнастёрках армейцев, от голубых форменных воротников-гюйсов[35] флотских парней. У большей половины на погонах – сержантские или старшинские лычки. Есть в зале и человек семь сверхсрочников.

Перед нами выступают наши будущие командиры, преподаватели и, начав с поздравлений, затем малость стращают ожидающими нас трудностями и испытаниями, той ответственностью, что отныне, вместе с курсантскими погонами, ложится на наши плечи.

Меня же и стращать не надо: и без того страшно и тревожно. Однако из всего, что в тот момент происходило, на всю жизнь врезались в память слова тогда ещё капитана 2-го ранга Г. Жукова – в дальнейшем командира нашего первого курсантского батальона: «Запомните, парни: стране и её народному хозяйству всякие нужны, каждому Жоржику своё применение найдётся. Но истинная опора государства и советской власти – это ВЫ!».

Потом всех поступивших разделили на две роты. В роте – четыре класса в среднем человек по тридцать. Обе роты первого курса вошли в первый батальон училища наряду с двумя ротами третьего курса (то есть первого набора), которые ещё не вернулись с корабельной практики на Черноморском флоте.

Командиром нашей роты был назначен капитан-лейтенант Григорий Куприянович Дмитращук, вскоре получивший звание капитана 3-го ранга. Мы тогда, конечно, и догадаться не могли, как же нам повезло…