Если так, то изделие, до сих пор вызывающее любопытство не только мох родственников, Иван Яковлевич мог передать одному из документально известных своих сыновей – командиру Новомиргородского уланского полка полковнику (с 1837 г.) Ивану или Николаю, прилукскому помещику. Но Иван Иванович тогда бы оставил семейную реликвию своему единственному сыну от тамбовской помещицы Ивану Ивановичу 2-му, рождённому в 1829 году - а тот – своим детям, чья история прослеживается до 1927 года, когда умер Константин Иванович Величко, ставший генерал-лейтенантом инженерных войск ещё в императорской армии.  Но тот является сверстником Елизаветы Илларионовны, получившей Печать от своего отца, который с Иваном Ивановичем 2-м принадлежит поколению 30-х годов XIX в.  А одновременно в двух местах один предмет находится не может.

По той же причине Печать не могла достаться Николаю Ивановичу, ибо через его сына Льва Николаевича, владельца имения Вернигоровщина, она попала бы в руки самого известного потомка Летописца Василия Львовича, публициста, философа, поэта, драматурга, одного из вождей  «Чёрной сотни» (о нём речь отдельно, здесь не предусмотрено по причине обширности темы). Остаётся предположить, что у Ивана Ивановича 1-го был ещё один брат, по имени Кирилл. Один из  сыновей последнего, Филадельф Кириллович, родился в 1833 г., дослужился до  генерала инфантерии и умер в 1898 г.  Вполне вероятно, что наш с Борисом Гузем искомый Илларион Величко мог быть старшим сыном  Кирилла (Ивановича?).  Владение им Печатью в таком случае объяснимо. От него она  досталась единственной дочери рано умершего, вслед за женой,  Иллариона Величко.

Не исключено также, что мой пра-прадед Илларион появился на одной из пребывающей в тени родовых ветвей, произрастающих от неизвестных братьев Ивана Яковлевича или Якова Степановича, не исключено – от братьев Степана Самойловича. Как бы там ни было, круглая сирота Елизавета Илларионовна, родившаяся в 1963 (по др. свид. В 1867) г.,  стала последней из «законных» владельцев  родовой реликвии.

«Незаконность» последовавших владений ею, скажут мистики, и определили её судьбу. «Бедную Лизу» взяли на воспитания родовитые одесситы Новицкие, видимо, родственники её матери. Девушка была красива, но бесприданница. Воспитатели,  существует семейная легенда, поспешили выдать её замуж за первого попавшегося претендента. Им оказался священник-болгарин Иван Чебалдов. Елизавета Илларионова родила в 1885 г. сына Николая, ставшего учёным агрономом, и, спустя 4 года,  дочь Елизавету.  Лиза 2-я в своё время сбежит из-под венца к сокурснику брата по Тимирязевской академии А.С. Фролову, сыну саратовского прасола. Накануне революции они родят трёх дочерей, среди них мою маму, Ольгу Алексеевну. В свои 15 лет она станет свидетельницей ареста отца, обыска в квартире, изъятия документов и отдельных предметов, среди которых окажется Печать. Мама помнила о ней лишь то, что она «круглая». 

Как этот предмет оказался в руках дочери Елизаветы Илларионовны, минуя сына, непонятно. Некоторое объяснение этому в другой семейной реликвии. Моей бабушке Елизавете Ивановне Фроловой, урождённой Чебалдовой (не её брату, заметьте) досталась серебряная ложка, принадлежавшая Иллариону (Кирилловичу?) Величко – единственная вещественная память о своём незнаемом деде. Видимо, подобные предметы семейной старины Николая Ивановича не занимали. Сейчас этот предмет, изготовленный  лет 200 назад, источенный временем до толщины бумажного листа,  хранится у меня, в особом футляре,  в отдельной папке – документы отшумевшей эпохи, фотографии предков конца XIX – начала  XX вв. Они помогли мне написать семейную хронику в былях и былинах, чтобы дети помнили о тех, без кого не было бы их, а Россия была бы иной, и чтобы передали  эту память своим детям.