В 1941 году на острове шла обычная мирная жизнь: работал Канонерский судоремонтный завод, работал клуб, ходили паромы, перевозившие работников завода и жителей острова «на материк и обратно. Но канонерцы почти первыми  услышали это грозное слово «Война!». На рассвете 22 июня они были разбужены взрывом: на мине, сброшенной накануне с немецкого самолёта в устье Финского залива, подорвался пароход «Рухну», идущий из Таллина в Ленинград.  Немцы рассчитывали, что потопив  здесь большой корабль, они перекроют единственный глубоководный вход в Ленинградский порт.

            ВОЙНА! Её не ждали: 14 июня  в газетах «Правда и «Известия» было опубликовано Сообщение ТАСС, в котором, в частности говорилось:  «…СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными» и далее: «по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерениях Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям».

Но  тревожные симптомы приближающейся войны уже были налицо. Одними из первых это почувствовали руководители Балтийского морского пароходства. В портах Германии преднамеренно задерживались советские торговые суда, особенно с оборудованием. В пароходство шли телеграммы от немецких судовладельцев о выходе судов из порта, но суда не приходили в точки назначения. К 20 июня в советских портах не было ни одного немецкого судна, за исключением небольшого корабля, стоявшего на ремонте в Вентспилсе. Полицейские власти не выпускали советский пароход «Магнитогорск» в Гданьске.  Цитируем (http://militera.lib.ru/h/vayner_ba/01.html): .

«В этой чрезвычайно сложной обстановке начальник Балтийского пароходства Н. Я. Безруков предпринял некоторые меры предосторожности. 20 июня ему с трудом удалось получить разрешение Народного комиссариата морского флота направить пароход «Магнитогорск» (капитан С. Г. Дальк) из Данцига (Гданьска) вместо Штеттина, куда он должен был следовать, в Ленинград без груза.

Однако поздно вечером с судна поступила радиограмма:  "Выполнить ваше распоряжение не могу. По неизвестным причинам задержан немецкими властями. Ожидаю ваши инструкции в 3 часа 21 июня. Дальк".

Тогда же, 20 июня, по указанию наркомата из Ленинграда в Данциг с экспортным грузом пришлось отправить теплоход «Вторая пятилетка» (капитан Н. И. Лунин). С утра следующего дня Безруков, опасаясь за судьбу этого транспорта, предпринял несколько попыток заручиться согласием Наркомата морского флота направить его в какой-либо советский порт до выяснения причин задержки «Магнитогорска», но получил подтверждение первоначального задания. Поэтому он под свою ответственность  (можно только представить, что стоила ему эта ответственность – 37 год ещё был так близок! – Т.Л. )приказал капитану Лунину уменьшить скорость движения и каждый час докладывать координаты судна.

В 15 часов из наркомата была передана телефонограмма: "Теплоходу «Вторая пятилетка» до 20 часов следовать малым ходом, и если не поступит каких-либо других указаний, то судно должно полным ходом идти по назначению". До установленного часа Москва своего решения не изменила. Но начальник пароходства на свой страх и риск не передал капитану Лунину приказание увеличить скорость. В результате теплоход не попал в руки гитлеровцев, как это случилось со многими другими советскими судами.

Между тем на «Магнитогорске» радист Ю. Б. Стасов 21 июня, сумев проникнуть в опечатанную радиорубку, с риском для жизни послал в эфир без позывных и адреса тревожную радиограмму: "Из порта не выпускают. Скопление войск. Похоже на войну. Не посылайте... ". Она была принята «по почерку» в Ленинграде. Руководство Балтийского пароходства немедленно информировало об этом Наркомат морского флота и дало указание судам, направлявшимся в немецкие порты, уменьшить скорость движения и сообщать о своём местонахождении через каждые два часа. Пароход «Луначарский», вышедший накануне в Германию, получил распоряжение возвратиться в Ленинград.

Тогда же руководящие работники пароходств, политотделов и других организаций и органов Балтийского бассейна были предупреждены о том, что они могут быть вызваны 22 июня, в воскресенье, на работу. Это объяснялось тем, что к тому дню в Ленинградском порту сосредоточилось много судов Балтийского, Эстонского и Латвийского пароходств, стоявших под погрузкой и выгрузкой.

В ночь на 22 июня несколько советских торговых судов, совершавших рейсы между портами Балтики, были внезапно атакованы гитлеровской авиацией и кораблями. В 3 ч. 30 мин. немецкие самолеты, совершавшие налет на Кронштадт, обстреляли в восточной части Финского залива пароход «Луга» (капитан В. М. Миронов), возвращавшийся с Ханко в Ленинград. Был ранен второй помощник капитана, несший вахту; судно получило более 20 небольших пробоин на ходовом мостике и в надстройках.

Во время налета экипаж заметил, что фашистские бомбардировщики сбросили несколько магнитных мин на фарватере. По приходе на Кронштадтский рейд капитан немедленно сообщил об этом в штаб Краснознаменного Балтийского флота.

Почти одновременно с нападением самолетов на «Лугу», в 3 ч 45 мин, у шведского острова Готланд четыре гитлеровских торпедных катера окружили пароход «Гайсма», следовавший с грузом леса в Германию, и без предупреждения открыли по нему пулеметный огонь и нанесли торпедный удар. Через полчаса радиоцентр Латвийского морского пароходства принял сообщение о том, что судно сильно повреждено и тонет. Фашистские катера, оставаясь в районе гибели парохода, хладнокровно расстреливали из пулеметов людей, оказавшихся в воде, а затем, взяв в плен двух моряков, ушли. Во время нападения гитлеровцев погибло пять человек, смертельно ранило капитана Н. Г. Дувэ. Оставшиеся в живых 24 члена экипажа во главе со старшим помощником Я. Балодисом на полузатопленной шлюпке через 14 часов добрались до ближайшего советского берегового пункта южнее порта Виндавы (Вентспилс). Здесь на холме у маяка Ужава они похоронили скончавшегося капитана коммуниста Дувэ.

В 4 ч 30 мин 22 июня из штаба КБФ в управления морских пароходств поступило распоряжение направить транспорты, вышедшие в заграничные рейсы, в Ригу. Вскоре пришёл и от Наркомата морского флота приказ всем судам, находящимся в море, немедленно зайти в ближайшие советские порты, уклоняясь от обычных курсов, а стоящим в отечественных гаванях — оставаться там до особого распоряжения.

В полдень пароход «Рухну», следовавший из Ленинграда в Таллин, подорвался на вражеской мине и затонул на траверзе Петергофа (Петродворца) — на выходе в открытую часть Морского канала.

Так уже в первый день войны морской торговый флот Балтийского бассейна понес тяжелый урон. От ударов кораблей и самолетов противника и подрыва на минах в море погибло несколько транспортов Латвийского и Эстонского морских пароходств. В портах Германии (Гамбург, Любек, Штеттин, Готтенсгафен (Гдыня) и Кенигсберг (Калининград) гитлеровцы захватили 32 торговых судна и взяли в плен 860 советских моряков».

ВОЙНА! Сотни судоремонтников устремились на остров на пароме «Куйваста», и катерах «Пантера», «Искра», «Цераль», где состоялся митинг рабочих.  Вот что вспоминает о тех годах двадцатилетняя секретарь комсомольской организации Канонерского завода Аня Фёдорова:  «  Со всех концов Ленинграда –   с Васильевского острова, Петроградской стороны, Нарвской и Невской застав –  спешили на Канонерский остров судоремонтники. Все средства переправы работали бесперебойно. И когда через несколько часов старший мастер, ветеран завода Александр Седов открыл митинг, весь коллектив был в сборе. Перед секретарем парткома Старчиковым на столе лежала гора заявлений –   300 письменных требований немедленно отправить на фронт. 
         –   Главный вопрос - это перестройка завода на военный лад, –   сказал директор Алексей Петрович Ефимов. –   Если потребуется, мы должны превратить любое гражданское судно в военный корабль. И работать по-новому надо начать уже сейчас, немедленно. У нас нет специальной оснастки, нет инженерной документации, зато есть желание разбить вероломного врага!». («У края огненной черты» в сб.  «На стапелях под огнём». Л., Лениздат, 1986 г.).

Вечером директор завода А. П.Ефимов, секретарь парткома Старчиков, председатель завкома М.П. Рохельсон провели совещание о подготовке завода к обороне, перестройке работы завода для обеспечения нужд фронта: перед канонерцами стояла задача  переоборудования  кораблей торгового флота в военные суда. Первыми переоборудовались буксир «Ост» и ледокол «Октябрь». «Под покровом ночи буксиры подводили к причалам красивые и нарядные суда, ещё несколько дней назад перевозившие экскурсантов, но вскоре покидавшие заводские причалы уже как суда-солдаты – серого (шарового) цвета, с защитными надстройками и полной боевой выкладкой по бортам в виде стенок из мешков с песком, из-за которых грозно глядели жерла пушек и пулеметов, с защищенными броней радиорубками и капитанскими мостиками и номерами на бортах вместо названий...», –  напишет в своих воспоминаниях Аня Фёдорова о тех днях. 

 Уже на третий день войны в устье Невы входили суда, повреждённые в результате бомбёжек немецкой авиацией или  подорвавшиеся на минах. И канонерцы прилагали все усилия, чтобы вернуть их в строй. Под госпиталь переоборудовался теплоход «Андрей Жданов». В порт шли суда из Риги, Таллина, Лиепаи с эвакуировавшимися заводами и предприятиями, людьми и ранеными. Судоремонтники вместе с портовиками участвовали в погрузочно-разгрузочных работах. 380 канонерцев ушли на фронт, более 200 стали воинами истребительных и партизанских отрядов, свыше 500 влилось в ряды ЛАНО (Ленинградской армии народного ополчения, созданной в июле 1941 года. – Т.Л.). На их место встали женщины и подростки.

Готовился к обороне и Канонерский остров. Всё население острова рыли траншеи и блиндажи, оборудовали наблюдательные пункты. Было очевидно, что фашисты попытаются захватить устье Невы – морские ворота города. Обстановка на Канонерском острове с каждым днем становилась все напряженнее. Фашисты стремились пробиться поближе к морским ворогам Ленинграда, и судоремонтники понимали это. Каждый камень острова стал боевым рубежом. В ночь с 10 на 11 сентября фашистские бомбардировщики совершили массированный налет на территорию порта и острова, сбросили тысячи зажигательных и фугасных бомб. Остров пылал, но люди выстояли! 

Канонерский остров превратился в передовую – всего 4-5 км отделяли его от берега, захваченного немцами. На Канонерке по решению Военного совета фронта создали рубеж обороны –  оборудовали стрелковые окопы, траншеи, пулеметные и артиллерийские позиции. Работы велись там, где 240 лет назад петровские канониры основали форпост. Под непрерывным прицельным обстрелом вражеских батарей со стороны Лигова судоремонтники Канонерского укрепляли рубежи родного завода.

Началась суровая блокадная зима 41 года, самая страшная  и холодная за всю историю блокады.  Кончилось топливо, прекратилась подача электроэнергии. Возникла угроза, что ночами по окрепшему льду к Канонерскому острову могут пробраться вражеские диверсанты. Из рабочих создавались пикеты, они дежурили круглосуточно. По ночам комсомольцы совершали вылазки в Угольную гавань порта, где под огнем рубили мерзлые глыбы угольной крошки и на санках по льду тащили драгоценный груз на завод. Но для ремонта судов нужна была и электроэнергия. Партийный комитет, который возглавлял В. Ф. Вилюгов, принял решение использовать электростанцию турбоэлектрохода "Балтика", стоявшего на ремонте. В короткий срок были введены в эксплуатацию судовые турбогенераторы и два котла паросиловой установки. 
когда кончились  запасы угля в Угольной гавани и солярка на "Балтике", дизели продолжали работать: рабочие собирали в отсеках ремонтируемых судов остатки мазута, очищают его, и электростанция жила! 
             Так как  в Морском канале намерз толстый лёд, что позволяло противнику использовать для передвижения по нему не только пехоту, но и артиллерию и даже танки, Командование фронта усилило охрану канала, а в голове дамбы в землянках расположились две резервные роты лыжников. В течение зимы вражеские разведчики и патрули неоднократно пытались проникнутъ  на остров по льду, но неизменно отбрасывались назад. 
             Отдельные бойцы и вооружённые отряды канонерцев –   мужчин и женщин –  круглосуточно патрулировали у берегов канала. Руководил отрядом директор завода Георгий Степанович Сорокин. Рабочие перешли на казарменное положение, жили в цехах. Тут же –  пирамиды с оружием. В спецовках и рукавицах спали возле наскоро сделанных "буржуек", чтобы утром, несмотря на мороз, снова пойти на суда, на лёд. А в цехе дополнительно изготавливались ещё  фугасные бомбы по 250 и 1000 кг. Чуть позже приступили к изготовлению сопел для легендарных «Катюш».

ЗАВОД  ЖИЛ И РАБОТАЛ! 

Весной этого года  мы встретились с очевидицей  и участницей событий тех незабываемых лет – Марией Ивановной Образцовой, ветераном Канонерского завода, вся жизнь которой связана  с этим заводом.  

Нас встретила пожилая женщина с добрым взглядом серо-голубых глаз.   Вот что рассказала Мария Ивановна  о годах своей  военной юности, точнее было бы сказать  –  детства – на пороге своего восьмидесятичетырёхлетия.

«Я  закончила 5 классов, когда началась война. Родители умерли  от туберкулёза ещё до войны, а я  осталась в блокадном Ленинграде  с двухгодовалым двоюродным братом Славой. На Канонерский завод пришла в июне 42 года. Мне  ещё не было 14-и лет.

Начальником цеха   был Константин Петрович Кореневский. Я и ещё четыре десятка подростков, многие такого  же возраста, работали на станках с восьми утра до позднего вечера. Мой строгальный станок (шеппинг)  оказался слишком высоким, а резец, который мне нужно было выточить – бесформенным. Токарному учил нас Александр Фролов. Это был мастер своего дела. Казалось, он не столько работал, сколько помогал нам, своим  подопечным. Мастером в то время был Иван Михайлович Сычёв. Он никогда  нас не ругал, с каждым обращался как со взрослым, хотя и делал замечания. Работа была сложной и требовала терпения. Пришли мы на завод – ничего не знали. Главный инженер Григорий Гаврилович Башкиров  учил нас отличать  стамеску от молотка. Позднее его именем назвали теплоход. Его жена Зинаида Николаевна работала в нашем  цехе на тисках. Заботилась о нас, как о своих собственных детях: кому пуговицу пришьёт, кому-то лекарство даст, поддерживала тёплой воду, варила хвою, поила всех этим отваром, чтобы цинги не было.

Когда в цехе шло докование ( т.е. судно вводилось в док – прим. авторов), выключали все станки. Это был рай для нас. Мы тогда шли в корпусный цех, где изготавливали газогенераторы. Только что сваренные, они были тёплыми,  и около них  можно было погреться. Я в холодное время была одета  в немецкие сапоги, ватные брюки и фуфайку. За это меня называли «зимним фрицем».

Дома было тоже очень холодно. Буржуйки выдали всем. Но чем  их топить? Хоть мы и были рабочими с взрослой рабочей карточкой, но дети есть дети. Однажды в цех привезли кокс – очень ценный уголь. Вот мы его и украли, засунули в сумку от противогаза и к своей печке. А кокс-то предназначался для  подводной лодки Щ-310. Её в то время ремонтировали на заводе. Когда мы об этом узнали, то все до единого вернули кокс обратно, чтобы никто не узнал о краже. Когда Щ-310 пришла на завод в очередной раз, команда позвала нас к себе на обед, поблагодарили  за возврат кокса.  Конечно, мы  – подростки  –  старались вести себя хорошо, нас часто хвалили на всех собраниях, а однажды даже вручили Красное Знамя. Один его вид согревал нас в суровые блокадные зимы.

Блокада. Всё время хотелось есть. На заводе рабочим выдавали стахановские и микояновские талончики».

           «Микояновские» талончики! Знает ли кто сейчас о них?  Анастас Иванович Микоян сразу же после начала войны возглавил  Комитет продовольственно-вещевого снабжения Красной Армии. Ещё до войны, будучи наркомом внешней торговли, он заявлял:   "Мы можем сказать, что когда Красной Армии потребуются во время войны продукты питания, то она получит вдоволь сгущенное молоко, кофе и какао, мясные и куриные консервы, конфеты, варенье и еще многое другое, чем богата наша страна".  Ну, что касается какао, то вряд ли его плоды росли в СССР. Но в основном все признают, что снабжение армии было удовлетворительным, исключая, естественно, блокированный немцами Ленинград.           Мария Ивановна рассказывает, как питались рабочие оборонного предприятия, имеющие и рабочую и военную «микояновскую» карточки.

            « Мы получали по ним кашу, – её всегда взвешивали, – изредка 7 фиников и 250 грамм хлеба, как взрослым. В 43 году,  помню, моряки заметили на Финском заливе плавающий док. Когда его притащили, обнаружили внутри буксир с пробоиной. Буксир перевозил рожь, она уже разбухла от воды. Это была такая радость для канонерцев! Блокада, голод, а тут  рожь без талонов! С приходивших кораблей работникам скидывали козьи шкуры. Их опаливали и варили из них суп. Это было хорошим обедом.

Во время войны на заводе стояли два крейсера: «Максим Горький» и «Киров» с дальнобойными орудиями. Стояли они за складами, по ту сторону Бутырского ковша. Когда немцы были у Пулковских высот, корабли выходили в канал, обстреливали Пулковские высоты, а потом уходили обратно. Позднее дома, где жили рабочие, немцы всё же разбомбили.

Тревога была всё время. Сначала было очень страшно,  боялись, а потом ничего –   привыкли. День снятия блокады запомнился: радость-то была какая! И главное –  норму хлеба по карточкам прибавили»!

Мария Ивановна показывает нам ценную реликвию – медаль «За оборону Ленинграда», учреждённую Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 декабря 1942 года.

В числе полутора миллионов награждённых этой медалью пятнадцать тысяч  – это дети. Мария Ивановна Образцова  как участница трудового фронта получила эту медаль в 1943 году, вскоре после учреждения этой награды. А вот паспорт эта девочка, слесарь  Канонерского завода, получила только в победном 1945 году, когда её исполнилось 16 лет!