День медленно клонился к вечеру. Андрей, взопревший в пыльной кабине трактора, то и дело посматривал на красный диск солнца, который, как ему казалось, не торопился уползать за горизонт. Чувствовал, как от непривычки начала ныть спина, да и в ногах уже не было прежней упругости. Что для него, новичка? Вон и бывалые трактористы заметно вымотались. Это хорошо было заметно на коротких остановках, когда уже не слышалось ни шуток, ни смеха, ни посторонних разговоров. Молча садились прямо на землю, курили, лениво и даже с какой-то неохотой следили, как зернозаправщик заполнял семенами поочередно все сеялки.

Вечером Андрей от ужина отказался. Когда все сошлись к вагончику, он наскоро, не снимая майки, поплескался из умывальника, надел шлем, стал выводить из-под навеса мотоцикл.

— Домой? — спросил Василий Кузьмич, подойдя к сыну.

— Мне сегодня, пап, надо... Да ты не бойся, не опоздаю,— уклонился от ответа Андрей.

— Если домой заедешь...— Василий Кузьмич пытливо глянул из-под кустистых бровей на Андрея, запнулся на слове. Махнул рукой: — Ладно, я сам... Езжай...

Отцовского взгляда Андрей не выдержал, опустил глаза и в то же время почувствовал, как жаром обдало лицо. Было почему-то стыдно признаться отцу, что он едет в деревню, но не домой. Андрей понимал, что отец догадывается об этом, знает, но не говорит. Словом даже не намекнул.

Через полчаса Андрей уже въезжал в деревню. Он не поехал прямо до дома Варвары, а остановил мотоцикл в отдалении и теперь вел его, как велосипед, рядом с собой. Решил, что так будет лучше: меньше шума — меньше посторонних глаз. Заведя мотоцикл во двор, Андрей крадущимися шагами подошел к окну. В трепетном волнении колотилось сердце. Он еле сдерживал его, учащенно и тяжело дышал. Совсем рядом в улице что-то громыхнуло, потом раздался девичий визг и хохот. «Видно, оступились в темноте»,— подумал Андрей, прижавшись к простенку избы и все еще не решаясь постучаться. Но вот голоса удалились и снова над селом установилась гулкая тишина. Он с минуту жадно вслушивался в нее, напрягая слух и затаив дыхание. Потом придвинулся к окну и уже хотел тихонько стукнуть по стеклу, как вдруг половинки занавесок разошлись, и совсем близко от себя Андрей увидел что-то белое, неясное. Не успел он опустить руку, как шторки снова сошлись, и Варвара - это была она - скользнула к выходу.

Чутким слухом Андрей уловил, как мягко отдался звук отворяемой двери. Он тотчас же взбежал на крыльцо, и сразу же с порога его обвили за шею, словно спеленали, горячие руки Варвары. От нее еще исходило тепло только что покинутой постели, а упругое молодое тело вызывало в нем легкую дрожь. Чувствуя это, он как бы впадал в беспамятство, а она жарко и настойчиво пьянила его поцелуями в губы, в щеки, в глаза.

— Я знала!.. Андрюшенька, милый!.. Я ждала!..— задыхалась в шепоте Варвара, не переставая целовать его.— Ненаглядный мой!.. Единственный!.. Я знала!.. Знала!..

Какой сладкой и быстротечной была эта ночь. Вот уже прокричал петух, где-то по соседству отозвался другой, третий. Андрей открыл глаза. В темноте в окнах проклевывалась серая изморось рассвета. Он скосил взгляд на безмятежно спящую Варвару и радостно улыбнулся. Она лежала на его руке, разбросав по подушке волосы, и совсем по-детски изредка причмокивала губами. Андрей приподнялся над ней, с минуту разглядывал, потом, не высвобождая руки, осторожно поцеловал в щеку. Варвара глубоко вздохнула, в полумраке комнаты блеснули ее глаза, и вдруг, захлестнув Андрея руками, притянула к себе.

— Уходишь? — удивилась она. – Так быстро? - Вскинула голову, повела глазами на окно, на кроватку, где, шумно посапывая, спал сынишка.— Побудь еще немного.

— Надо, Варюша... Пора мне…

В вагончике еще спали, когда он прикатил на полевой стан. Озябший и холодный, прошел во вторую половину вагончика, где стоял с неубранными шахматными фигурами и доской стол. Андрей сел за него, привалился, подложив руки под голову, но задремать ему не дал Николай Чуев. Он сел рядом и, толкнув друга в бок, с тихим хохотком заметил:

— Смотри, Андрюха, будешь работать на два фронта, долго не протянешь.

— А больно-то не переживай,— потянувшись до хруста в позвонках, весело отозвался Андрей.— Мы ведь Соловьевы, а порода у нас, сам знаешь, двужильная.

— Бывает, и две жилы не выдерживают,— продолжал подшучивать Николай.— Да если попадется такая...

Андрей не дал договорить, вскочил, сцепил Чуева, начал тискать в объятиях.

— Да ты что ко мне пристал? Вот еще свекровь сыскалась,— сквозь смех приговаривал Андрей, стараясь подмять под себя Николая. Наконец успокоившись, они опять сели за стол и какое-то время сидели молча.

— А правда, отец говорит, что ты в техникум надумал поступать? — спросил Андрей.— На какой факультет? Ты ведь еще тогда в школе все мечтал в геологический... Туда хочешь?

— Переболел я этим. Хочу в нефтяной, на механическое отделение.

— Значит, с деревней навсегда? Не вернешься?

Чуев ответил не сразу. Он начал перебирать рукой фигурки шахмат, задумчиво склонил голову, затем тяжело вздохнул, и от Андрея не скрылось душевное переживание друга. Видимо, своим вопросом Андрей затронул его сокровенное, еще что-то не решенное до конца: и с поступлением в техникум, и с отъездом из родного села.

— Знаешь, как представлю себя без всего этого, — и сердце заходится тоской.

— Вон как ты заговорил, или вычитал где из книжки? — рассмеялся Андрей.

— Годы уходят, Андрюха. Уже многое забываться стало. Я ведь в прошлом году пытался туда попасть, да по конкурсу не прошел. Баллов не набрал, а на одно место пять человек было.

— А ты на коммерческое.

— А где монету брать?

— Тоже верно.

Вскоре к стану сеяльщиков подкатил автобус с завтраком. Все та же Ксюша распахнула двери салона машины и там загремела посудой.

Завтрак ели с ленцой, но аппетитно. Разваренное мясо с гречневой кашей хотя и не было любимым блюдом Андрея, но свою порцию он съел всю без остатка. Ксюша предложила добавки, Андрей не отказался. Кто-то по этому поводу пошутил, дескать, зачем на таких-то харчах да еще спешить с посевной. Уж лучше пожировать как следует. Шутника не поддержали, а Ксюша, выбрав момент, объявила, что к обеду в поле сегодня обещали прибыть поселковые девчата с концертом.

— А танцы будут? — сбалагурил Чуев, вызвав этим смех.

— У себя в кабине танцуй,— бросила ему в ответ Ксюша.

— Одному-то как-то неудобно. Вот с тобой я бы не против какую-нибудь кадриль закатить.

— Больно ты нужен. Небось еще и косолапый,— рассмеялась девушка и открыто посмотрела на Андрея, как бы говоря: «Вот с тобой я бы станцевала».

— Смотри, Чуй, прознает твоя Зинка, как ты тут в танцоры набиваешься,— сказал Андрей, не замечая Ксюшиного взгляда,— таких накостыляет, что век не забудешь.

— Вроде этого,— Николай ложкой показал на подбитый глаз Андрея.

В салоне автобуса опять стало шумно от смеха.

Как ни ждали сеяльщики в этот день «артистов», те так и не приехали. На следующий день тоже. Да Андрея это меньше всего интересовало. Работа полностью захватила его, он гонял свой трактор в каком-то упоении, словно в действительности был двужильный. Спал урывками, и то только перед самым приездом автобуса с завтраком, кончив работу, уже при свете фары гнал чуевский мотоцикл знакомой дорогой к Варвариному дому. За все эти дни он заметно похудел, осунулся, лишь глаза озорно сверкали, когда попадал под очередную шутку мужиков, показывая молодой задор и здоровье.

Алевтина Ивановна, когда сын заявлялся домой, чтобы сменить белье и помыться в бане, только огорченно вздыхала, качала головой, но прежнего разговора о Варваре уже не заводила. Она как будто отступилась и махнула рукой на все выходки сына. А по селу ползли и ползли слухи. Теперь уже в открытую говорили, что Соловьев-младший днюет и ночует у почтальонши. Зная об этом, Андрей старался реже показываться на глаза знакомым, избегал встреч с друзьями, в том числе и с Любашей. И все же одна такая встреча с ней состоялась.

Случилось это на Еланской горе, той самой, через которую перекинулась сухая лента насыпной дороги, ведущей в райцентр. Сеяльщики только что перевели сюда свои агрегаты, перетащили вагончик, облюбовав для него место на одной из полян между оврагами, сходящимися в конце ее, образуя глубокое урочище.

В обед на полевой стан наконец-то приехала агитбригада в разукрашенном автобусе, и к большому удивлению среди приехавших Андрей увидел сестру Лизу с кипой газет, а вместе с ней Любашу.

Все шло своим чередом: пока сеяльщики обедали, самодеятельные артисты разбирали свои атрибуты, переодевались, музыканты настраивали инструменты.

Андрей уже заканчивал обед, когда в салон автобуса зашла Лиза и кивком головы позвала на выход. Он вышел, явно озадаченный столь срочным вызовом.

— С тобой Любаша хочет поговорить,— сказала Лиза.

— А что мне с ней говорить и о чем?— оглядев стан и увидев Любашу возле вагончика, хмуро и несколько раздраженно спросил Андрей.— И так все ясно...

— Я не знаю, а только из-за тебя совсем извелась девчонка.

— Ну а мне-то что с того?

— Это у нее спросишь. Наблудил, вот и разбирайся.

Андрею не хотелось встречи с Любашей, и он наперед знал, о чем пойдет разговор. Знал, что будут упреки и, может, даже слезы.

Одетая в светлую кофточку и белые сапожки, она сейчас чем-то напоминала Снегурочку с новогодней елки.

— Здравствуй, Андрюша,— шагнула она ему навстречу и первой подала руку.— Что-то скоро стал забывать школьных друзей, избегаешь встреч, глаз совсем не кажешь? — девушка подняла на Андрея погрустневшие глаза, прерывисто вздохнула.

—Зачем же?.. Я всегда рад встрече с друзьями.

— Что, и сейчас рад?

— А почему бы нет? Ты мне вроде не враг, да и я тебе ничего плохого не сделал, так что вражды у нас с тобой не должно быть.— Чувствуя, что он не до конца искренен с Любашей, Андрей уходил от прямого взгляда. Девушка наклонилась, сорвала цветок. Помолчала какое-то время, потом, решительно вскинула голову:

— Скажи, только честно, чем я хуже ее? Может, у меня чего недостает, что вам, мужикам, надо? Ну хочешь, я сейчас разденусь?.. Вот тут, прямо на поляне. Хочешь? — Любаша с треском сверху вниз вспорола замок-молнию на своей кофточке, показав полные груди, чуть прикрытые белой сорочкой. Подступила к Андрею вплотную, схватила его за руки и, притянув его к себе, с жаром сказала:— Андрей, неужели я нисколько не нравлюсь тебе? Не нравлюсь, да? У меня, что, не те руки, ноги, как у твоей почтальонши?.. Ведь ты же сам говорил когда-то, что лучше меня нет на всем белом свете. Вспомни-ка… Ну говорил же? Говорил?

Андрей, не ожидавший такой прыти от Любаши, выглядел растерянным. На его загорелых щеках заметно проступила бледность, а в глазах стояло не то что удивление, а скорей страх, как бы девушка и в самом деле не настояла на своем и вот тут, на виду у всех, не осталась бы совершенно голой, что называется в чем мать родила.

— Люба,— тихо и с трудом выговорил Андрей, кося взгляд на вагончик, где уже шел концерт.— Ты... Ну как тебе это объяснить?.. Ты очень хорошая девушка... Красивая и... Понимаешь, мне трудно сейчас об этом говорить... Давай останемся просто друзьями... Ты только не обижайся на меня...

Любаша, не дослушав, вдруг резко повернулась на каблуках, зажала лицо руками и пошла прочь от него, покачиваясь и оступаясь. Он видел, как она дошла до одинокого деревца и стояла там, пряча слезы. У Андрея что-то вроде жалости шевельнулось внутри и больно кольнуло под сердцем. И он, тронутый тем, что неоправданно обидел Любашу, сорвался было с места, чтобы успокоить ее, возможно, и приласкать. Парень, наверное, так бы и сделал, но вдруг словно не он, а кто-то другой, спросил: «А как же Варя тогда? С ней-то как?» Андрей остановился, сорвал былинку и, покусывая ее, долго смотрел то на вагончик, то на одинокую фигуру Любаши около дерева.