Капитан-лейтенант Пётр Бондарук командовал ракетным катером уже два года. Уроженец южных Таврических степей, с греческой кровью в жилах, он был черноволос, коренаст и крепок. Главная отличительная черта его внешности – чёрная борода, что большая редкость на флоте. В принципе, ношение бороды, а также колец, цепочек и прочих украшений, на военной службе запрещено уставом. Но нет правил без исключений. У Петра была повышенная чувствительность кожи лица: малейшее прикосновение к ней любой бритвы вызывало жуткое раздражение. Поэтому Пётр гордо носил бороду на совершенно законных основаниях и, в подтверждение этого, всегда имел при себе затёртую до дыр медицинскую справку, которую в случае необходимости извлекал на свет божий для предъявления ретивым комендантским патрулям или радеющим о строгом соблюдении уставов начальникам.

Таких, как он, на флоте было всего несколько, и потому они пользовались достаточно широкой известностью и популярностью. Например, шкиперскую бородку носил командир крейсера «Мурманск», а позднее – командир тяжёлого авианесущего крейсера «Киев», капитан 1-го ранга Пыков В. Н. – фигура легендарная.

А наш Бондарук, окончив, как многие будущие катерники, ракетный факультет Севастопольского ВВМУ им. П. С. Нахимова, был направлен на Северный Флот, в управлении кадров которого, во-первых, сразил кадровиков своей бородкой, а, во-вторых, клюнул на типичный развод. Наличие бороды сразу исключало дальнейшую службу в столице флота Североморске на престижных кораблях 1-го и 2-го рангов – крейсерах, эсминцах, больших противолодочных кораблях, – ибо могло смутить высокое начальство и нарушить единообразие воинского строя. А типичный кадровый развод состоял в следующем. Какой-нибудь прожжённый и ушлый кадровик в звании капитана 2-го ранга задавал молодому зелёному «летёхе» сакраментальный вопрос: «Сынок, ты где служить хочешь: в посёлке Роста или в Порту-Владимире?». При этом слова «посёлок Роста» произносились как можно более пренебрежительно и даже брезгливо, а «Порт-Владимир» – напротив – с благоговением и пафосом. Надо быть или коренным местным жителем, или хорошо знать дислокацию частей и соединений флота, чтобы разобраться в подвохе. Дело в том, что посёлок Роста – это район города Мурманска, в котором сосредоточены судоремонтные предприятия, штаб тыла флота, арсеналы, склады и пр. А Порт-Владимир – небольшой гарнизон, расположенный на острове Шалим недалеко от знаменитой базы подводников Видяево. Как пели потом под гитару в прокуренной каюте какого-нибудь морского тральщика: «живём на острове Шалим, «шило» пьём, но не шалим».

Немудрено, что значительное число молодых офицеров попадалось на эту удочку, вдохновившись громким именем. Вторым приёмом кадровой разводки являлся вопрос: «Сынок, ты кем хочешь быть: головой у мухи или яйцами у слона?». При этом под «яйцами слона» подразумевалась должность командира группы или батареи на корабле 1-го ранга в Североморске, а «головой мухи», соответственно, были должности помощника командира ракетного катера или командира боевой части на кораблях 3-го ранга. Сколько молодёжи купилось на эту хитрость, чтобы позже, в глухую полярную ночь, под завывание вьюги, горько констатировать: «Мамань, поплачь, слезу пусти! Я командир БЧ-два-три».

Примерно таким образом наш Петруша оказался в Гранитном на должности помощника командира ракетного катера. Вместо прямых как стрела улиц столицы флота – Североморска, вместо манящих огнями кварталов Мурманска – суровые гранитные скалы, причалы с катерами, казармы, склады, жилые финские домики и две панельных пятиэтажки. Всё это засыпано глубокими снегами, насквозь продуто колючими северными ветрами и охвачено вечным полярным безмолвием…

Надо отметить, что должность помощника на ракетном катере в почти прямом смысле слова собачья. Ведь офицеров на катере всего трое – командир, механик и помощник командира. С механиками всё понятно – это отдельная каста со своим сложным и только им понятным хозяйством машинного отделения, где они царствовали среди дизелей, компрессоров, генераторов, трубопроводов, клапанов… Командиры были другой, самой привилегированной и уважаемой в гарнизоне, кастой. Те же Петруши, но лет 10 – 15 спустя. На их погонах, как правило, сверкала звезда капитана 3-го ранга. Под видавшим виды кителем уже чётко обозначался военно-морской «комок нервов» – животик, который шутники называли «холмом славы над погибшим героем». Однако главным отличием командира катера было… его лицо: кирпично-красного цвета, задубевшее на морозе, иссечённое всеми ветрами, в складках и морщинах которого, казалось, застыли крупинки морской соли. Командир на катере – царь и бог. В море он всё время на мостике: продуваемый ветром и, во время шторма, обдаваемый студёными солёными водами, управляет манёврами. Никто лучше него не знает района плавания, никому более не дано такого чутья, чтобы в обстановке нулевой видимости, в снежных зарядах, при страшной, выматывающей душу качке вывести катер точно на цель или в нужную точку. В Гранитном служили командиры, которые были известны всему флоту. Прирождённые мореходы, они как свои пять пальцев знали всё Кольское побережье, только они могли прорваться в самые дальние и труднодоступные его уголки в условиях минимальной видимости и сильного шторма, когда весь остальной флот крепче привязывался к причалам, заводя дополнительные швартовы. Но это в море. А для повседневной службы и организации катера были помощники.

На ракетном катере помощник – это штурман, артиллерист, ракетчик, связист, начальник радиотехнической службы, секретчик, шифровальщик, снабженец в одном лице. Столь универсальной подготовки не даёт ни одно высшее военно-морское училище: попавшие на эту должность многому учились заново, овладевая смежными специальностями. Если к перечисленному добавить несение дежурно-вахтенной службы (1 – 3 суточных наряда еженедельно) и те бытовые трудности, с какими сталкивается каждая молодая семья в дальнем гарнизоне (а большинство молодых офицеров прибывало в посёлок с жёнами, а то и с детьми), можно представить, что лейтенантам приходилось претерпевать. Зато через год с их лиц постепенно исчезали испуг и растерянность, на смену которым приходило выражение достоинства и уверенности в себе, а также то, что между собой мы называли «уёбоустойчивостью». Года через 3 – 4 это уже были просолённые морские волки, коим сам чёрт не брат, много знающие и умеющие, ничего не боящиеся (ведь дальше Гранитного всё равно не пошлют), рвущиеся на командирский мостик. Вот такая подготовка кадров! Как сказал поэт: «гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей».

Эту школу прошёл и Петя Бондарук. После нескольких лет службы в Гранитном обстоятельства привели его и других офицеров-катерников в Питер, на Высшие офицерские классы повышения квалификации. Дело в том, что ежегодно ВМФ проводил состязания по ракетной стрельбе по морской цели – для определения лучшей ударной группы ракетных катеров. Победители получали переходящий кубок Главнокомандующего ВМФ и, естественно, почёт и уважение, повышения по службе, очередные звания и т. п. Все четыре флота страны имели в своём боевом составе по бригаде ракетных катеров, но основным соперником североморцев всегда были балтийцы. Состязания, как правило, проходили в два этапа. На первом – анализировали результаты фактически выполненных на флотах ракетных стрельб, а на втором – в Питер вызывали боевые расчёты катерников, которые на специальных тренажёрах отрабатывали различные боевые вводные по выходам в ракетную атаку. По итогам обоих этапов и определялся победитель.

После Гранитного целая неделя в Ленинграде стала настоящим подарком судьбы для участников боевого расчёта. Вдоволь нагулявшись по городу, наши катерники собрались в одной из комнат общежития, где их разместили. Естественно, выпивали, и немало. Надо сказать, что умение пить всегда ценилось в морской среде, но давалось оно не всем и не сразу. Тебя могли простить, если вечером за дружеским столом перебрал лишку, но никогда не поймут и не простят опоздание по этой причине на службу или неопрятный внешний вид. Так вот, после очередного тоста Петя неожиданно выдал: «Мужики, а знаете, если возьмём приз, я пойду в церковь и поставлю свечку». Ну сказал и сказал – услышали и забыли. Ан нет! Подчеркну: в те годы сам приход офицера ВМФ в храм был событием неординарным и, мягко говоря, не слишком поощряемым – атеистическое воспитание и пропаганда своё дело делали. И тут – победа! Приз – наш! Вот тогда-то Пете и напомнили: «Обещал – делай!». За несколько часов до отправления поезда на Мурманск весь боевой расчёт из Гранитного подъехал к Никольскому собору.

Заходить в храм во флотской шинели с погонами старшего лейтенанта Пётр не решился. Быстро поймали полупьяного грузчика соседнего гастронома и за три рубля стянули с него чёрный рабочий халат. Пётр споро снял шинель и фуражку, облачился в халат и застегнул его на все пуговицы. Внешний вид Бондарука впечатлял: чёрные брюки, чёрные туфли, чёрный халат (смотревшийся в общем ансамбле как пальто), из-под которого видна белоснежная сорочка с чёрным галстуком, а завершала картину, конечно, чёрная Петина борода. Войдя в собор, Пётр купил свечей, отыскал икону покровителя моряков Николая Чудотворца и поставил перед ней зажжённую свечку. В этот момент к нему подбежала маленькая сухонькая старушка – «божий одуванчик», схватила Петину руку и, со словами «Батюшка, благословите!», начала её целовать… У бедненькой, видимо, было слабое зрение, и в полумраке храма она приняла Петра за священнослужителя. Всю эту сцену, естественно – от дверей, наблюдала катерная братия, под гомерический хохот которой Петруша как ошпаренный выскочил из собора.

Вечером, плавно покачиваясь в купе полярного экспресса, командир боевого расчёта, разливая «столичную» по чайным стаканам, глубокомысленно изрёк: «Ну что, мы не только приз Главкома взяли, но и собственного Апостола заимели». Так Пётр Бондарук стал «Апостолом».

Вскоре Петра назначили командиром ракетного катера. Надо сказать, что службу он любил и отдавался ей с упоением. Он был одним из самых молодых командиров в бригаде, а следовательно, ему открывались хорошие перспективы служебного роста.

Тут необходимо слегка отвлечься и отметить, что вопрос служебного роста и получения очередных званий был для катерников достаточно болезненным и трудно решаемым. Точнее, даже так: до капитана 3-го ранга всё нормально, а вот дальше – для многих тупик. Ведь что такое ракетный катер? По сути своей – маленький кораблик водоизмещением 205 тонн с экипажем всего 26 человек. Однако он носитель грозного ракетного оружия, способный быстро и эффективно уничтожить большие боевые корабли противника до крейсера включительно. Поэтому роль командира и его мастерства исключительно велика. Отсюда и решение, что штатная категория  командира ракетного катера – капитан 3-го ранга. По организационной структуре катера сведены в дивизионы: в каждом – по 7 – 10 катеров (если дивизион МРК – малых ракетных кораблей, их – 4 – 6). Штатная категория командира дивизиона – капитан 2-го ранга. Таким образом, из 7 – 10 капитанов 3-го ранга дорасти до капитанов 2-го ранга имели реальный шанс один-два человека. В составе бригады, скажем, четыре дивизиона. Штатная категория командира бригады (он же – начальник гарнизона Гранитного) – капитан 1-го ранга, то есть шанс стать комбригом был только у одного из тридцати-сорока командиров. Ведь бригада катеров на флоте одна.

Немудрено, что многие, прибыв в Гранитный молодыми лейтенантами, отсюда же и увольнялись в запас седоволосыми капитанами 3-го ранга. Нет, конечно, существовали варианты вроде переводов в штабы других соединений, перехода на преподавательскую работу и т. п., но в большинстве случаев служебный рост после получения звания капитана 3-го ранга у катерников был затруднён. Не зря говорили: катерник – это не профессия, катерник – это судьба.

Зато Гранитному везло с комбригами. Выращенные в суровой боевой обстановке, лучшие из лучших, «вскормленные с копья», поэтапно пройдя все ступени: ракетный катер – начальник штаба дивизиона – командир дивизиона – начальник штаба бригады – и, наконец, комбриг, – они становились настоящими мастерами своего дела. Их авторитет – непререкаем, слово – закон, поступки – пример для подражания.

Итак, наш герой, заняв командирский мостик, рвался вперёд и полностью отдавал себя службе. Через год он вывел свой катер в отличные и стал инициатором соцсоревнования в бригаде. Даже комбриг, завидев его, шутил: «Тс-с, слышите шелест знамён? Бондарук идёт!».

Север не слишком приспособлен для жизни людей, а уж зимой хорошая погода – большая редкость. Сигнал по флоту «Ветер-3» действует почти всегда, периодически меняясь на «Ветер-2» и «Ветер-1», а метёт и кружит так, что на расстоянии вытянутой руки ничего не видно. Море Баренца тоже штормит постоянно. Командир катера во время выхода в море всё время находится на ходовом мостике, а что это такое, на практике можно представить, если дома зимой распахнуть все окна, встать нагишом под ледяной душ и ещё направить на себя мощный вентилятор. Поэтому зимняя экипировка командира при волнении свыше трёх баллов выглядела так: нательное тёплое бельё с шерстяными носками, брезентовые, утеплённые войлоком штаны на помочах через плечо, толстый водолазный шерстяной свитер коричневого цвета, огромные валенки с резиновыми галошами, меховой тулуп из натуральной овчины, форменная цигейковая меховая шапка с кожаным верхом, под которую иногда поддевалась вязаная шерстяная шапочка, кожаные рукавицы с толстым мехом внутри, издалека напоминающие боксёрские перчатки. Тулуп сверху застёгивали ремешком, а если длины ремня не хватало, просто подвязывали верёвкой. Может быть, не слишком гламурно, как модно теперь говорить, зато тепло и надёжно – с учётом предстоящих часов в ледяной купели под штормовым ветром. Иные командиры, вернувшиеся с моря, обрастали льдом настолько, что, как вылепленные детишками снеговики, не могли двигаться, и матросы околачивали их палками. Немудрено, что радикулит был у них самым распространённым профессиональным заболеванием.

Да и вообще, бытовые условия на катерах оставляли желать лучшего, а точнее – почти отсутствовали. Ну, например, такая необходимая вещь, как, пардон, гальюн, или, по-сухопутному, туалет. Так вот – его просто не было: не предусмотрен! Когда катера в базе, личный состав живёт в казарме, где есть удобства, а питается в береговой столовой. На катерах же в течение дня проводятся плановые работы, ремонты, приборки, занятия и т. п.

Иное дело – в море (где находишься по 3 – 6 – 8 – 10 часов), ведь организму не прикажешь. Когда штормит, но выйти на верхнюю палубу ещё можно, бегают на корму и мочатся по ветру за борт. Сложнее, если нужда не минутная: тогда на помощь приходит товарищ, держа присевшего за плечи и таким образом страхуя его от падения с катера. Всё это на качке, под свист ветра и с водопадом солёных брызг – романтика, блин…

Когда на верхнюю палубу уже и носа высунуть нельзя, а качка, как говорят, «голова – ноги», выручают обычное ведро или обрез (тазик,  по-сухопутному). А куда деваться командиру с мостика в его походном боевом облачении? Поэтому случалось всякое, ведь что естественно, то не безобразно.

Немного лучше был решён вопрос с питанием. Камбуз на катере не предусмотрен, зато существовала такая замечательная вещь, как походный сухой паёк. Этот паёк любовно называли «ходаш» и выдавали каждому члену экипажа при продолжительности выхода в море свыше трёх часов. Ходаш был упакован в картонную коробку размером в половину стандартной обувной, а в его состав входили: две пачки пресных галет, баночка колбасного фарша или паштета, баночка бекона, свёрнутого в спираль, баночка сгущённого молока и большая шоколадка (которую, естественно, старались сберечь для ребятишек). Вскипятить в море чайник и заварить крепчайший чай было не проблемой, а содержимое ходашей поглощалось с отменным аппетитом.

Зима, метёт и вьюжит, ветер – 15 метров в секунду, а порывами – и до 20-и – 25-и, третьи сутки действует по флоту сигнал «Ветер-2», а это значит, что все на своих КП или боевых постах в готовности к действиям по обстановке. Сообщения с Большой землёй нет, оперативный флота не даёт «добро» на переход оказии по погоде. Тут хоть тресни, какие бы весомые обстоятельства у тебя ни были – билеты на самолёт, болезнь, похороны, – из гарнизона не выбраться.

Очень точно описал это состояние гранитненский бард, офицер с МРК «Прибой» Серёжа Шаров:

«Снег кружится, белый снег,
Он кораблям военным не помеха,
Помеха это только лишь для тех,
Кто хочет из Гранитного уехать.

Летит, летит и кружится снежок,
Снежинки на ладонях быстро тают,
Я раньше и подумать так не мог,
Что где-то снег пушистый проклинают.

Над Долгой Западной навис туман,
Он кораблям военным не помеха,
Но лишь для тех помеха и обман,
Кто хочет из Гранитного уехать.

Лежит туман недвижим, невесом,
Из Лобанихи выход закрывает,
Я раньше и подумать так не мог,
Что люди здесь туманы проклинают.

Над Лобанихой ветер засвистал,
Он кораблям военным не помеха,
Но только он для тех помехой стал,
Кто хочет из Гранитного уехать.

И между скал витает ветерок,
И крыши всех домов он обдувает,
Я раньше и подумать так не мог,
Что люди где-то ветер проклинают.

Туманы и ветра, пурга и снег,
Всё кораблям военным не помеха,
Помеха это только лишь для тех,
Кто хочет из Гранитного уехать.

Свистят ветра и падает снежок,
Из-за тумана ни черта не видно,
Я раньше и подумать так не мог,
Что затерялся где-то здесь Гранитный.»

Картина, в общем-то, типичная. В такую погоду, даже в экстренной ситуации, и вертолёт не поднять, а все дороги на сравнительно благополучной Большой земле заметает так, что проехать в какой-нибудь далёкий гарнизон проблематично. Но у командования флота есть палочка-выручалочка – это, конечно, ракетные катера. Высокая мореходность, достаточная дальность радиолокационной станции, скорость, отличное знание района плавания командирами, обученность экипажей действиям в сложной штормовой обстановке делали их просто незаменимыми. Сколько жизней тяжело больных людей было спасено при срочных эвакуациях из отдалённых точек никто, естественно, не считал, но думаю, что до сих пор в разных уголках страны в храмах горят свечки за здравие спасителей.

Вот в один из таких непогодных дней и поступил приказ доставить Командующего флотом с группой сопровождающих его офицеров на базу подводников в гарнизон Западная Лица. Для этого ракетный катер должен быть подан к 8-и утра на первый причал у морского вокзала Североморска. Выполнять задачу назначили катер Бондарука, а, учитывая, что на борту будет лично Командующий, для подстраховки на переход пошёл командир дивизиона. Строго к назначенному времени катер ошвартовался около морвокзала, и потекли томительные минуты ожидания высокого начальства. Прождали минут сорок – тишина. Метёт так, что въездных ворот на причал не видно, а до них всего-то двадцать метров. Тогда Бондарук и говорит комдиву: «Сбегаю-ка я на ПРС (пост рейдовой службы) к городскому телефону и выясню обстановку у оперативного дежурного». И пошёл.

Поднявшись на третий этаж, где размещался ПРС, Бондарук выглядывает в окно и видит, что из въехавших на причал машин высаживается сопровождающая Комфлота свита, а высокая фигура Командующего – уже у трапа. Тихо ойкнув, он кинулся назад со скоростью, максимально возможной для того походного облачения, которое было описано выше.

Тем временем, комдив встретил Командующего, доложил ему о готовности к переходу и погоде на выходе из Кольского залива. Сопровождающие Командующего офицеры зашли в ходовую рубку и стали спускаться в кубрик, предвкушая ожидающую их крутую болтанку. Последним в ходовую должен был пролезть сам Командующий, но он неожиданно обернулся и увидел крадущегося по трапу на борт бородатого мужика в валенках и тулупе, подвязанном верёвкой… Глаза Комфлота округлились: «А это ещё кто такой?!..».

Комдив, сначала покраснев, а потом резко побледнев, видимо, после мгновенно принятого решения, выдохнул: «Не знаю, товарищ Командующий! Ханыга какой-то. А ну пошёл отсюда!» – и замахал на Петра руками. Совершенно обалдевший Бондарук спрыгнул на причал и ещё долго смотрел вслед мерцающим в снежной круговерти ходовым огням родного катера, на мостике которого комдив, широко разводя руки, сигнализировал ему: мол, что уж тут поделаешь. В довершение всего Петруша вспомнил, что в карманах у него нет ни копейки, а документы, удостоверяющие его личность, тоже остались на борту.

До глубокого вечера, когда Комфлота вернулся в Североморск, Пётр просидел на ПРС. Гнев, возмущение и обида в его душе к тому времени сменились философским восприятием действительности и покорностью судьбе. Поэтому, когда он поднимался на борт своего катера, на его лице не дрогнул ни один мускул.

А комдиву-то шинельку и шапку пришлось выкинуть, ведь морская соль уже не оттирается…