Генерал-губернатор созвал на совещание уездных и кантонных начальников, казачьих атаманов, крупных чиновников губернского и городского уровней, виднейших дворян губернии. Были приглашены на это совещание даже предводители некоторых казахских родов, подвластных Малому и Среднему жузам. Народу съехалось столько, что уместить всех в зале канцелярии Перовского оказалось невозможно, пришлось воспользоваться помещением губернского дворянского собрания.
Собравшиеся с нетерпением ждали важного, судя по всему, сообщения. Перовский, начав свою речь с воспоминания о восшествии на престол Его императорского величества Николая Первого, упомянув, что и ему самому, Перовскому, посчастливилось присутствовать на коронации государя, а затем неоднократно видеться с ним. И вот, сообщил он торжественно, предстоит новая встреча — здесь, в Оренбурге. По случаю дня тезоименитства Его императорского величества по всей России пройдут торжества. Из Санкт-Петербурга пришло известие: государь высказал желание поприсутствовать вместе с членами семьи на празднествах в некоторых губернских центрах, и первым был назван Оренбург.
— Вы, конечно, понимаете, какая будет оказана нам честь, — продолжал генерал-губернатор, внимательно оглядев притихший зал. — Но она и ко многому нас обязывает. Мы должны отменно подготовиться к приезду государя. Не посрамив себя, господа!
В ответ прозвучало несколько голосов:
— Не посрамим!
Перовский нахмурился:
— Что-то слабо отвечаете.
Зал разразился криками:
— Не посрамим!
— Рады стараться, ваше превосходительство!
— Слава нашему государю!
— Слава России!
Перовский улыбнулся, удовлетворенно погладил длинные усы. Затем объявил, когда состоятся торжества, сколько в каждом кантоне надо собрать денег, скота, вещей, которые понадобятся для устройства праздника и награждения победителей на состязаниях.
Вслед за Перовским слово взял гражданский губернатор. Он порассуждал о том, что следует предпринять для обеспечения порядка в дни празднеств, каковы задачи полиции, предупредил, что следует хорошо продумать, где разместить съехавшийся в Оренбург народ, как его кормить-поить, словом, затронул чисто житейские вопросы.
Совещание продолжалось до полудня. Когда расходились, кое-кто глухо роптал: ах, как это не вовремя, наступила страдная пора — началась жатва, на подготовку к празднику остается всего месяц, расходы предстоят большие. Но открыто высказать недовольство никто не смел, все понимали, чем это грозит, — дело-то связано с именем государя.
Разошлись не все, — заранее предупрежденные люди переместились в кабинет генерал-губернатора для разговора в узком кругу. А заговорил хозяин кабинета о политике России в отношении киргиз-кайсаков и Средней Азии.
— Мы должны решить великую задачу — продвинуть границы империи далеко на юг. В Средней Азии усиливают свое влияние Англия и Франция, пытается сунуться туда и Германия. Они протягивают руки в глубь Азии с другого конца света. Мы же, сами наполовину азиаты, находимся тут, рядом. Если Россия не воспользуется благоприятными для нее обстоятельствами, история посмеется над нами.
Перовский сообщил, что государем одобрен замысел экспедиции на Хиву. Пока устно. Но будет и письменное подтверждение, разумеется, секретное. Экспедиция намечена на будущую осень.
— Господин атаман, — сказал Перовский, обратившись к атаману Уральского казачьего войска, — вам надлежит основательно снарядить и подготовить к походу два полка. Ядро наших сил составят части Оренбургского гарнизона, пойдет в поход и башкирская конница.
Сколько будет призвано башкир, из каких кантонов — Перовский не сказал, сославшись на то, что в некоторых кантонах происходят беспорядки, — надо сначала покончить с этим.
— Запомните: цель экспедиции — вызволение наших соотечественников, томящихся в Хивинском ханстве в плену. Решить ее дипломатическим путем не удается, поэтому Россия вынуждена принять жесткие меры. Таково будет официальное объяснение причин, побудивших нас к применению оружия, — предупредил своих слушателей генерал-губернатор и повелительно добавил: — Хватит играть с азиатами в кошки-мышки!
— А как обстоят наши дела на западе? Как там поляки? Не собираются опять взбунтоваться? — спросил казачий атаман Ерофей Кузьмин.
— Поляки получили хороший урок и сидят смирно. Разбирательство с теми из них, которые были сосланы в пределы Оренбургской губернии, как вы знаете, завершено. Так что поход совершим в благоприятное для нашего государства время.
Последовал новый вопрос:
— Вы, Ваше превосходительство, не раз виделись с государем. Какое вы впечатление вынесли, крепко ли здоровье Его величества?
— Государь крепок и телом, и духом. Мудр, хотя еще молод, быстро ухватывает суть дела, решителен, и рука у него твердая.
— Дай-то Бог, чтоб не ослабла. России нужна твердая рука.
— Государь, прибыв к нам, непременно поинтересуется положением на южных рубежах державы. Дальше на восток пути нам нет, уперлись в Тихий океан, путь открыт только на юг, в Среднюю Азию. Тамошняя этническая пестрота, чванство и нелюбовь ханов друг к другу нам на руку...
Перовский, вспомнив вдруг о чем-то, помолчал и, вызвав адъютанта, распорядился:
— Справьтесь-ка, не вернулись ли наши посланцы от каракалпаков. — И пояснил сидевшим в кабинете: — Нам важно знать, сколь далеко зашли их противоречия с сартами, Бухарским и Хивинским ханствами, туркменскими родами. Путь экспедиции проляжет через киргиз-кайсацкие степи, устье Сыр-Дарьи и далее по владениям каракалпаков. Для нас, разумеется, предпочтительней найти там союзников, нежели противников...
День завершился ужином для участников разговора в узком кругу. Поднимая бокалы с шампанским, длинных речей не произносили, тосты были по-военному коротки:
— За здоровье государя императора!
— За успешную политику в Азии!
— За успех предстоящей экспедиции!
Давно было замечено: сколько бы генерал-губернатор ни выпил спиртного вечером, сколь долго ни продолжалось веселье, утром Перовский приступает к работе вовремя. Вот и на следующее утро приехал он в свою канцелярию, как всегда, рано. И, как всегда, был чисто выбрит, волнистые волосы аккуратно уложены, усы расчесаны, мундир застегнут на все пуговицы.
Дежурный адъютант положил перед ним на стол папку с бумагами, подлежащими его рассмотрению. Перовский папку не раскрыл, лишь справился, нет ли депеш из столицы, и, услышав, что нет, попросил пригласить к нему чиновника особых поручений.
Даль, войдя, сдержанно поздоровался.
— Владимир Иванович, — сказал Перовский, — вчера вы против обыкновения хранили молчание. Не задали никаких вопросов, не высказали своего мнения. Как это понимать: как молчаливое одобрение нашей политики в Азии или как ваше недовольство ею?
Даль наморщил высокий лоб, посмотрел прямо на своего начальника.
— Видите ли, Василий Алексеевич, я не могу ответить на ваш вопрос коротко, по-военному. В общем-то я сторонник гибкости в политике, предпочтение отдаю дипломатии. Военный поход представляется мне проявлением чрезмерной горячности. Не лучше ли будет для достижения тех же целей использовать добрососедские отношения, развитие торговли? Цель «освободить соотечественников, томящихся в плену» шита белыми нитками, в странах Востока это сразу увидят, поднимут шум...
Даль, поймав себя на излишней откровенности, замолчал.
— Продолжайте, — сказал Перовский спокойно, — выскажите свое мнение до конца.
— Мое мнение — это только мое мнение, а ваше отражает политику государства...
— Значит, поход на Хиву, на ваш взгляд, не нужен... Но, Владимир Иванович, дорогой мой, нельзя же нам сидеть сложа руки, ждать, когда азиаты нападут на Оренбург и захватят его. Мы должны с упреждением показать им, кто мы, лишить их возможности сплотиться против нас.
— И все же хотелось бы, чтоб Оренбург был для них не пугалом, а средоточием науки, культуры, торговли. Неплохо было бы, например, увеличить в Неплюевском училище число мест для башкир и открыть доступ туда казахам.
— Ой ли! Боюсь, это будет та самая простота, что хуже воровства. Что если военные знания, полученные от нас, они обратят против нас же?
— Тут уж все зависит от нашего уменья и дипломатии.
Перовский внутренне закипал, но понимал, что окриком этого умного чиновника не переубедить, приказом образ его мыслей не изменить. Нажми на него посильней — замкнется и перестанет правду говорить. Поэтому генерал просто переменил тему разговора.
— Ну ладно, Владимир Иванович, пусть, как говорится, рассудит нас история. Что нового по линии вашей службы?
— Есть кое-что новенькое, — оживился Даль. — Уже не раз башкиры обращались ко мне, высказывали желание построить в Оренбурге свой гостиный двор...
— Так им что — мало Менового двора?
— Речь идет не только о торговле. Им видится необычный караван-сарай с гостиницей, мечетью, учебным заведением и культурным центром. По-моему, очень интересная идея. Эти сооружения могут стать своего рода Меккой для них, привлекут внимание всех азиатов.
— Гм... Если начнем исполнять каждое их желание...
— Давайте подумаем! У любой политики должна быть привлекательная сторона!
— Иначе говоря, красивый фасад? А что, верная мысль. Хорошо, изложите ваши соображения в докладной записке, я, может быть, посоветуюсь с государем...
Даль, решив, что разговор закончен, приподнялся, но Перовский дал знак не спешить.
— Владимир Иванович, как продвигается ваша работа по части филологии? — спросил он.
— Медленно, Василий Алексеевич. Не знаю, сумею ли завершить словарь. Дело разрастается, возможно, ни сил, ни жизни не хватит. Материал накапливается чрезвычайно интересный. Часть работы я послал для оценки в Петербург, в Географическое общество...
— Ну-ну? И что там?
— Друзья сообщают, что кое-кто из академиков морщит нос. Дескать, от предлагаемого мной словаря пахнет дегтем, конским потом и лаптями. Им, к сожалению, хочется, чтобы от живого великорусского языка пахло французскими духами.
— Даже Пушкина многие не понимают, что поделаешь. Не унывайте, продолжайте свой труд. Я постараюсь не перегружать вас поездками в кантоны.
— Благодарю, Василий Алексеевич! Вы — истинный ценитель культуры, дай вам Бог здоровья!
Даль растрогался. Перовский — удивительная личность. В политике хитроумен, часто — жесток, задуманный им поход на Хиву грозит большим кровопролитием и множеством жертв, но бывает — проснется в нем доброта, человечность, и празднично становится от этого на душе. Вот ведь — подбодрил, обрадовал...