Пролог.
Есть в жизни всех людей порядок некий,
Что прошлых дней природу раскрывает.
Поняв его, предсказывать возможно
С известной точностью грядущий ход
Событий, что еще не родились,
Но в недрах настоящего таятся
Как семена, зародыши вещей.
Их высидит и вырастит их время.
Шекспир, «Генрих IV»
...Солнце ощутимо клонилось к закату — его слабеющие лучи с трудом проникали сквозь грязное, закопченное оконце внутрь тесного корчемного помещения. За вросшим в земляной пол колченогим столом сидели трое. Они прихлебывали из массивных деревянных кружек пенный ячменный напиток и вели неторопливую беседу.
-Так вы говорите, брат Лукас, война развивается успешно для нас? - с жадным интересом осведомился один них. Вопрос исходил от пожилого, низкого и лысоватого толстяка. От волнения он машинально подергивал себя левой рукой за остатки шевелюры у виска. Разговор велся на ранненововерхненемецком языке.
-Пока, да, я полагаю более или менее успешно, брат Иоганн. Но именно, что пока, - подчеркнуто холодно ответил собеседник толстяка, высокий и плотный брюнет лет тридцати пяти. Поскольку он сидел ближе к оконцу, его облик был более различим в свете убывающего светила: тонко очерченное бледное лицо с клиновидной бородкой, прямой нос, маленькие голубые глаза, короткие, аккуратно постриженные волосы, кожаная безрукавка с явными отпечатками постоянно носимых поверх нее доспехов. Лежащие на столе руки бугрились могучими мускулами. Брат Лукас снова отхлебнул пива и поставил кружку на стол, среди обглоданных свиных костей и хлебных корок.
-Святой Михаил, как же мне опостылело это плебейское пойло, - он с отвращением сморщился. - Я уж и позабыл, когда в последний раз прикасался устами к доброму вину, все равно к какому!
Когда толстяк услышал эту жалобу, природное ехидство в нем временно взяло верх над любопытством.
-Гляжу, брат Лукас, вы не слишком-то большое значение придаете тому, что состоите в Ордене — раз настолько увлекаетесь веселящими напитками!
Сказал — и пожалел. В глазах Лукаса вспыхнула молния, и он гневно обрушил на стол увесистый кулак.
-Ты бы придержал свой поганый язык за зубами, лицемерный ханжа! - прикрикнул он на брата Иоганна. - Хоть и состоишь под началом архиепископа, а не в Ордене, это не отменяет твоего сана. Сам хлещешь тут пиво, а меня попрекать вздумал!
-Да позволено будет милостивыми господами сказать мне слово, - вмешался в разговор третий из присутствующих, ровесник Лукаса. Он притулился чуть в сторонке от остальных, и доселе скромно сохранял молчание. - Absit verbo invidia... Все мы несем тут службу во славу Божию: неважно, под началом ли магистра, ландмейстера или архиепископа. Жизнь наша a priori многотрудна, наполнена тяготами, а у братьев рыцарей - еще и разного рода опасностями... Впрочем, многие священники разделяют с рыцарями и опасности...
-Только твоих еще проповедей не хватало, брат-сариант Дитрих! - рявкнул брат Лукас.
Дитрих печально вздохнул, погладил свою рыжеватую лопатообразную бороду. Потом он сложил ладони и благочестиво возвел очи к темному потолку:
-Я хотел сказать только, что, учитывая те условия, в которых мы существуем… Небеса должны снисходительно взирать на наши малые прегрешения, вроде этого кувшина пива...
Брат Иоганн согласно кивнул и Лукас успокоился. Сделав еще глоток, он вернулся к изначальной теме разговора.
–Вряд ли кто-то осмелится сказать будто мы, мариане, легко живем все последние десятилетия. Славные годы победоносной борьбы с литовскими, леттскими и прусскими язычниками ушли безвозвратно. История против нас. Сейчас мы со всех сторон окружены сильными государствами. Они теснят нас и норовят урвать клок из наших владений… Однако, могу подтвердить, что Ордену повезло с нынешним ливонским ландмейстером. Недаром же он пользуется полной поддержкой магистра в Кёнигсберге и Капитула. Вольтер фон Плеттенберг настолько ярок, что на его фоне теряется сам нынешний гохмейстер Фридрих фон Заксен. Ведь Плеттенберг крайне умен, дерзок и удачлив. Настолько удачлив, что, боюсь, это... несколько вскружило ему голову. Я не отрицаю, заманчиво лишний раз подергать московитов за бороды. Ну а поживиться за счет схизматиков и вовсе святое дело. Однако… тут надобно помнить, что за последние годы эти восточные варвары чрезмерно усилились — но наш ландмейстер, похоже, того не учитывает…
-Позвольте, брат Лукас, - загорячился Иоганн, - но результаты что прошлогодней, что нынешней кампании, по-моему, ясно показывают, что ландмейстер все делает правильно!
Он тоже приложился к кружке и принялся с жаром перечислять:
-Вспомните, как год назад, в четверг после Варфоломея, ландмейстер со своими всадниками и пехотой встретился с намного превосходящим московитским войском! И что же? Одних он убил, других обратил в бегство! Потом гнался за ними около трех миль… Отнял у схизматиков весь их обоз, а из своих людей не понес особенного урона. Так еще после того ландмейстер опустошил значительную часть московитской земли грабежами и пожарами. Насколько мы слышали, он разграбил замки Остров, Кроснов и Изеборг, а в Ивангороде убил много людей и все выжег. Если б не мор в войске, Плеттенберг и куда больше горя русским бы причинил! И все равно ведь он благополучно ушел из Pуссии со своим войском и большой добычей! Я, конечно, всего лишь простой капеллан, а не знаток стратегии — но, по-моему, досточтимый Плеттенберг добился больших успехов... Ведь недаром архиепископ так вдохновился его успехами! У меня до сих пор в ушах стоит благодарственный Te Deum в Домском соборе!
-Так может рассуждать только тот, кому самому не приходилось нюхать московитских копий, - не уступал Лукас. - Ты вспомни, что последовало дальше. Я не знаю, помогли ли схизматикам некие колдуны и чернокнижники, но на войско напала болезнь – что и говорить, в самое подходящее время! Из-за мора мы оказались рассеяны и лежали, там и сям, на квартирах по замкам. Сам Плеттенберг страдал от большего телесного изнурения, а потому ничего путного сотворить не мог. Тем же временем, русские со всеми своими силами напали на нашу Ливонию. Помнишь, разумеется? Самым жестоким образом опустошили и разорили все епископство дерптское, половину епископства рижского, область мариенбургскую, Триватен, Эрмис, Тарвест, Феллин, Лаис, Оберпален, Вирланд и область Нарву. Тысяч сорок, не меньше, либо убили, либо увели в плен! Казалось, Ливланд рушится, словно колосс на глиняных ногах. Дела были настолько плохи, что дерптский епископ собирался приступить к своим отдельным переговорам с русскими. Вирландское комтурство хотело уже искать себе нового господина. Еще немного – и уже любой комтур, любой фогт начал бы проводить собственную политику по своему усмотрению! Да тут еще и эта стычка перед Гельмеде...
- А что Гельмеде? - справился брат Иоганн. - Разве ж не было объявлено, что там московитов постигла изрядная неудача? Их там положили более полутора тысяч, вместе с главным полководцем, князем Александром Оболенским...
Лукас снова досадливо поморщился.
- А ты поменьше слушай глашатаев на площадях, но побольше внимай очевидцам. Я сам был под Гельмеде и скажу, что вовсе там не все так хорошо получилось, как потом объявил ландмейстер. Скорее даже наоборот... Наши напали на московитов ночью с большой силою, с пушками - но они все равно нас одолели! Одних убили, других живьем поймали, а остальные разбежались. Они долго гнались за нами и секли шестоперами, как свиней... Правда, Оболенского мы да, прикончили — почему Плеттенберг потом и объявил нашу победу. Но простонародью не говорят, что Оболенский вовсе не был у московитов самый главный. Хотя на самом деле он командовал всего лишь авангардным отрядом. А всем их войском руководит проклятый князь Даниэль Щеня — тот самый, который вдребезги расколотил наших литовских союзничков под началом гетмана Острожского пару лет обратно!
Священник озабоченно скукожил лоб, потер тонзуру.
- Да, я слышал о нем, конечно. Говорят, что великий князь московитов имеет обыкновение отправлять этого Даниэля туда, где он хочет добиться решительного успеха над неприятелем...
-В таком случае, ты должен понимать - когда приходится иметь дело с таким искусным полководцем, все обстоит вовсе не так прекрасно, как пытается представить Плеттенберг, - подытожил Лукас.
- Ну а что было дальше? - спросил брат Иоганн. - Ты же знаешь, до нас в Риге не все так отчетливо доходит, как вам здесь видится...
-А дальше московиты пошли на север. Зима в наших краях прошла спокойно. В принципе, можно было бы успокоиться — да ландмейстеру, видишь ли, неймется... Уж очень хочется ему расквитаться за Гельмеде, да еще раз пошерстить русских. На ландтаге в Вольмере выздоровевшему Плеттенбергу - кстати, при поддержке твоего господина, архиепископа Рижского! - удалось добиться продолжения войны.
-Про это мы знаем, - усмехнулся священник, - как и про то, что ради сбора денег на поход были приняты специальные подати, а также объявлено отпущение грехов. Впрочем, его преосвященство разрешил продажу индульгенций только со следующего года... А вообще приятно наблюдать нынешнее единодушие, царящее между архиепископом и Орденом. Особенно если вспомнить былую вражду, так прискорбно долго отравлявшую взаимные отношения…
-В марте наши снова ходили во вражеские земли, - поднял первоначальную нить беседы брат Лукас, — и пограбили их городки к югу от Пскова. А потом поступили вести, что великий князь московитов бросил свои силы на Смоленск. Тут ландмейстер решил, что сейчас самое время, пока русские возятся с литовцами, опять перейти границу. Клянусь святыми четками, не слишком-то осмотрительный поступок!
-Так кажется, пока все идет очень успешно, мне говорили, — осторожно произнес священник. - В августе все сословия снова ополчились и выступили в поход... Да и как было не выступить — на нас же союзнический долг по отношению к литовскому великому князю Александру!
-Да, но проклятые литовцы, уже по обыкновению, не выслали подкреплений - вопреки всем клятвенным обязательствам! Впрочем, их тоже понять можно: мало того, что им приходится отбиваться от московитов, так еще и великий князь Иван натравил на них татар, своих союзников! У нас же Плеттенберг не сумел набрать так много войска, как в прошлом году — поэтому, наша армия сильно ссохлась. Понятно же было, что нельзя собирать в нашей Ливонии огромную массу вооруженного люда два года подряд! Хорошо, что хоть в пушках нет недостатка...
-Однако же, я слышал, что ландмейстер кликнул клич, и сейчас на помощь Ордену спешат наемные ландскнехты чуть ли не со всей Европы...- вставил брат Иоганн.
-Да, спешат! - разгоряченный беседой брат Лукас сделал большой глоток, разом ополовинивший его кружку. – Действительно, в силу недостатка своих людей нам приходится принимать на службу наемников, хотя это требует огромных денег. Не далее, как завтра мне предстоит взять на себя командование одним из таких отрядов. Поведу его на подкрепление Плеттенбергу. Но вот насчет того, что к нам стекаются со всей Европы — это ты хватил через край, брат Иоганн! Клянусь святым Михаилом, у наемников вполне достаточно работы и без нас! Кастильский и французский владыки завязли в Италии. Там же сражается знаменитый Цезарь Борджиа, сын Его святейшества Папы (брат Иоганн почтительно опустил глаза). В свою очередь, султан Баязид схватился с венецианцами. Словом, не так уж много желающих ехать к нам сюда. Мы тут, конечно, живем далеко не в Индиях, недавно открытых Их Католическими Высочествами — но все равно, для многих в Европе здесь почти что самый край света...
-Да ведь и русские увязли в войне с литовцами, так?
-Знаешь, как выяснилось, московский владыка вовсе не глупец — впрочем, он всегда это доказывал своими поступками. Оказалось, он сосредоточил сильную армию в Новгороде, для прикрытия своих северо-западных рубежей. Оттуда русские, в случае необходимости, могут быстро выдвинуться и к Пскову, и к Ивангороду и к Великим Лукам. А командует этим войском тот самый Даниэль Щеня! Так что, боюсь, ландмейстеру придется жарковато! Да и, судя по наисвежайшим вестям, поступившим с гонцами, нынче дела у Плеттенберга складываются совсем не так удачно, как год назад!
-И что передают гонцы? - жадно спросил брат Иоганн.
-Сначала ландмейстер подступил к Изеборгу...
-Изборск, - неожиданно вмешался Дитрих, - русские зовут этот городок Изборском.
-Неважно! - рубанул Лукас ладонью. - Как бы там ни было, он усердно штурмовал этот городишко, но на сей раз не нашел там никакого успеха. Что странно, ведь прошлый раз русским не помогли ни стены, ни рвы. Наши пушкари и арбалетчики сметали всех, у кого хватало храбрости высунуться, но это не возымело должного днйствия. Плохое предзнаменование! Потом Плеттенберг принял решение сделать еще одну попытку штурма, а если она вновь провалится - пойти на Псков...
-А что случилось потом?
-Что дальше, я пока знаю не более твоего. То, что рассказал - это самые крайние новости на сегодня. Только сегодня днем я разговаривал с человеком, который утром общался с последним из гонцов в замке... Как сейчас обстоят дела под Изеборгом или под Псковом - можно только гадать. Впрочем, уже скоро я все увижу своими собственными глазами.
Вновь на некоторое время воцарилась тишина, прерываемая лишь бульканьем пива. Затем священник осторожно осведомился:
-Не будет ли это слишком большой дерзостью с моей стороны... если я поинтересуюсь…, - он замялся.
-Спрашивай, святоша! - громыхнул брат Лукас.
-Ну.... как это получилось, что такой доблестный рыцарь как вы, с самого начала не отправился в земли московитов с войском ландмейстера?!
Воин зло сверкнул глазами.
-А ты не обратил внимания, что я до сих пор прихрамываю? Во время мартовского похода проклятый московит вогнал мне стрелу в ногу — да так удачно, что я сначала думал, что придется вовсе с нею расстаться. Спасибо еще, что святой Лука, мой небесный покровитель, отвел эту беду от меня... Но и нормально ходить я начал только недавно. Поэтому, наш комтур не сразу взял меня с войском, а поручил выступить позже с подкреплением. Я, собственно, как раз возвращаюсь из Розиттена, куда переехал мой старый лекарь. Мастерству тех костоправов, которые остались в Дюнабурге, я не слишком-то доверяю. Умениям Дитриха, кстати, тоже: хотя он, в свое время, обучался в Риге лекарскому искусству. Но мне хотелось увериться, что я окончательно исцелился – почему я и предпринял это путешествие в Розиттен. Обратно ехали в спешке - в общем-то, уже послезавтра утром и выступаем...
-Это превосходно, - произнес священник Иоганн, вытряхивая себе в глотку последние капли пива из кружки. - Я уверен, что Господь и все небесные угодники будут на вашей стороне в походе, и вы зададите хорошенькую трепку схизматам.
Лукас обернулся к Дитриху.
-Cбегай-ка к этому прохвосту, Петеру, возьми мне еще пива.
Тот послушно поднялся и исчез за дверью. Однако, и брат Иоганн встал над столом, покачнулся.
-Вы вовремя отослали своего оруженосца. Конечно, ничего особо предосудительного мы не делаем и не обсуждаем… Но… Все же, желательно, чтобы не было лишних глаз в тот момент, когда…- он многозначительно повел глазами в сторону брата Лукаса.
Тот извлек из-под одежды несколько сложенных в несколько раз листов бумаги и передал их собеседнику.
–Вот тут детально изложены мои наблюдения относительно хода войны. Приведены и еще кое-какие сведения, способные заинтересовать вашего высокого хозяина…
-А я, в ответ, вручаю вам это, - священник достал из-под рясы туго набитый кожаный мешочек и со звяканьем опустил его на стол. Рыцарь с необыкновенной быстротой протянул руку и спрятал мешочек под дублет. В свою очередь, брат Иоганн надел на нос очки, развернул бумаги и наскоро их проглядел.
-Спасибо, тут похоже, как раз то, что надо. Его святейшество заинтересован иметь сведения о происходящем в этом далеком и беспокойном крае из первых рук, минуя обычные официальные условности. Хотя – а может быть и потому! – что ему доверена вся христианская вселенная, он желает досконально знать о том, что происходит в каждом ее уголке. Вы должны гордиться тем, что имеете возможность услужить самому великому понтифику!
Брат Лукас недовольно скривился.
-Конечно, мало что способно так поднять настроение, как мешочек с полновесными марками под сердцем. И все равно, я вряд ли связался бы с вами, если б не необходимость поддерживать моих бедных родителей. Им я отправляю все появляющиеся у меня деньги. Я, конечно, рад помочь Его святейшеству, но все равно… на душе у меня неспокойно. Уж слишком то, чем я занимаюсь для вас, отдает обыкновенным презренным шпионством…
-Как можно! – возмутился священник. – Святой отец в Риме является верховным владыкой над каждым христианским институтом, в том числе и над Орденом. И это позор и печаль, что в старые времена некоторые из магистров позволяли себе выказывать своеволие по отношению к понтифику. Служа ему, вы всего лишь выполняете свой прямой долг. Ну а если Его святейшество желает получить представление о том, что происходит в Ливонии, то вы, как верный сын матери-церкви, послушно исполняете его желание, являющееся для вас законом. Только и всего…
Рыцарь слегка дернул подбородком и промолчал.
-Было необыкновенно увлекательно беседовать с вами, брат Лукас, - заключил капеллан, - но пора уже и честь знать. Надобно идти спать — хозяин любезно выделил мне комнатушку. Завтра на заре я выезжаю в Кокенгаузен. Рад, что ваш рассказ и ваше письмо так удачно дополнили сведения, которые я получил от некоторых здешних комтуров в неофициальных беседах. Я позабочусь о том, чтобы в Риме как можно скорее получили эту информацию.
Рыцарь пожал плечами.
-Мы хорошо с тобой знакомы, брат Иоганн. Можно сказать, мы с тобою старые приятели. Поэтому я тебе и говорю то, чего никогда не сказал бы другим. Как всегда, надеюсь на твою скромность — мне не хотелось бы, чтобы до кого-либо еще, помимо святого отца в Риме, дошло, что я... ммм... проявляю скептицизм относительно нынешнего положения дел и хода войны. Я не нуждаюсь в лишних неприятностях, а то уже и так многие смотрят на меня слишком косо... Дитрих — человек надежный и его я не опасаюсь. Что же до всех остальных...
-В самом деле? - заинтересовался Иоганн. - Интересно, какие могут быть неприятности у столь храброго воина, да еще и получившего недавно тяжкую рану от рук врага?
-Тут дело обычное для нашего мира, погрязшего в грехах и несправедливостях, - проворчал рыцарь. - У нас всегда больше всего везет подлецам и злодеям, а честные и достойные вынуждены постоянно сталкиваться со злобой и клеветой... Вот и меня оклеветали...
-В чем же, брат Лукас?
-Нашлись негодяи, нашептавшие ландмейстеру, что я, дескать, обворовал Орден. О, я знаю, какова причина этих грязных слухов! В прошлогоднем походе я показал замечательные успехи — в решающей битве первым прорвал вражеский строй, а потом первым же поднялся на стену Острова! Естественно, у меня сразу отыскалось множество скрытых завистников, ревновавших к тому, что именно обо мне больше всех говорят в войске. Не скрою, во время прошлогоднего похода я имел некоторое отношение к транспортировке захваченных в русских землях ценностей на нашу территорию. К сожалению, в дороге один из наших обозов оказался перехвачен в лесу московитским отрядом, далеко отдалившимся от основных сил. Поскольку это происходило уже почти на пороге дома, то нападения никто не ожидал. Да и охраны особой не имелось... В итоге, московиты отбили свое бывшее имущество обратно — и, что особенно неприятно, груз серебра, забранного нами из Острова. Почти всю охрану перебили. Мне, жалкому грешнику, удалось спастись. Да, меня выручила быстрота моего коня. Я абсолютно не стыжусь в этом признаться, иначе я бы с тобой не разговаривал сейчас. И что же? - мои недоброжелатели распустили слух, будто бы я сам похитил это серебро! Можете себе представить такую глупость?
-Неужели? - благодушные глазки капеллана вдруг буравчиками вонзились в лицо Лукаса. - И, естественно, это была мерзкая и отвратительная ложь и ничего кроме клеветы?
-Не забывайся, святоша! - вскричал рыцарь, вскакивая. - Неужели ты всерьез считаешь, что я мог это провернуть? В одиночку перебил с десяток кнехтов, увез серебро и спрятал?! Ты в своем уме? Да если б у меня хватило дерзости преступить орденскую клятву, то неужто я бы тут засиживался? Давно бы уже воспользовался захваченным богатством и обустраивал новую жизнь в каком-нибудь из зажиточных ганзейских городов! Хвала небесам, ландмейстер прекрасно понимает абсурдность этих обвинений - официально мне никто и ничего не предъявил. Но и толки на мой счет он не спешить пресекать, ибо меня недолюбливает. Плеттенберг человек злопамятный и не терпит, когда ему прекословят. А я, однажды, по глупости высказал мнение, которое шло вразрез с его планами... Но если б не этот чертов Шварц, клевета и домыслы вовсе не омрачали бы мою жизнь!
-Что за Шварц? - насторожился брат Иоганн.
-Конрад Шварц, рыцарь Ордена, - пояснил брат Лукас, снова усаживаясь. - В свое время я смертельно поссорился с ним. Это все из-за того, что каждый из нас приписывал себе главную заслугу победы в одной кровопролитной стычке. Тогда мы опрокинули и обратили в бегство вдвое больший отряд русских. И он, и я дрались в первом ряду, скрывать не стану. В тот день наши мечи буквально купались во вражеской крови. Я признаю, что он человек бесстрашный — недаром же, за заслуги Плеттенберг сделал его знаменосцем. Однако же, зол, бессердечен, завистлив Конрад Шварц тоже до крайности. Он-то, желая умалить мои заслуги, и начал меня чернить перед братьями, не гнушаясь самой чернейшей ложью. Послушать его, так я – я, рыцарь Ордена, давший клятву бессребреничества! – и наглый стяжатель, и бессовестный враль, всегда приписывавший себе, дескать, чужие заслуги, и много еще кто. Вот до каких мерзостей злоба может довести человека…
Брат Иоанн ядовито ухмыльнулся. «Знаем мы, какой ты бессребренник!» - ясно читалось в его глазах. Однако, теперь фон Хаммерштедт не обратил на выражение лица собеседника никакого внимания. Он все сильнее распалял себя своими обидами.
-Так-то обходятся со мною мои братья – в первую очередь, этот негодяй, недостойный не то, чтобы носить знамя, а даже взирать на него! А я, будучи, по сути, тем же монахом, даже не могу смыть оскорбление кровью обидчика! Но ведь Шварц далеко не один такой. Увы, должен я признать, злоба и зависть давно уже укоренились в душах многих братьев… Сдается, именно за это нас так жестоко и наказывает Господь, нанося один тяжкий удар за другим – еще со времен Танненнберга. Сейчас можно лишь мечтать о том могуществе, которое было у нас сотню лет назад. Давно сдан Мариенбург, некогда наша несокрушимая столица… А мы, вместо того, чтобы отринуть спесь и гордныню, по прежнему погрязаем во грехе и взаимных интригах… Некоторые даже – да хоть тот же Шварц! – дошли до того, что стали поговаривать совершенно еретеческие вещи!
-Это какие? – навострился Иоганн.
-Дескать, в Ордене давно пора отменить обет целомудрия. Мол, красивые женщины способны вдохновить честного рыцаря на подвиги куда сильнее, нежели изовравшиеся, лицемерные попы…, – тут Хаммерштедт не смог удержаться от затаенного вздоха.
-Да, такое крайне прискорбно слышать, - священник сокрушенно покачал головой.
-Неужели так трудно понять, - продолжил рыцарь-монах, - что если не вернуться к простоте и благочестию первых лет Ордена, то скоро он будет стерт с земли, как высокомерный и нечестивый Вавилон когда-то?!
-Понимаю, брат Лукас, - умиротворяющим тоном произнес Иоганн. – Я в полной мере разделяю вашу озабоченность. К тому же, поверьте, я никоим образом не собираюсь умножать ваших личных неприятностей. Естественно, я не стану передавать направо и налево содержание нашего разговора.
-Спасибо, ты меня очень этим обяжешь. Я хочу иметь уверенность, что мое мнение не дойдет до тех, кому его знать не надобно — потому что Дитриху я полностью доверяю. Он человек проверенный… Кстати, брат Иоганн, не позабудьте при случае передать Его святейшеству мой нижайший поклон. Напомните, что я остаюсь покорным слугой нашей матери-церкви и его самого, как верховного князя этой церкви... То же самое скажите и архиепископу.
Оба замолчали и несколько минут думали, каждый о своем. Потом священник усмехнулся:
-Сдается, вы имеете все шансы увидеть его высокопреосвященство куда скорее, чем я. Недаром, ему было угодно соизволить отправиться на войну вместе с Плеттенбергом...
Торопливо вошел Дитрих с новым кувшином, а заодно и с горящей масляной лампой. И то и другое он поставил его на стол. Брат-сариант опасался, что Лукас справедливо начнет бранить его за проволочку – ведь на пути за пивом он несколько минут потерял, обжимая в темном уголке служанку хозяина Петера, с которой успел свести дружбу после приезда. Однако, рыцарь, поглощенный беседой, даже не заметил его опоздания. Толстобрюхий брат Иоганн с трудом отвесил прощальный поклон и не очень твердым шагом побрел к двери.
-Желаю вам всего наилучшего, - сказал он напоследок. – Пусть вражеские мечи, копья, стрелы и пули вас минуют. Надеюсь, из этого похода вы вернетесь со славой и добычей… Ну а если вам не суждено возвратиться, то помните: каждый марианин, павший в бою за веру, причисляется к воинству небесному!
Сожалеюще посмотрев на закрывшуюся дверь, рыцарь сказал:
-Жаль, ушел... А то я бы и третий кувшин заказал...
-Думаю, ваша милость, что и так вам уже более чем достаточно, - рассудительно проговорил Дитрих. - На улице скоро стемнеет, и в замок мы сегодня не попадем. Поэтому, лучше бы нам пораньше лечь, чтобы с рассветом выехать. Не забывайте, завтра предстоит еще много работы, чтобы окончательно подготовить отряд, который вы возглавите. Все же на войну идем...
-Что-то ты слишком много рассуждаешь для оруженосца, - с неудовольствием пробормотал Лукас, - и умным себя считаешь сверх меры...
Он потянулся, задумчиво глянул в темнеющее окошко.
-А если мы тут останемся, то где будем ночевать?
-Не извольте беспокоиться, ваша милость, - ответил брат-сариант, почтительно склонив голову. - Когда мы только сюда въезжали, я предполагал, что дело может обернуться ночлегом. Так что, я успел перемолвиться с Петером. Он согласился выделить благородному рыцарю Ордена и его оруженосцу закуток в хлеву. Я смотрел — там довольно чисто и несколько снопов соломы разбросано по полу. Опять же, блох точно нет. Как раз отличное место, чтоб выспаться на славу...
-А что, поприличнее ничего не отыскалось?
-Никак нет, ваша милость — несколько имеющихся комнатушек уже нашли себе постояльцев. Там один купец из Риги, наш приятель священник, да какой-то простолюдин-ремесленник с семьей. Впрочем, если вы распорядитесь вышвырнуть кого-то из них…
-Нет, не надо, - сказал Лукас после короткого раздумья. - Ладно, и в самом деле, прикончим этот кувшин, да пойдем отсыпаться. И сколько я тебе говорил – не величай меня «вашей милостью»! Это против Устава!
-Как вам будет угодно, ваша милость, - лукаво усмехнулся Дитрих.
Фон Хаммерштедт лишь досадливо махнул. Потом он перекрестился и зевнул, прикрыв рот рукой.