Президентская сторона к концу сентября – началу октября оказалась стороной, более заинтересованной в быстром силовом разрешении конфликта, чем «Белый дом». Нанеся своим противникам 21 сентября сильнейший удар, Ельцин в течение последующей недели потерял темп, и события стали спонтанно развиваться в невыгодном для него направлении. То, что депутаты отказались подчиниться «новому матросу Железняку» и покинуть «Белый дом», создало постоянный очаг напряженности, а отключение электроэнергии, тепла и воды от «Белого дома», обнесение его колючей проволокой и милицейскими заслонами только героизировало сидящих в «Белом доме» депутатов в народном сознании (а еще вернее – в подсознании). С депутатами однозначно солидаризировался Конституционный суд, а законодательная власть, опираясь на Конституцию, заявила о смещении Ельцина и назначении и.о. президента Руцкого. В стране появились два президента и два комплекта «силовых» министров. Двоевластие, таким образом, приняло формы, характерные уже для времени гражданской войны.

Блокада «Белого дома» повлекла за собой появление новых очагов сопротивления – сначала в Москве (Краснопресненский райсовет, Моссовет), а затем и в провинции – облсоветы, краевые и республиканские советы и даже ряд представителей административной власти на местах. Сторонники «Белого дома» в Москве начали организовываться и переходить к акциям уличного протеста. Столкновения с милицией и ОМОНом день ото дня обостряли ситуацию – при чрезвычайно вялом отклике «демократической» общественности. Причем для всех было очевидно, что достаточно снять колючую проволоку и блокаду «Белого дома» – и уличные беспорядки прекратятся: исчезнет породившая их причина.

Медленно, но верно возрастало число противников президента Ельцина: начиная с ФНПР и кончая целым рядом «демократических» партий и организаций, а также представителями деловых кругов. Правозащитные организации, как в России, так и за рубежом, выразили недовольство в связи с ограничением ряда гражданских прав в Москве и введением без объявления и соблюдения необходимой юридической процедуры на части территории столицы элементов «чрезвычайного положения» (ограничение свободы передвижения, свободы слова, собраний и т.д.). По мере того как на телеэкранах мира все чаще появлялись кадры с избиваемыми дубинками демонстрантами, а самим журналистам (отечественным и зарубежным) все больше доставалось от омоновцев, все откровеннее проступало в средствах массовой информации (и наших, и за рубежом) недовольство действиями исполнительной власти в Москве – сначала ограничениями свободы слова и свободы получения информации журналистами («Хельсинки уотч» выступила, например, с очень резким заявлением), а затем и в целом. 29 сентября ситуация в этом плане стала критической: после публичного заявления госсекретаря Уоррена Кристофера о том, что американская администрация потребовала от Ельцина обеспечить права человека в Москве, в том числе и тем, кто находится в «Белом доме». Последовавшее через несколько часов после этого выступления У. Кристофера еще более жесткое заявление Белого дома с требованием не допустить применения насилия правительственными войсками ставило Ельцина в трудное положение: без применения силы очистить «Белый дом» было невозможно, а от применения силы первым его уже предостерегли.

Оставалось одно: заставить «Белый дом» первым прибегнуть к силе. Но и в «Белом доме» прекрасно понимали, что этого допустить нельзя, и, несмотря на «психоз осажденной крепости», присущий всем осаждаемым, старались по мере сил избежать стрельбы: изымали и складировали ранее выданное оружие, выдавали его дежурным под расписку и т.д.[1] Продемонстрированные после штурма «Белого дома» кадры вскрытия хранилищ с опечатанным оружием, так и не розданным (вопреки логике) в ночь с 3 на 4 октября защитникам «Белого дома», также подтверждают это. Да и рядовые «защитники» постоянно ожидали и боялись провокаций и дружно сходились на том, что брать оружие не стоит (это засвидетельствовал корреспондент яро ненавидевшей «Белый дом» газеты «Московский комсомолец», пробравшийся в ряды защитников «Белого дома» и записавшийся в пресловутый «полк Руцкого»[2]. Провокации действительно были: неизвестно кто доставил в «Белый дом» и распространил листовки с призывом громить рестораны; неизвестно как попала внутрь оцепления загадочная машина с громкоговорителем (неизвестно как и исчезла), из которой призывали взять штурмом штаб ОВС СНГ и т.д.[3]

Вдобавок ко всему, установление жесткого контроля над радио и TV со стороны исполнительной власти вызвало многочисленные протесты и явное раздражение в обществе. Идеологический контроль со стороны исполнительной власти над теле- и радиоинформацией достиг почти брежневских размеров и вызывал соответствующие аналогии. Кроме того, в провинции, где местные власти через местные средства массовой информации (СМИ) быстро и эффективно доводили до населения, что их позиция центральными СМИ искажается в угоду президенту (как это было, например, в Белгороде или в Карелии), резко выросло недоверие к исходящей из «центра» информации и восприятие центральной mass media как «лживой». Захват и закрытие президентом газет, журнала, радио- и телепрограммы, учредителем которых был Верховный Совет, лишь увеличил число недовольных. Отрицательно сказался на репутации Б. Ельцина и откровенный до цинизма подкуп депутатов Верховного Совета: обещания «перебежчикам» «теплых мест» в аппарате исполнительной власти с высокой зарплатой и т.п.

Кроме того, отключение телефонной связи в целом ряде зданий «силовых» министерств (включая Генеральный штаб, Министерство обороны и Главную военную прокуратуру) не только публично унижало работников «силовых» министерств, но и создавало нетерпимую ситуацию, чреватую угрозой обороноспособности страны. Не случайно «Комсомольская правда» сообщение об отключении телефонов в зданиях Минобороны и Генштаба сопроводила саркастическим заголовком «А если завтра война?».

Жесточайший удар по положению президента нанес «бунт субъектов Федерации». Признание рядом регионов Руцкого законным и.о. президента, Всесибирское совещание, поставившее Б. Ельцину ультиматум с требованием снять блокаду «Белого дома» и начать переговоры с Верховным Советом под угрозой блокады Транссиба, безуспешная попытка Ельцина сместить «мятежного» новосибирского губернатора В. Муху, дружно поддержанного местными политическими партиями, предприятиями и даже местным УВД, антипрезидентские по сути решения Совещания субъектов Федерации Северо-Западного региона и Совещания субъектов Федерации в зале Конституционного суда 30 сентября показали президенту, что если срочно, до 9 октября (дата созыва Совета Федерации), не подавить силой сопротивление «Белого дома», то тогда после 9 октября уже придется подавлять силой сопротивление регионов. А на это и силы может не хватить, да и желающих может не найтись.

Завершающим ударом по президенту явилось решение Русской православной церкви выступить посредником в конфликте и предложить местом переговоров Свято-Данилов монастырь. Это означало, что РПЦ, которую последние годы обхаживали все ветви власти, признает равной стороной на переговорах распущенный и упраздненный президентом Верховный Совет, за которым, говоря словами одного классика, не стоит ничего, кроме «силы фразы», в то время, как за властью исполнительной – «не прикрытая фразой сила». Особенно неприятным для президентской стороны было, видимо, то, что резко возросшая посредническая активность Алексия II выглядела как ответ на призыв к нему проявить такую активность со стороны деятелей культуры – сторонников «Белого дома»[4].

Существуют глухие свидетельства относительно того, что Совет Федерации поставил обеим конфликтующим сторонам ультиматум: если они не достигнут максимум 3 октября компромисса, то 4 октября Совет Федерации возьмет на себя всю полноту власти в стране[5].

Как выражался другой классик, «кризис назрел».