Когда б я умер час тому назад,
Я прожил бы счастливый век. Отныне
Ничто не важно в этом смертном мире;
Все - вздор; скончались благость и величье;
Вино иссякло, и в одних подонках
Найти утеху может этот свод.

Шекспир, «Макбет»

Любое большое сражение, как правило, приходит к своей кульминации, переломному моменту, решающему мигу – когда судьба и удача каждой стороны балансируют на чашках весов Судьбы. Переломный момент побоища под Смолино наступил именно сейчас, часов около трех дня. Иногда бывает, что брошенный наугад камень способен обрушить целую постройку. Именно таким камнем и оказался обезумевший фон Хаммерштедт. Хитроумный ландмейстер, замышляя план битвы, никак не мог предусмотреть появление Лукаса в самый неудачный для тевтонцев момент в самом неподходящем месте. Разумеется, не мог Плеттенберг и предугадать, что организовав травлю нашего рыцаря, пожелав сжить его со свету, он своими руками снаряжает смертоносную бомбу, которая рванет, фигурально выражаясь, под его, брата Вольтера, седалищем. Но, откровенно говоря, нельзя не признать, что и русские сделали все возможное, чтобы переломить ход боя в свою пользу. Князь Даниил Щеня все бросал и бросал вперед полки – и с некоторого момента их присутствие стало перевешивать чашу на сторону московитов. Когда же на самом ответственном участке возникла паника, вызванная фон Хаммерштедтом, «схизматики» вновь начали уверенно взламывать тут строй Ордена. Здесь сейчас против них сражались, в основном, наемники – и кое-кто из них начал соображать, что жизнь дороже кошелька с вознаграждением. А русские напирали настолько усердно, что многие ландскнехты уже не дали бы за свою жизнь и ломаного скота.

Лукас, правда, пока всего этого не видел, сосредоточившись на деле уничтожения недавних товарищей. Далеко не у всех из них затряслись поджилки: наиболее невозмутимые – а может, самые бесчувственные! - продолжали пытаться поразить фон Хаммерштедта. Рыцарь был вовсе не так неуязвим, как показалось трусливым. Он рассек фламбергом кирасу еще одного пехотинца, то тут впервые едва не допустил серьезную ошибку. Другой воин ловко подкрался к нему сзади и взмахнул алебардой, намереваясь раскроить голову рыцаря.

-Ууух! – лезвие алебарды пошло вниз. Полностью избежать его Лукас уже не мог, но успел рвануться в сторону – так что лезвие прошло вскользь по его панцирю, оставив глубокую отметину. Фон Хаммерштедт ткнул наемника фламбергом пониже кирасы – не убил, но существенно подранил. Тут подоспел еще ландскнехт, взмахнувший цвайхендером. Мечи взметнулись навстречу друг другу – но сталь фламберга, совокупно с мощными руками фон Хаммерштедта, оказалась сильнее. Клинок цвайхендера переломился, словно изъеденный ржавчиной, а фламберг, продолжая смертельный полет, раскроил голову воина, увязнув в гребнях бургиньота. Лукас выдернул меч. Он сейчас, покрытый кровью и грязью, действительно походил на выходца из ада. Тело его уже покрывало с полтора десятка мелких ран, на которые он не обращал никакого внимания.

-Парни, да что ж вы делаете-то? – завопил седой наемник, явно намного более опытный, чем его товарищи. – Так мы этого сатану вовек не достанем, поодиночке-то! А ну-ка, давайте все разом!

Этот крик приободрил совсем было струхнувших пехотинцев, и на Хаммерштедта набросились сразу шестеро. Он по-прежнему вертелся юлой, но сладить одновременно с шестерыми было сложновато даже для него. Один из противников съездил его мечом по голове – чудом не повредил череп, но привел шлем в непотребное состояние. В ушах поплыл тонкий комариный звон, смазывая все остальные звуки. И тут бы нашему рыцарю и пропадать, кабы не российские пешцы, окончательно взломавшие и разметавшие орденский порядок. Завидя их приближение, атаковавшие Лукаса бойцы пустились наутек. Все, кроме одного, здоровенного верзилы - настолько увлекшегося фехтованием с рыцарем, что замешкавшегося с ретирадой. Впрочем, над фон Хаммерштедтом снова нависла нешуточная опасность – ибо нападавшие рубили без разбору всех, кто был облачен в наемничьи кирасы. Но тут фортуна обернула ход событий ему на руку. Один из московитов, являвшийся, судя по тому, что он восседал на коне и руководил атакой, не простым ратником, вмешался в судьбу Лукаса.

-Стойте! – зычно возопил он, перекрывая звон клинков. – Вот этого немчина в пробитом шлеме не убивать! Он мне нужен живьем!

Но взять фон Хаммерштедта без отнятия жизни было сложновато. В своем ослеплении он не различал ни германцев, ни русских и готов был пластовать клинком тех и других. Правда, последний сражавшийся с ним пехотинец оказался крепким орешком. Сыпля проклятиями, ландскнехт махал клинком с отчаянием обреченного. В слепом стремлении поразить врага, он сумел таки вскользь задеть Лукаса за шею, а потом прорубил ему доспех. Когда фон Хаммерштедт пронзил сердце этого солдата, он двинулся, размахивая фламбергом, на русских пешцев. Те раздались в стороны от сумасшедшего немчина, а несколько воинов настроили самострелы. Лукас обернулся к ним лицом. Бежать он не собирался. Кровавый туман, клубившийся под сводами его черепа, начал понемногу рассеиваться – рыцарь вновь ощутил полную пустоту, сродни той, что стояла накануне первого дня творения. И усталость. Безнадежную чудовищную усталость. Несомненно, фон Хаммерштедта стали гнуть к земле не только собственные раны, но и кровь только что убитых им воинов Ордена – подобное не проходит бесследно. Меч в его руках стал медленно опускаться к земле. 

-Не стрелять! – снова крикнул командир. – Только живым! Но и под меч не лезьте, этот латинянин умеет железом махать!

Большая часть русских успела уйти вперед, преследуя отступающих тевтонцев. Московиты же, оставшиеся близ фон Хаммерштедта, застыли в растерянности. Легко сказать, а попробуй-ка скрути эдакого безумца, напластовавшего столько своих же товарищей! Но тут явилась подмога в лице давешних великана и карлика. Судя по выражению лиц, они с куда большим удовольствием порубили бы фон Хаммерштедата, которого успели запомнить, на собачью еду, чем помогли бы в его пленении – но ослушаться начальника не осмелились. Увидев их, рыцарь повернулся навстречу. В его несколько просветлевшем сознании родилось понимание, что лучше всего ему прямо сейчас расстаться с жизнью – причем, смерть он намеревался принять с радостью и готовностью. Но даже в таком намерении фатум оказался не на его стороне.

Странная парочка действовала очень ловко. Они разделились и кинулись на Лукаса с обеих сторон. Рыцарь хотел привычно крутануться, отшибив нападавших – но тело его подвело. Ноги вдруг подогнулись, а фламберг, еще недавно порхавший перышком, показался фон Хаммерштедту тяжелее скалы. Его сил еще хватило на то, чтобы отбить великанов шестопер – в следующее мгновение сабля коротышки свистнула над ухом рыцаря и саданула по мечу. Пальцы разжались и фламберг, перевернувшись в воздухе, бессильно упал, сочась кровью. Лукас схватился за нож, но тут шестопер вернулся. Исполин ловко приложил фон Хаммерштедта по голове – не насмерть, но приведя в полубессознательное состояние. Крестоносец пал на траву, а какая-то, продолжавшаяся пульсировать часть сознания бесстрастно отметила: ну вот и финал… скорее бы…

Впрочем, случилось нечто неожиданное для него. Человек, повелевший пленить его, спешился, подбежал к простертому телу рыцаря, наклонился. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности.

-Вы живы, ваша милость? – вопросил он на чистейшем немецком.

Небо, облака и заслонивший их лик московита дрожали, двоились и расплывались в полузакрывшихся мертвеющих глазах фон Хаммерштедта.

-Дитрих Торвальдс… Вернулся ты все же…

-Не тратьте слов, - сказал недавний брат-сариант. – Вам лучше молчать и не расходовать оставшиеся силы. Помните, я говорил, что не хочу, чтобы вы умирали?

-Только вот зачем мне жить? – справился рыцарь угасающим голосом. – Прикажи своим варварам, чтобы меня добили поскорее…

-Нет уж! – отрезал бывший оруженосец. - Мы с вами слишком много хлеба вместе съели, чтобы я допустил вашу гибель. Будете жить, никуда не денетесь!

Торвальдс – вернее тот, кого фон Хаммерштедт знал под этим именем – выпрямился, отдал распоряжение. Откуда ни возьмись, появились двое мужиков, по виду типичных крестьян, с грубыми дощатыми носилками.

-Ваша милость, вы должны пообещать, что не станете пытаться нападать на наших людей. Тогда мы вас даже не станем связывать.

Фон Хаммерштедт закрыл глаза. Помраченное сознание постепенно очищалось – и тут удар шестопера оказал, скорее, благотворное воздействие. Правда, оно пока еще милосердно не предъявляло ему всей картины ужаса, им учиненного. Но рыцарь прекрасно понимал, что все вервии, связывавшие его с Орденом, бесповоротно разрезаны. Возвращаться некуда.

-Дай мне напиться, - тихонько попросил он.

Рыцарю поднесли баклажку с ключевой водой. Стуча зубами, расплескивая капли влаги, он утолил жажду. Запрокинул голову.

-Хорошо, Дитрих. Вам не потребуется меня связывать. Обещаю… Отныне я с вами, а там – мои враги.                                                                                                                                                                  

Торвальдс кивнул. После того, как фон Хаммерштедт поднял меч на тевтонцев, в его обещании можно было не сомневаться. Дитриха снедало жгучее любопытство – как получилось, что Лукас, которого он оставил верным слугою Ордена, вдруг стал рубиться с его солдатами? Но пока еще кипел бой, тратить время на расспросы было неуместно. Воспользовавшись переполохом, устроенным фон Хаммерштедтом, русские настолько развили свой успех, что разом положили около сотни отборных орденских пехотинцев. Большие потери понесла и рыцарская конница, прикрывавшая отход пехоты. Именно в этот трагический для германцев момент сложил свою голову, в частности, поручик Генрих – брат погибшего часом ранее Матиаса Пернауэра. Убиты были и многие другие доблестные рыцари, которых московиты ловко повергали с коней и добивали, беспомощных, ошеломленных падением, на земле. Сам ландмейстер вынужден был поворотить коня, дабы не погибнуть или не подвергнуться пленению. Хуже всего пришлось отряду, возглавляемому архиепископом Михаэлем Хильдебрандом – к знамени которого прорвались русские конники. Теперь русские рассчитывались за свой урон и неудачное начало сражения. И не из одной наемничьей глотки сейчас раздавались проклятия в адрес изменника, доведшего их до такой горькой беды.

Впрочем, до полной победы россиян и окончательного поражения Ордена не дошло. Критическую ситуацию спас ландмаршал фон дем Броле, вовремя подоспевший со своим отрядом на помощь к архиепископу. У Плеттенберга еще оставалось в распоряжении достаточно много воинов - и им, в конце концов, удалось в который раз оттеснить противника. Кроме того, ландмейстер вновь задействовал огнестрельное оружие. Русские отхлынули. Ослабленная, но все еще боеспособная орденская армия продолжала стоять у Смолино.

Полуживого Лукаса фон Хаммерштедта взвалили на носилки и оттащили в тыл московитского войска. Один из носильщиков прихватил, в качестве почетного трофея, и барабан, которым ранее завладел наш рыцарь. Лукас временами терял сознание, но даже в эти минуты его преследовали багровые кошмары. То было начало вечной муки, которую – в этом наш герой не сомневался! - ему предстояло отныне носить до конца жизни. В горячечных припадках он представал перед собою вселенским олицетворением предательства, прямым наследником Иуды Искариота, рядом с которым ему теперь, несомненно, уготовано место – в самом нижнем из кругов преисподней. Изнывающему в агонии, ему казалось, будто над ним грохочет небо, испуская ослепительные молнии, а воздух свивается смерчем. Казалось, наступил час гибели Вселенной. Потом из смерча соткалась высокая фигура в ветхом плаще, и к Хаммерштедту подступил грозный магистр Зигфрид фон Фейхтванген, обвиняюще наставивший на предателя перст:

-Ты, отродье нахцерера! Ты будешь низвергнут обратно в ад, породивший тебя, - в голосе усопшего вождя слышался вой волка, грохот водопада, рев урагана, с корнем вырывающего могучие дубы. – Да, ты провалишься в безду, где подвернешься самым нестерпимым мучениям. Позор тебе, клятвопреступник! Во веки веков, аминь!

Лукас вскинул руки, защищаясь от наваждения, застонал:

-Пощади…

Нечеловеческим усилием он вырвал себя из морока. Но возвращение сознания не принесло ему облегчения. По мере того, как осознание содеянного им все красочней вставало перед глазами рыцаря, тем горше становились его мучения. Лукас метался из стороны в сторону. Сожалеть ли о том, что неожиданная встреча с экс-оруженосцем спасла его от гибели? Смерть ведь не принесла бы ему забытья и покоя, обернувшись немедленным попаданием в место, где его страдания лишь усугубились бы… О, почему он не погиб еще раньше, хоть вместо доблестного Пфайфера? Почему? Даже если бы он, сбежав от леттов, направился в Литву, это было бы во сто крат лучше нынешнего позора… Так Лукас маялся, не находя прибежища ни в жизни, ни в смерти. И он не осмеливался даже воззвать к Богу, отлично понимая, что невыносимая пытка эта заслужена им стократно. Потом его жалкое раздавленное «я» окончательно утонуло в пучине беспамятства. В бреду ему представилось, что он уже угодил в ад и хохочущие черти окружили его, готовясь вздернуть на вилы. Запах серы ощущался обонянием так ясно, будто отступника уже погружали в раскаленный докрасна котел со смолой…

Бывший брат-сариант отступал одним из последних, ловко поражая своим полуторником врагов, осмелившихся подобраться слишком близко. А потом армия великого князя оторвалась от орденцев – слишком измученных, обессиленных и обескровленных. Русских провожал гром пушек, уже не приносивших, однако, большого вреда. Тем более, что московиты задействовали, наконец, и свою артиллерию – и несколько десятков «тюфяков» накрыли орденские порядки шквалом дробосечного железа, остерегая Плеттенберга от преследования. Однако, перед большим воеводой Даниилом Щеней снова встал нелегкий вопрос: стоит ли продолжать битву?  Поскольку полки Руси понесли значительные потери, главнокомандующий решил возвращаться в Псков. Склонившееся на вторую половину дневного пути солнце бросало прощальные лучи на вкладываемые в ножны клинки русского воинства. Но многие из них не отвечали привычным блеском, ибо успели искупаться в крови тевтонцев.                                                                                                                                              

И лишь значительно позже фон Хаммерштедт узнал, что, как написал хронист, Плеттенберг «со своими людьми был совершенно утомлен». Поэтому, он не решился гнаться за отступавшими, «стоял на месте до третьего дня и поджидал неприятеля, не придет ли он снова». Не дождавшись, ландмейстер дал команду своему сильно поредевшему войску возвращаться домой, в Ливонию. Как показала история, то была последняя большая битва Руси с Орденом, которую последний хоть в какой-либо мере мог считать своим успехом.