Весть о предстоящем празднестве в Оренбурге через кантонных начальников, волостных старшин и деревенских старост быстро дошла до простонародья. Дошла и вызвала разноречивые толки. Люди состоятельные выражали готовность пожертвовать ради такого события толикой своего состояния, отличиться если не перед самим царем и генерал-губернатором, так хоть перед кантонным начальником. На малоимущих неизбежность новых поборов свалилась как снег на голову. С них ведь тоже потребуют долю в общий котел, хотя развлекаться на празднестве будут только начальники да богатеи.
В аулах, так или иначе обиженных властями, сразу же настроились поперечно:
— Неймется губернатору! То обжорные команды насылает, разоряет народ, то на представление ему денег дай!
В Саньяпе народ обступил Рыскула:
— Скажи свое слово, старшина!
— Какой я старшина! Отказался же от должности со зла на губернатора. С его ведома Тимаш-бай отнял у нас лес на Купле, и у сородичей наших, бурзянцев, землю отняли, прогнали их из Мряса.
— И где ж они теперь?
— Отправились туда, где прежде обитали, в долину Тока. Если земли там не получат, наверно, вернутся, у нас попросят, а нам и самим-то не хватает...
— Подумать только, гоняют людей, как стадо баранов!
После горячего разговора саньяповцы пришли к решению в оренбургском празднестве не участвовать, никаких средств на него не давать. Вскоре их примеру последовали еще два аула, расположенные в долине речки Ташлы.
Кантонный начальник, в просторечии — Биктимир-кантон, узнав об этом, прислал гонцов с грозным приказом немедленно приступить к сбору средств для празднества в Оренбурге, но измученные поборами аулы стояли на своем. Саньяповцы в своем ответе сослались на обиду, причиненную им отчуждением леса и сенокосов у речки Купли. Биктимир не знал, что и делать, боялся, как бы смута не разрослась. В чьем, скажут, кантоне шум-гам, непорядок? В его, Биктимира, кантоне. До чего ж неспокойный достался ему народ!
К счастью, в кипчакских аулах, расположенных в долинах Юшатыра, Куюргазы, Салмыша, молча согласились с указаниями сверху, принялись, несмотря на страдную пору, готовиться к празднеству.
В Аллагуле старик Суюндук со своей старухой и ближней родней решили принять участие в конкурсе кумысоделов. Еще при царе Александре на таком конкурсе наградили их новой одеждой — чапанами и елянами. Что ни говори, такие приятные моменты жизни не забываются. Старик, отделив от косяка несколько дойных кобылиц, отправил их пастись на чистом ковыле. Он погонит их потом в Оренбург. Из молока кобылиц, пасущихся на ковыле, получается самый вкусный кумыс.
Биктимир-кантон — человек честолюбивый, любит, чтоб его хвалили, поэтому сейчас из кожи вон лез, стремясь представить свой кантон в Оренбурге в наилучшем виде. Раннее ли утро, поздний ли вечер — он в пути, мчится с двумя-тремя приспешниками то туда, то сюда. Злясь на бурзянцев, вышедших из повиновения, грозит им мысленно: «Погодите, и я попорчу еще вам кровь, придет срок отправлять на кордонную службу — вы у меня попляшете!»
А хорунжий Рыскул, хотел того или нет, оказался на гребне смуты. Скорее всего, хотел. И народ, привыкший к нему как к юртовому старшине, по-прежнему видел в нем своего предводителя в борьбе за справедливость. Рыскул опять почувствовал себя на коне. Саньяп и Каскын, населенные бурзянцами, поддержали его твердо. Только ходившие прежде под его рукой тангаурцы выказывали нерешительность. Больше того, приезжали от них авторитетные люди, советовали не заходить в противоборстве с властями слишком далеко, напоминали, что Биктимир-кантон зловреден и коварен, найдет способ отомстить. Но храбрый воин был не из тех, кто отступается от своего слова.
Видя, что народ расколот нерешительностью и сомнениями, Рыскул решил созвать собрание, на котором были бы представлены одним человеком от каждых пяти дворов близлежащие аулы, а также селения его сородичей-бурзянцев, обитающих на берегах Большого Ика. Место сбора определил у березняка, что на сырте за саньяповской мечетью. Ранним утром верные ему люди поскакали в разные стороны с извещением об этом.
Представители съехались к полудню. Были среди них и несколько тангаурцев. Пожилые расселись на уютной полянке, привязав коней поодаль. Молодые остались стоять, образовав полукруглую цепочку, чтобы оберечь собрание от неприятных неожиданностей, — у каждого в руке — плетка.
Начал разговор Рыскул. Он заранее приготовил бумагу с требованиями, обращенными к генерал-губернатору, и зачитал ее:
— Вернуть саньяповской общине лес и сенокосные угодья, незаконно захваченные помещиком Тимашевым.
— Возместить за счет кантона затраты, понесенные народом при содержании обжорной команды. На общину они были возложены необоснованно.
— Вернуть бурзянцам землю, с которой они были согнаны в ауле Мряс.
— Если эти требования не будут выполнены, мы отстраняемся от торжеств в Оренбурге.
Не улегся еще гвалт, вызванный словами Рыскула, как на склоне сырта появилась гурьба всадников: сам Биктимир-кантон, сопровождаемый десятком приспешников при саблях, на рысях приближался к месту, где проходило собрание. Это была неожиданность, заставившая всех сразу притихнуть.
— Бунт затеваете? Не позволю! — заорал кантонный начальник, осадив коня. А его приближенные как бы проверили, на месте ли у них оружие, прикоснулись к рукоятям сабель.
— Не ярись, кантон, ты не у себя дома! — твердо сказал Рыскул. — Мы рассматриваем свои требования к генерал-губернатору. Тебе они известны. Будь у тебя побольше ума — не явился бы сюда с вооруженными людьми. У нас, как видишь, оружия нет, но постоять за себя сумеем... — Тут егеты, поставленные на охрану собрания, расправили плечи, красноречиво шевельнули плетками. — Мой совет: оставь нас в покое, а то можешь осрамиться...
Биктимир-кантон побагровел, обвел злобным взглядом участников собрания и, чувствуя, что словом их не пронять и силой верха над ними не взять, круто развернул коня. Уже отъезжая, кинул в ярости:
— Ну... доброго отношения от меня не ждите!
— А мы ничего хорошего от тебя не видели и не ждем! — ответил кто-то, и заметался в березняке раздавшийся вслед кантонному начальнику свист.
Внизу на дороге, ведущей в сторону Зилаира, один из его приближенных посетовал:
— Эх, зря этого, их главаря, не поучили уму-разуму! Надо было хоть плеткой отстегать.
— Недоумок! — вызверился Биктимир-кантон. — Не видел разве, как они настроены? Тебя самого могли отстегать и отправить домой, кинув в телегу. Мне при моей должности лучше было отступить, чем срамиться, ввязавшись в драку с ними. Ничего, я свое еще возьму, губернатор меня поддержит.
В тот же день с помощью своего писаря и прикомандированного к кантонной канцелярии казачьего офицера Биктимир-кантон сочинил донесение генерал-губернатору, в котором, оценив действия хорунжего Рыскула и его сторонников как мятеж, просил прислать карателей.
А собрание, созванное Рыскулом, приняло свои решения: в оренбургских торжествах не участвовать; продолжить тяжбу с Тимашевым из-за земли, причем сейчас же, несмотря ни на что, выкосить травы на сенокосных угодьях у речки Купли; если дело в Оренбурге не выгорит, послать ходоков в Петербург.
Рыскул понимал, что решения эти выводят его на очень трудную дорогу и усилят тревогу в народе. Но что поделаешь, если иного пути нет, если власть сама подталкивает к обострению отношений с нею. На каждом шагу — обман и хитрости, с народом совсем перестали считаться. Как случится война, так выставь столько-то воинов, столько-то коней. Уж сколько отважных башкир сложили головы, защищая Россию, сколько их стоит на страже ее рубежей! А пользы от этого? Вон у начальника кантона скота прибавилось да владения Тимашева расширились...
Он, Рыскул, взял на себя большую ответственность. Конечно, по головке его за это не погладят. Генерал-губернатор не посчитается с тем, что некогда они вместе вступили победителями в Париж, забудет о прошлом. Об одном лишь он не забывает, одно твердит: интересы Российской империи превыше всего. Но неужто ее интересы пострадают, если каждый народ будет жить на своей земле на свой лад?
Перовский же в эти дни был озабочен прежде всего тем, чтобы предстоящий праздник в присутствии государя императора не омрачили какие-нибудь скандальные события. Поэтому донесение из неспокойного 9-го кантона сильно его раздосадовало. Карателей, видите ли, просит. Что ему там — своей власти мало? Для чего начальником кантона поставлен? Уж с одной-то взбулгаченной волостью должен был сам управиться. И Тимашев хорош! Все мало ему земли, алчность его обуяла, и умерить ее не так-то просто — Егор Николаевич через жену с семьей государя связан. С другой стороны, и он ради могущества державы старается. Что касается этого хорунжего, как его, Рыскула Ульмаскулова... Совсем распоясался. Ты к нему с добром, а он к тебе — ребром. Хоть и герой Отечественной войны, придется его обуздать. Пусть только празднества пройдут...
Тем временем каждый из начальников башкирских кантонов — всего их 12 — выказывал, готовясь к празднику, не меньшее, чем у Биктимира, усердие. Повсеместно шел сбор денег для отправки в Оренбург. И кто-то обновлял юрту, кто-то перебирал свое воинское снаряжение, с тем чтобы принять участие в состязании лучников. Борцов кормили молодой бараниной, поили кумысом, дабы налились силой их мышцы, окрепли спины. Коней, отобранных для участия в скачках, отпустили на вольный выпас.
В самом Оренбурге царило напряжение, сравнимое с напряжением военного времени. Определили место, где развернутся основные события. Перовский осмотрел просторный, ровный луг за рекой Урал, предложенный гражданским губернатором. Луг упирался одним краем в строй прибрежных осокорей. Под деревьями засуетились плотники, сооружая помосты и навесы для укрытия от дождя, если вдруг погода испортится. Поодаль сияло на солнце свежевыбеленными стенами двухэтажное здание Менового двора. По случаю торжеств, безусловно, развернется оживленная торговля. Наедут со всех сторон торговцы и с красным товаром, и с восточными диковинами, и со скотом. Перовский и прежде устраивал многолюдные представления и торжища не без пользы и для себя. Расходы ложились на плечи народа, пошлины пополняли губернскую казну, генерал-губернатору доставалась слава умного хозяина губернии.

* * *
До празднества остались считанные дни, наступила самая горячая пора подготовки к нему. Начальники кантонов уже съехались в Оренбург, на лугу за Уралом их помощники ставят юрты — две-три от каждого кантона. За башкирскими куполообразными юртами встают в ряд казахские, несколько заостренные кверху. Наездники знакомятся с дистанцией скачек, то вгоняют скакунов в пот, то дают им остыть — закаляют в здешних условиях. Казахи готовят к состязаниям беговых верблюдов. Поскольку народу на лугу собралось уже немало, в отведенных для приготовления пищи местах горят костры, в подвешенных над ними котлах варится мясо. Тут же крутятся дервиши в рваных халатах, кто с посохом, кто без, нищие с холщовыми сумами, босоногие мальчишки-попрошайки. Полицейские и конные казаки время от времени гонят их прочь, но вскоре эта бродячая публика снова, как мухи на мед, слетается на запах еды.
За три дня до торжеств генерал-губернатор собрал ближайшее свое окружение для сообщения неприятного известия. Но сначала выслушал рапорты — что сделано и что осталось сделать в ходе подготовки к празднеству. Затем, вздохнув, проговорил:
— Дети мои!
Так проникновенно, по-отечески, обращался он к солдатам на войне перед началом сражения, так обращается к своим помощникам, когда наступает особо ответственный момент в работе. Все ждали от него ответа на вопрос, когда прибудет император. И… дождались.
— Дети мои! Сегодня утром я получил депешу. Государь император переменил свое решение, совершит путешествие лишь вниз по реке Волге...
— Ахти!
— Вот тебе и на! Сколько готовились!
Перовский поднял руку, требуя тишину.
— Может быть, для нас это и к лучшему. Мне доносят, что в двух кантонах происходят волнения. Здесь ссыльные поляки готовили к приезду государя манифестацию…
— В Сибирь их надо было отправить! — возмутился атаман казачьего войска. — Там скорей бы остыли. Тут слишком тепло.
— Разберемся и, возможно, зачинщиков отправим, хотя это и вызовет шум в Европе. Но разберемся попозже, сейчас не время. Торжества по случаю тезоименитства Его императорского величества проведем надлежащим образом. Что еще не завершено в подготовке к ним — прошу завершить без промедления. За сим все свободны, господа!
Все вышли, в кабинете остался только Тимашев. Он пересел поближе к столу Перовского.
— Василий Алексеевич, раз государь не приедет к нам, полагаю, мы можем действовать раскованней.
— Что ты имеешь в виду, Егор Николаевич?
— Надо взять у башкирцев заложников.
— Это еще зачем? Чтобы усилить среди них недовольство?
— Напротив, чтобы прекратить смуту. Смутьяны задумаются, притихнут. Вы знаете, три аула все еще бузят, спорят со мной из-за леса и земли. Аулы Аллагул и Давлеткул причастны к краже племенного жеребца из моей конюшни...
— Ах, Егор Николаевич, ты из-за этого жеребца, верно, с ума сойдешь. Может, игра не стоит свеч?
— Для меня вернуть жеребца — дело чести. Да и не для меня одного это важно. Во-первых, нельзя оставлять воровство безнаказанным. Во-вторых, я намеревался вывести породу резвых и особо выносливых лошадей для армии. А сейчас расчет мой таков. На состязания будет выставлен скакун господина генерал-майора, атамана казачьего войска. Всем известно, что это — самый резвый в наших краях скакун. Мы поставим условие: если его обойдет конь, выставленный башкирцами, заложники будут отпущены. Понимаете? Коня лучше украденного жеребца они вряд ли найдут и будут вынуждены выставить Вороного...
— Не слишком ли опасная затея? Я намерен привлечь к предстоящей будущей осенью экспедиции башкирское конное войско. А если они после этого начнут противиться?
— Тут ведь, Василий Алексеевич, две разные вещи. В войско они будут призваны указом государя императора. Поручи взять заложников начальнику кантона, он поручение исполнит с превеликим удовольствием, потому что зол сейчас, досаждает этот народ неповиновением и ему. Ты останешься в стороне.
Перовский усмехнулся, подумал немного и вызвал адъютанта.
— Посмотрите, возможно, начальник Девятого кантона еще не ушел. Если он здесь, пригласите ко мне.
Спустя несколько минут Биктимир-кантон вытянулся, щелкнув каблуками, перед генерал-губернатором:
— По вашему вызову, Ваше превосходительство!..
— Ладно, ладно, без церемоний, — махнул рукой Перовский. — У вас есть возможность проявить усердие в серьезном деле... Возьмите в пяти непокорных вам аулах по пять заложников. Подержите их в кантонном центре, в тюрьме. Обоснуете взятие заложников неповиновением наказанных аулов властям. При этом необходимо широко распространить слух, что в случае победы вашего наездника на скачках заложники будут отпущены.
Биктимир-кантон вытаращил глаза, не сразу вникнув в суть дела. Бросил растерянный взгляд на Егора Николаевича.
— Я слышал, смутьяны не допустили вас на свое сборище, — добавил от себя Тимашев. — И мне понятно ваше смущение. Возьмите с собой отряд казаков. С господином казачьим атаманом это оговорено, он готов помочь.
Когда начальник кантона вышел, Перовский сказал без укоризны, скорее даже одобрительно:
— Ну и шельма ты, Виктор Николаевич! Твои интересы всегда при тебе, и готовые решения в кармане носишь.
— Не обижай, Василий Алексеевич, не о себе пекусь — о государстве нашем, — ответил Тимашев.