Случилась остановка, и Вадим выскочил, не оглядываясь, грубо отпихнув этого заслонявшего путь монаха… Бежать. Бежать от всего этого безумия! Во всю силу бежал он, уже рыдая, в крик, бежал вдоль дороги, обратно – в город, туда где…Где что? Он встал.

 - Где что? – произнес в голос – Что?!! – прокричал разнося это «Что?!!» по безлюдной дороге. Ладони – грубо вытерли лицо от слез; уже шагом, широким размашистым, шел он домой. Некуда было больше идти, да и не зачем.

 Больше часа прошло, как он, наконец, вышел на оживленный, с ночными магазинами перекресток. Автобусы перестали ходить, время было далеко за полночь. Кутаясь от сырости, Вадим, чтобы не сойти с ума, чтобы изгнать все эти убивающие, разрушающие мозг мысли, пел – все подряд. Потеплело, и снег превратился в густые вязкие грязные лужи; жутко было от этой промозглой февральской сырости. И все равно, наступал он ботинками в эти мутные, залитые радужными разводами придорожные лужи. Теперь – все равно. Он свободен, он сам выбирает эти мутные лужи, их холод бодрит, и эта хлюпающая мерзость в раскисших ботинках – бодрит, заставляет чувствовать, что он еще живет, что он существует. Это дóма, в тепле, стоя у запечатанного плотно, теплого окна, тянет туда – в смерть, это только в теплой уютной постели можешь представлять себя зарезанным тысячами ножами, и представить себя зарытым заживо, это только там, где уютно приходят в голову все эти смертельно-уютные мыслишки; а здесь, в этих холодных хлюпающих лужах, здесь… жить хочется. Жить хочется – и, с наскока, он наступал в очередную лужу, с наслаждением ощущая эту ледяную боль…

 Навстречу шла какая-то компания человек в пять. Вадим не свернул. Будь что будет, шел прямо на них, убьют и ладно, и хорошо, и так надо, это – его выбор.

 - Вадим ты? – поравнявшись с компанией, услышал он знакомый голос.

 - Серега? – Вадим даже испугался, сам не знал, почему, но жарко вдруг стало от этой встречи.

 - О, привет, брат, - все, остановившись, протягивали ему руку, и от этого это непонятное необъяснимое чувство только усиливалось. Если бы это были какие-нибудь незнакомые ему отморозки и тогда бы он, наверно, не ощутил вот это вот, невесть от куда нахлынувшие на него, чувство.

 - Ты какими судьбами? – спрашивали.

 - Сестра в больнице, вот домой возвращаюсь.

 - А, - с пониманием кивали. – Заболела?

 - Вроде того, - отвечал.

 - А мы тут по пивку решили. Давай с нами.

Вадим пожал плечами: – Давай, - согласился; и все вместе, зашагали к ночному магазину.

 - Все нормально у тебя? – негромко спросил Вадим.

 - Да, брат, - с напускным равнодушием и, не скрываясь, ответил Серега. – Компьютер я, короче, свой продал. Долг чести, - совсем уже с вызовом сказал он.

 - Ну, да, - только и ответил Вадим. Серега был заметно пьян, впрочем, как и остальные парни.

 Продать компьютер предложил Игорек. Осточертел он ему, до тошноты осточертел. И деньги были бы не лишними, так почему бы и не развести этого лоха.

 «Не, Серега, это все на хрен не нужно, – внушал он Сереге, – компьютер – это зло. От него только тупеешь. Я тебе, брат искренне говорю, ты на себя посмотри: учебу забросил, дома не живешь. Избавиться от него надо. Надо излечиться от этой зависимости. Я даже знаю кому за хорошие деньги его продать можно, есть человечек. И, ты правильно меня пойми, деньги эти на тебя и пойдут, на твое излечение: девчонки, в кабак сходим – это дело, я отвечаю, иначе, совсем ты, брат погибнешь за этим монитором».

 Серега сам не ожидал от себя такого – завело его предложение; он и сам уже не представлял как… словом, тошно – что его компьютер где-то, у кого-то… словом… На хрен ему такой компьютер не вперся, так вот! Лучше продать. А то, что… И думать здесь нечего. Матери скажет, что… да плевать, что! Продать, и – к девчонкам, в кабак. И, чтобы духа этих ангелов-архангелов… Нашло что-то, накатило. Сам себя Серега не узнавал; сам устал… от всего устал. От подвала, от Игорька, от всех этих бдений. Точно очнулся он, точно… Напиться захотелось – культурно… в усмерть. Зачем мать вообще покупала этот компьютер. – В таком настроении Серега сам переносил компьютер в машину этого человечка… Уехала машина, увезла компьютер, его, еще не оплаченный по кредиту, его, снившийся ночами и виденный в мечтах, его… э-эх… Чего же натворил-то он, что матери скажет?.. как вообще, он на такое, он... – растерялся Серега. – Как вообще…

 «Пошли Серега, нечего время терять, – подбодрил Игорек. – Пошли, братишка, праздник себе устроим».

 И все, кто был здесь, человек шесть парней, все подбадривали Серегу: Пошли, братишка, праздник, он ждать не будет, он такой, его раз упустил и все, пиши пропал.

 «Пошли», – точно огрызнулся Серега, точно сплюнул это пошли. – Плевать. Теперь уже терять нечего, теперь – праздник за горло и… Все к черту.

 - Вчера, вообще классно в кабаке посидели, культурно так, - все продолжал Серега. – Короче, вискарь пили. Ну такая, я тебе, брат, скажу, бормотуха – самогон, одним словом. Но зато будет, что вспомнить. Один раз живем, братуха! – обнял он Вадима. – Так что… он внезапно смолк, голову уронил на грудь, так и шел, обнимая Вадима, молча, только кивая в такт своим больным отчаявшимся мыслям.

 Кто-то из парней уже вернулся из магазина с бутылками пива. Обратно все шли потягивая пиво.

 - А у тебя все нормально? – все не отпуская Вадима спрашивал Серега, прикладываясь к бутылке и все кивая.

 - Нормально, – ответил Вадим.

 - Ну нормально, - все кивал Серега. – И у меня все нормально, на вот, пивка глотни.

 - У меня есть.

 - А, ну тогда ладно.

 - А мы сейчас только, чисто из кабака, только он закрылся, вот, короче, домой. А че это мы не на тазике?! – встряхнулся Серега

 - Хоть на пиво хватило, – ответили ему.

 - Ну а че, типа все мандык? – не унимался Серега.

Впереди шел мужичина походка вялая, неровная, как пьяный. Одет был неброско, дубленка замшевая, шапка норковая, каких теперь и не сыщешь. Дорога была безлюдна.

 - Ну чего, - кивнул Игорек.

 - Да может он пустой, - кивнул в сторону мужика один из парней.

 - Видишь, как идет, - говорил Игорек, - явно выпил, и не такой что бы пьяный, значит, что-то еще осталось. Серега прав, пехом до дома лениво, а на тазик лаве нужно. Я же не для себя, - глянул он на парней.

 Мужчина, как специально, шел все в самую темень.

 - Потренируемся, если что. Согреемся, - подбадривая, подмигнул Игорек, - Пошли. – И парни, впереди Игорек, ускорили шаг. Вадим все хотел отстать, незаметно. – Давай, Вадик, - подтолкнул его Игорек, и приблизившись позвал: – Слышишь, мужик, дай закурить.

Мужчина оглянулся, Игорек, сразу кулаком в переносицу. Запрокинувшись мужчина оступился. И Серега ему с размаху в ухо. И уже все четверо бросились молотить все еще державшегося на ногах мужика.

 - Деньги давай, урод, - через удар шипел Игорек, - Деньги!..

 - Пацаны! – Вадим, вдруг вцепился в Игорька, - Пацаны, это отец мой!

 Отец дико таращился на Вадима, молча, затравлено, только на него одного. – Пацаны, это отец мой, - растеряно уже прошептал в тишине Вадим. Парни отступили. – Отец… папа, ты, - Вадим склонился, помогая отцу подняться. Отец ничего не говорил, ни слова, только смотрел дико, и – страх, лицо перекошено. – Папа, - повторил Вадим, все смотря в это перекошенное лицо.

 - Сдаст, - прозвучало в этой тишине.

 - Парни ходу, - сказал кто-то следом. Все отбежали.

 - Сдаст, - остановил Игорек.

 Теперь в нерешительности парни остолбенели, глазели, как в пяти шагах Вадим помогал отцу подняться.

 - Погоди, - остановил Игорька Серега, - Вадик, - позвал Серега, – Вадик, иди сюда, быстрее… Сейчас я, – Серега подбежал к Вадиму; отец уже стоял на коленях все не в силах подняться. – Вадик, это что батя твой? – все пытаясь заглянуть Вадиму в глаза, говорил Серега, - батя, да?

 - Отец, вставай, - Вадим не слушая, все пытался вытянуть грузное тяжелое тело. И ни слова. Подошел Игорек. С готовностью он наблюдал. Подошли и остальные. Не замечал их Вадим. Наконец, отец встал. Покачиваясь, он дико теперь смотрел на парней, теперь он видел их всех. Он не был пьян. Но все тот же страх глядел, и губы что-то шевельнули, но слов не было, даже звука он не издал, губы только шевелились.

 - Он болен, - неизвестно к чему произнес Вадим, - болен, - повторил, поддерживая отца за руку: – Ему плохо, ему к врачу, – растеряно Вадим глядел на парней, глядел и отец, и ни слова, губы только все шевелились. Лицо его теперь было страшным, опухшее, разбитое, нос ушел на бок – у Игорька удар был поставлен хорошо.

 - Мать подкупила? – вдруг спросил отец, и, сам же, сквозь кровавый плевок, ответил: – Мать, она подкупила. Я… Это предвидел. Шлюхин ты сын.

 - Чего он буробит? – кивнул на отца Игорек.

 Отец облизнулся: – Этот у вас главный, да? – кивнул в сторону Игорька, – видно, что этот: рожа бандитская; вырастет депутатом будет, - не шутя он говорил все это, слишком серьезно: – А у тебя – совесть, – отмахнулся он, спихнув с себя руку сына. – Отца-то страшно убить. Ну и сколько мать твоя им заплатила, во сколько она меня оценила, в бутылку, в литр? Мамаша у тебя еще та.

 - Да чего он буробит? – в конец не выдержал Игорек, - чего он там буробит, – глянул он на Вадима.

 - Папа, - побледневший, в какой-то мольбе произнес Вадим, - ты… – Он не мог говорить дальше, в горле ком. «Шлюхин ты сын» - зашептало в голове. – Папа! – с угрозой повторил Вадим, вдруг возопив. – Шлюхин сын, да!??? – и в порыве ударил отца кулаком в лицо.

– Мочи его, - Игорек, ногой, в грудь. И пять пар рук и ног, теперь насмерть били свалившегося отца. Серега только ошалело глазел, все не знал зачем вскидывал руки, точно остановить хотел или воскликнуть что; вскидывал руки, и только вздрагивал беззвучно.

 – Все! Ходу парни. Вадим, ходу! – тащил Игорек Вадима, все рвавшегося еще добавить – по морде ему, по морде! – Вадим, ходу.

 - Гад! – размазывал сопли и слезы кулаком Вадим, - Гад, - и, изловчившись, все-таки пнул отца.

 - Уходим, - уже волок его за руку Игорек, - скорее.

 Вадим отмахнулся, оступился, и всей ногой, по колено – в лужу. Ледяная вода тут же залила ботинок.

 - Хрен с ним, пошли, - торопил Игорек.

 Склонившись, точно застыв, Вадим глядел в эту маслянистую, переливающую всеми цветами радуги лужу, освещенную белым светом показавшейся луны. Замысловатым изгибом, точно приходя в себя, после тяжелого плюха ботинка, пятно окружало все стоявшую в луже ногу; красный, оранжевый, желтый, синий, фиолетовый, - четкими контурами все стягивались возле утопленной в луже ноги. Вадим ступил другой ногой, сел на корточки, ладонь коснулась многоцветного пятна.

 - Ты чего… - парни однозначно уставились на сидящего на корточках посреди грязной маслянистой лужи Вадима.

 - Тронулся парень, - сказал кто-то.

 - Ну его на хер, уходим, - сказал еще кто-то.

 - Вадик, - позвал Серега, – Вадик, - сам вошел в лужу, схватил Вадима за руку.

 - Радуга, - отшатнувшись от сильного Серегиного рывка негромко воскликнул Вадим.

 - Пошли, - тащил его Серега.

 - Радуга, - произнес в каком-то удивлении Вадим, резко вырвав руку, и, спиной в лужу.

 - Ё… пте, - чуть не плакал Серега, помогая другу подняться. – Да скорее же… Вадик, братуха…

– Радуга! – Лежа в луже, Вадим хлестал ладонями воду. – Это радуга! – кричал в голос.

 - Блядь, ну его на хер, уходим! – крикнули Сереге. – Пусть тонет, хер с ним, уходим!

 - Радуга, - уже сидя, собирая руками воду, хрипел Вадим, - Радуга-дуга…

 - Нельзя так было его оставлять, нельзя, – встал Серега, – он же как брат мне. Нельзя, – рванулся он обратно.

 - Серега. – Игорек схватил его за руку. – Слушай, братишка…

 - Он не сдаст, я тебе клянусь, он не сдаст, – зачастил Серега, – он же сам, ты же видел, он сам мочил его, сам, ногами и… Не сдаст он. Он же как брат мне.

 - Мы все здесь, как братья, – Игорек крепко держал, – все, как братья. – повторил, и – вдруг резко Сереге в печень: – Правильно меня пойми, – внушал Игорек, – парней подставлять нельзя. Братьев подставлять нельзя. Это был его выбор, он остался. А если там уже менты.

 - У-ё-ё, – ныл Серега. – За что, за что?.. Сука ты, сука ты, – кричал Серега, ничего он уже не боялся. – Сук… бля-я-а…

 - Это тебе за суку, – ногой Игорек всадил ему в голову, и, уже стонущему на карачках – в живот.

 - Убивай сука, – хрипел Серега, – убивай. Не брошу я брата… не брошу, – упрямо полз он обратно.

 - Крышу сорвало, – заметил один из парней.

 - Ну его на хер, пусть ползет… червь, – сплюнул Игорек. – Ладно, братья, сейчас по домам, – говорил он остолбеневшим парням, как один уставившихся на уползавшего накарячках Серегу. – А утром… короче, в подвале встречаемся. Всё, у меня еще дела. – Сказав, Игорек скоро зашагал прочь. Нечего ему здесь уже делать. Нужен другой подвал, другой район, а лучше, другой город. В любом случае, тысяч десять лежало в его кармане, так что… нечего ему здесь делать.

 - Ну чего, парни, по домам, – растерянно произнес наконец один из парней, когда и Игорька, и Сереги уже не было видно.

 - Короче, парни, никто ничего не видел.

 - Да, парни, никто ничего не видел, – согласился каждый. – По домам.

 Серега стоял уже возле той самой лужи.

 - Вадим… Вадик! – отдышливо, сквозь скручивающую внутренности боль, звал он. Сам не узнавал своего голоса, хриплый глухой, и каждый вздох отдавался жгучей болью. – Вадик!.. сволочь… братишка… где ты? Брат! – набрав воздуха, рявкнул он, тут же скрючился. – Ну где ты… – Пуста и молчалива была улица. Постояв еще, Серега не спеша зашагал к общагам. Нет его, значит ушел, значит живой. А все остальное – не важно.