Враги видны уж. Выстройте войска.
Вот сведенья, добытые разведкой
О состояньи вражьих сил. Но надо
Спешить нам.

Шекспир, «Король Лир»

Долго ли он так лежал, не мог позже сказать и сам брат Лукас. Ему потом казалось, что миновало немало времени – но то, скорее всего, было обманное чувство. Так или иначе, очнувшись, он несколько минут бездумно созерцал бездонную синюю пустоту, усеянную редкими белыми перьями. Постепенно начало возвращаться соображение, и он покосился в сторону Генриха – труп наемника застыл всего в десятке дюймов справа. Брат Лукас отодвинулся от него подальше. Принялся брезгливо отирать лицо, которое было в чужой крови, и неосторожно задел лоб, рассеченный Дитрихом. Болезненные ощущения в ране окончательно привели его в чувство. Как бы там ни было, но Хаммерштедт не смог сдержать вздоха облегчения - при мысли, что, по крайней мере, предательский ночной удар Розенберга больше ему не угрожает.

«Надо спешить, - решил Лукас, - скоро начнется побоище. Пожалуй, я еще успею сразиться – с московитами, а не с орденскими выродками и изменниками».

Он со стоном и кряхтением уселся, не глядя по сторонам, ощущая тяжесть во всех мышцах, словно после круглосуточной работы. И тут за спиной послышался лошадиный топот – чутким слухом рыцарь уловил, что едут несколько человек. Брат Лукас оперся руками о землю, привстал на колени и оглянулся. Сзади – оттуда, где находилось ливонское войско - быстро приближались трое наездников. Один из них, оседлавший тяжелого, закованного в железо жеребца, и сам напоминал металлическую статую. Двое других, державшихся на полкорпуса сзади, были одоспешены значительно более легко.

Разведочный патруль! Прятаться оказалось уже поздно. На мгновение брат Лукас увидел себя глазами приближавшихся конников: вот он, без меча и доспехов, перемазан в крови, а вон и валяется труп зарезанного им человека – судя по виду, кнехта Ордена.

Надо было попытаться сразу развеять подозрения, и фон Хаммерштедт громко воззвал надтреснутым голосом:

-Эй, вы, сюда! Ко мне!

Этот выкрик казался совершенно бесполезным, ибо всадники и так приближались к брату Лукасу. Но рыцарь хотел с самого начала продемонстрировать то, что он не московит. Кто знает, вдруг его сначала угостили бы мечом или стрелой и лишь потом принялись бы разбираться? Фон Хаммерштедт поднялся на ноги, пошатнулся, испытывая ощущения, схожие с довольно сильным похмельем. Схватка со здоровенным наемником не прошла для него даром. Подташнивало, а в лоб и виски изнутри выстукивали десятки крохотных злых молоточков.

- Кто такой? – гулкий вопрос исходил от металлической башни, возвышавшейся в седле.

-Я бедный брат Лукас фон Хаммерштедт, недостойный слуга Ордена, - ответил рыцарь. – Накануне по приказу брата ландмейстера был откомандирован к обозу. Теперь же, боюсь, я один из немногих, кто уцелел при захвате наших припасов московитскими варварами.

Глаза приезжего сквозь прорези в остроклювом шлеме, делавшем его обладателя похожим на огромную хищную птицу, уставились на Лукаса. Глава разъезда выдержал паузу в целую минуту, словно стараясь нагнать на фон Хаммерштедта робость и неуверенность. Но тот, невзирая на боль и тошноту, уже успел полностью взять себя в руки – и выдержал это молчание внешне спокойно, не выдавая внутреннего напряжения.

Наездник поднял забрало – брат Лукас увидел землистое лицо и глубоко посаженные глаза под мохнатыми бровями.

-Брат Вильгельм фон Плауэн, - отрекомендовался приезжий. – Не скрою, мне крайне удивительно видеть сейчас вас здесь, в таком виде. Кто этот человек, которого вы прикончили? Он смахивает на нашего пехотинца…

Брат Лукас лихорадочно принялся соображать – понимая, что на поиски правильного ответа ему отведено всего лишь несколько мгновений. Но ничего особенного придумать не успел, и решил рассказать все, как есть, утаив лишь одну подробность – хотя и весьма существенную.

-Да, вы не ошиблись, - холодно изрек он, - этот человек есть наемник на службе Ордена. Вернее, был им. Звали его Генрих Розенберг.

Брат Вильгельм не мог скрыть изумления.

-Вы убили ландскнехта на службе Ордена? – воскликнул он. – Но почему, зачем?

-Затем, что сей нелюдь таил на меня зло и искал моей гибели. В свое время я вынужден был наказать его за проступок, совершенный во время военного похода. Он хотел мне отомстить. Не далее как нынешней ночью я чудом избегнул гибели – только потому, что нож, брошенный этим мерзавцем, пролетел лишь в каком-то дюйме от моей головы.

Против ожидания, убедить фон Плауэна оказалось нетрудным.

-Все понятно, брат Лукас, - горячо сказал он. - Значит, только что негодяй вторично попытался расправиться с вами? Всегда говорил, что эти отбросы нужно держать в железных перчатках и нещадно карать за малейшую провинность – иначе они совсем распоясаются! Что ж, сердечно поздравляю с тем, что победителем оказались вы, а не он.

Фон Хаммерштедт учтиво склонил голову в знак благодарности.

-А что скажете по поводу врагов? – спохватился фон Плауэн. – Нас послал ландмаршал Иоганн фон дем Броле. Нужно скорейшим образом уточнить, где находится русское войско.

-Господу Богу угодно было дважды спасти меня от смерти, - пафосно сказал фон Хаммерштедт, изгибая спину, словно отдавая поклон силам небесным. – Один раз это случилось, когда я чудом спасся из захваченного врагами обоза, вторично – вот, сами видите… И теперь я несу важнейшую новость. Вы можете отправляться назад и известить пославшего вас, что замысел брата ландмейстера наилучшим образом увенчался успехом. В настоящий момент московиты полностью погрязли в грабеже нашего имущества. Они так этим увлечены, что, кажется, совсем забыли о наступлении. Нужно срочно использовать счастливый миг и бить по схизматикам, пока они вновь не приняли боевого порядка! Да вот, не изволите ли сами полюбоваться!

Лукас выпрямился, указующе протянул руку в сторону московитской армии.

-Если подберетесь к тому склону, то увидите еще лучше, брат Вильгельм. Ну а больше приближаться вам и не потребуется.

-Благодарю вас. Да, я хотел бы посмотреть поближе. А вы бегите к войску... Не сомневаюсь, что скоро ваши руки и меч очень понадобятся, - и фон Плауэн вместе с сопровождающими отправился, чтобы взглянуть на то, что творится с обозом.

Разыскав свой фламберг, Лукас ускоренным шагом двинулся к передовой линии тевтонцев. Со вздохом вспомнил про Лоэнгрина, подумал: не сходить ли к мертвому скакуну и не забрать ли с него дорогое, удобное седло? Рассудил, что не стоит терять на это времени: поскольку, судя по всему, осталось его перед началом битвы совсем чуть-чуть. Требовалось спешить – и надеяться, что его снабдят новым доспехом и лошадью. Линия войска виднелась впереди, приблизительно в половине германской мили – наполовину скрытая деревьями и кустарником. Тут, однако, фон Хаммерштедт усмотрел одну из своих лошадей, незадолго до того выпущенных Дитрихом – предателем Дитрихом! – ощипывающую губами траву рядом с хилой, покосившейся березой. Это оказалась как раз та лошадь, на которую был навьючен его доспех. Брат Лукас медленно, чтобы не спугнуть, начал красться к животному.

-Эльза, эй, Эльза, - с причмокиванием позвал рыцарь, – иди же ко мне, не бойся…

Молодая глупая кобылка, фыркая и прядая ушами, пятилась от него – но рыцарю все же удалось поймать ее за узду. Хаммерштедт сильно воспрянул духом. Вслед за победой над наемником и после того, как легко удалось отвести от себя все возможные подозрения фон Плауэна, поимка Эльзы показалась Лукасу знаком того, что – хвала небесам! – удача, наконец-то, стала поворачиваться к нему лицом.

…То, что наступление на врага вот-вот начнется, даже неискушенный человек мог определить с легкостью. Войско Ордена было построено в боевой порядок. Наметанным глазом фон Хаммерштедт сразу определил, что рыцари, братья-сарианты и наемники сгруппировались в три линии-треффена - причем, третий эшелон составлял резерв. Каждый треффен состоял из нескольких больших отрядов-шлахтгауфенов, а каждый шлахтгауфен – из  нескольких хоругвей-баннеров. В свою очередь, одна хоругвь составлялась несколькими малыми отрядами-труппами. Острие передового шлахтгауфена, направленного в данный момент в сторону московитов, было укомплектовано рыцарями в тяжелых доспехах, построенными клином-шпицем – именно с ними плечом к плечу мог бы стоять сейчас и брат Лукас. В первом ряду этого клина, сформированного из нескольких хоругвей, построилось трое конных крестоносцев, во втором - пятеро, в третьем - семеро, в четвертом – девять, и так далее. Клин состоял из семидесяти воинов - в то время как в основной части шлахтгауфена изготовились к битве, выстроившись прямоугольником, рыцари в более облегченном вооружении и братья-сарианты. За отрядами кавалерии находилась многочисленная наемничья пехота. Над войском реяли многочисленные знамена, колеблемые легким утренним ветерком. Лукас знал, что каждому знаменосцу полагалось прикрытие из нескольких воинов, вооруженных мечами, булавами-штрейткольбенами и шестоперами. А вот копий им не выдавалось - дабы они, захваченные общим наступательным порывом, не забыли о порученной им задаче. Ни в коем случае нельзя было допустить захвата знамен врагом – каждый подобный случай считался знаком неимоверного позора Ордена!

В воздухе неслись звуки песни, согласно выводимой тысячами грубых мужских глоток. Хаммерштедт тут же признал суровый мотив старинного тевтонского псалма:

Христос Воскресе
Мы все должны возрадоваться этому,
Христос станет нашим утешением.
Кирие элейсон!
Если бы он не воскрес,
То мир бы перестал существовать.
С тех пор, как Он воскрес,
Мы хвалим Отца Иисуса Христа.
Кирие элейсон!
Аллилуия,
Аллилуия,
Аллилуия!
Мы все должны возрадоваться этому,
Христос станет нашим утешением!
Кирие элейсон!

Пока брат Лукас шел к войску, его обогнал возвращавшийся патруль фон Плауэна – брат Вильгельм приветственно махнул рукой. К счастью, и в общем строю фон Хаммерштедта признали, благодаря чему он не был осыпан стрелами. Ведя лошадь, брат Лукас взял вправо, чтобы, в случае чего, не оказаться на пути наступающих. Он хотел потолковать с Матиасом Пернауэром, неплохо к нему настроенным, но, к несчастью, объясняться пришлось с ландмаршалом Иоганном фон дем Броле, человеком желчным и бессердечным. Ландмаршал в сопровождении оруженосца объезжал войско, в последний раз проверяя его готовность к бою – и, заметив брата Лукаса, тут же направил коня к нему. Фон Хаммерштедт, поприветствовав начальника со всей должной почтительностью, принялся быстро рассказывать ему обо всем, чему сегодня был свидетелем. О Дитрихе Торвальдсе и Генрихе Розенберге он, впрочем, умолчал.                                                                                                                                                               

-…Таким образом, брат ландмаршал, если мы тут же, не теряя ни минуты, нанесем мощный удар по московитам, он станет для них гибельным… Мы учиним над ними полный разгром, клянусь святым Лукой! Главное, время… не давать его схизматикам, чтобы они не успели опомниться от овладевшего ими духа алчности, - сбивчиво закончил он свое краткое повествование.                                          

Ландмаршал, однако, выслушал его весьма неприязненно.

-Все что вы сейчас сказали, я слышал и так, - сухо сказал он, теребя правой рукой кончик своей рыжей бороды. - От брата Вильгельма фон Плауэна, а также от наших лазутчиков, которые внимательно следят за русскими. Меня сейчас крайне интересует совсем другое  – можно ли вам доверять, фон Хаммерштедт?

Брат Лукас застыл, словно громом пораженный – не такого ответа он ожидал.

-Совсем незадолго до вас к нам прибежал из обоза один бедняга, чудом избегнувший жестокости схизматиков. Вы его, конечно, знаете: капитан наемников Эрих Ландерс. Заметили, как он пробирался сюда? Нет? А он, между прочим, вас видел. Надо сказать, и он и вы, будучи застигнуты врагами, проявили полное отсутствие отваги, сразу пустившись в позорное бегство. Но если, в его случае, это может быть объяснимо обычной презренной трусостью, то в вашем…                 

-Брат ландмаршал! – Лукас задохнулся от возмущения.

-Лучше уж помолчите, фон Хаммерштедт! Ландерс рассказал мне поразительные факты – и они вопиют против вас. По его словам, он стал свидетелем того, как брат-сариант, который все последнее время состоял при вас, отправился прямиком во вражеский лагерь.                          

–Если уж этот Ландерс так хорошо все наблюдал, он мог бы поведать вам, что между мной и этим оруженосцем завязалась стычка! И кабы он не разбил мне, как видите, лоб и не вышиб из рук меч, я бы не отпустил его к врагу. О том же, что он замыслил измену, я до этого ничуть не подозревал – иначе, мой разговор с предателем был бы короток!

-Возможно, - тяжелые морщины недоверия на лбу ландмаршала ничуть не разгладились. – Но тогда почему вы только что, давая мне отчет о событиях сегодняшнего утра, ни словом не упомянули такое важное событие, как измена одного из орденских братьев?

Фон Хаммерштедт замялся.

-Эмм… Видите ли, брат ландмаршал, ввиду необходимости спешно переходить в наступление… Я решил не отвлекать пока вас вопросами, которым можно будет уделить внимание и после сражения…

-А разве вы не думаете, что этот ваш Торвальдс первым делом предупредит московитов о наших планах? И уже поэтому о его предательстве необходимо было упомянуть в первую очередь!                                                                                                                                                                

-Но я не думаю, что его предупреждение сыграет большую роль – если, разумеется, мы двинем армию на них прямо сейчас. В любом случае ведь, эти варвары, по всем законам войны, не должны были отвлекаться на обоз до решающей битвы. Сейчас их командирам нелегко окажется оттащить своих солдат от нашего добра, как их не предупреждай об опасности. А может, они, командиры, и сами в участвуют в грабеже… Но, повторяю, нельзя терять ни минуты!! - последние слова брат Лукас выкрикнул в полном отчаянии. Он действительно искренне переживал за судьбу дела.

Глаза ландмаршала сузились.

-А почему я должен вам верить? Ландерс поведал мне кое-что еще. Вы прикончили одного из его людей – по его словам, надежного и верного кнехта. Убийство случилось сразу после того, как упомянутый предатель Торвальдс отъехал от вас к московитам. Интересно, как вы на такое решились? Это ведь достаточно серьезное преступление, которое, в любом случае, требует разбирательства. Почему вы попытались его скрыть?

-Это не совсем так…  я…

-Да еще, как мне говорил Пауль Лютенберг, вы очень сносно болтаете по-русски. Я мог бы поверить вам, если бы против вас свидетельствовал лишь какой-то один из перечисленных мною фактов. Но когда все они сходятся – сходятся вокруг одного-единственного человека… то есть, вас…

Брат Лукас облился липким ледяным потом. Он чувствовал себя рыбешкой, вокруг которой стягивается тяжелая сеть, не оставляющая ни малейшей лазейки для бегства. В отчаянии он пошел напролом.

-Тогда почему прохвост Ландерс не рассказал вам, как я сегодня утром потребовал от него задержать кнехта, о котором идет речь? Что этот кнехт ночью изменнически пытался убить меня, и я спасся лишь чистым чудом? Почему бы вам не произвести тщательное дознание по моему делу?

-Несомненно, дознание будет произведено, - сказал ландмаршал, - но уже после боя. Как вы точно сейчас заметили, времени терять не стоит. Даже если ваш оруженосец выболтал врагу замысел брата ландмейстера, мы не можем подвергать сей план еще большей угрозе задержкой. Но и вам больше доверять не приходится. Я не имею права подвергать наше войско во время битвы дополнительному риску в вашем лице. Тем более, что сам я уверен – вы такой же изменник, как и этот Торвальдс… Взять его!

Словно из-под земли выросли два дюжих брата-сарианта, возложивших свои тяжелые лапищи на плечи несчастного рыцаря. И тут фон Хаммерштедт впервые полностью потерял самообладание.

-Нееет! – завопил он дурным голосом. Должно быть, именно так кричат в аду мучимые грешники.

-Вы будете оставаться в тылу, под присмотром, - безжалостно продолжил фон дем Броле с такой угрозой в голосе, что легкие и глотка брата Лукаса окаменели, словно скованные вековым льдом. Ландмаршал внезапно закашлялся, выпучил глаза и схватился за грудь. Отдышавшись, он досказал: - Когда мы разберемся с московитами, которым вы, похоже, служите, то наступит и ваша очередь. Не беспокойтесь, суд будет справедлив, но скор. Увести!

Один из братьев-сариантов вырвал у фон Хаммерштедта поводья Эльзы; затем Лукаса потащили за последнюю линию войска. Все это происходило на глазах орденских братьев и наемников – кто-то созерцал его позор с бесстрастным равнодушием, а кое-кто и с презрением.                                                       

«Теперь уж точно конец, полный и бесповоротный, - панически думал брат Лукас. – Меня казнят. Как же глупо сложилось! Оставшегося времени как раз хватает, чтобы написать завещание, исповедаться или покончить жизнь самоубийством – чтобы не дать им удовольствия себя повесить! Боже, о чем я думаю? Кому и что мне завещать – я же рыцарь Ордена, у меня нет никакого имущества! А самоубийством я только загублю свою бессмертную душу… Проклятый Розенберг – он и из ада до меня дотянулся!»

Но потом ему пришла новая мысль: и она-то оказалась наиболее мучительной. Орден изверг его из своих рядов – решительно и бесповоротно. Наилучшим выходом для него была бы геройская гибель в битве. Но даже в этом ему отказали.