Пускай целуют землю небеса!
Пускай рука природы даст простор
Морским волнам! Порядок пусть погибнет!
И пусть не будет больше мир ареной
Для медленно взрастающей вражды.
Но пусть дух Каина в сердца вселится:
Тогда все ринутся в кровавый бой,
Придет конец трагедии ужасной
И похоронит сумрак мертвецов.

Шекспир, «Генрих IV»

Тевтонское войско шло на врага, обуянное железной решимостью победить или сгинуть. Однако, первой свое веское слово сказала не рыцарская конница, а знаменитая артиллерия Ордена. «Знаменитая» - в этом слове не содержалось никакого преувеличения. Тевтонцы были славны и бойцовскими качествами воинов, и изворотливостью дипломатов, и умом правителей – но именно гром и пламя их «железных змей» наводили наибольший ужас и страх на всех соседей. Братья-рыцари впервые оценили мощь этого вида вооружений еще за сто лет до происшествий, описываемых в данной правдивой повести – и за истекший век неустанно практиковались во владении им. Даже в ходе теперешней войны с московитами, огнестрельное оружие успело оказать важные услуги Ордену. Недаром брат Вольтер вербовал на службу самых лучших пушкарей! В прошлогодней битве у речки Серицы, случившейся вскоре после дня Святого Варфоломея, Плеттенберг сумел напасть на московских полководцев внезапно: приготовил засаду в лесистой долине и почти в упор расстрелял русские передовые колонны залпами из бомбард. Хорошими мишенями для прицельного огня стали ехавшие впереди командиры — московский воевода Бороздин и псковский посадник Иван Теншин. После того, как пали главноначальствующие, остатки разбитого войска панически бежали под защиту псковских стен, кидая по дороге тяжелое имущество и экипировку, хотя их никто не преследовал. Мчались так стремительно, словно за ними гнался сам враг рода человеческого – потом жители близлежащего Изборска собирали имущество, брошенное незадачливыми утеклецами…

Испробовав однажды удачный прием, глава ливонцев, разумеется, не намеревался отказываться от него и в дальнейшем. Брат Лукас был настолько поглощен своими злоключениями, что даже не заметил разворачивавшихся вокруг него важных событий. Хитроумный Плеттенберг вовсе не терял понапрасну времени перед битвой – как то казалось незадачливому рыцарю. Имея, благодаря лазутчикам, неплохое представление о местонахождении вражеского войска, ландмейстер не собирался, фигурально выражаясь, оставлять на поживу неприятелю солидный кусок сыра, не снарядив хорошенько ловушку. Еще заранее – сразу после остановки обоза, но до появления московитов – он послал пушкарей расположить орудия таким образом, чтобы поглощенный грабежом враг наилучшим образом оказывался под их огнем. Артиллеристы блестяще выполнили приказ. Они выкатили легкие полевые лотбюксы и разместили их на возвышенностях, замаскировав кустами и деревьями. Ночь орудийная прислуга провела на позициях, под охраной самых зорких наемников, тщательно следивших за тем, чтобы к пушкам ненароком не подкрались русские. Несколько десятков стволов были устремлены на обоз. Пушкари ожидали лишь сигнала… и вот они его дождалась!

Удар оказался воистину сокрушительным – и тем более страшным, поскольку пришелся он по врагу, совершенно забывшемуся и не ожидавшему в этот момент ничего подобного. Правда, рассказы спасшихся из-под Серицы произвели глубокое впечатление на опытных русских воевод вроде многомудрого Даниила Щени; но вот простые ратоборцы, захваченные алчностью, совершенно запамятовали об осторожности – причем, это относилось и к командирам низших звеньев. Накануне разведчики Данило Нащекин и Лев Харламов, заметив отступавший обоз рыцарского войска, доложили своим воеводам, что ливонцы бегут. Это известие настолько расслабило ратников, что они забыли и думать об опасности. Вышестоящие пытались навести порядок и бранью и побоями – но, увы, этого не получалось сделать столь скоро, как требовала ситуация. И то сказать, нечасто в руках воинов оказывалась такая богатая добыча! Даже прибытие перебежчика с важными вестями прямиком из орденского лагеря – а он сразу же рассказал о заготовленной ловушке - не помогло восстановить правильный строй сию же минуту. Дьявольски расчетливый Плеттенберг, решивший пожертвовать телегами со всеми захваченными ценностями, оказался совершенно прав, строя свой коварный план. Правда, к этому времени, большое количество русских воинов, составлявших передовой полк, все же прекратили терзать обоз – сказались усилия воевод, с неимоверным трудом сумевших оторвать своих подчиненных от удовлетворения стяжательских инстинктов.

Русское начальство руководствовалось не только правилами элементарной осторожности: немало встревожил их как раз-таки приезд того самого воина в полном облачении брата-сарианта Тевтонского Ордена. Воин этот показал некий тайный знак, после чего его немедленно препроводили к псковскому князю Ивану Ивановичу Горбатому, старавшемуся восстановить добрый войсковой строй. Услышанное от перебежчика настолько встревожило Горбатого, что он удвоил свои усилия. Сначала князь слышал в ответ на свои призывы лишь великие поношения да ругательства - но постепенно до ратников стало доходить, что они подвергают себя величайшему риску. О подготовленной ландмейстером Плеттенбергом западне тут же оповестили и глав передового полка Андрея Кропоткина и Юрия Орлова-Плещеева. Совместными усилиями воеводам удалось-таки начать выстраивать своих воинов в боевой порядок, дабы атаковать или защищаться. Вот тут-то и подала голос артиллерия.

Пушки ударили одновременно и слаженно – и поле покрылось огненными росчерками. Бомбарды обслуживались опытнейшими мастерами своего дела, у которых было предостаточно времени для того, чтобы установить наилучший прицел и в нужную секунду поднести раскаленные прутья к фитилям. Правда, пороховой дым, заволокший орудийные позиции, помешал им сразу же оценить плоды своего труда. Впрочем, уже хотя бы по отчаянным воплям, вырвавшимся из сотен глоток, можно было судить о том, что действие каменных, железных и свинцовых ядер, пробороздивших толпу всадников и пешцев, оказалось просто сокрушительным. Русское ополчение моментально умылось кровью. Там, где только что находилась огромная масса вооруженного люда, готовившегося к бою, вдруг развернулась словно бы гигантская мясная лавка: изуродованные тела десятков погибших соседствовали с множеством бившихся в мучениях покалеченных воинов. Передовой отряд войска, в котором уже начало было восстанавливаться некое подобие порядка, вновь пришел в полнейшее смятение. Но прежде чем люди успели опомниться, пушки ударили вновь: предусмотрительный магистр распорядился, чтобы все заряженные ядра не выпалили первым же залпом. Часть орудий сначала смолчала - для того, чтобы через несколько минут изрыгнуть в русских свои снаряды. Хитроумно расставленные вестники, манипулировавшие белыми флажками, обеспечили согласованность и первого и второго залпов. И вновь смертоносные «гостинцы» обрушились на скопище русских – отправляя в объятия старухи с косой живых, раненых и умирающих. Какое еще зрелище, как не массовое побиение схизматиков, могло быть более приятным взору благочестивых христиан, верных слуг Господа, Римско-Католической церкви и Святого Престола в Риме?!

-Бог за нас! – торжествующе вопили рыцари, оруженосцы и наемники при виде страшного ущерба, нанесенного неприятелю. Они потрясали кулаками и рвались на кровавый пир, словно соколы на добычу. Их нетерпение не рассеялось впустую - как только грохот окончательно стих, Плеттенберг устремил на врага рыцарский клин. Конница, невзирая на свои тяжелые доспехи, постаралась преодолеть расстояние, отделявшее ее от деморализованного передового отряда русского войска, как можно быстрее. Тяжелые копыта разбрызгивали песок и почву. И вот уже краса и честь Ливонии под барабанный бой врезалась в деморализованное людское стадо, словно раскаленный нож в податливое масло. Сам Плеттенберг в рядах атакующих вломился во вражескую толпу и принялся усердно работать эспадоном. Вообще-то, брат Вольтер отличался осторожностью – но на сей раз счел необходимым воодушевить армию своим личным присутствием в гуще событий.                                                                                                                              

Рыцарские копья и мечи принялись доделывать начатое пушечными снарядами столь усердно, что сначала победа Ордена не вызывала сомнения ни у кого из его воинов. Удивительно то, что большинство из атакованных русских ратников, несмотря на внезапность орденской атаки, все же не пустилось в бегство, как можно было ожидать, а попыталось сопротивляться. Увы, воевода князь Андрей Александрович Кропоткин, уцелевший под ядрами и старавшийся воодушевить воинов, пал под ударом рыцарской лавины одним из первых. Русские отбивались от немцев в одиночку или маленькими кучками и число их непрерывно таяло – в то время, как атакующие, сомкнутые в металлической строй, поначалу вовсе не понесли каких-либо потерь. Конница проутюжила русских пешцев из конца в конец, после чего развернулась и вновь обрушилась на тех, кто еще остался жив. Многие из Ордена уже открыто торжествовали конец битвы и бурно выражали свою радость восторженными криками. Потом крестоносцы, не сговариваясь, дружно затянули победный гимн: «Христос воскрес!» Даже Плеттенберг соизволил бросить сподвижникам:

-Прекрасный день сегодня! Кажется, Пресвятая Дева вновь нам помогает!

Однако, многоопытный ландмейстер, в отличие от многих, не позволял воодушевлению совершенно затуманить свой разум – он-то как раз понимал, что судьба боя далеко еще не решена. Орден разгромил лишь хотя и многочисленный, но все же лишь передовой отряд; основная сила московитов находилась еще на подходе.

Да, они были достойными противниками, одинаково многоопытными и талантливыми в воинском деле, равно гордившимися своими многочисленными победами на бранном поле – ландмейстер Вольтер фон Плеттенберг и русский воевода князь Даниил Щеня. Впрочем, сейчас Плеттенберг оказался в явно куда более выгодном положении. Щене же пришлось срочно решать вопрос: как теперь поступить, какое решение принять?! Ведь русские полки еще не успели принять боевого порядка, растянулись по дороге, подходили «изрывкою», как позже образно выразился летописец. Казалось, в подобной обстановке самым благоразумным было бы остановиться или даже вовсе отступить.

Но Щеня понимал, что в этом случае Плеттенберг беспрепятственно отойдет в свои земли, сохранив войско для дальнейших вторжений. Над северо-западными рубежами Государства Российского, от Финского залива до литовских границ, продолжал бы нависать страшный дамоклов меч, готовый обрушиться в любой момент. В условиях продолжавшейся войны с Литвой, все еще нерешенного спора за Смоленск, подобная угроза не могла оставаться терпимой. Требовалось, используя выпавший случай, максимально обескровить Орден, заставить его надолго забыть о новых набегах – даже невзирая на риск окончательного разгрома русского войска. Воевода приказал атаковать.

Когда большая часть Большого полка, составлявшего сердцевину российского войска, подтянулась к Смолино, ратоборцы – пехота и конники – ударили по немцам. Но ландмейстер, предполагавший подобный поворот событий, противопоставил россиянам новый тактический прием: теперь он встретил их не конницей, а мощной фалангой наемной пехоты, первая линия которой состояла из полутора тысяч человек, с пушками и аркебузами. Яростной и неудержимой оказалась атака московских и новгородских воинов. Относительно небольшое пространство стало ареной для кровавого театра, на котором сшиблись несколько десятков тысяч человек. Вопли ярости и боли, грохот выстрелов и звон холодного оружия слились в одну общую симфонию, дирижировала которой сама Смерть, собиравшая в эти минуты богатейшую жатву.