За окном  начали мелькать пригороды Киева, и Алексей, отрешаясь от всех своих невесёлых воспоминаний, наспех собрал сумку и вышел в коридор. К его удивлению, депутат в ожидании скорой остановки тоже стоял уже возле окошка. Он показался теперь Алексею каким-то совсем иным человеком: официально-строгим, предельно собранным, готовым к решению важных государственных дел. Депутат и одет был официально: в черный дорогой костюм, на лацкане которого, словно соперничая с голубым расчерченным в нескольких местах белыми линиями-штрихами (голубой цвет в России теперь едва ли не официальный) галстуком,  поблёскивал депутатский значок-триколор.

   Алексей решил ничем не отвлекать депутата от его государственных дум. Он  напряженно всматривался в окно, стараясь не попустить тот момент, когда поезд стремительно ворвется в решетчатый тоннель моста, связывающий левый берег Киева с правым. Внизу, под мостом откроется необозримо-широкая гладь Днепра (не зря же писал Гоголь, что редкая птица долетит до его середины), а на высоком правом берегу ярко и ослепительно загорятся на солнце купола бесчисленных киевских церквей и соборов, и в первую очередь, конечно, воздушно-лёгкие, словно сами собой, нигде не опираясь на древние каменные стены, парящие в небе купола Святой Софии. Этот момент всегда по-особому волновал Алексея, воочи ю напоминая ему и безбрежно-широкими разливами Днепра, и  величественно-царственными куполами, что Киев по праву считался в веках матерью годов русских.

  Но депутат, увидев Алексея, вдруг сам затронул его, причём с немного странной, плохо скрываемой обидой неведомо на кого, которая никак не сочеталась с возвышенным, почти  воцерковлённым настроением Алексея.

         - Вот сойду сейчас  с поезда, и начнут меня терзать собратья: «Ты в Украину приехал или на Украину?»

         - А какая разница?! - не очень понял его обиды Алексей.

         - Разница большая, - принялся объяснять, как показалось Алексею, с некоторым раздражением и усталостью (чувствовалось, что говорит он об этом уже не в первый, не во второй и даже не в десятый раз – оттого и устал твердить прописные для него истины), - существенная разница. Когда Украина была частью территории Российской империи, окраиной её, тогда и уместно было говорить «на Украине», как мы говорим «на Сахалине, «на Дальнем Востоке», «на Севере». Но сейчас Украина самостоятельная независимая страна, и нам надо признавать эту её независимость даже в таких мелочах, если, конечно, мы до сих пор не считаем Украину по-прежнему лишь частью территории России, её южной окраиной. Я сто раз говорил нашим московским златоустам, что не надо обижать украинцев по пустякам (а они как раз и обижаются на нас за это «на Украине» больше всего, видят в этом посягательство на их независимость), если хотим жить с Украиной в мире и согласии. Увы, в гордыне своей не понимают, ссылаясь на учёных мужей из Института русского языка, как будто не знают, что те по заказу всё, что хочешь, докажут и оправдают. Но больше всего в подобных спорах достается мне. Чуть вспыхнет он, сразу налетают коршунами: «Ты сам хохол, потому и стоишь за них!». Так я и живу: в России – хохол, а в Украине – москаль.

       - А вы, что, действительно украинец? – как бы не совсем поверив депутату, переспросил его Алексей.

       - А то нет, - усмехнулся тот, остывая от своей пламенной речи. - Самый щирый полтавский хохол.

       - А мой отец – из-под Чернигова, - заглаживая свое недоверие, признался Алексей.

        - Соседи, значит, земляки,- совсем подобрел депутат. Но минуту спустя, вслед за Алексеем глянув на широкую гладь Днепра и на купола Святой Софии, опять помрачнел: - Сейчас младший брат будет меня встречать, Василий – депутат Верховной Рады, один из первых там закопёрщиков в борьбе с москалями, а со мной так и тем более.

       - Ну, держитесь!-  искренне посочувствовал депутату Алексей.

       - На том и стоим! – и вправду как будто воспрянул духом после его сочувствия тот.

   Поезд уже замедлял ход, и пора было продвигаться к выходу. Но депутат на мгновение задержался, достал из нагрудного кармана визитную карточку и протянул её Алексею.

        -  Вот, возьмите. Мало ли чего, вдруг понадобиться какая помощь.

        - Спасибо!  - взял визитку Алексей и впервые пожалел, что сам не завел себе подобного документа (Лерка и тот же Веня не раз упрекали его за подобное легкомыслие, мол, живешь по-старинке, деревня деревней, но Алексей лишь отмахивался от них – визитка была ему вроде бы совсем ни к чему, зачем и кому её вручать), а то как бы сейчас было хорошо ответно одарить визитной карточкой Евгения Васильевича, почти дословно повторив его же слова: « Мало ли чего, вдруг прихватит сердце, так Алексей всегда готов помочь».

   Но злополучной визитки не было, а писать свой адрес и телефон на каком-нибудь клочке бумаги Алексей засовестился, да и не оставалось для этого  уже ни единой минуты времени. Поезд медленно втянулся под ажурные своды вокзала, и Алексей с Евгением Васильевичем, захватив сумки и чемоданы, вслед за проводницей вышли в тамбур. Пока она открывала дверь, Евгений Васильевич протянул Алексею руку, но, как бы не желая ещё с ним окончательно расставаться, участливо спросил:

         - Вам куда дальше ехать? Может, земляки наши подвезут.

   Алексей был искренне тронут таким вниманием своего попутчика, но решительно отказался, хорошо понимая, что в машине среди высоких государственных мужей, к тому же соперничающих между собой, он будет совершенно лишним, а может, даже и опасно посторонним. Да и ни к чему Алексею такие приключения, ненужные и необязательные разговоры с людьми, которые вряд ли будут настроены к нему доброжелательно. Алексею сейчас надо сосредотачиваться совсем на ином: думать о бабушке Устинье, готовиться к похоронам, да решать, как быть с Леркой – звонить ей или не звонить.

         - Пока никуда,- ответно пожимая крепкую широкую в кости руку Евгения Васильевича, обманул его Алексей. - Мне надо взять обратный билет.

         - Ну, смотрите, - не стал больше настаивать Евгений Васильевич и вслед за проводницей первым вышел на перрон.

   Его сразу окружили, взяли в тесное кольцо встречающие, среди которых Алексей заметил очень похожего и лицом, и фигурой на Евгения Васильевича мужчину, только какого-то более жёсткого и непримиримого во взгляде. Судя по всему, разговор между братьями затеялся как раз тот, о котором и говорил Алексею Евгений Васильевич. Шутливый вроде бы разговор,  умеренно язвительный, но Евгению Васильевичу заметно надоевший. Алексей мысленно посочувствовал ему, подхватил сумку на плечо и слился с толпой, которая повлекла его к выходу  из вокзала, а потом и дальше в подземелье метро.