Жителей, да и командование тоже, здорово выручало подсобное хозяйство береговой базы – свинарник и коровник.

На свинарнике постоянно хрюкало порядка 130-и голов. Честно говоря, фактически их было даже немного больше, так как родившихся поросят оприходовали не сразу, как положено, а через два-три месяца, и не из-за каких-то махинаций, а потому что свинья, почти лишённая инстинкта заботы о потомстве, запросто может задавить или съесть поросёнка. На официальном языке это уже называлось бы «падёж скота», а кому нужна лишняя головная боль.

Кроме того, всегда был резерв поросят для особых торжеств: к примеру, для вручения их – в зажаренном виде и на праздничном блюде – после успешно выполненных ракетных стрельб отличившимся экипажам.

Свинарник построили хозспособом, поэтому в штатном расписании бербазы не было официальных единиц для работы на нём. Всё делалось силами матросов. Конечно, в «свинари» попадали не лучшие, но и не могу сказать, что худшие. Призывались иногда на воинскую службу молодые люди не то чтобы к ней не готовые, а, скорее, не способные: имея в учётной карточке отметку «образование 8 классов», они с трудом писали собственную фамилию, причём такими каракулями, что для расшифровки требовался профессиональный криптограф. Их общее развитие и представления об окружающем мире были на уровне старшей группы детсада. Как правило, они были слабо развиты физически, даже разговаривали плохо. Послать их служить в боевую часть – значит обречь на муки и создать предпосылки к ЧП. Вот и становились они «свинарями».

Было их немного: два человека на свинарнике, три – на коровнике. Их жизнь в гарнизоне трудно назвать военной службой: они занимались грязной и малопрестижной, но необходимой работой. Для них не существовало таких понятий, как «подъём – отбой», «построение», «наряд», «поверка». С утра до вечера – только чистка хлева, кормление скота и уход за ним. Жили они здесь же, при свинарнике, в каморке с маленькой печкой и даже с телевизором. Питались – на своём боевом посту, ведь от них, из-за въевшихся в одежду и в кожу запахов, исходило такое амбре, что остальной личный состав отказывался принимать пищу рядом. Отработав таким образом срок службы, они вместе со своими одногодками увольнялись в запас, а те, кому ехать было некуда, оставались в посёлке как гражданские рабочие.

Свинки в Гранитном, как люди, были особо закалёнными. Кормили их комбикормами и пищевыми отходами береговой столовой. Одно время мы попытались организовать сбор отходов в жилой части посёлка, но эксперимент провалился. Потому поголовье было поджарым, мускулистым, привычным к преодолению крутых горных склонов. Периодически, из-за недогляда, животные разбредались по окрестностям, иные доходили и до жилых домов, приводя ребятишек в восторг, а командование – в бешенство. Что ещё интересно: перед каждым забоем, словно чувствуя надвигавшуюся опасность, свиньи совершали массовый побег, сметая все преграды на своём пути.

Коров же было – 37 дойных, 9 нетелей и… один бык.

Подсобное хозяйство сильно выручало, особенно молодые семьи с маленькими детьми. Разве можно сравнить тёплое парное молоко – с пастеризованным или порошковым?! Купить его было просто: достаточно зайти на бербазу, заплатить в кассу совсем небольшие (а по нынешним временам – смешные) деньги и получить в продслужбе по чеку отрывные талоны достоинством в один литр каждый. Дальше: приходишь с 7-и до 8-и утра на коровник, отдаёшь необходимое количество талонов и получаешь в бидончик парное молочко.

Коровы – рослые холмогорки, – может быть, не очень ухоженные внешне, всё равно, почти как в Индии, пользовались статусом животных почитаемых и неприкосновенных. Пусть за это и влетало, как руководству базы, так и пастухам с доярками, но перемещались они по гарнизону как хотели. Растянувшись иногда метров на пятьсот, стадо брело среди домов или по единственной дороге вдоль причалов, жуя свою жвачку и кося на проходивших мимо людей томные глаза с поволокой.

Как правило, позади коров шёл бык, словно оберегая свой гарем от вероятных соперников. Быка завезли в посёлок в начале 1970-х уже крупным телёнком, здесь он вырос, заматерел, стал вожаком. Основные бычьи обязанности он выполнял исправно, и стадо ежегодно давало хороший приплод.

Трудно сказать почему, но со временем, в отдельных случаях, бык стал вести себя агрессивно: то детей напугает, то женщин, идущих на коровник, загонит на сопку. Может, просто уверовал в собственную силу, почуял власть над всем, что движется на этой территории, а может, кто-то задел его бычье достоинство: например, мальчишки снежками забросали…

Причина неясна, но факт: с каждым месяцем бык делался всё враждебнее к людям. Устав получать «люлей» от командования бригады и выслушивать в свой адрес сочные флотские эпитеты на тему быка и своих профессиональных способностей, командир бербазы приказал вставить быку в ноздри стальное кольцо и посадить его на веки вечные на цепь в коровнике.

Кольцо вставили, на цепь посадили, но вот на веки вечные – не вышло. От случая к случаю бык обрывал привязь и убегал на волю, и тогда – только держись…

Итак: на календаре год 1977-ой, лето, Северный Флот подвергается проверке Министерства обороны, а в числе проверяемых соединений – бригада ракетных катеров в Гранитном.

Флот инспектировали каждые 5 лет, но тот, кто хотя бы раз пережил это, знает, что ничего тяжелей и ответственней в мирное время быть не может. Конечно, соединения и части флота проверяли выборочно. На этот раз «повезло» катерникам. Подготовка к инспекции началась чуть ли не за год: совершенствовали боевое мастерство, отрабатывали элементы боевого управления, готовили экипажи, «вылизывали» корабли и личный состав, доводя его до высшей степени эмоциональной вздроченности… И вот оно! Наступили две решающие и даже судьбоносные недели проверки.

В Гранитном высадился целый столичный десант, преимущественно в армейской форме одежды, все – в звании от полковника и выше. Старшим среди них был генерал-лейтенант артиллерии К., славившийся крутым нравом и несгибаемой принципиальностью. Единственным его уязвимым местом была всепоглощающая страсть к охоте и рыбалке, чуть позднее сыгравшая свою роль в случившейся истории.

Специально для инспекторов освободили несколько квартир, где их и поселили – по 3 – 4 офицера в каждой. Ну а генерала, естественно, разместили одного в лучшей двухкомнатной. Для того чтобы проверяющим не стало тоскливо солнечными летними полярными ночами, холодильники их ломились от всяческих северных деликатесов и, скажем прямо, водки. Эти запасы пополняли ежесуточно, создавая иллюзию вечного праздника жизни. Питание горячим было организовано в береговой столовой, где, между залами для офицеров и мичманов, оборудовали уютный салон в стиле «полярный интим», располагавший к длительному вкушению отборных блюд под неспешную беседу, вплоть до полного расслабления после трудов праведных.

Как в знаменитой сказке про Мальчиша-Кибальчиша, где говорилось: «нам бы день простоять, да ночь продержаться», покатились дни проверки. И всё шло более или менее нормально, пока…

Генерал-лейтенант и с ним человек пять полковников неторопливо вышли из столовой и направились в сторону посёлка. Их походка была тяжела и величава, а учитывая количество съеденного, странно, что у них вообще остались силы идти. Глаза их осоловели, тела – предвкушали выполнение задачи ВПХЛ-1,5 (выпрямление позвоночного хребта лежанием в течение полутора часов). Комбриг, с группой штабных офицеров всегда и везде сопровождавший проверяющих, на несколько минут задержался в столовой – видимо, давал кокам ценные указания по поводу ужина. А вокруг всё как будто вымерло, попряталось под землю, нырнуло в студёные глубины, лишь бы не попадаться на глаза московским инспекторам. Даже нахальные гранитненские чайки молча, без крика парили над красными околышами их фуражек.

«Смотри-ка, боятся! Значит – уважают», – сыто рыгнув, изрёк один из полковников.

И вдруг, что это? Впереди, метрах в пятидесяти, посередине дороги стоит огромный бык со стальным кольцом в раздувающихся ноздрях. Проверяющие остановились как вкопанные. Под ложечкой засосало. Наверное, у каждого в голове мелькнула мысль: «Этой зверюге всё равно, кого топтать и на рога насаживать: хоть генерала, хоть полковника». Тренированное оперативно-тактическое сознание инспекторов лихорадочно проводило рекогносцировку окрестностей и анализ обстановки: «Так, дорога одна… Впереди – дикая зверюга… Слева – губа Лобаниха, глубина у берега – 30 метров, дальше – до 70-и, температура воды даже летом – не более 7-и градусов… Исключается… Справа – отвесная гранитная скала одной из сопок, но в скале есть какие-то расщелины с травкой и чахлыми кустиками… Худо, но вариант… Сзади – узкая дорога, ближайший поворот к причалу с кораблями – метрах в семидесяти… Не успеем, исключается… Возможная подмога – отсутствует, вокруг ни души…».

«Эй, животное, а ну иди отсюда!» – зычным командирским голосом крикнул генерал и резко махнул рукой в сторону быка. Тому это явно не понравилось, и бык, наклонив голову с острыми, как казацкие пики, рогами, стал рыть землю правым копытом.

«Да, пошёл отсюда, пошёл вон!» – вторя генералу, загалдели полковники и тоже замахали руками.

Угрожающие жесты, незнакомая форма, обилие красного на лампасах, погонах, фуражках сыграли роковую роль: бык, храпя, затрусил с горки в сторону инспекторов. С каждым шагом его скорость возрастала, и через несколько секунд это была уже не трусца, а рысь, переходившая в галоп. Думаю, издалека зрелище напоминало атаку закованных в броню рыцарей тевтонского ордена или конных латников генерала Кромвеля, всё сметающих на своём пути…

Не сговариваясь, беззвучно, с грацией тараканов, разбегающихся при неожиданно включённом свете, вся группа метнулась направо к скале и стала лихорадочно вскарабкиваться по ней как можно выше. Куда только делись столичная величавость и неспешная плавность движений?! Щегольские портупеи сбились набок, фуражки, пошитые на заказ в лучшей мастерской Москвы, остались валяться внизу, раскатившись по дороге. Их набитые едой, которая уже просилась наружу, животы тесно прижимались к спасительному граниту, ноги в начищенных до блеска жёлтых ботинках из дорогой кожи с трудом цеплялись за щели в скале, а пальцы мёртвой хваткой вонзились в кустики ягеля и чахлой северной травки.

Группа живописной, почти новогодней, гирляндой повисла на скале в нескольких метрах над дорогой… Бык остановился прямо под ними, его рога лишь чуть-чуть не дотягивались до башмаков ближайшего полковника. Он продолжал грозно фыркать и рыть землю копытом.

«Ну что тебе надо, скотина, пошёл вон», – предательским фальцетом крикнул один из них и тут же, как будто в наказание за смелость, начал сползать по скале, издавая тонкий щенячий визг, но в последний момент сумел ухватиться за какой-то одиночно торчавший прутик. Далее висели в абсолютной тишине, нарушаемой лишь редкими вскриками чаек да фырчаньем быка. Так прошло минут пять, тела задеревенели, руки сводило, мысль о вечном начинала настойчиво сверлить мозг. И тут на дороге появился комбриг с группой штабных офицеров и командиром бербазы в их числе. Издалека увидев весь драматизм ситуации, они бегом кинулись на спасение москвичей.

Командир бербазы, сразу поняв, что с этого мгновения его личная жизнь уже и ломаного гроша не стоит, вырвался вперёд, раскинул руки и пошёл на быка, подвывая:  «У-у-у, су-у-ка-а…».

Может, бык испугался, а может, узнал одного из кормильцев, кто скажет? Однако он развернулся и затрусил в сторону посёлка.

Разжав онемевшие пальцы, вся группа, как по команде, соскользнула на животах вниз. Их подогнанная щегольская форма представляла собой жалкое зрелище, красные, в пятнах, лица были перекошены испугом и негодованием.

Тишину, глотнув, как рыба, воздух, прервал генерал: «Да я, етить… За сорок календарных е… Вы генерала на х… Да я вас всех уе… за Можай на х…», – потом резко махнул рукой и зашагал к посёлку. Верные нукеры последовали за ним. А бледный комбриг остался стоять посреди дороги…

Поднявшись в свой кабинет на втором этаже старого штабного здания, комбриг плюхнулся в кресло и в сердцах швырнул в угол фуражку. Только одна мысль сверлила его голову: «Неужели – всё?!.. Боже, как бездарно и обидно! Столько трудов – и всё коту под хвост! Из-за чего?!.. Какой-то долбанный бык, оказавшийся в эту минуту на дороге… Ведь сто раз говорил, требовал, приказывал… Нет, этому командиру бербазы хоть кол на голове теши, да и все подчинённые ему под стать. Ну ладно, за провал инспекции меня накажут, возможно – даже снимут с должности, но вся бригада почему должна страдать?.. Тыловики, ети их мать, кому война, а кому мать родна… Нет, что-то надо делать…».

К этому времени возле кабинета уже топтались, не решаясь зайти, начальник штаба, начальник политотдела, особист и оперативный дежурный. Комбриг распахнул дверь и приказал оперативному: «Вызовите этих… Ну, этих… В общем, вы понимаете кого…».

«Этих» долго искать не пришлось. Командир бербазы, его заместители и начальники служб стояли на крыльце штаба с потухшими лицами, обречённо вжав головы в плечи.

«А-а-а, ну вот и герои дня, – зловеще начал комбриг. – Вы хотя бы понимаете, что натворили?!..»

Командир бербазы только тяжело вздохнул в ответ и низко опустил голову.

«Нет, вы посмотрите, они вздыхают… Полгода бригада работала на износ, из морей не вылезали, про семьи забыли, ноги себе по самое  не могу стоптали… А тем временем какие-то тыловые раздолбаи даже не удосужились быка на коровнике привязать!»

«Бык был привязан, да оборвал цепь и сбежал», – пискнул командир базы.

«Что вы говорите? «Был привязан, но оборвал цепь»… Это ж надо! В самый подходящий момент! А где вся ваша организация, где вся ваша служба, где вся эта банда нестриженой шпаны, называющей себя доярами, скотниками, пастухами и до начпрода включительно?! Нет, вы мне ответьте…»

«Виноваты, товарищ комбриг, не усмотрели…»

«Ах, они, видите ли, не усмотрели, – голос комбрига всё больше напоминал львиный рык. – Вы знали, что инспекция требует от каждого повышенного усердия в службе? Знали! Вы ранее получали команды приковать этого сраного быка? Получали, и не раз! Почему не выполнили? Потому что распиз…, потому что безответственный вы человек, потому что не можете руководить, потому что вас не уважают и не боятся! Смотрю, у вас пальцы в чернилах. Вы их, наверно, специально мажете, чтобы все думали, что вы много работаете… Геморрой ещё не заработали? Да вы не казённые кресла должны своей жопой до дыр затирать, а, засучив рукава, копаться в дерьме, а оно у вас повсюду… И учтите: в дерьме копаться не стыдно – стыдно получать от этого удовольствие. А пока что, если у вас дырка вместо головы и вы не способны даже быка взять на привязь, заведите себе секретаршу, которая ежечасно будет противным голосом вам об этом напоминать… Но только страшненькую, горбатую и без ног, чтобы не отвлекаться от службы, предаваясь сексуальным грёзам. Вы там, на своей базе, вообще хорошо пригрелись. Только стрелки к 18-и, как цокот копыт раздаётся, а над Долгой – пыль столбом: бербаза к мамкам с тёплыми сиськами разбегается… Запомните, что навести в своём цветущем бардаке порядок вы сможете лишь тогда, когда сделаете жизнь подчинённых невыносимой. Кстати, а когда вы были на коровнике в последний раз?»

«В четверг на прошлой неделе», – всхлипнул командир базы.

«Вот я и говорю, что геморрой у вас скоро и в пустой башке вылезет. Вы ждёте, чтобы я пошёл на коровник наводить порядок? Учтите, если я туда пойду, это будет езда по вашим телам на танке с мелкими гусеницами – чтоб больнее было… Та-ак, а где у нас эта жертва бракованного изделия резиновой промышленности № 2 и пьяной акушерки роддома?»

Начальник продслужбы охрипшим голосом выдохнул: «Я…», зажмурился и прижался к стене.

Комбриг сжалился: «Знаете, я даже разговаривать с вами не буду… Танки клопов не давят. Надеюсь, командир базы проведёт с вами сеанс суровой мужской любви. А я не любитель подсматривать за интимом в дырочку… Здесь начальник шкиперо-технической службы?».

«Так точно», – вперёд выступил капитан Корниенко.

«Значит, так. Выдайте своему командиру и начпроду по полтора метра прочной пеньковой верёвки, только предварительно хорошо её намыльте, чтобы не скользила. Ну а вы, – вновь обратился он к героям дня, – уже самостоятельно сделайте петли и повесьте в своих кабинетах прямо перед глазами. Как постоянное напоминание о своей неискупимой вине перед катерниками… Говорят, турецкий султан присылал неугодным подданным шёлковый шнурок, чтобы они сами себя удавили. Так вот, если по вашей вине бригада провалит инспекцию, вы без напоминаний и лишней патетики используете петли по назначению… Мы уж потом вас за казённый счёт закопаем. А теперь – пошли вон отсюда, всем работать!..»

Бледные, пошатывающиеся тыловики вывалили на улицу и, как ужаленные, кинулись в разные стороны.

В кабинете комбрига осталось только руководство.

«Ну и что теперь будем делать, а, мужики?..»

Возникла пауза, которую нарушил начальник политотдела: «В конце концов, эти инспекторы – взрослые, солидные и разумные люди. Они же понимают, что не специально на них быка науськали. Случайность, роковая, генеральский эффект… Сейчас ещё часик пройдёт, у них уляжется, перекипит, разум возьмёт верх над эмоциями. Ну а тут мы – с извинениями, посыпая голову пеплом и бия себя в грудь…».

«Так-то оно так. Может, ты и прав. Но что у них тут – в глубине башки? Что они прячут за пазухой? Как нам этот бычара аукнется?» – задумчиво ответил комбриг.

«Есть мысль, – продолжил разговор начальник штаба. – До зачётной ракетной стрельбы ещё трое суток. В принципе, это свободные у инспекторов дни. Что они хотели проверить, то уже проверили… Говорят, генерал заядлый охотник. Давайте предложим им вылазку на природу, напряжём и озадачим наших браконьеров – пусть блеснут чешуёй. А на природе – ручьи журчат, олени бегают, форели в руки выпрыгивают, шашлык-машлык, выпивон-закусон… Глядишь, и оттают.»

«Имеет место быть, если клюнут, – отреагировал комбриг. – Вызывай-ка к себе Тараса Башко на инструктаж. Пусть определится, чего ему надо выделить дополнительно, и собирает свою гоп-команду, да пусть берёт самых удачливых и добычливых. Ну а мы с комиссаром через полчасика пойдём вымаливать прощение, как ты сказал, голову пеплом посыпая… Да, ещё, наверно, стратегический запас придётся тоже пошерстить. Даже больно думать, во сколько сёмужьих хвостов нам это встанет!»

В итоге всё закончилось благополучно: проверяющие действительно были людьми опытными и разумными. Вылазка в сопки удалась на славу! Мало того: потом три года подряд генерал-лейтенант К. летом обязательно приезжал на недельку в посёлок и исчезал с Тарасом Башко в тундре. Он даже подарил Тарасу свой незарегистрированный трофейный винчестер, которым тот любил прихвастнуть в тёплой компании. Свою роль сыграла и бочка малосольной сёмги, отправленная в Москву малой скоростью. Кроме того, ракетную стрельбу выполнили на отлично. В общем, бригада инспекцию выдержала.

Шло время. Перевёлся в тёплые края командир бербазы, а вскоре был направлен к новому месту службы и начпрод. Оба увезли с собой намыленные верёвки – в качестве сувенира и напоминания о бренности бытия. Происшествие с быком и московскими инспекторами постепенно приобретало черты легенды, передаваемой из уст в уста каждому вновь прибывшему в посёлок.

Быка, между тем, продолжали зорко охранять, не выпуская из коровника. Пожалуй, стерегли его тщательней, чем иного государственного преступника в тюрьме особого режима. От такой жизни бык всё больше зверел и начинал тихо ненавидеть всё, что перемещалось по окрестностям на двух ногах. Он копил силы и ждал своего часа. И, наконец, этот час пришёл.

С момента злодейского нападения на инспекторов прошло уже года два, если не три. Был февральский вьюжный вечер, когда бык, сбросив стальные оковы, вырвался в посёлок. Он быстро трусил между домов по заснеженной дороге, оглядываясь по сторонам и выбирая объект для атаки. К счастью, ни детей, ни других жителей в это позднее время и непогоду на улице не было. Миновав жилой городок, бык побежал дальше, к казармам. Однако и здесь никого…

Внезапно впереди замаячила какая-то тень, и явно с двумя ногами. Наклонив голову, бык с места рванул в атаку со скоростью курьерского локомотива. Полусонно бродивший между цехами СРМ вахтенный матрос Баздырев даже сообразить ничего не успел, как неведомая дикая сила вдруг подняла его на воздух, пронесла с десяток метров и с грохотом придавила к стене одного из строений. Матрос с ужасом увидел перед собой налитые кровью бычьи глаза и острые рога, которые находились аккурат справа и слева от его туловища. Между тем, напор огромной головы зверя всё возрастал, и с ним возрастала боль – там, где её, по идее, быть не должно: в самом интимном месте, чуть ниже мужского достоинства… И тогда Баздырев заорал – заорал так, как воют сирены в осаждённом городе, предупреждая о вражеском авианалёте. На крик из цеха пулей вылетели два годка, сбежавшие из казармы и занимавшиеся изготовлением какой-то дембельской «маклаки» на память. Но бык, напуганный этим неистовым воплем, уже и сам оставил вахтенного в покое и кинулся наутёк.

Выяснилось, что штык-нож, висевший у Баздырева на ремне, неудачно упёрся ножнами в мужской интим и, под давлением бычьей головы, повредил кожу мошонки. Баздырева доставили в лазарет, оказали необходимую помощь и, на всякий случай, уложили в палату. Когда мы пришли на него посмотреть и опросить по обстоятельствам происшествия, он, уже вполне довольный жизнью, уплетал большой ложкой персики – из литровой жестяной банки болгарского компота, который ему успела презентовать одна сердобольная санитарка.

Утром следующего дня на разбор инцидента к комбригу были вызваны новый командир бербазы – выпускник академии тыла и транспорта капитан 3-го ранга Паромкин А. А., а также начпрод – лейтенант Шикунов Н. И.

На сей раз основной удар пришёлся на молодого начпрода.

«А скажите-ка, мой юный друг, слышали ли вы когда-нибудь или от кого-нибудь печальную повесть о разбойничьем нападении нашего быка на московского генерала со свитой? Ага, вижу, что слышали… А знаете ли вы, чем всё закончилось? Вот, вижу, что знаете… Так тогда какого х.. эта зверюга опять свободно гуляет по посёлку и убивает ни в чём не повинных матросов?! А! Не слышу! Что языки проглотили?»

«Товарищ комбриг, скотник матрос Васюткин заснул и недосмотрел», – робко промямлил Шикунов.

«Вот как здорово получается! Какой-то Васюткин спит, по его вине чуть ли не убивают людей, а мы тут вроде как и ни при чём… Так… недавно с поезда сошли… Вас что, за годы учёбы не научили истине, что честный матрос хочет не служить, а спать? Что вы, его командир, для того и существуете, чтобы принуждать его к службе? Впрочем, общаясь с выпускниками вашего тылового училища, я уже ничему не удивляюсь, поскольку служите вы врагам на радость, а всем нам на огорчение. Впечатленье, что на базе этого училища вероятный противник открыл филиал американского Форт-Брэгга, слышали, наверно, о таком центре подготовки коммандос для диверсий в тылу врага?.. Судя по всему, вы были способным учеником. Ну да мы тут тоже не лыком шиты и научились исправлять педагогический брак со всей нашей пролетарской ненавистью, жёсткостью и глубиной проникновения. Вы понимаете, о чём я?..»

Бледный Шикунов икнул и утвердительно кивнул головой.

«Тогда я продолжаю. Вы, кажется, к нам служить пожаловали с молодой супругой? Как, напомните, её зовут? Да, вспомнил – Таисия! Редкое имя… Поселили вас пока в финском домике, но она уже успела побывать у меня на приёме и попросить отдельную квартиру с персональным унитазом… Наверно, чтобы вы занялись изготовлением ребёнка в комфортных условиях, под тёплой батареей центрального отопления. Но заниматься-то вам надо службой, а то пока вы одного будете делать, другого по вашей вине будут убивать. Несправедливо получается, да и счёт в итоге нулевой. В этом мире за всё надо платить, а какие-то блага – заслужить. А при такой службе вам устроят проводы в запас лет через пятнадцать, но только в этом же самом финском домике, и будете вы в воинском звании младшего лейтенанта. Всё понятно?.. Тогда – вон отсюда и передавайте привет вашей зеленоглазой супруге.»

Растрёпанный Шикунов быстро шёл в сторону казармы бербазы. Его неокрепшая психика ещё не могла смириться с произошедшим в кабинете комбрига. А ведь так хорошо всё начиналось! Самостоятельная должность на престижном Северном Флоте, а не где-то в степях Забайкалья, как у большинства однокашников. Сразу майорская категория… и тут… Что скажет Тая? Как показаться ей на глаза?.. И всё из-за какого-то быка!.. Чем больше он думал, тем яснее выстраивался в его голове план жестокой мести. Кому? Быку, конечно!

Вечером он заступил в наряд дежурным по базе. После отбоя личного состава вскрыл оружейную комнату, взял из пирамиды АКМ, рожок с боевыми патронами и направился к коровнику. По дороге не встретил ни души: посёлок мирно спал, не подозревая о приближавшейся трагедии.

Бык был прикован на цепи в самом конце загона. Увидев Шикунова, он опустил голову и с места рванул в атаку, цепь натянулась и заскрипела…

«Ах ты, гад, ещё и нападаешь!» – промелькнуло у лейтенанта в голове. Он сорвал автомат с плеча, передёрнул затвор и, как учили, затаил дыхание, целясь прямо между бычьих глаз. Выстрел отозвался в коровнике громким эхом. Испуганные бурёнки забились в стойлах так, что доски затрещали. Бык сначала упал вперёд, потом – завалился набок, пару раз дёрнулся и затих.

Из своей каморки выскочили сонные матросы – скотники и пастух. Увидев Шикунова с автоматом и мёртвого быка, один из них закричал: «Пацаны, атас! Начпрод рехнулся! Он всех нас убивать пришёл!».

Матросы, как были, в трусах, кинулись врассыпную… Косвенный виновник событий – любивший поспать Васюткин – ещё до «разбора полётов» у комбрига успел крупно нахамить Шикунову, поэтому воспринял расстрел быка как прелюдию к собственному расстрелу. Он попытался протиснуться в окно, да застрял: наел животик на парном молочке и сметанке. Тогда он ужом вполз под койку, зубы его стучали от ужаса, а по щекам текли слёзы запоздалого раскаяния.

Тем временем Шикунов забросил автомат за спину и с сознанием выполненного долга зашагал в сторону казармы.

О случившемся стало известно уже через полчаса. Шикунова срочно сняли с дежурства и поместили в лазарет на предмет обследования на вменяемость. К утру было понятно, что он совершенно адекватен, спокоен, «как слон», и нисколько не раскаивается в содеянном. Ближе к обеду командира бербазы вместе с Шикуновым вызвали на ковёр к комбригу.

«Ну, что скажешь, убивец?» – начал комбриг.

Шикунов засопел и низко опустил голову. Командир бербазы молча стоял, вытянувшись по стойке «смирно» и понимая полную бесполезность каких-либо объяснений в этот момент.

«Бык убит – это раз. Хищение боевого оружия из пирамиды с использованием служебного положения – это два. Несанкционированное применение боевого оружия – это три. Самовольное оставление части во время несения дежурства – это четыре. Ущерб, нанесённый социалистической собственности в особо крупном размере, – это пять. Да вы преступник, Шикунов, ре-ци-ди-вист! Ну что вы всё молчите да тёплый дух в штаны пускаете, отвечайте!» – взорвался комбриг.

«А что говорить? Виноват, сорвался, наказывайте», – выдавил из себя Шикунов.

«Эх, да будь моя воля, ты бы уже под свист батогов под себя гадил и голосил дурниной, извиваясь своим тощим задом на козлах, а мы с начпо тебе бы ещё спинку солёной водичкой поливали – для остроты ощущений… Вы, кажется, ещё из коротких штанишек не выросли, но здесь вам уже не мама с папой, которые в наказание не купят трубочку с кремом, а целый легион великих советских инквизиторов, способных превратить вашу дальнейшую жизнь в бесконечный ужас… Да только один прокурор плотоядно пальчики оближет, когда узнает о случившемся! И что тогда? Прощай, Таисия…»

«Товарищ комбриг, – вклинился в разговор командир базы. – А давайте мы его отдадим под суд чести офицерского состава, да по комсомольской линии проработаем, звание задержим, дополнительными нарядами загрузим… Пусть ему небо с овчинку покажется!»

«Да, предложения, достойные зрелого командира… И долго думали? Наверно, всю ночь не спали? Как бы нам уестествить этого непуганого лейтенанта поглубже и побольнее, ведь так? А на самом деле вам надо было думать над тем, кто будет выполнять прямые обязанности быка на коровнике! Вы почувствуйте разницу между подходами и определитесь, что для вас – главного хозяйственника гарнизона – важнее: поиметь лейтенанта или обеспечить покрытие и осеменение гарнизонного коровьего поголовья! Или до вас ещё не дошло, что через пару недель вы лично, вместе с Шикуновым, будете по очереди обихаживать бурёнок, если не сумеете добыть нового производителя? Думайте, если хотите найти своим сперматозоидам лучшее применение!.. Давать огласку случившемуся запрещаю. Не хватало ещё стать посмешищем на весь флот! В штаб тыла флота доложите, что, мол, так и так, бык сломал шею при героическом форсировании местных крутых горных склонов в амурной погоне за нетоптаной Зорькой… Мясо быка оприходовать и выдать на береговой камбуз. Хоть какая-то польза…»

Так и поступили. Мясо невинно убиенного животного личный состав с удовольствием съел в береговой столовой, даже не поняв, каким образом в котле оказалась свеженина. День за днём потекли поселковые будни. Командир базы с Шикуновым обратились в тыл флота с просьбой выделить для гарнизона нового быка, но получили отказ. С быками в стране была напряжёнка.

Между тем, ситуация на коровнике накалялась. Жалобный рёв бурёнок разносился далеко по окрестностям, а надои стали неуклонно снижаться. Сначала ввели ограничения на выдачу молока в одни руки – не более двух литров, затем – не более одного. Потом выдача была ограничена детскому саду и школе. Наконец, брать молоко разрешили только тем, кто имел детей в возрасте до года, и не более литра в сутки. Попытки привозить его на оказиях не привели ни к чему хорошему. Во-первых, привычные к парному молочку поселковые детишки категорически отказывались употреблять порошковое из пакетов. Во-вторых, можете себе представить, что происходило с этими пакетами после нескольких перегрузок на плавсредства и перехода штормовым морем: молочный след тянулся от причала до магазина.

Постепенно тема про быка и молоко стала в посёлке главной. Она обсуждалась на школьных педсоветах, в очередях, на кухнях и, периодически, даже на штабных оперативках. Через месяц по Гранитному уже было не пройти без того, чтобы за рукав не схватила одна из обделённых родительниц, изливавших своё негодование и требовавших принятия незамедлительных мер. А представьте, каково приходилось главному стрелку – Шикунову, который лишь рано утром или глубокой ночью мог мышкой проскользнуть домой, поскольку в другое время ему грозила суровая народная расправа.

Приближалась весна, на календаре – март, а положение на коровнике тупиковое. И вот, как-то вечером, после официального окончания рабочего дня, ко мне зашёл заместитель командира бербазы по электромеханической части (ЭМЧ) капитан 3-го ранга Артёмов Александр Михайлович – фигура колоритная. Ростом выше среднего, плотный, широкий в кости, с красным обветренным лицом и громоподобным голосом, Артёмов был абсолютно невозмутим в любых ситуациях. Прежде Саша служил механиком на одном из кораблей, а заместителем по ЭМЧ на базу был назначен после трагической гибели при тушении пожара в старом здании штаба его предшественника – Володи Лупанова. Место это несладкое – все инженерные коммуникации посёлка, изношенные трубы, работающие с перегрузкой электросети, нештатные водоводы, дымящие котельные, аварийные насосные, текущая ручьями канализация и прочее не давали ЭМЧ ни минуты покоя. Ни дня не проходило без аварии. Не «пинал» эту службу и лично Артёмова только ленивый. Мне, в силу обстоятельств, приходилось общаться с ним не просто ежедневно, а по несколько раз в день. Постепенно я понял, и не однажды имел возможность в том убедиться, что под маской невозмутимости и даже непробиваемости скрывается далеко не равнодушный человек, большой труженик, классный специалист и руководитель. К тому же, Артёмов обладал хорошим и нестандартным чувством юмора, что делало общение с ним ещё интересней. Со временем между нами сложились очень добрые и доверительные рабочие отношения.

«Это, может, и не моя епархия, – начал Артёмов, – но ситуация на коровнике действительно катастрофическая. Ведь загубим животных! У нас на базе сейчас как будто космонавты командуют. Шикунов после своих пострелялок и проведённой с ним воспитательной работы уже от собственной тени шарахается, да и что лейтенант может решить на флоте? Другой начальник до сих пор из карманов шпаргалки выгребает – с последнего госэкзамена по научному коммунизму. Так что и на него надежды никакой. Надо нам самим подключаться – больше некому.»

Чуток помозговав, мы разработали план действий.

В штабе тыла флота был сельхозотдел, который возглавлял полковник Плахотников. В советские времена на этот отдел работало довольно мощное хозяйство, разбросанное по всей территории европейской части страны – от заполярных широт до Краснодарского края. Недалеко от Североморска, в районе Щук-озера, находились большой совхоз «Североморец», в основном – мясомолочного направления, и тепличный комбинат. Два совхоза по выращиванию фруктов и овощей для флота были под Краснодаром. В средней полосе России флотские совхозы растили картофель, капусту, морковь, лук… В общем, хозяйство огромное, да и шутка ли – обеспечить продукцией десятки тысяч моряков и членов их семей?

Кроме того, практически все гарнизоны флота имели собственные коровники, свинарники, теплицы… Если на одной бригаде ракетных катеров в маленьком Гранитном было 37 коров и 130 свиней, сколько же их содержалось там, где базировались целые флотилии и эскадры подводных лодок?!

Не было подсобных хозяйств только у крупнейших соединений надводных кораблей в Североморске, что можно объяснить как спецификой главного гарнизона флота, так и организацией питания надводников по кораблям, а не в береговых столовых. Однако это не значит, что пищевые отходы со стола личного состава пропадали впустую: уже тогда находились предприимчивые люди, сколотившие на них целые состояния.

После Гранитного мне довелось служить на дивизии морских десантных сил в Североморске. Тёща одного из командиров СДК (средний десантный корабль) содержала где-то в пригороде свиноферму. Ежедневно на причалы, к бортам десантных кораблей, подъезжал старый грузовичок с лагунами (баками) под пищевые отходы. Да, от этой предприимчивой дамы исходил аромат отнюдь не «Шанель № 7», да, это был тяжёлый и не очень престижный труд. Но зато – трёхкомнатная кооперативная квартира в Питере, дом (нет, мягко сказано, – особняк!) на берегу моря в районе Геленджика, а к 30-летию любимого зятя она подогнала прямо на КПП дивизии новенькую «девятку» – с повязанным на крыше большим красным бантом! Вот так – «простенько и со вкусом»… Читателю не стоит забывать, что всё это происходило во второй половине 1980-х, в период так называемого развитого, зрелого социализма.

Полковник Плахотников – большой энтузиаст службы, но его главной страстью, мечтой, делом всей жизни было разведение и адаптация к условиям Крайнего Севера коров испано-кубинской породы зебу. По этому вопросу он даже защитил кандидатскую диссертацию и периодически публиковал статьи во флотской газете «На страже Заполярья». Именно из них мы узнали, что коровы и быки зебу неприхотливы в еде, покрыты густой шерстью, легко переносят как сильные холода, так и жару, коренасты и плодовиты. Главная ценность зебу – в их молоке, отличающемся высокой жирностью, калорийностью, содержащем массу полезных для человека витаминов, имеющем какие-то немыслимые целебные свойства, ещё мало изученные наукой. В общем, будущее животноводства в Заполярье – однозначно за зебу.

Мы с Артёмовым внимательно проштудировали всё написанное Плахотниковым и решили отправиться к нему на приём в Росту (пригород Мурманска, где размещался штаб тыла флота). Заодно обкатаем новую Сашину машину – «шестёрку», которую он купил меньше месяца назад, держал в гараже в Североморске и ещё ни разу на ней не ездил. Как водится, запаслись сувенирами: хвостом сёмги, моделью катера под оргстеклом, юбилейными значками бригады.

Принял Плахотников нас очень радушно, да и, по всей вероятности, не так часто к нему на поклон приезжали не тыловики, а боевые водоплавающие офицеры с побережья, тем паче – начальники политотделов. Когда мы проявили свои «глубокие» знания о породе зебу и рассказали о страданиях жителей посёлка и муках коров, он, едва не пустив скупую мужскую слезу, клятвенно заверил нас, что выделит Гранитному быка из ожидаемого в ближайшие дни поступления – непосредственно с Кубы, самолётом военно-транспортной авиации.

На радостях мы с Артёмовым поколесили по Мурманску, а обедать заехали в знаменитый ПЗ – ресторан «Полярные зори». Помню, что заказали на десерт настоящую клубнику, неведомо каким путём привезённую в Мурманск в марте месяце. На часах было около 14-и, и на завтрак в ресторан собирались местные путаны, отдохнувшие после ночной трудовой вахты. До сих пор стоит в ушах шёпот какой-то увядающей пергидрольной блондинки: «Девки, ну я, в натуре, ничё не понимаю… Военморы явно с побережья, бабла полные карманы, а водку не пьют! Вы только посмотрите, сидят и жрут клубнику! Не-е, ну чё это деется и как вообще дальше работать?!». Откуда знать им, ударницам сексуального сервиса, что такое для гранитненца ягодка клубники!..

Плахотников своё обещание выполнил. Через неделю с Кубы (где в те годы находились наши части) прибыл военно-транспортный ИЛ-76, а на нём – 5 быков породы зебу, один из которых был направлен в Гранитный.

Животное торжественно погрузили на оказию, крепко-накрепко прикрутили верёвками к надстройке, выставили рядом специального вахтенного и отправились в плавание домой. Как назло, на выходе из Кольского залива море штормило балла на три-четыре. Бедного быка захлёстывало волной, его шерсть намокла и свалялась, а сам он от обилия впечатлений и переживаний еле держался на ногах. Ещё бы! Перенести 16 часов полёта, а затем, после тёплой солнечной Кубы, очутиться среди полярных скал и снегов, к тому же – под солёной ледяной купелью!

Встречать оказию с быком на борту собралась, наверное, половина посёлка. Когда ошвартовались у причала, бык категорически отказался сходить по трапу на берег, громко мычал и упирался всеми четырьмя ногами. Тогда его решили выгрузить с помощью кран-балки, обвязали поперёк туловища и подняли в воздух над водой. И тут бык, испугавшись, начал биться и дёргаться. В результате он выскользнул из каната и, подняв тучу брызг, рухнул в воду. Вынырнув на поверхность, зебу отфыркиваясь поплыл прямо к берегу, где на него сразу набросили несколько верёвок и общими усилиями вытянули на сушу.

На пока чужой для него заполярной земле, среди ликующей толпы он стоял такой несчастный, маленький, мокрый, поводя по сторонам влажными фиолетовыми глазами, и жалобно мычал. Кто-то из встречавших успел сбегать домой и принести бутылку спирта. Одна из доярок стала лить этот спирт себе в ладонь и растирать им драгоценное причинное место бычка, которое могло застудиться после неожиданного купания. Затем растёрла бычьи бока и набросила на животное, как попону, большое стёганое ватное одеяло. На рога зебу надели по веночку бумажных цветов с пёстрыми ленточками (подозреваю, что стянули их из реквизитной клуба) и торжественно повели его в коровник.

Прошёл день, второй, третий, пятый… Бык потихоньку адаптировался к новым условиям и, кажется, не слишком тосковал по кубинским пальмам и москитам.

Никакой угрозы для окружающих он не представлял, и потому свободно перемещался, обследуя окрестности коровника. Когда мы пришли его навестить, он без привязи стоял в конце загона и сосредоточенно жевал сено. На протянутый пучок травы зебу откликнулся немедленно: аккуратно его сжевал, а потом, в благодарность, вылизал мне руку своим большим, мягким и влажным языком. Он очень напоминал крупного ласкового телёнка, который вот-вот залезет к матери под вымя и начнёт сосать тёплое молоко.

А с коровами тем временем творилось что-то невероятное: они мычали, беспокойно бились в стойлах, строили бычку томные глазки… Но всё бесполезно: зебу не обращал на них никакого внимания! Это вызвало у нас беспокойство.

Прошла ещё неделя, и наша тревога оказалась оправданной: бык был совершенно безразличен к бурёнкам и по своему главному предназначению не функционировал.

По Гранитному поползли слухи: «Конечно, как нам, так бракованного подсунули! Небось, себе-то в Мурманске нормальных оставили… Что теперь с нашими коровами будет? Как пить дать – дети без молока останутся…».

Доярки рыдали в голос и периодически заталкивали быка в стойло к той или иной корове, но всё без толку. Кто-то из местных остряков даже сложил не очень приличную рифму: «зебу – не е.у».

Ситуация накалилась так, что было решено собрать совещание у начальника гарнизона. На нём неожиданно дельное предложение высказал командир базы: «В чём причина столь пренебрежительного отношения кубинского быка к нашим холмогоркам? Считаю, всё происходит из-за разницы в габаритах. Ведь, посмотрите, он уже взрослый, ему два года, а росточек какой? Он своими рогами еле до холки нашим коровам достаёт! Ну и как при такой физиологической разнице он должен функционировать? Это же как баскетболистку из «Жальгириса» выдать замуж за карлика!».

«И что вы предлагаете?» – прервал его комбриг.

«В данной ситуации я предлагаю помочь природе и свести разницу в габаритах до минимума. Для этого мы построим рядом с коровником бревенчатый узкий загон. Знаете, типа тех, что по телевизору показывают, когда американские ковбои скачут на быках, соревнуясь, кто дольше продержится. Так вот – будем загонять туда коров по одной, а потом придвигать специальную тумбу из толстых досок, на которую поместим быка. Таким образом, наш зебу окажется выше коровы, а той из загона деваться некуда. Дальше сама матушка-природа подскажет быку, что делать, только бурёнок меняй…»

На следующий день специально созданная из матросов, увольняющихся в запас весной, бригада – «дембельский аккорд», под руководством мичмана Назарука, приступила к сооружению бычьего сексодрома.

Но не прошло и суток, как на приём к командованию явилась представительная делегация женщин во главе с директором школы Осининой Галиной Васильевной.

Разговор они начали напористо и даже агрессивно: «Вы понимаете, что творите?! Вы что, хотите, чтобы дети гарнизона наблюдали картину соития животных?! Да как вам в голову такое могло прийти! А мы ещё считали вас интеллигентными и образованными людьми… Ведь ваши собственные дети тоже будут видеть эту вакханалию. Требуем немедленно прекратить стройку, а то до Москвы дойдём, но это так не оставим!».

Мысленно нарисовав картину предстоящего, мы поняли, что с размещением объекта в пределах видимости жителей несколько погорячились.

Посовещавшись, решили, что устроить этот «полигон» можно в районе бригадного стрельбища, метрах в пятистах от судоремонтных мастерских, рядом с так называемой СРМовской болотиной, где всегда прекрасно клевала мелкая форель – пертуй. Это место было в противоположной жилой части посёлка стороне – практически в тундре среди сопок. Просмотр соитий животных, если только специально для подглядывания туда не забраться, исключался. Единственное неудобство – далеко гонять коров, но это не самое страшное. Руководить стройкой с некоторым злорадством назначили мужа директора школы – начальника СРМ капитана 3-го ранга Осинина Л. В. Тот тяжело вздохнул, но понял, что сопротивление бесполезно и приступил к исполнению.

Однако завершить стройку не успели. Сама жизнь и матушка-природа всё расставили на свои места. Утром, через пару дней после назначения Осинина ответственным, мы с комбригом вышли на улицу – глотнуть немного свежего воздуха и посмотреть на весеннее солнышко, по которому так соскучились за долгую полярную ночь. Вдруг видим: с сопки от магазина бежит доярка Вера Клевцова. Тулуп нараспашку, в руках – сорванный с головы мохеровый красный платок, она размахивает им, как флагом на первомайской демонстрации, и что-то кричит. Клевцова подбегает к нам – вся красная, в слезах – и радостно выпаливает: «Всё в порядке, у нас всё отлично! Бык не бракованный! Он приспособился и стал подпрыгивать!..».

В положенный срок гарнизонное стадо дало приплод, а что касается надоев, уже через две недели они не только вышли на нужный уровень, но и превысили его.

Думаю, потомки нашего зебу до сих пор поят питательным молочком детишек за Полярным кругом. А в принципе – как же мало надо человеку для счастья!..