В эту ночь Андрей почти не спал. Он то выходил из палаты и в глубокой задумчивости мерил шагами длинный коридор больничного покоя, то вдруг останавливался у какого-нибудь окна и долго смотрел в темноту непроглядной ночи, в которой светлячками фонарей обозначались улицы города.

Мысли бередили душу тревогой и болью. И были они одна тяжелее другой, но больше всего мучил вопрос: что случилось с Варварой, почему написала «прощай», а не «до свидания»? В голове четко и ясно определялось одно-единственное понимание этого странного поведения любимой — что кто-то встал между ними. Вместе с этим росло предчувствие какой-то пока еще неопределенной беды. Уж не мать ли вмешалась в их отношения? На ум сразу пришли ее слова: «Ей все равно не жить у нас… Не дам». Что-то вроде стона вырвалось у Андрея вместе со вздохом. Медсестра, дремавшая за столом дежурной, приподняла голову и каким-то странным взглядом окинула его. Встретившись с парнем глазами, она чуть тронула в улыбке губы, участливо спросила:

— Ну что, не спится? Домой захотелось? Ничего, потерпи немножечко, не завтра, так послезавтра обязательно выпишут. А хочешь, я тебе сканворд дам? Поотгадываешь — глядишь и забудешься.

Андрей промолчал, угрюмо посмотрел на нее и пошел в дальний конец коридора, понурив голову.

Только к рассвету, когда уже засветилась полоска зари, он вернулся в палату. Поворочавшись, Андрей на какое-то время забылся и, кажется, даже задремал, но тут армейской командой прозвучал короткий голос дежурной медсестры:

— На завтрак!

От завтрака он отказался: в тумбочке хватало всего, чтобы обойтись без так надоевшей ему перловой каши с кусочком масла и без стакана жиденько заваренного чая.

И опять скучились тревожные мысли в голове. Теперь надо было придумать что-то, чтобы как-то убить время этого дня, а завтра на выписку, и все неясное и так мучившее его разрешится одним часом.

Андрей достал принесенную Ольгой книгу, наугад открыл страницу, прочитал: «Сердце его замирает сладостно, нервы напряжены…»

Нет, неинтересным показалось ему это, и он, не закрывая книги, положил ее поверх одеяла себе на грудь. Закрыл глаза, задумался, может, и заснул, но только вздрогнул, когда кто-то теплой ладонью провел по его руке. Сначала даже не понял, открыв глаза: не то это сон, не то явное видение. Перед ним как на картинке обозначились смеющиеся глаза Любаши.

— Люба,— жалобно и несколько страдальчески тихо произнес Андрей, и чувство какой-то близости и даже родственности к ней замутило его сознание. Она была сейчас для него единственным человеком, перед кем бы он мог излить свое горе и хоть на капельку облегчить свою измученную душу. Любаша сжала его руку, вгляделась в лицо и вдруг, припав к нему, начала безудержно целовать.

— Милый ты мой, Андрюша…— всхлипывая от плача, шептала она.— Одного только тебя люблю… Люблю, мой милый…

От такой неожиданности по лицу Андрея пошли розовые пятна. Он не то чтобы стеснялся соседей по койке, которые с пониманием оглядывались на них, толкались к выходу из палаты, а было как-то неловко от таких нежностей.

— Чего уж теперь, Люба?.. Не надо плакать… Успокойся,— гладил он девушку по голове.— Все будет хорошо…

Любаша приподняла голову, в широко открытых слезящихся глазах стояла скорбная печаль и утомленность. Пухлые губы ее приоткрылись, обнажив белизну ровных в рядке зубов. Что-то далекое, детское и такое милое увиделось сейчас в ее лице. На память пришло воспоминание о их прощальном танце в Доме культуры. Таким же точно жалостливым и скорбным было тогда лицо Любаши, и так же, как и сейчас, она смотрела пристально и вопрошающе ему прямо в глаза.

— Не надо плакать,— провел он рукой по ее лицу, потом дотронулся до уголков глаз, где мелкими бусинками еще висели капельки слез.

Любаша в один миг схватила его руку, поцеловала, крепко прижалась к ней мокрой щекой, не сводя влюбленных глаз с лица парня. А он вглядывался в девушку с подушки и все больше и больше чувствовал вину перед ней. Именно понимание вины и мешало ему сейчас вот так же взять и обнять Любашу, поцеловать. И стараясь как-то сгладить, скрыть свою неловкость, Андрей с хрипотцой в голосе спросил совсем несуразное и не к месту:

— Ты одна приехала?

— С дядей Вадимом. Теперь он возит почту.

Андрей вдруг дернулся всем телом и даже вскинулся головой с подушки, а с языка чуть не сорвалось: «А где же Варвара?.. Что с ней?..» Но сдержался, буравя девушку пронзительным взглядом. Любаша, видимо, поняла волнение парня, отвела глаза в сторону, тяжело и прерывисто вздохнула. Андрей вспыхнул лицом от сознания своего стыда, что не смог скрыть своих чувств, и теперь мучился, искал выхода из этого неприятного и затянувшегося молчания.

— Сильно болит? — первой заговорила Любаша, а вопросительный взгляд ее карих глаз спрашивал совершенно другое: «Все еще любишь ее?» Андрей сделал вид, что не заметил этого, и тихо ответил:

— Скоро выпишут, шов-то уже затянулся. Может, даже завтра домой…

— А мне уже вызов из института прислали,— сообщила она.— Так не хочется уезжать… Скучно мне там одной,— Любаша вскинула голову, пристально и близко взглянула на Андрея и, сжав его лицо ладонями, с жадностью припала к губам.

Андрей тоже обнял ее за голову, притянул к себе, чувствуя горячее дыхание девушки и теплоту ее сладостных губ.

— Люблю я тебя, милый… Одного…— опять всхлипнула Любаша. Отняла лицо, посмотрела внимательно на Андрея, сказала грустно и со вздохом: — Несчастливая я… Не везет мне в жизни…

— Сегодня не повезло — завтра повезет. Надо только научиться ждать,— выдавил на лице что-то вроде улыбки Андрей и тут же сам понял, что не то говорит и не это сейчас ждет от него Любаша.

— И ничегошеньки ты не понимаешь или не хочешь понять,— опять тяжело вздохнула девушка.— Разве я не вижу, как ты ее любишь… Скажешь, не правду говорю? Ну ведь любишь же?

Андрей молчал, медлил с ответом. Ему хотелось сказать ей сейчас что-нибудь ласковое, нежное, но как назло в голову не приходили нужные слова. И, может быть, за все время после возвращения его домой у него впервые появилась искорка жалости к ней. Он дотянулся до ее бровей, провел ладонью по щеке, подбородку, словно что выискивал в красивом лице Любаши. Она ласкалась к его ладони, смотрела неотрывно и с нескрываемой грустью в глазах.

— А что же ты не спросишь о ней?

Андрей не ответил, чего-то ждал, посмотрел куда-то в пространство за спиной Любаши. Он понимал, что сейчас он должен искренне сказать ей, может быть, самое неприятное и горькое, но правду. Андрей взял за руку Любашу и, посмотрев ей в глаза, признался с грустью:

— Люблю я ее. Зачем мне скрывать это от тебя?.. Люблю и ничего не могу с собой поделать. Так уж получилось…

— Люби, если уж так,— качнула головой Любаша.— Только знай, мне всегда будет недоставать тебя… Прощай, Андрюша…

С этими словами Любаша поднялась и пошла из палаты. В дверях оглянулась, долгим взглядом посмотрела на Андрея, потом вышла, не закрыв дверь за собой.

Андрей приподнялся на локте, смотрел ей вслед, чувствуя, как часто заколотилось сердце и больно кольнуло в груди от этого прощания, в котором уходило от него все, что было связано с Любашей и его прошлым. Уходило навсегда и безвозвратно.