Сев ранних яровых подходил к концу, но напряжение в полях не спадало. Работая в две смены и без выходных, люди отдавали последние силы, чтобы уложиться в срок. И как бы ни было трудно и как бы ни уставал Андрей, а все равно каждую ночь проводил у Варвары. В последние дни у чуевской «Явы» отказал мотор, и теперь Андрею приходилось ходить к заветному дому любимой пешком.

В это утро Андрей несколько подзадержался у Варвары и сейчас размашисто шагал целиной напрямик к вагончику стана, срезая большие и малые изгибы дороги вокруг болот и оврагов.

Не доходя до вагончика с полкилометра, он решил умыться. Быстро скинув с себя пиджак на куст, сбежал с косогора к воде неглубокого овражка.

Присутствие чужих Андрей скорее почувствовал, хотя и не видел их поначалу. Он перестал плескаться, обернулся, утер рукавом лицо. Неприятно сделалось на душе, когда в одном из стоящих мужчин наверху оврага он узнал побитого им Костю, Варвариного мужа.

— Ну вот и свиделись, архаровец костеневский,— миролюбиво хихикнул Костя.— Узнал, я вижу. Да и должок за мной, наверное, тоже не забыл? Так что я его сейчас тебе сполна верну. Иди, иди, чего встал? Или от страха ноги отказали?

— Этого, что ль, мочить станем? — донесся до Андрея глуховатый голос здоровенного парня, стоящего рядом с Костей.

— Его-его. Не промажь только.

Андрей, как увидел парней, почему-то сразу решил, что придется драться. И хотя положение его складывалось невыгодным, но отступать он не хотел, да и не в его характере было трусить. Андрея не пугало, что противников двое, и он уже мысленно наметил, что главное — это сбить здоровяка и во что бы то ни стало надо выбраться из оврага, а там у него сил хватит.

Костя налетел, как только Андрей начал выходить из-под берега. Удар пришелся по плечу, но не сильный. В следующий раз Андрей схватил его за руку и, крутанув, откинул от себя, Костя, ломая сучья, врезался в орешник. Тогда здоровяк натренированно, в красивом прыжке ударил Андрея прямо в лицо. Сбил с ног, и тот кубарем скатился вниз к самому урезу воды. Здоровяк, видимо, не рассчитывал, что после его классического приема Андрей быстро придет в себя, не спеша сходил с берега, придерживаясь рукой за кусты.

На дне оврага Андрей пружинисто вскочил злой и взлохмаченный. Из разбитого носа ручьем текла кровь. Он набычился, пригнул голову и, когда здоровяк снова ринулся на него, что было сил ударил его головой. Тот издал утробный звук, схватился за живот, но не упал, а закрутился на месте, жадно хватая ртом воздух.

Андрей в одно мгновение подскочил к нему, задрал голову и, взвинчивая кулак, ударил в переносицу. Здоровяк сложился вдвое и со стоном упал на землю. Но в тот же миг словно острым пламенем обожгло бок. В голове помутилось, а в глазах ярко вспыхнуло небо и тут же погасло. Теряя сознание, Андрей видел, как из оврага, держась друг друга, убегали городские, а потом как сквозь сон слышал звенящий рев мотоцикла…

Андрею казалось, что он долго спал. И разбудил его разноголосый шум птиц, доносившийся так ясно и четко, будто щебетали они где-то у него в изголовье. Он открыл глаза. И первое, что увидел, это совершенно незнакомое лицо девушки. Бледное, словно обсыпанное мукой, оно казалось неживым, лишь темные большие глаза весело блестели и смотрели на него внимательно и с любопытством. Встретившись взглядом с Андреем, эти глаза прищурились в улыбке, и он услышал обрадованный и даже ласковый голос:

— Ну вот мы и проснулись. Однако сильно же на вас действует наркоз, почти весь день спали.

— Где я? — тихо почти одними губами спросил Андрей. Медсестра, возможно, даже и не расслышала, но, зная, что именно такой вопрос обычно задают все, кто приходит в сознание после наркотического сна, ответила тоже тихо, успокаивающе:

— Вы, Андрей, в больнице. Лежите-лежите. Все хорошо, не волнуйтесь.— Она встала и быстро вышла из палаты. И почти тут же вернулась с мужчиной в затемненных очках и такой же белой шапочке, как у нее.

— Ну что, герой? — забасил он хрипловатым, словно простуженным голосом и взял у Андрея руку, нащупывая пульс.— Пришел в себя? Как самочувствие?

— Нормальное, доктор.

— Еще бы, с таким-то здоровьем...— Врач сверил пульс, отпустил руку и, слегка похлопав Андрея по груди, обнадеживающе заметил: — Вот полежишь у нас денька четыре-пять и домой можешь гулять. Счастье твое — печень не задета, а эта рана такому богатырю что слону царапина.

— Кирилл Петрович,— попросила медсестра,— там на свидание просится этот из милиции…

— Можно, можно,— быстро заговорил, жестикулируя рукой, врач.— Теперь все можно, но только не переутомлять. Он пока все же больной.

Оперуполномоченный уголовного розыска был почти одногодок с Андреем. Он подошел, дружески, будто они были знакомы с давних пор, подал руку, улыбнулся, сел на стул, спросил:

— Болит?

— Что? — не понял Андрей.

— Рана.

Андрей хотел привстать, но милиционер удержал его, усмехнулся:

— Лежи-лежи. Это я так... Значит, все в порядке, Андрей.— И вдруг, согнав с лица веселость, спросил серьезно: — Ты знаешь тех двоих, что пырнули тебя ножом?

— Одного.— И тут с молниеносной быстротой в голове запоздало пронеслась догадка, что, назвав сейчас Костю, он может доставить хлопот Варваре. Чего доброго, и ее начнут вызывать в милицию. И опять поползут по селу сплетни. Андрей беспокойно заводил глазами. Надо было что-то придумать, сделать так, чтобы ее не трогали, не впутывали в это дело. Ему казалось, назови он сейчас ее мужа, тогда непременно всплывет и драка во дворе, а то и еще что-нибудь. Имеет ли он право подводить ее? И честно ли это будет?

— Ты меня слышишь, Андрей? — допытывался оперуполномоченный.— Ты сказал — одного, а кого конкретно?

— Мне показалось... Это...— тянул, уклоняясь от прямого ответа, Андрей.

Озадаченный таким поведением пострадавшего, тот ухмыльнулся в задумчивой сосредоточенности, постучал ручкой по папке и вдруг спросил:

— Ты имеешь в виду Костю Сухарева? Ну того, с которым подрались несколько дней назад во дворе его бывшей жены Варвары? Его узнал?

Андрей не ожидал, что милиции уже все известно, а значит, и в деревне теперь с языков не сходит судачество о нем и о Варваре. Он ясно понимал, что из всей этой истории больше всех пострадает она, а мать, конечно, сделает все, чтобы облить ее грязью. У Андрея бессвязно роились мысли в голове, и он бился, ища выхода, плохо слушая милиционера. А тот, заметив его беспокойство, сочувственно сказал:

— Да ты не переживай очень-то. Если о Варваре, так она ни в чем не виновата и, как я понял, любит она тебя. В общем, все в порядке. Вот тебя пырнули ножом,— не отставал оперуполномоченный,— ты знаешь конкретно кто?

Андрей утвердительно качнул головой.

— Расскажи, как у вас там получилось?

— А их задержали? — в свою очередь спросил Андрей.

— В тот же день. Обоих.

Когда оперуполномоченный закончил опрос, дал расписаться Андрею в протоколе и вышел, сосед по койке, молча наблюдавший за их беседой, не выдержал, спросил:

— Слушай, а как это они тебя? Так при всех?.. У них что, банда целая, и они разъезжают на мотоциклах? Да?

Андрей сам был немногословен и не любил трепачей. Не уважал и чрезмерно любопытных, особенно мужчин. И сейчас, глянув в сторону соседа, язвительно бросил:

— Не одна, а даже две. Может, и больше. И режут они почти всегда днем.

— Прямо днем? Заливай тоже...

— Ну ты же сам слышал. Меня-то они прямо в поле... Отозвали в сторону и...

— Вот дела-а...— Сосед вылез из-под одеяла, сел, усердно почесывая затылок. Потом, оглядевшись, хотя в палате кроме них двоих с Андреем никого не было, доверительным шепотом добавил: — Говорят, это все мафия действует... Из тюрем вот навыпускали там всяких, они и зачали творить... Их тепереча рэкетирами зовут. Как ты думаешь?

Решив припугнуть чересчур болтливого соседа, а заодно и прекратить этот надоевший разговор, Андрей поманил его к себе пальцем и, когда тот приблизился, так же шепотом сказал:

— Я сам оттуда недавно... Ты только - никому... Понял?

Сосед мыкнул от неожиданности, зажал рот рукой, отшатнулся, страшно выпучив глаза. Затем забрался под одеяло и так лежал без звука до прихода медсестры. А когда та появилась, он молча подозвал ее.

— Вам что, больной Кротов?

— Мне бы, сестричка, того... Выписаться... Можно?

— Так вы же сами упросили не выписывать вас еще хоть день?

— Нет, нет... Я все уже... Вылечился. Здоров...

— Дело ваше, конечно, я поговорю с Кириллом Петровичем.

— Домой, домой. Хватит, належался.

Андрея разбирал смех и, чтобы не расхохотаться, он закусил конец одеяла. А Кротов, заметив это и расценив по-своему, начал беспокойно водить глазами и, вдруг соскочив с койки, убежал куда-то и долго не возвращался.

Оставшись один в палате после выписки Кротова, Андрей заскучал. За окном, затянутым от мух марлей, буйствовала весна. Он не знал, что там, за ним: то ли сад, то ли скверик, но по неугомонному и шумному щебету птиц и тонкому запаху черемухи догадывался о красоте места, и ему ужасно захотелось туда. И Андрей бы, пожалуй, встал, чтобы подойти к окну, убедиться в своей догадке, но мешала капельница на высоком стояке. И в следующий раз, когда в палату пришла белолицая медсестра, так он ее окрестил, Андрей со страданием на лице спросил:

— А нельзя ли эту штуковину от меня забрать?

Медсестра, поправляя капельницу, покосилась недовольно на него и ничего не сказала. И тут же, как бы сглаживая свою холодность, с улыбкой и с сочувствием спросила, хитровато блеснув глазами:

— Что, скучно одному-то? Ничего, я в конце смены книжку тебе принесу. Про любовь. Любишь такие?

— Какие?

— Ну про любовь? Измены там разные, драки из-за девушек, дуэли...

— Не знаю,— откровенно признался Андрей и тяжело вздохнул.

— Вот почитаешь, узнаешь,— и, выждав немного, сказала: — Там к тебе, видно, мать с отцом приехали. Сейчас они у главного сидят. А вот и они…

Алевтина Ивановна, в накинутом поверх платья больничном халате, тихо, но быстрыми шагами подошла к койке Андрея, кинула взгляд влево, вправо и вдруг уставилась на сына, как бы разглядывая его. За ней не спеша приблизился Захар Федорович, которого медсестра приняла по ошибке за отца Андрея. Он тут же услужливо пододвинул ей стул, она села, так и не сводя глаз с Андрея. Потом сглотнула тяжело и опять устремила взгляд на сына.

— Здравствуй, Андрей,— первым заговорил председатель колхоза и протянул ему руку. И только тогда Алевтина Ивановна, нахмурив брови и закачав осуждающе головой, сказала:

— Ну что, доигрался в любовь? Допрыгался? — ее глаза при этом часто заморгали, словно что-то едкое попало в них, а по щекам, оставляя заметный след, покатились слезы.— Как я тебе говорила, сынок, бросай это дело... Не послушался, теперь вот...

— Ну, ну, Алевтина,— погладил ее по плечу Захар Федорович.— Врач же сказал, пустяки... Успокойся.

— Тебе легко рассуждать... «Успокойся»,— Алевтина Ивановна достала носовой платок, вытерла слезы.— Хорошее успокоение. Не успел синяки сносить, а его ножом... Завтра, может, совсем зарежут, и ничего... Будешь тут спокойной. А я ведь мать все же. Охо-хо. И за что мне такое наказание?

— Мам, ну не надо,— попросил Андрей, взяв ее за руку. Ему нестерпимо было жаль сейчас мать, и она казалась ему такой беспомощной и незащищенной, что и у него защемило болью сердце.— Врач сказал, что дня через три выпишут. Так что все будет хорошо.

Алевтина Ивановна подняла глаза на председателя. Смотрела на него с минуту-другую и вдруг почти выкрикнула:

— И все это из-за Варьки твоей!

— Она такая же моя, как и твоя,— равнодушно ответил тот.

— Нет, ты ее принимал в колхоз, еще и квартиру предоставил...

— И что из того?

Алевтина Ивановна высвободила руку, которую держал Андрей, и, погрозив председателю пальцем, категорично сказала:

— А то: как принимал ее в колхоз, таким же образом уволишь!.. Выгонишь за распутство. Иначе я сама постою за честь своей семьи!

— Не слушайте ее, Захар Федорович,— переводя взгляд то на мать, то на председателя, сказал Андрей.— Она вам такое наговорит... И вообще у меня с Варварой свои дела. И все случившееся только нас двоих касается.

— А тебя не спрашивают, кого касается, а кого нет. С тобой все ясно,— махнула рукой на сына Алевтина Ивановна. Потом она вдруг сникла, положив руки на колени, снова вздохнула и, как бы рассуждая сама с собой, тихо произнесла: — Ей все равно не жить у нас. Не жить... Не дам.

Глядя на мать, Андрей так и не понял сказанное: то ли не жить Варваре у них, у Соловьевых, то ли вообще не жить ей в Костеневке. Но как бы то ни было, он знал, что мать от своего не отступится, и в душу закрадывалась тревога за любимую.

— Тебе, Андрей, там причитается за посевную,— присаживаясь на край койки, сказал Захар Федорович.— Ранние вчера закончили, осталось самое малое.— И, вдруг сменив тему разговора, спросил: — Тебе тут не скучно одному-то?

— А я один-то всего первый день. Был тут чудик, да вчера сбежал.

— Да-а,— протянул председатель,— сейчас болеть не время. В поле полно работы и у себя дома хоть отбавляй. Но ничего, Андрей, врач сказал: вот шов немного подзатянет — и держать тебя здесь не станут.

— Сильно болит? — немного выждав, спросила Алевтина Ивановна.

— Да нисколечко, мама. Не чувствую даже. Он мне внутренности почти не задел.

— Не задел, а увезли бесчувственного?

— Алевтина,— снова дотронувшись до плеча Алевтины Ивановны, укоризненно сказал Захар Федорович.— Тебе же объяснили — крови много потерял. Его же не сразу хватились, а потом пока машину нашли, да и рану забинтовать как следует не смогли: растерялись, вот и... Но теперь все позади. К чему пустой разговор?

Андрею не терпелось спросить: как догадались, что его порезал Костя со своим дружком? Но не решался: речь пойдет о муже Варвары, а значит, и о ней. Мать опять может разойтись до слез и обидных слов. Расстроится. Нет уж, пусть спокойно сидит. Сам через кого-нибудь узнает. Но Захар Федорович, словно подслушал его мысли, сказал:

— А тех сразу же задержали... Варвара успела позвонить в милицию.

Андрей думал, что мать сейчас не выдержит, обязательно скажет что-нибудь злое о Варваре, но она только сглотнула, подняла на колени сумку:

— Я вот тут тебе земляничного варенья привезла, банку меду да еще там кое-что из стряпни... Лиза хотела со мной, но в огороде еще не все прибрано, телка опять же надо попоить... Не взяла я ее…

Медсестра, как и обещала, под вечер принесла Андрею книгу. А перед этим в палату поместили сразу двоих: одного с переломом ноги, другого — после удаления аппендицита.

— Теперь тебе веселей будет,— сказала медсестра. Она кончила смену и теперь сидела возле Андрея с явным желанием поболтать.

— А тебя, кстати, как звать? — Андрей незаметно дотронулся до руки девушки.

— Меня? — засмущалась она и отдернула руку.— Олей. Мы здесь на практике с подругой. Только она в другом отделении.

— И такая же беленькая?

— Такая же. А что, разве это плохо?

Андрей рассмеялся, пытливо поглядывая на Ольгу. Потом вдруг спросил:

— Слушай, Оля. Ты ведь завтра свободная?

— А что? Уж не в кино ли хочешь пригласить? — в щелках улыбчивых глаз девушки блеснул озорной огонек.— Тогда не теряйся, покупай билет — и сходим.

— Просьба у меня к тебе одна есть.

— И какая же?

— Ты ведь знаешь, где здесь находится почта? Будь другом, сходи туда завтра с утра. Сходишь?

— С утра я сплю,— с ноткой разочарования ответила Оля.

— Ну чуть попозже.

— Если попозже...— Оля загадочно улыбнулась.— То почему бы и не сходить. А что я там буду делать?

— Знаешь,— Андрей снова дотронулся до ее руки.— Мне надо одному человеку записку передать.

— Записку? Любовную? Ой, как это все романтично! А потом ты ее украдешь!

— У тебя найдется клочок бумаги и ручка?

— Пожалуйста,— медсестра достала из кармана авторучку и небольшой блокнотик.— Этого хватит? – вырвала лист.

— Вполне.

Андрей приподнялся на локте, чуть подумал, потом крупно написал: «Варюша, милая. Как ты?.. Андрей». Сложив листочек вчетверо, сверху подписал: «Сухаревой».

— Зайдешь в сортировочное отделение, там тебе покажут кому.

Ольга молча кивнула. Андрей заметил, как враз потускнели ее подведенные глаза и все выражение лица вдруг сделалось скучным и даже немного хмурым. Что-то виноватое чувствовалось в Ольгином взгляде, и она уже не смотрела на него открыто, как прежде, а все время отводила глаза в сторону. Понурив голову, она молча сунула записку в карман и, бросив коротко: «Пока»,— вышла из палаты.

Напрасно весь следующий день ждал Андрей Варвару. Ему казалось, что, получив от него записку, она тут же навестит его, но Варвара не приходила. Он строил различные догадки, выискивал предположения, почему она не пришла, и вместе с этим в душе копилась тревога: уж не случилось ли что с ней? А может, просто она не получила записки? Ольга могла и не передать. Но если и передала, тогда что могло помешать Варваре прийти к нему? В голову лезли разные мысли, тревожные, противоречивые. Скорей бы дождаться смены Ольги. Она-то уж все объяснит. Во всяком случае, он будет знать, получила Варвара записку или нет.

Донимаемый тревогами и сомнениями, Андрей лежал безучастный ко всему. Несколько раз с ним пробовали заговорить те двое больных, но он каждый раз представлялся спящим, и они наконец отстали от него.

«Нет, не могла Варвара не прийти просто так,— думал Андрей.— Не могла. Видать, тому была какая-то особая причина. А вот какая?» — он был настолько расстроен, что даже отказался от ужина. На этот отказ пожилая медсестра, сменившая Ольгу, прямо так и заявила, что он находится в больнице и хочешь не хочешь, а подчиняться режиму следует всем. «В противном случае,— сказала она,— буду жаловаться главврачу». Но и эта угроза не подействовала на Андрея. Ночь он не знал как скоротать, ворочался, не находя себе места, а если и забывался, то на самую малость.

На утреннем обходе врач осмотрел у него шов и бросил через плечо рядом стоящей Ольге:

— Этого богатыря через два дня можно на выписку.— Заметив же хмурое лицо своего пациента, спросил: — Разве не хочешь домой? А?

Андрей с трудом выжал на лице улыбку, ответил так, как будто ему было все равно: что здесь лежать, что домой возвращаться. Главврач на это ничего не сказал, только странно посмотрел на него, крякнул суховато и пошел к остальным больным. Ольга, чуть приотстав, сунула в руку Андрею маленький конвертик, улыбнулась, прошептав: «После обхода забегу».

«Андрюшенька, милый,— начиналась строчка коротенькой записки,— прости, но прийти не могу. Так для нас обоих будет лучше. Целую и еще раз прощай... Твоя Варвара». Андрей скомкал записку, но тут же снова разгладил ее, прочитал заново, задумался. У него никак не укладывалось в голове, что это писала Варвара. Ему просто не верилось, и в то же время душу бередила обида. «Неужели мать вмешалась? Нет, что-то за всем этим кроется,— беспокойно думал он.— Что мешает Варваре прийти сюда? И почему вдруг для обоих будет лучше? Не ее эти слова, не ее».

Конечно, многое бы могло проясниться, будь сейчас здесь Ольга. Ведь она, по всей видимости, разговаривала с Варварой, а значит, не могла не заметить настроения ее: возможно, что-то и на словах просила передать. Андрей мучился нетерпением, ожидая медсестру, но та как назло куда-то запропастилась.

После завтрака, перестав ждать девушку, Андрей вышел в скверик и, углубившись в него, сел на одинокую скамейку. Здесь и нашла его Ольга.

— Ой,— устало упала рядом она,— весь двор обегала, пока нашла тебя. Забрался куда. Надо же…

— Оля,— тряхнув девушку за плечо, поспешно спросил Андрей.— Ты Варвару видела? Разговаривала с ней? Кроме записки она ничего не передавала?

— То-то что передавала,— Ольга многозначительно улыбнулась, кольнула его лукавым взглядом.— Мы с ней, наверное, больше часа проболтали. Все о тебе расспрашивала. Жалеет она тебя и, как я поняла, очень любит.

— Ну, а конкретно? Конкретно-то что говорила?

— Да что? Передай, говорит, ему от меня большой привет и пусть не беспокоится: дескать, у меня все нормально. И еще наказала,— девушка опять рассмеялась, метнув взгляд на Андрея,— чтоб скорее вылечивался, мол, жду я его не дождусь.

— Вот тут ты сочиняешь,— Андрей поднялся со скамейки. Чуть запоздав, поднялась и Ольга. Она догнала Андрея и, взяв за рукав, остановила его.

— Андрей, я действительно тебе все наврала,— призналась медсестра.— Девушку твою я видела и записку передала, а вот говорить не разговаривала. Она какая-то не в себе была. Я поняла, ей, наверное, нездоровилось.

— И даже слова не сказала? Ничего не передала на словах?

— Нет. Написала только записку и отдала. Сказала: «Если вас не затруднит, передайте ему».