Как! Получить открыто оскорбленье
И низко вытерпеть, не отомстив?

Шекспир, «Тит Андроник»

Пора неизвестности длилась совсем немного — уже ранним утром следующего дня она завершилась. Воины к этому моменту едва успели выступить из ночного лагеря. Местность вокруг представляла редколесье, но под сапоги ложилось нечто вроде дороги. Рыцарь, пожелав немного размяться, спешился. Лукас переставлял ноги, краем уха улавливая обрывки беседы шедших у него за спиной Торвальдса и Пфайфера. Любопытный ландскнехт расспрашивал брата-сарианта об обычаях тевтонцев, а тот, будучи от природы человеком общительным и словоохотливым, с удовольствием ему отвечал.

-…бороду нам предписывает носить Устав. Так что, недаром поляки и литовцы зовут нас «бородачами». В свое время, у литовских язычников даже был такой обычай: они срезали нашим рыцарям, убитым в бою, бороды вместе с кожей подбородка и с нижней губой. А потом гордились и величались этими трофеями перед соплеменниками…

«Эх, вот бы сейчас сходить на настоящего вепря, - вдруг возмечталось Хаммерштедту. – Кажется, эта осень выдалась урожайной на желуди – вот кабаны, пожалуй, нынче жируют в свое удовольствие…»

Разговор сзади перескочил на знаменитого лекаря Пфальцпайнта, в свое время украшавшего своим присутствием ряды Ордена.

-И что, так-таки и ежели человеку в брюхо копье попадет, его еще спасти можно, оказывается? - весь тон опытного вояки выдавал его крайнее недоверие.                                                                                

-Великий Пфальцпайнт такое умел, - важно подтвердил брат-сариант. - Доподлинно известно, что он спас множество раненых со вскрытым животом. Он смазывал прямо на поле боя вывалившиеся из раны внутренности особым, подогретым маслом, рецепт которого был составлен им самим. А после этого с помощью самого раненого или своего ассистента заправлял кишки обратно в брюхо и сразу же зашивал еще свежую рану.                                                         

-Похоже на сказку, - тон Пфайфера оставался недоверчивым. - А как же твой Пфальцпайнт поступал, если, к примеру, в человека стрела угодила?                                                                                                 

-Вонзившиеся стрелы Пфальцпайнт не пытался сразу же извлечь из раны. Он удалял только торчащую часть древка, после чего поил раненого целебным зельем. По прошествии десяти дней, в течение которых происходило нагноение, можно было без особых усилий вытащить наконечник - ubi pus, ibi incisio. Пфальцпайнт придумал и специальные инструменты для удаления наконечников стрел, застрявших в костях...                                                                                                                             

-Ну, твой Пфальцпайнт прямо волшебник какой-то!                                                                                      

-Не волшебник, а всего лишь великий врач, - вздохнул Дитрих. - Подобного ему уже не будет среди живущих. Он заботился не только о том, как исцелить страждущего, но и придумал, как уменьшить его муки. Пфальцпайнт мог так специально одурманивать раненого, что тот во время операции ничего не чувствовал...

-Захлопните рты! - Лукас прервал их беседу, резко вскинув руку. Вдали послышался топот лошади. Как позже выяснилось, им посчастливилось встретить очередного посланца Вольтера фон Плеттенберга. Этот запыленный, усталый воин, во всю прыть несшийся в Ливланд, едва не пал жертвой осторожности наемников. Когда на него навели арбалеты и окликнули, он, проведший почти всю ночь в седле, не успел вовремя среагировать. Гибель всадника предотвратил Лукас, запретивший стрелять — одиночка не мог причинить вреда целому отряду, так что полезнее было взять его живьем. Впрочем, гонец быстро опомнился и назвал себя: Герман Кубе. Вестнику торопливо протянули баклагу, а его коню – бурдюк с водой. Пока Кубе заливал утробу, а потом ополаскивал слипшиеся кудри, Лукас едва не пританцовывал от мучительного нетерпения — так ему хотелось побыстрее узнать свежие новости. И вскоре его страдания оказались вознаграждены.                                                                                                                

Увы, известия оказались далеко не радужными — к вящему разочарованию рыцаря, оруженосцев и особенно наемников, уже настроившихся набивать карманы русским серебром. Взять Изборск Плеттенбергу не удалось. Поэтому, он, как изначально и собирался, пошел на Псков.

-Враги стояли крепко, - повествовал гонец, - и тогда ландмейстер повел своих людей к броду через реку, на которой стоит город. Русские пытались преградить дорогу, но наши отбросили их и перебрались на правый берег. Мы намеревались атаковать крепость с наименее защищенной, юго-восточной стороны. Правда, там перед стенами есть ров с водой — но сначала все считали, что это не окажется таким серьезным препятствием. Однако, оказалось иначе…

Кубе не утаил, что остановил ландмейстера не какой-то там ров, а упороное сопротивление, оказанное псковичами. Стремясь не дать ливонцам материалов для штурма стен или поджога города, русские сами выжгли все деревянные строения вокруг крепости. Московский наместник князь Иван Иванович Горбатый-Суздальский распорядился выстроить на некоторых участках обороны дополнительные деревянные стены, которые спасли Псков от пожара. Интенсивные атаки Ордена продолжались два дня — крестоносное воинство сражалось мужественно и умело. Очень хорошо показали себя ландмаршал Иоганн фон дем Броле, являвшийся деятельным и неутомимым помощником Плеттенберга в делах командования, и архиепископ Рижский Михаэль Хильдебранд, воодушевлявший солдат. Но даже все совместные усилия рыцарей и кнехтов, командования и духовенства, победы не принесли. Русские ратники при поддержке горожан засыпали штурмующее воинство тучами стрел, пуль и ядер, лили ему на головы кипяток и горячую смолу, обрушивали громадные камни. Атаки захлебывались одна за другой.                                                                                                                                                         

-Что, так и не удалось добиться никакого успеха? - с огорчением спросил Лукас.                            

-Нет, нашим удалось занять три пригорода, - пояснил Кубе, - но для захвата самого города удобных возможностей не оказалось. В то же время, через три дня после начала осады псковитяне завязали мирные переговоры. Ландмейстер потребовал полной сдачи, но горожане не хотели и слышать об этом...

-Почему же было не сломить их упорство осадой?                                                                                    

-Вскоре выяснилось, что русские начали переговоры лишь потому, что из Новгорода подходило им на помощь многочисленное войско....                                                                                             

По словам Кубе, на третий день Плеттенберг начал уводить своих воинов тем же путем, как и пришел. Известие о том, что со стороны Новгорода вот-вот могут подойти великокняжеские полки, подтвердилось. Опытный полководец, ландмейстер не желал оказаться между ними и осажденными псковичами. К тому же, по слухам, сила Плеттенберга была значительно меньше той, которой располагали Даниил Щеня и Василий Шуйский. Толковали, что у московитских воевод имелось около двадцати тысяч воинов - в распоряжении ландмейстера солдат было значительно меньше, едва ли не на треть.

То, чего гонец не досказал по незнанию, фон Хаммерштедт, будучи человеком опытным, мгновенно домыслил самостоятельно. Надо полагать, московско-новгородская рать подошла к Пскову вскоре после ухода войска Ордена. Судя по всему, воеводы, не теряя времени, вместе с псковским ополчением устремились в погоню за Плеттенбергом. Правда, по словам вестника, ландмейстер успел, отходя от города, зажечь за собой мосты — но вряд ли это надолго задержит преследователей.                                                                                                                                                  

-Наше войско идет к вам навстречу. Оно уже совсем близко и скоро вы его увидите, - присовокупил Герман Кубе.                                                                                                                              

Такие известия повергли ландскнехтов в уныние. Надежды на грабеж богатого города оказались повергнуты во прах - зато впереди замаячило сражение с мощной армией, когда придется думать не о добыче, а о том, как остаться в живых. Общее мнение выразил один толстый и мордастый наемник:                                                                                                                   

-Тартейфель! Мы так не договаривались!                                                                                                                                    

Фон Хаммерштедт воткнул в него взгляд, обжигающий, словно раскаленный гвоздь, и ландскнехт проглотил язык. Затем рыцарь обратился к капитану:                                                                                           

-Пфайфер, мы должны ускорить шаг. Следует присоединиться к ландмейстеру как можно быстрее. Я чувствую, что ему совсем скоро понадобится каждая лишняя рука, способная держать оружие.                                                                                                                                                         

Кислый взгляд главаря наемничьей роты красноречиво сетовал: легко, мол, сидя на лошади, командовать насчет ускорения шага! Но прекословить не стал, отдал распоряжение - и через минуту отряд возобновил марш. Кубе, опустошив еще полбаклаги, подробно объяснил рыцарю, какое направление следует взять, дабы не промахнуться мимо армии Плеттенберга. Затем он помчался дальше, в орденские земли — надо же было загодя предупредить о необходимости подготовки к возможному отражению московитов, если ландмейстер не сумеет отбросить их от границ.                                                                                                                                                                                                                                                                                       

Лукас скакал впереди своего крохотного войска, напряженно размышляя. Судя по всему, надлежало готовиться к скорой битве. К тому же, в голову почему-то лезли мысли о странном поведении оруженосца Дитриха. Вспомнив и сопоставив события двух недавних вечеров, рыцарь всерьез заподозрил, что брат-сариант, которого он всегда считал верным слугой Ордена, склонял его к самой настоящей измене. Но зачем, почему? И не следовало ли ему отдать приказ скрутить Дитриха: с тем, чтобы при первой удобной возможности сдать его в крепкие, надежные руки палача – для дознания? Однако же, каковы могут быть предательские мотивы оруженосца: ведь он, кажется, всю жизнь прожил в Ливонии? Или ему, Лукасу, от постоянной тревоги начинают мерещиться измены там, где их вовсе и не было? А может… Фон Хаммерштедт чуть не перекрестился – настолько явившаяся вдруг идея показалась ему же самому чудовищной. Он постарался отогнать ее как можно дальше – но, несмотря на это, преступная мысль некоторое время все еще продолжала черным пятном маячить где-то на дне души.

Леса немного раздались, и пошла более открытая местность. Кубе не обманул — всего через пару часов они завидели передовые разъезды орденского войска. Здесь Лукас встретил знакомца — брата Зигфрида фон Левенфельда. После обмена приветствиями фон Хаммерштедт осведомился о том, как идут дела.

-Отступаем своим чередом, - откликнулся тот. - И, насколько мне известно, московиты нас еще не догнали! Ландмейстер сейчас рассылает патрули во все стороны, чтобы предупредить любые неожиданности.

-Так слышно ли что-нибудь определенное про врага?                                                                                                         

-Да, они идут за Плеттенбергом вдогон. Большого сражения, как я понимаю, не избежать – мы не можем снова позволить им вторгнуться в наши земли. Твоих две сотни ландскнехтов сейчас могут прийтись очень кстати!                                                                                                                                                                                                     

Рыцарь направил свой отряд на соединение с войском. Идти на этот раз пришлось совсем недолго. Сначала появился следовавший на марше в голове армии крестносцев конный авангард  — а затем и все остальные отступающие в сомкнутом строю подразделения скоро показались в поле видимости. Отступление совершалось в полнейшем порядке, без малейших признаков паники. Мерно шагали кнехты, рыцари понукали уставших коней; обозные лошади влекли несколько десятков артиллерийских орудий — более легких лотбюксов и могучих осадных штейнбюксов. За войском с тарахтением и скрипом катились, подпрыгивая на ухабах, тысячи повозок, груженных съестным припасом и всяческим имуществом, захваченным во вражеской земле: война кормила войну. Обычно, в подобных случаях вели сотни или даже тысячи пленников —  но теперь их не было заметно. Как видно, Плеттенберг в этот раз рассудил, что каждый боец на счету, а потому не следует отвлекать их на второстепенные дела, вроде охраны пленных… Лица воинов, хотя и припудренные дорожной пылью, не производили впечатления грустных и изможденных. Да и вообще, решительно ничего не заставляло заподозрить, что это идут побежденные. Точно так же за прошедшие несколько веков неоднократно отступали их предшественники с  русских земель — иногда даже потерпев тяжкие неудачи, но не нарушив боевого строя. Впрочем, Лукас наметанным взглядом сразу определил, что теперь награбленного добра оказалось меньше, чем в прошлом году. Неудивительно: ведь на этот раз русских городов Плеттенбергу взять не удалось.                                                                                                                                                                                                                                                                                  

Временно препоручив своих ландскнехтов в полное распоряжение капитана Пфайфера, Лукас карьером понесся докладываться командованию. Искать его не пришлось — на близлежащем холме стояла группа всадников, над которой  развевалось большое полотнище. На одной стороне хоругви, на белом поле, изображалась Дева Мария в лазурном одеянии, державшая на правой руке божественного младенца, а в левой – державу в форме земного шара. На другой стороне, также на белом поле, был представлен святой Маврикий с золотым мученическим венцом на окруженной нимбом голове, в голубом одеянии и белом плаще, с золотыми поясом, налокотниками и наколенниками. В правой руке святой сжимал копье с флажком, а левой опирался на серебряный прямоугольный щит с окаймленным золотом прямым черным крестом. В верхних углах полотнища знамени, противоположных древку, был вышит белый орденский гербовый щит с черным тевтонским крестом. Сомневаться не приходилось — Лукас видел перед собой хоругвь ландмейстера великого Тевтонского ордена. Это полотнище, грозный и величественный вид которого был хорошо известен и русским, и литвинам, и полякам, и даже диким татарам, имел право возить с собой лишь один во всей Ливонии человек. Фон Плеттенберг! Пришпорив лошадку, Хаммерштедт резво поскакал к хоругви.                                                                                                           

Перед тем, как подняться на холм, он спешился и, ведя свою буланую на поводу, подошел к свите ландмейстера, почтительно склонив голову. Когда его взгляд уперся в копыта командирских коней, брат Лукас поднял лицо. Перед ним восседали ландмаршал Иоганн фон дем Броле, державший древко хоругви знаменосец Конрад Шварц (при виде Хаммерштедта он зло сузил глаза), начальник пехоты Матиас Пернауэр, его брат Генрих и несколько комтуров. Среди воинов выделялся архиепископ Рижский Михаэль Хильдебранд в походной рясе. Сам же Вольтер фон Плеттенберг, на первый взгляд, ничем не отличался от своих скромно одетых сподвижников — за исключением массивного литого кольца из червонного золота на пальце правой руки. Однако, исходившее от него ощущение власти и силы не оставляло никаких сомнений в его статусе. Брат Лукас поклонился и почтительнейше приветствовал наместника Ордена, самого могущественного человека Ливонии.                                                                                                                                                    

Но тот момент прославленному ландмейстеру миновало уже свыше полувека — для тех жестоких времен возраст весьма солидный. Его биография была известна Лукасу достаточно хорошо: родился в замке Мейрих, в Вестфалии, с  десяти лет жил в Нарве, где уже в пятнадцать лет вступил в Орден. Двадцать лет назад был назначен на должность фогта Розиттена, а в 1489 году оказался избран ландмаршалом. Оттуда оставался всего лишь шаг до ландмейстерского кресла — каковое фон Плеттенберг и занял пять лет спустя. Столь уверенное возвышение не было случайным: ибо он успешно сочетал в себе качества незаурядного ума, недюжинной храбрости и редкостной хитрости. Живи Макиавелли в Ливонии, он вполне мог бы десятью годами позже списать своего «Государя» с Вольтера фон Плеттенберга. Лик нынешнего ландмейстера, один раз увидев, трудно оказывалось быстро забыть. Было в его облике нечто сократическое. По обычаю всех тевтонцев носил он на лице волосяные украшения. Борода Плеттенберга была широкой, короткой и круглой. Белая шапочка прикрывала лысину, по сторонам которой свисали седоватые кудри. Из-под крутого морщинистого лба и мохнатых бровей мир пронизывали небольшие серые глазки. В данную секунду они уперлись в брата Лукаса.

Глядел он на рыцаря, кстати, крайне недружелюбно. И такой свинцовой тяжестью давил этот взгляд, что Хаммерштедт, вообще-то человек далеко не боязливый и не стеснительный, свои собственные глаза невольно отвел в сторону. Нависла тягостная пауза. Ландмейстер не произносил ни слова, а его спутники не осмеливались сказать что-то первыми.                                                                             

–Итак, брат фон Хаммерштедт, - наконец, скрипучим голосом произнес Плеттенберг, - вы все же соизволили явиться. Поистине, это факт очень достойный удивления. Мы, признаться, думали, что уже и не увидим вас в ближайшее время…                                                                                                   

Донельзя пораженный брат Лукас хотел было что-то возразить. Но когда его зрачки вновь встретились со свинцовым взглядом военачальника, слова замерзли у рыцаря в глотке. Плеттенберг снова выдержал увесистую паузу – правда, на этот раз не такую длительную.                                                          

–Значит, вы, видимо, в последнюю минуту вспомнили о своем долге и все же привели отряд наемников. Привели, хотя я ждал вас несколькими днями раньше! Как знать, возможно отсутствие ваших ландскнехтов стало той отсутствующей соломинкой, из-за которой спина верблюда так и не переломилась! Ведь у нас под Псковом каждая аркебуза, каждый меч были на вес золота!                                                                                                                                                                    

Эти обвинения показались фон Хаммерштедту просто чудовищными. Он сумел преодолеть оцепенение и возвысил голос:                                                                                                                      

-Но, брат ландмейстер…  мы шли так быстро, насколько это возможно, не теряя ни часа, ни минуты!                                                                                                                                                                                           

-В этом я и не сомневаюсь, - саркастично сказал Плеттенберг. - Однако, весь вопрос состоит в том, когда именно вы вышли на подмогу войску Ордена?                                                                           

-Пять дней назад, утром.                                                                                                                                        

-А почему вы выступили именно пять дней назад, брат Лукас?                                                                                      

-Мы вышли почти сразу после того, как рота ландскнехтов, доверенная моему командованию, прибыла в Дюнабург…                                                                                                                                               

-Правда? – слова Плеттенберга падали, словно центнеровые камни. - А вот у меня есть основания предполагать, что опоздание произошло по вашей, брат Лукас, вине. Вместо того, чтобы оставаться в Дюнабурге в полной готовности в любой момент отправиться в неприятельскую землю, вы преступно пренебрегли своим долгом. Да-да, вы отлучились к лекарю в Розиттен – предпочтя низменные потребности своего тварного начала ответственности перед нашей верховной покровительницей!                                                                              

Спина брата Лукаса под одеждой моментально взмокла. «Откуда он узнал?» - мелькнула под сводом черепа испуганная мысль. Никак он не мог предполагать, что до брата Вольтера, поглощенного военными заботами в сложнейшем походе, может дойти известие о его розиттенской поездке! Надо было как-то выпутываться.                                                                               

–Поверьте, брат ландмейстер, - фон Хаммерштедт говорил очень медленно, тщательно подбирая слова, - моя поездка никак не повредила делу Пресвятой Девы. Я точно знал, что отряд наемников подойдет под Дюнабург лишь через несколько дней. Почему и решился потратить время на заботу о своем здоровье… Памятуя, что будучи полностью здоровым я сумею лучше послужить Ордену…                                                                                                                       

-Так вы, оказывается, заботились о нашем общем благе? – глаза-буравчики, казалось, вот-вот прожгут несчастного брата Лукаса насквозь. - В таком случае, не откажите себе в любезности и разъясните нам, своим товарищам по мечу, одну простую вещь. Скажите, как вы могли точно знать о том, что вверенные вам наемники прибудут в Дюнабург именно к моменту вашего возвращения от лекаря?                                                                                                                                                                            

Фон Хаммерштедт смешался. Однако, усилием воли нашел нужные слова.                                                             

–Я получил это известие от гонцов из Риги. Ландскнехты, сойдя с корабля, сочли себя крайне утомленными морским переездом – море было бурное и неспокойное. Поэтому, они решили несколько дней отдохнуть перед выступлением. Несмотря на настояния рижских братьев, уговаривавших их тронуться поскорее…                                                                                                              

-Значит, сняли ответственность, нашли себе оправдание? – зло спросил Плеттенберг. - А вам не приходило в голову, что вы, как человек, назначенный довести этот отряд до поля битвы, обязаны были сделать все возможное, дабы ускорить его отправление? Вы же знаете, что в нынешнем году наемники отнюдь не тянутся к нам огромными толпами, как раньше. Сейчас мы дорожим каждым воином! Вместо того, чтобы тратить время на лишний осмотр у лекаря, вам следовало отправиться в Ригу и выталкивать ландскнехтов в поход! Как угодно – посулами, угрозами, пинками! Тем более, что, насколько я понимаю, вы давно уже оправились от раны. Всерьез вашему здоровью ничего не угрожало!                                                                                                                             

-Но, брат ландмейстер….                                                                                                                                         

–Замолчите! – прикрикнул Плеттенберг. - Вы не рыцарь Ордена, вы трусливая баба, которая готова использовать любую болячку как повод, дабы избежать опасности для своей никчемной шкуры!                                                                                                                                                    

Лицо брата Лукаса потемнело, и он в бессильной ярости заскрежетал зубами. Оскорбление было тяжким – даже со стороны Плеттенберга, который никогда не страдал излишним вежеством по отношению к окружающим. Позор усугублялся присутствием свидетелей; фон Хаммерштедт кожей чувствовал их насмешливые взгляды. Знаменосец Конрад Шварц, не скрываясь, искривил губы в презрительной насмешке над унижением соперника. Его грубое лицо сияло торжеством.                                                                                                                                            

Еще немного и Хаммерштедт, два волю слепому бешенству, набросился бы на оскорбителя с оружием. Несмотря на необходимость воспитывать терпимость и негорделивость, сопровождающие жизнь каждого монаха – а рыцарь Ордена тот же монах! – брат Лукас упомянутыми качествами никогда не отличался. Напротив, был он человеком вспыльчивым и гордым. Лишь с неимоверным трудом сумел крестоносец взять себя в руки. Смолчал.                                                                       

–После нашего возвращения из похода, - холодно продолжал ландмейстер, - вашим делом займется Капитул. Если вы, конечно, останетесь живым. Не сомневаюсь, вашему поступку будет найдена должная оценка и наказание окажется соответствующим. А пока займитесь своими людьми – брат Матиас даст вам необходимые распоряжения.                                                                        

Ландмейстер так сурово взглянул на фон Хаммерштедта, что возможные дерзкие слова окончательно умерли у того на языке. Далее, Плеттенберг величественно отвернулся от брата Лукаса, словно от ничтожного насекомого. Тот понял, что разговор окончен. Брат Матиас Пернауэр, сорокалетний высокий мужчина с глубоким шрамом на правой шеке, неторопливо выехал из группы военачальников и приблизившись к Хаммерштедту, обронил:                                                                                                                      

-Поедем, поглядим на ваших людей.

Когда они отдалились, архиепископ Рижский Михаэль Хильдебранд обратился к Плеттенбергу:

-Прошу прощения, брат ландмейстер, за то, что вмешиваюсь не в свои дела. Но не слишком ли вы суровы с этим рыцарем?

-Не слишком! – отрезал тот. - Сей Лукас фон Хаммерштедт издавна известен мне, как человек дерзкий, своевольный и непочтительный. В прошлом походе, когда мы брали замок Остров, он, получив приказание, осмелился оспорить его. Посмел спорить с моим приказанием!

-А что это было за приказание? – заинтересовался Хильдебрант.

-Я поручил ему возглавить штурм на одном из участков стены. А брат Лукас, вместо того, чтобы беспрекословно подчиниться, начал доказывать, что выбранное место является неудачным. Что штурмовать нужно на другом участке!

-И кто же из вас был прав тогда?

-Неважно! Получив приказ, рыцарь Ордена обязан повиноваться вышестоящему брату так же, как труп повинуется тому, кто его шевелит! Неповиновение необходимо пресекать на корню, а с виновными в нем обращаться жестко и не давать им никаких поблажек – в первую очередь для спасения их души, а также жизней окружающих. В бою такие споры могут дорого стоить. Не так ли, брат Конрад Шварц? Ты ведь знаешь цену ослушникам вроде Лукаса Хаммерштедта?

Знаменосец изобразил на своей роже зверское выражение, не обещавшее ничего хорошего тому, чье имя назвал ландмейстер.