Валерий Шиляев. Триптих Цусима. Левая часть. 2005 г.
Иллюстрация с сайта художника http://www.shilaev.ru/ 

Казалось бы, о той несчастной для нас войне всё сказано. Определены виновники нашего поражения: общество с его противуправительственными настроениями,  не отвечавшая времени российская военная теория и практика,  генеральный штаб в целом и генералы по отдельности, офицеры, солдаты... Словом, все вокруг виноваты.  Пересмотрим дела обвиняемых. Может быть, кого  оправдаем или смягчим их вину или найдём ещё виновных, скрывшихся от правосудия истории.

О главных «язвах», что на поверхности

Царское правительство вступило в противоборство с Японией, не желая войны, не веря в ее неотвратимость, убаюканное пацифистскими настроениями гаагских конвенций. Притом, понадеялось на те силы, которые были в наличии на Дальнем Востоке на день внезапного нападения кораблей микадо на порт-артурскую эскадру. Подвезти подкрепления в достаточном количестве к театру военных действий по одноколейной Транссибирской железной дороге за короткое время не представлялось возможным. Помимо расстояний и нехватки подвижного состава,  нашим врагом стала традиционная медлительность российских дорожных служб. Военные перевозки тормозились многочисленными спецпоездами с высоким штабным начальством. Часто вагоны с живой силой и техникой заменялись вагонами с частными грузами тех, кто наживался на крови.

Петербург особенно и не спешил концентрировать на "сопках Манчжурии" сухопутные войска. Верили оптимизму адмирала Алексеева - мол, наш Тихоокеанский флот непотопляем, способен запереть японцев в их собственных портах, не даст неприятельским транспортам перевезти на материк достаточное число дивизий и снаряжения. Вообще, рядовых азиатов в России считали физически слабыми. Им отказывали в стойкости и в самостоятельности. В офицерах и генералитете Японии видели примитивных подражателей европейским командирам и военачальникам. Печальная действительность перевернула все представления о "косоглазых". Когда сухопутные силы противоборствующих сторон наконец сравнялись количественно (в штабных бумагах), были бездарно проиграны все сражения на суше, в том числа решающее - при Мукдене. Эскадра Рожественского, до боя потрепанная долгим переходом через три океана, покоилась на океанском дне. Компанию ей составил "непотопляемый"  флот Алексеева. Вместо того, чтобы грозить врагу из удобнейшей бухты Владивостока, адмирал рассредоточил его на огромном морском пространстве.

Да, на суше был коллективный подвиг защитников Порт-Артура, а на воде - подвиг крейсера "Варяг". Но  сквозь эти яркие страницы грубо, траурно просвечивают строки нелицеприятной летописи больших и малых поражений из-за бездарности военачальников и флотоводцев, технической отсталости, неповоротливости служб, военных и гражданских. В Цусимском проливе наши старцы-броненосцы под огнем японских орудий кувыркались, как игрушечные кораблики, и тонули, не причиняя заметного вреда, флоту островитян. Среди офицеров были случаи трусости и даже предательства.  Некомпетентность моряков с офицерскими погонами известный военный историк Е. И. Мартынов, автор «Политики и стратегии»,  свидетель тех трагедий, называет массовой.

Именно громкое, неслыханное с ХVIII века поражение на, море, несмотря на достигнутое равновесие в сухопутных силах, заставило Петербург спешить с подписанием Портсмутского мира. Похоронное крымское эхо через полвека отозвалось уже на другом, далеком от Европы море, усиленное на этот раз потерей территорий в пользу не какой-нибудь сильной коалиции могущественных стран, а страны, еще вчера пребывающей в "азиатском ничтожестве». В I854-1855 годах честь все еще великой державы была спасена Севастополем. Теперь для подобного спасения Порт-Артура оказалось мало - не тот объект в сознании нации, да и всей Европы. "Крымский урок" пошел России на пользу - начались энергичные реформы Александра II, в том числе самая "продвинутая" из них - военная. После Цусимы Двор и военное ведомство тоже спохватились, зашевелились, но I9I4-I9I7 годы показали, что недостаточно, что главные язвы армии так и остались неизлеченными.

О том, что скрыто в глубине больного организма

Выше названы лежащие на поверхности причины, которые привели империю к своему финалу. Но есть масса причин других, лучше спрятанных от непосвященного глаза, о которых пространно говорил в докладных записках и специальных статьях Мартынов после Портсмута и в год февральской революции, анализируя уже другие неудачи на других фронтах. Приоткрою занавесу над некоторыми из них рукой  названного военного историка, цитируя и пересказывая:

"Посреди развалин нашей старой военной системы... лишь одно стоит непоколебимо - это мужество русского солдата. Армия, которая давно потеряла всякую веру в своих начальников и которая тем не менее сохранила полную боевую готовность... должна отличаться исключительной нравственной упругостью''. Этот солдат шел в бой, - слепо повинуясь команде, не рассуждая, не имея, в отличие от японского солдата, никакого представления об обстановке на поле боя. С дельными, любимыми офицерами он совершал чудеса храбрости; с ненавистными же или некомпетентными, с трусами солдата нельзя было узнать. Ведь каковы были воспитательные средства рядового состава? - Унизительное указание вышестоящим нижнему чину "своего места", кастовая отчужденность офицера от солдата. За малейшую провинность - наряд вне очереди, карцер, порка, зуботычины, грязная брань, что подавляло в простонародной душе чувство собственного достоинства. Те офицеры, которые видели в рядовом человека, равного себе, и обходились с ним согласно  этому нравственному убеждению, именно в бою, больше чем в иных условиях, могли поручиться за высшую степень боеспособности своих людей. Особенно если командир заслуживал у своих солдат уважение к его деловым качествам, твердости, доблести. Если заботился о быте подчиненных,  старался избежать человеческих потерь. Но таких офицеров, по мнению Мартынова было немного. Впрочем, и явно ненавистных "солдатских экзекуторов" в русской армии насчитывалось не больше. Преобладали просто некомпетентные, "серенькие", равнодушные к делу и окружающим, не энергичные. Именно среди них было много трусов. Вокруг таких горе-командиров, державшихся на известном отдалении от нижних чинов, вчерашние выходцы из захолустных деревень, сплошь неграмотные, не приученные к правопорядку, или малограмотные представители заводской среды легко распускались. Не чувствуя надзора, они пьянствовали, занимались грабежом, самовольно отлучались из части, так как дисциплина в русских войсках, в отличие от японских, основывалась не столько на развитии в солдатах чувства долга, сколько на страхе наказания. Кроме того, в русской армии были распространены занятия, с военным обучением не связанные.  И они развращали душу бойца.

Мартынов показывал откуда появлялись эти "преобладающие" офицеры: "Большая часть их выходит из юнкерских училищу, куда стекаются неудачники всех профессий, не чувствуя к военной службе ни малейшего призвания. Значительно меньшую часть своих офицеров русская армия получает из воспитанников кадетских корпусов и военных училищ. Они достаточно образованы в общем и специальном смыслах. Однако и между ними мало встречается людей, чувствующих призвание к военному делу. Дальнейшая деятельность строевого офицера обставлена так, что она внушает отвращение к военной специальности. Живое, интересное дело воспитания солдата и подготовки войск к войне сведено к формалистике и мертвечине. Весь порядок занятий точно, в подробностях, регламентирован уставами, наставлениями, инструкциями, приказами, расписаниями и т.п. Одним словом, наш строевой офицер на службе в полку находится под постоянной опекой; его деятельность лишена самостоятельности, творчества и инициативы".

Отсюда понятно, почему командный состав русской армии в значительной мере состоял из людей невежественных, не знавших современного военного дела, по общему развитию не способных его понять. Требования их носили внешний, детальный характер. В их руках (командира полка, начальника дивизии и т.д.) находилась вся карьера строевого офицера, отчего "движителем" являлись не способность и самостоятельность, а пронырливость и искательность. Кроме того, к тяжелым условиям армейской службы присоединялись «чрезвычайно стесненнее материальное положение» - мизерные офицерские оклады. Тем не менее Мартынов как бы со вздохом облегчения делится своими наблюдениями: «Наши стоевые офицеры в общей своей массе проявили немало самоотвержения... Им не хватало умения, но доблести было достаточно, что доказывается огромным процентом убыли офицеров  в боях с японцами в Манчжурии».

Давая характеристику высшему командному составу, автор "Политики и стратегии" сетует, что в России человек талантливый, самостоятельный, инициативный, рискующий во имя дела служебными неприятностями, пользуется репутацией легкомысленного и беспокойного. А лишенный этих качеств, карьерист без убеждений, равнодушный к делу, но умеющий подладиться к господствующему течению, - слывет умным и тактичным. Для последних, сумевших заручиться связями, широко открыт путь к высшим служебным назначениям. Е. Мартынов: "Фешенебельный ресторан, петербургская канцелярия и дворцовая приемная, вот где изготовляется большинство русских военачальников. Можно ли удивляться тому, что и в тяжелые дни войны они оказались лишенными творчества и инициативы?!". Есть в цитируемой книге и характеристики Генерального штаба и Академии Генерального штаба, интендантской службе, армейских штабов, военной разведки; описаны тактика, настроения в войсках и обществе с обеих сторон. Читаешь, становится больно...

Так той войне - 110 лет, найдет спасительное объяснение читатель. Ведь после нее Россия-СССР тяжелейшую войну выиграла, и япошек в отместку за старые унижения поколотила в Манчжурии, на море и островах. Значит, Русская армия, ставшая Красной, хорошо вызубрила кровавые уроки, приняла, меры, чтобы не повторились Мукден и Цусима. А сегодня мы – вторая по ядерному арсеналу держава в мире. Не замай!

Возразить приведенным фактам трудно, только не исчерпана тема тревожных размышлений. Да, солдат образован; кругозор его стал неизмеримо шире, на хамства офицера, случись такое (ведь случается!) найдет как ответить. И руководство боем может взять на себя. Но появилась уже в советское время крайне неблагоприятна для развития самостоятельности, патриотизма, чувства собственного достоинства «дедовщина». Искоренена ли? И заметен сектор невоенных дел рядовых: строительство генеральских дач или налаживание быта ротного командира, например. И если не нищ офицер, как 10 лет назад, то считает рублики и нередко бездомен. И его "удобный" для начальства сотоварищ нередко чинами вырывается вперед, а "генерал от канцелярий, приемных и ресторанов", глядишь (и часто видишь), отодвигает крупнозвездным плечиком армейского заслуженного военачальника на пенсию - по достижению того 60-и.

Все это и многое другое русская армия уже проходила.  Но, похоже, продолжает проходить, зубрить урок, только никак не запомнит.