Так, вы теперь подробно услыхали
Все главные причины той войны,
Что пролила уже так много крови
И жаждет боле.

Шекспир, «Все хорошо, что хорошо кончается»

...Раннее утро выдалось туманным и пасмурным. Заспанное дневное светило с ленцой ковыляло по рассветному небу, неохотно ощупывая подмерзшую за ночь землю кончиками своих лучей. Рыцарь и оруженосец выбрались из двери под покосившейся вывеской с грубо намалеванной надписью «Три топора» - щурясь с похмелья, почесываясь и стряхивая с одежды солому. Потом оба снова вернулись под корчемную крышу из потемневшего камыша. Их ожидал завтрак, приготовленный предусмотрительной служанкой: овсяная каша со свининой. Затем брат Лукас натянул длинный белый кафтан-котту, нахлобучил круглую шапочку белого же цвета с плоским верхом. Облачился в верхнюю одежду и брат-сариант — серое полукафтанье и плащ. Через небольшое время оба оседлали лошадей, проведших ночь в конюшне за корчмой. Дитрих послал прощальную улыбку смазливенькой служаночке, глазевшей с порога на их отъезд, и помахал ей рукой. Они неторопливо двинулись в путь по разбитой колесами тысяч повозок глинистой дороге, которая должна была привести их за несколько часов в главное место округи — Дюнабургский замок.

Начал накрапывать мелкий дождик — но ни Лукас, ни Дитрих, привычные и к гораздо более серьезным природным катаклизмам, не обращали на непогоду ни малейшего внимания. Они ехали стремя в стремя и неторопливо раздумывали: каждый о своем. Несмотря на разницу их положения в орденской иерархии, рыцарь, в общем, не так уж часто давал оруженосцу повод ощутить свое превосходство. Он знал его достаточно давно, причем их знакомство было проверено совместным участием в боевых походах. К тому же, Лукас фон Хаммерштедт, признавая в своем характере известную степень порывистости и импульсивности, порою внимательно прислушивался к советам рассудительного Дитриха Торвальдса. Опять же, он доверял ему — а доверие у жителей Ливонской Конфедерации в эти тревожные времена считалось товаром штучным.

Молчание оказалось недолгим. Когда дорога вползла, петляя, в сосновый лес и «Три топора»                           окончательно скрылись, рыцарь произнес:

-Знаешь, Дитрих, что-то меня иногда посещают не самые лучшие предчувствия насчет этого похода. В прошлый и позапрошлый раз нам везло, но не следует постоянно испытывать небесное долготерпение. Московиты — не дураки. Они теперь научены опытом и наверняка уже заготовили какую-то каверзу против Плеттенберга. А ты как полагаешь? 

-Сказать по чести, ваша милость, - оруженосец пожал плечами, - я думаю, что вы вполне можете оказаться правы. Да и печальный опыт Гельмеде... 

-Вот-вот! - подхватил фон Хаммерштедт. - Нашему ландмейстеру следовало бы быть умнее и не совать руку так безоглядно в пасть русскому медведю. Конечно, мы все, кто состоит в Ордене, готовы положить головы за святую веру. Но не хотелось бы класть их бесполезно – вот в чем все дело-то! Тем более, как ты знаешь, наша совесть тоже не совсем чиста в том, что эта война развязалась.

-Вы имеете в виду историю с русскими торгашами? Но там же имел место акт возмездия за то, как несколькими годами раньше московитский великий князь, насколько я слышал, поступил с купцами Ганзы? Вы что-то знаете об этом, ваша милость?

-Да, отчасти ты прав, - признал Лукас. - Восемь лет назад люди великого князя разорили Ганзейский двор в Новгороде, отобрали весь товар, а самих купцов схватили и выпустили лишь спустя значительное время. Но ты понимаешь, Дитрих, я бы не стал так уж однозначно судить, кто прав, а кто виноват. Сам знаешь, и у нас и у ганзейцев в отношениях с московитами всегда такая неразбериха была... Я доподлинно слышал, что перед разорением купеческого двора в Новгороде, в Ревеле покончили с двумя русскими купцами — одного сожгли, второго заживо сварили в кипятке. Понавешали на них каких-то жутких обвинений, от содомии до фальшивомонетничества — и казнили... Хотя, сам я сомневаюсь, что их осудили по совести: с тех пор, как московиты начали возводить собственный торговый порт напротив Нарвы, наши на них волками вызверились и только ищут повода для расправы... Тем более, ревельцы умудрились надерзить самому великому князю Ивану — заявили, что, дескать, сожгли бы его самого, если бы он у них совершил то же, в чем обвинялись те купцы. Естественно, когда эти слова дошли до Ивана, он рассвирепел. И вот результат: вся ганзейская торговля в русских владениях отправилась нечистому под хвост!

Фон Хаммерштедт смолк, задумчиво посматривая под копыта своей буланой лошади, месившие дорожную слякоть. Затем взглянул на небо, хмурившееся тучами. Через несколько минут брат-сариант прервал его мысли. Оруженосец захотел подольститься к рыцарю:

-Вы так интересно рассказываете, ваша милость. И знаете куда больше, чем любой другой брат из нашего Ордена. Да и в сути вещей прекрасно разбираетесь...

-А ты разве и раньше не знал, что меня не сравнить с большинством из этих туповатых рубак? Они ничего не знают кроме своего меча, молитвенника и кувшина с пивом - а я, между прочим,  обучался в Кёльнском университете! Если б не проклятая судьба, загнавшая меня в эту ливонскую глушь, я бы, может, уже сам преподавал право студентам! Естественно, братья-рыцари будут смотреть на меня исподлобья — чересчур умных-то нигде не жалуют!  

-Совершенно согласен, ваша милость... Но будьте добры, расскажите, как там дальше развивалась эта история с купцами?

-Ну, ганзейцев, как я уже говорил, московиты выпустили через несколько месяцев — но товары им, понятное дело, не вернули. Мы могли бы объявить Ивану войну. Однако же, подобный поворот событий показался тогда чересчур рискованным. Более того, наши сильно опасались, что за разгромом Ганзейского двора последует вторжение русских войск в Ливонию. Орден стал искать поддержки у соседних государей. Заодно, мы решили ответить на московский произвол широкой торговой блокадой русских. Литва тоже объявила запрет на ввоз во владения московита серебра и даже перестала пропускать через свою территорию его послов. Мы прекратили продавать русским медь, свинец и олово, столь необходимые в военном деле. Затем московиты ввязались в войны сначала со шведами, а потом вновь с литовцами. Тут уж наши главные братья не утерпели и решили тоже присоединиться к борьбе с восточным зверем — пока можно рассчитывать на поддержку Литвы. Но для объявления войны требовался повод...   

-И поводом стали русские купцы?

-Да, Плеттенберг это обставил в качестве справедливого возмездия за то, как русские поступили с нашими собственными купцами в 1494 году. Наши задержали в Дерпте гостей из Новгорода и Пскова, отобрали у них товар, а самих их разослали в заточение. Но, на сей раз, войны не хотели уже русские, увязнувшие в попытках отнять у Литвы Смоленск. Так что, они в том деле поначалу проявили невиданное терпение. Послали в Дерпт какого-то судью с требованием отпустить купцов. Мы, разумеется, ответили отказом. Тогда из Пскова был отправлен другой посол. Наши оставили его в Дерпте в качестве заложника, а в ответ снарядили своего посланника с требованием вернуть святыни, которые русские отняли у нас в одной из предыдущих войн. Жители Пскова и Новгорода направили в Дерпт еще послов — их задержали, как пленников. Естественно, после такого война стала неизбежной... Ну а теперь мы, чувствую, будем расхлебывать последствия...

Дитрих подумал. Потом подал голос:

-Знаете, ваша милость, сдается мне, что вы кругом правы. Можно спорить о том, правильно ли Орден затеял эту войну… Но вот нынешний поход — он явно ни к чему. Напротив, наверное, стоило бы после того, как мы обменялись с московитами ударами, завести с ними переговоры о перемирии. Полагаю, владыка Руссии был бы только рад заключить его, чтобы развязать себе руки против Литвы. Нам-то зачем ради литовцев каштаны из огня таскать? Впрочем, я всего лишь скромный оруженосец… Не моего ума дело обсуждать решения высших лиц Ордена... 

-Это ты очень точно подметил, - одобрительно кивнул брат Лукас. – Все-таки тебе стоит не забываться и помнить свое место. Даже я, тевтонский рыцарь, чувствую, что беру грех на душу, обсуждая действия руководства, которому давал торжественную клятву о повиновении — а уж тебе это и подавно не пристало.

Однако, не успели всадники проехать и  полверсты, как фон Хаммерштедт вновь заговорил со спутником. Ехать в безмолвии было ему скучно. К тому же, оруженосец Торвальд являлся на редкость приятным и необременительным собеседником: умел внимательно выслушать, задать неглупый вопрос и даже высказать собственные уместные рассуждения по тому или иному поводу.

-Эх, не люблю я лесов, - сказал Лукас, будто бы про себя. – Спрятавшись за деревом, любой подлый раб способен выстрелить в рыцаря…

-Опять же, леса служат пристанищем для сонмищ языческих духов, дьявольских отродий, - подхватил Дитрих. – В свое время летты создавали им капища, где и исполняли свои мерзкие обряды… Более того, бесстыжие дикари до сих пор пренебрегают священническими наставлениями. Они тайком поклоняются всем этим лешим, русалкам, а также домовым. Увы, наши капелланы, занятые множеством дел, часто проявляют недостаточное рвение в борьбе с суевериями…

-В старину неоднократно имели место случаи, когда туземцы приносили в жертву своим идолам наших братьев, схваченных ими живьем, - вспомнил Лукас. – Да и сейчас, останавливаясь на ночь в какой-нибудь в корчме, надобно соблюдать осторожность. Зазеваешься, и тебя спалят вместе со строением! Хорошо, что этот старый плут Петер родом из фатерлянда…

Потом рыцарь вдруг резко и неожиданно перевел тему.

-Дитрих, а что сейчас говорят обо мне в замке? Вы, оруженосцы, постоянно друг с другом сплетничаете ведь...

Торвальдс пожал плечами, смерил рыцаря пристальным взглядом.

-По правде сказать, ваша милость, так ничего хорошего. Не любят вас за вашу ученость, да считают чересчур высокомерным. Ну и та история с серебром, знаете ли... Чепуха чепухой, а поговаривают всякое нехорошее... 

Лукас в ярости ударил себя кулаком по бедру.

-Я так и знал! И с этими людишками мне придется идти в бой, доверяя им свою жизнь... И почему только я, дурак, не захотел остаться в Кёльне? Ведь можно же, можно было выпутаться из той истории и без необходимости отъезда! Уверен, что если б....

Рыцарь вдруг осекся и на полуслове прервал свою тираду. Кинул косой взгляд на Дитриха. Тот деликатно промолчал, даже и не подумав поинтересоваться, какую историю разумеет его попутчик. Затем промолвил: 

-Вы знаете, человек я не такой и важный - и не всегда умею выражаться столь витиевато, как вы. Но кое в чем с вами согласен: жизнь в Ордене стала в последние годы не так уж хороша, как в старые добрые времена, о которых толкуют в хрониках... 

-А с чего ты вообще взял, что жалуюсь тебе на жизнь в Ордене?! - напустился на него фон Хаммерштедт. - Как бы то было, но я давал клятву! И намерен жизнь положить ради ее исполнения... Да и... собственно... какой у меня выбор?

-В тяготах и сомнениях Господь всегда посылает рабам своим ключи, которыми они могут открывать разные двери, - нравоучительно сказал оруженосец. - Человеку лишь требуется выбрать такие пути, которыми он сумеет дальше всего удалиться от житейских забот и прийти в край успеха и успокоения... Важно  выйти на правильную дорогу, а там - ut desint vires, tamen est laudanda voluntas...

-Ты, что ли, готов указать, каким мне путем идти? 

-Нет, ваша милость, на такое я никогда не дерзну. Даже если я и мог бы подсказать вам какие-то возможности, то все равно, это вам предстояло бы решать: воспользоваться ли ими или пройти мимо...

-Ну-ну, - проворчал Лукас, - жизнь среди святош оказывает свое влияние даже на оруженосцев, которые вдруг начинают цветисто  разглагольствовать о выборе и предопределении... Молчал бы уж, коли все равно предложить нечего...

За разговорами оба всадника выбрались из леса на луг. Дождик закончился. Дорога, которой они ехали, влилась в более широкий тракт — а тот вывел их к берегу реки. Водная рябь ярко блестела под лучами солнца.             

-Вот и Дюна, - машинально пробормотал Дитрих, - а скоро должен показаться и замок...

Тракт, виляющий вдоль берега меж лугов и рощ, не пустовал — по нему в обоих направлениях оживленно передвигались как пешие, так и конные, а также повозки с грузом. Неподалеку стадо коров под присмотром босоногого белоголового пастушонка пережевывало свою нескончаемую жвачку. Рыцарь и оруженосец без особого любопытства скользили взглядами по попутчикам и встречным, предвкушая скорое возвращение в замок, который давно уже привыкли воспринимать своим домом. «Однако, по всем этим людям совсем не скажешь, что неподалеку бушует война, периодически выплескивающаяся на богохранимые земли Ордена, - философски подумал брат Лукас. - А ведь если нагрянут вновь сюда, не позволь превеликий Боже, московиты — и многие из здешних жителей расстанутся с имуществом, свободой или самой жизнью. Что ж, человек всегда озабочен лишь сегодняшним днем, а в будущее заглядывать он не любит...»        

Башни Дюнабургского замка действительно вскоре показались вдали. К этому времени луга уступили место  сжатым полям. По мере того, как всадники приближались, замок вставал перед ними во всем великолепии. Он был построен на правом берегу Дюны, где два глубоких боковых оврага образовали мыс. На нем крепость и возвышалась довольно тесной группой зданий. У реки, пониже вершины берега, виднелась терраса, на которой стоял предзамок, окружённый стеной. Главный замок находился на вершине берега — его наружные стены, ощетинившиеся зубцами, поражали своей толщиной и массивностью. Внутри их, вдоль южной стены, было построено два параллельных здания. Западную и южную стены когда-то сложили из диких валунов, а в других стенах использовался и крупный кирпич. То там, то сям виднелись узенькие бойницы, производившие впечатление недобро прищуренных глазок. Вход в Дюнабургский замок находился на восточной стороне; дорога, прежде чем нырнуть в разверзтые ворота, описывала у стен петлю. Сами ворота защищались массивной решеткой, но сейчас она оказалась поднята. Рядом с крепостью находилась большая пристань, на которой была развешена рыболовная сеть. У пристани стояли три больших лодки. С лодок на берег перетаскивали какие-то бочонки.

-А и предусмотрителен был два с лишним века назад ландмейстер Эрнест фон Ратцебург — заметил рыцарь, - когда повелел ставить здесь крепость! Отсюда мы можем и здешнюю страну держать в кулаке и грозить, когда требуется, и русским и литовцам! 

-Так-то оно так, ваша милость, - отозвался Дитрих. - Однако, осмелюсь напомнить, что и сам Дюнабург одним из первых подпадает под удар, если или те или другие выступают в поход на Ливонию. Недаром же его несколько раз брали в прошлом... 

-Да, и в последний раз такое проделывали московиты. Было это всего каких-нибудь двадцать с небольшим лет назад, - подтвердил фон Хаммерштедт. – Надо признать, восточные варвары славно здесь покуражились. Я своими глазами видел тогдашний акт ревизии. Там сказано: Дюнабург столь сильно разрушен, что от него мало что осталось. По правде говоря, мы сейчас видим вовсе не тот замок, что был построен магистром Ратцебургом, а современный новодел. Будем же молить Господа, чтобы в будущем Дюнабург больше никогда не испытал столь сильных разрушений!

-Эх, а ведь когда-то мы, мариане, были такой грозной силой, что враги во всех четырех сторонах света трепетали при одном лишь упоминании имени тевтонцев, - вздохнул Дитрих. – И куда ушли те времена?

-Ты бы еще епископа Альбрехта припомнил, и Орден Меченосцев, - усмехнулся Хаммерштедт. – Времена, они, знаешь ли, никогда не бывали легкими. Случалось нам нести тяжкие поражения и триста, и двести лет назад. От русских, от поляков, литовцев и даже леттов. Сейчас нам нелегко, даже очень, да… Но в том-то и сила наша, что сколь бы тяжелый удар не обрушивался, мы всегда находили в себе силы снова встать на ноги. И, надеюсь, что с божьей помощью, поднимемся еще неоднократно.

Рыцарь благочестиво наложил на себя крест.

Движение у стен замка было особенно оживленным — люди и повозки то скрывались в главных воротах, то показывались из них. Среди групп простолюдинов периодически показывались воины: в том числе и несколько фигур в белых плащах с черным крестом. Точно такой же плащ был накинут и на плечи фон Хаммерштедта, в то время как оруженосец Дитрих Торвальдс довольствовался скромной серой накидкой поверх кафтана. 

-Никак брат Лукас фон Хаммерштедт! - окликнул их один из рыцарей, ехавших навстречу - коренастый седой верзила с короткой бородкой. Он подвел своего жеребца поближе, развернул и повел его стремя в стремя с Лукасовой кобылкой. 

-Он самый, брат Герман фон Аппельдерн, - откликнулся Хаммерштедт, - возвращаюсь из Розиттена. Как дела в крепости? Что нового слышно о ландмейстере?

-В Дюнабурге, с божьей помощью, все хорошо. А что же до ландмейстера... Свежих вестников еще не было. Но я просто уверен, что нашему войску сопутствует успех! 

-На чем же основывается ваша уверенность?                                             

-Я хорошо знаю те края и представляю, как будет действовать Плеттенберг. Главным призом, несомненно, является Псков – и, думаю, что скоро наше войско окажется под его стенами. Конечно, именно там враг и будет стоять крепче всего. Но и наш ландмейстер не так-то прост… О, Плеттенберг – искусный и неустрашимый военачальник! Когда он с армией и пушками подступит к Пскову, то сначала начнет громить город огнестрельным оружием. После того, как русских в достаточной степени «размягчат», последует штурм – и уж будь уверен, брат Вольтер сумеет найти самые неожиданные и слабые участки обороняющихся…

-Да услышит тебя Господь и святой Маврикий! – горячо воскликнул Лукас. 

-Кажется, ты завтра выезжаешь к ландмейстеру с подкреплением? Завидую тебе — мне-то нести постылую охранную службу в Дюнабурге... А вот вы, если вам повезет, как раз можете поспеть к моменту, когда ландмейстер возьмет Псков. А в таком большом и богатом городе уж точно будет, чем поживиться, -  брат Герман фон Аппельдерн плотоядно причмокнул толстыми губами. 

–Я тоже на это хотел бы надеяться, - согласился Лукас. - Будем рассчитывать, что действительно окажемся там вовремя.  

-Как твое здоровье, кстати?

-С Божьей помощью оно идет на лад. Могу не только ездить верхом совершенно свободно, но и ходить тоже. Уверен, в бою тоже не подведу.

-Это превосходно, брат, - сказал фон Аппельдерн. - К слову, как я понимаю, сегодняшний день у тебя будет весьма насыщенным?

-Здесь ты правильно понимаешь — дел по горло... - вздохнул фон Хаммерштедт. - Приехать, наскоро перекусить, устроить смотр людям, которых я поведу под Псков, проверить, насколько они готовы к походу. Оружие, снаряжение, кони, провиант... Если окажется, что кому-то чего-то недостает, придется срочно это отыскивать на складах или в кладовых. Впрочем, чего я это тебе рассказываю — сам все знаешь... Комтур в походе, отчитываться придется перед собой и своей совестью. Хочу поужинать и лечь пораньше. Завтра, часов в шесть утра, мы выступаем в путь.

-Удачи тебе, брат!  

Напутствуемый этим восклицанием, Лукас со своим спутником проехал под высоким сводом ворот и очутился во дворе замка. Ударил колокол. Двор оказался полон народу — причем, у входа в здание, где проживали оруженосцы, столпилась масса людей обоего пола, разного возраста и самого неприглядного вида. Среди них были нищие, облаченные в драные рубища, больные и калеки, покрытые язвами, выставлявшие гноящиеся обрубки конечностей. Все вопили, стенали, толкали друг друга, стараясь подобраться как можно ближе к закрытой двери. Дверь распахнулась и трое кнехтов, орудуя копейными древками, оттеснили толпу от входа. Затем двое верзил вытащили огромную деревянную бадью, которую поставили на землю. Вышел священник, прочитал короткую благодарственную молитву и сделал благословляющий жест над содержимым бадьи. Когда он отошел, нищие и калеки ринулись к ушату, запустили в него руки; некоторые залезли головами. Хватали кости с уцелевшими на них обрывками жареного мяса, полуобъеденные корки, черпали мисками густую жижу — и отползали назад с добычей, тут же начинали ее поедать, с громким чавканьем, удовлетворенно урча.

Лукас брезгливо отвернулся. 

-И это отвратительное зрелище приходится созерцать каждый день, если живешь в замке! - сказал он с отвращением. – Увы, мы же монахи и потому в наши обиталища закрыт доступ веселым музыкантам и бродячим артистам – зато эдакую-то шваль привечаем… Я, наверное, плохой христианин. Не могу не мечтать о том, чтобы этим отбросам запретили вход в крепость...

-Ничего не поделаешь, ваша милость, - откликнулся оруженосец, - Устав на этот счет не допускает двух толкований. То, что останется от трапезы членов Ордена, должно раздавать нищим и голодным... 

Спутники проехали мимо толпы насыщающихся бродяг и спешились у входа в резиденцию комтура. Подбежавшие слуги подхватили их лошадей под уздцы, а самих Лукаса с Дитрихом поглотило здание.