Здание правления колхоза, густо обсаженное кустами сирени вперемежку с тонкоствольными липами и рябиной, белой двухэтажной громадой высилось над всем окружающим — садами, домами колхозников, казавшимися по сравнению с ним маленькими и убогими. Оно как бы оглядывало величественно округу большими, в рост человека, окнами, ослепительно отражавшими сейчас свет только что взошедшего солнца.

Несмотря на ранний час, на площадке, что широким черным квадратом примыкала к невысокой, фигурно отлитой из металла изгороди, уже стояли два «уазика» с посеревшими от пыли тентами. За рулем одного из них, привалившись к стойке кабины, дремал шофер. Улица еще хранила покой: изредка протарахтит где-нибудь мотоцикл или прогудит машина — и снова тишина. Из угловых окон второго этажа, где находился кабинет председателя, долетал басистый с выкриками мужской голос. А когда он затихал, слышно было, как трещали и звенели телефоны.

Андрей прошел широкой, похожей на аллею, асфальтовой дорожкой, взошел на крыльцо, но подниматься на второй этаж к председателю колхоза не стал. По тем выкрикам, что доносились из окон, и по запыленным машинам, он догадывался, что Захар Федорович занят, а маячить в его приемной было не совсем удобно, да и дело у него совсем не срочное, можно и подождать. Вскоре тот сам вышел на крыльцо с двумя полноватыми мужчинами.

— Ну так мы надеемся, Захар Федорович,— говорил один из них, застегивая на ходу куртку.— А по осени сполна рассчитаемся.

— Помогу, помогу... Понимаю, посевная на носу... Да и мы ведь соседи,— пожимая мужчинам руки, улыбался радушно Захар Федорович.— Много не обещаю, но пять тонн найдем. Семена все кондиционные, так что присылайте машины...

Андрей только теперь, присмотревшись ладом, признал в одном из толстячков, в том, что был в болоньевой куртке, председателя соседнего колхоза, а вот второго в шляпе и пальто, видел впервые.

«Видимо, с семенами туго, вот и приехали просить»,— решил про себя Андрей и отошел в сторону, к перилам крыльца.

Проводив гостей, Захар Федорович быстро направился обратно к себе в кабинет, но в дверях вдруг остановился, посмотрел на Андрея. С минуту молча разглядывал его, потом откинулся назад, заулыбался, распростер широко руки, словно собирался поймать кого.

— Ба-а! — воскликнул он.— Да никак Андрей Соловьев? Ну здорово, матрос! — Захар Федорович обнял Андрея, похлопал по спине, отпустил, разглядывая.— Ну и вымахал же, а в плечах-то раздался как… Ну молодцом молодец! Сразу видно: соловьевская закваска... Василия Кузьмича...— И вдруг, как бы спохватившись, перешел на деловой тон, спросил: — Ты ко мне? Тогда чего же мы стоим здесь, не на крыльце же решать вопросы. Давай в кабинет поднимемся.

Проходя длинным коридором в конец его с бесчисленными дверями кабинетов и табличками на них, Андрей невольно подумал, как должно быть тесно здесь, когда собираются все конторские работники: настолько узким и тесным показался ему коридор.

— А я ведь до сих пор помню, как провожали вас,— положив руку на плечо Андрею, будто закадычному другу, весело рокотал председатель.— Да-а, быстро бежит время. Быстро. Словно вчера все это было, а уже три года минуло.— Председатель вдруг остановился, придержал Андрея.— Когда вернулся?

— Вчера, Захар Федорович.

Сделав удивленный вид, председатель спросил:

— Так чего же ты торопишься, отдыхал бы да отдыхал? Или что спешное?

— Да дела-то особого нет, мне бы вот только на учет в военкомате встать. Может, попутка какая пойдет?

— С машинами, тебе прямо скажу, Андрей, на сегодня туговато,— уже в кабинете сказал Захар Федорович,— весь парк стоит. Сегодня у нас техосмотр, что уж после него...

Зазвонил один из телефонов. Председатель взял трубку:

— Слушаю.

Довольно громко с того конца провода бесперебойно тараторила писклявым голосом женщина. Захар Федорович выждал немного, потом резко оборвал выкриком:

— Да не балаболь как заведенная, говори конкретно: чего надо? Вот это уже дело... Теперь слушай меня, скажи своему завхозу: если на складе нет, пусть в город едет и покупает. Вот так-то...— Он положил трубку, тяжело выдохнул.— Ну что за народ пошел, ни одного вопроса не могут решить без председателя… А мы ведь тогда вас шестерых провожали,— вернулся к прерванному разговору Захар Федорович.— Лизунов Аркашка, тот, как пришел из армии, так сразу на стройку в город подался. Близнецы Захаровы где-то в Тюменской области нефть добывают. Из вашего призыва, считай, только Василий Шустов да Николай Чуев остались в деревне. Ну вот теперь ты вернулся...— Захар Федорович загадочно улыбнулся, вопросительно посмотрел на Андрея. Тот догадался, что бы значил этот взгляд, но преждевременно не стал говорить о своих планах, а лишь пожал плечами.

— Значит, им не нравится здесь,— тихо проронил матрос.

— Да, скудеет село молодыми. Скудеет,— выдохнул председатель.— Вот возьми комбинат детсад-ясли, такие деньги ухлопали на строительство, и все равно мест не хватало, а сейчас малышни если с полсотни наберется, и то хорошо. Ребята уходят из села, а ведь за ними и девчата тянутся. Вон в поселке Холодный Ключ из тридцати домов осталось всего пять. И живут там, считай, одни пенсионеры.

Захар Федорович поднялся с места, прошел к шкафу, зачем-то открыл один ящик, второй, потом задвинул оба: видно, искал что-то.

— Мне вот тут интересную выписку сделал председатель сельсовета, не могу сейчас найти. Наверное, в машине в папке оставил. Так вот в ней, той выписке, дается анализ, сколько деревень было на этих землях до революции, и сколько каждая из них производила хлеба, мяса, молока. Прелюбопытная вещь. Сейчас самое время задуматься над этим, и ведь почин арендаторства, фермерства тоже не случайный. В каждом из них видится прежде всего личное отношение к земле как хозяина, и опять же — свободный труд, когда перекладывать обязанности на других не приходится, все зависит только от себя. Но, скажи, кому возрождать этот труд? — Захар Федорович помолчал, походил немного из стороны в сторону.— А возрождать его вам, молодым, деревенским. На днях как-то приезжает ко мне из города один и просит пять гектаров земли в аренду. Видите ли, он решил строить кролеводческую ферму. Другой просит столько же под картошку. Говорит, что и колхоз обеспечит, и базар завалит. Представляешь, из города едут, а свои костеневские молчат.

Захар Федорович прошел к окну, распахнул створки, резко обернулся:

— Сейчас повсеместно кричат, колхозы-де изжили себя, надо колхозную систему менять. Меня вот тоже в район вызывали, я им прямо говорю, дайте мне полную свободу, не мешайте работать ну хоть год-два, вот тогда посмотрим: изжили себя колхозы или нет. Насчет фермерства я не против: бери землю, владей, если есть возможность ее обрабатывать; а так растащим колхоз по клочкам, а потом локти кусай? Нет, колхоз пока не надо трогать, не надо.

— Наши-то едва ли согласятся брать землю в аренду,— осторожно вставил Андрей,— тут, Захар Федорович, своя психология. Они на себе испытали, что такое сельский труд, а горожанин начитался газет, насмотрелся телевизора про западных фермеров, — вот его и потянуло.

— Ломать надо эту закостенелую психологию селянина, возрождать надо из него хозяина земли. А горожанину, прости меня, я что-то не доверяю пока. Боязно отдавать ему землю. Я вот все Шустову говорю: ты механизатор широкого профиля, классный шофер — возьми в аренду откормочный гурт. Подбей ребят на это дело. Деньгами, техникой помогу. Так ведь нет,— выкрикнул председатель.— Он лучше доярок будет возить да крутить движок в лагере, но аренды как черт ладана боится.

За окном раздались голоса. Кто-то подъехал на мотоцикле. В приоткрытую дверь кабинета доносился стрекот пишущей машинки и негромкий говор в приемной. В дверь тихо постучали.

— Войдите,— отозвался Захар Федорович. А когда в кабинет вошла женщина и следом за ней — мужчина в выгоревшем до белизны плаще, председатель сказал, обращаясь к Андрею: — Не торопись, сейчас подойдет механик, возможно, что-то и найдем. А нет, на моей съездим.

Андрей, чтобы не мешать, вышел в приемную. Молодая секретарша с двумя косичками-хвостиками, с бледным болезненным лицом перестала стучать на машинке, с любопытством уставилась на него. А он, подойдя к окну, в свою очередь, тоже разглядывал остроносое личико девушки, пытаясь мысленно определить, сколько же ей лет и чья она дочь.

Секретарша, встретившись взглядом с парнем, чуть повела бровью, смутилась, наклонилась к бумагам, лежащим перед ней, а на бледных щеках выступил заметный румянец. Андрей повернулся к окну.

Там, внизу, на площадке возле одинокого «уазика» председателя стояло несколько мужиков. Они о чем-то громко разговаривали, иногда разговор прерывался смехом. Рядом еще стояла группа людей, в основном женщины. И тут он заметил в стороне у изгороди двух девушек. Та, что стояла к нему спиной, была в джинсах, с голубенькой косынкой на шее. Что-то знакомое и похожее на Варвару показалось в ней Андрею. «Неужели она,— обрадованно подумал он и впился взглядом в фигуру девушки.— Ну хоть бы оглянулась. Варя это или нет?» Наконец девушки разошлись, и та, что в джинсах, вдруг резко повернулась, и кончики косынки затрепыхались на ветру. Да, теперь сомнений не было, это стояла Варвара, колхозная почтальонша. Тот же прямой нос, смуглое лицо с тонкими дугами бровей и эта голубенькая косынка, которая так шла ей и делала ее неотразимой.

Андрей хотел тотчас же сбежать вниз, но вовремя спохватился. Он не мог так просто уйти, не предупредив председателя. И хорошо, что в это время из дверей председательского кабинета показались те двое — мужчина и женщина, а следом за ними — Захар Федорович.

— Андрей, зайди,— позвал он и углубился в кабинет.— Сейчас звонил в гараж,— сказал Захар Федорович, как только парень показался на пороге,— в райцентр идет автобус за комиссией Госавтоинспекции, есть возможность уехать с ними. А уж обратно, не обессудь, доберешься на попутной.

— Спасибо, Захар Федорович,— усмехнулся Андрей,— я раздумал... Я тут нашел с кем уехать... С вашей почтальоншей.

— А ведь и верно,— развел руками председатель.— Пока она на почте свои дела справляет, ты и на учет успеешь встать.— Захар Федорович подошел к окну, крикнул:— Варвара! Сухарева! Поднимись-ка ко мне.— А Андрею заметил: — Славная девушка, да вот что-то в семейном отношении у нее не ладится...

При этих словах Андрей почувствовал, как к лицу прихлынула кровь. И так обожгла щеки, что даже испарина выступила на лбу. Боясь, как бы председатель не заметил его смущения, Андрей отошел от стола и сел на самый крайний стул у стены. В это время дверь в кабинет распахнулась и, не сдерживая дыхания, Варвара шагнула вперед, громко сказала:

— Слушаю вас, Захар Федорович!— и, заметив Андрея, вдруг сбилась, осеклась на полуслове.— Я... Вы что-то хотели сказать, Захар Федорович?

Андрею показалось, что председатель улыбнулся одними глазами, стрельнув взглядом в его сторону. «Неужели догадался», — подумал Андрей, не зная, куда деть предательски покрасневшее лицо.

— Вот надо помочь нашему защитнику... Познакомься: Андрей Соловьев. В райвоенкомат едет на учет становиться... Захвати с собой.

— А мы, Захар Федорович, уже знакомы,— рассмеялась Варвара и повела взглядом на Андрея.— На днях на своем Гнедке его домой доставила. Так что…

— Ну тогда полный порядок, как говорят, в танковых частях.— И уже в дверях, взяв за рукав Андрея, предупредил: — Встанешь на учет, зайди ко мне. Дело есть, поговорить надо.

— Зайду, Захар Федорович, обязательно зайду.

Пока ехали улицей, Андрей и Варвара даже словом не обмолвились, словно виделись впервые. Но куда денешься от любопытных взглядов встречных, которые почтительно здоровались с ними, а потом долго смотрели вслед. Варвару часто останавливали, и у всех находилось к ней дело. Одних интересовало, будет ли сегодня денежный перевод, другие наказывали не задерживать письмо, если таковое будет. Даже бабка Сычиха, завидев тарантас, замахала рукой, чтобы остановились, и прыткой походкой засеменила к ним. Поймав поручни тарантаса, она глянула подслеповато сначала на Варвару, потом уставилась на Андрея, как бы ища в них сходство. Пожевав беззвучно губами, прошамкала тягуче:

— И-и, Андрюшенька, никак, здесь. Вот Бог-то дал радости Алевтине. Отслужил, значит, соколик? Молодец-то какой! Красавец!

У Андрея покривилась на лице улыбка. Опять эта Сычиха у него на пути. И что надо этой вздорной старухе? Варвара тихонько тронула лошадь. Бабка отцепилась от тарантаса, с хрипотцой, надсадным голосом выкрикнула:

— Ты, Варька, посмотри там лучше. Можа, письмецо от внучонка будет... Не забудь, слышь...

— Ну теперь держись, Андрюшенька-морячок,— уже порядком отъехав от Сычихи, сказала Варвара и, оглянувшись назад, рассмеялась.— Все еще смотрит. Вот старая галоша!

— А чего мне ее бояться? — раздумчиво ответил Андрей. Усмехнулся, сказал вдруг повеселевшим голосом: — Я в своей деревне, и прятаться, таиться от кого-то мне незачем. Ну чего она может наплести, эта Сычиха? Что с тобой еду? Ну и пусть, разве это так опасно?

— Опасно, Андрюшенька. Очень даже опасно...— Варвара взглянула на Андрея и вдруг взорвалась громким хохотом. Так был растерян и даже несколько глуп вид парня. Потом враз прекратила смех, отчужденно и долго смотрела на Андрея. А потом, вскочив на ноги, начала бешено крутить вожжами, разгоняя лошадь. Та уже перешла в бешеный намет, а Варвара продолжала ее стегать. Она как бы хотела этой быстрой ездой заглушить в себе отчаяние перед неотвратимостью всего того, что сейчас должна была сказать, и перед той решимостью своего откровения, за которым, может быть, последует бездушие к ней и даже презрение.

— Я ведь замужняя, Андрюшенька!— Варвара выкрикнула это разом и звонко, словно оселком чиркнула по лезвию косы. И этот вскрик, вырвавшийся с болью и отчаянием, заставил Андрея обернуться на нее. Теперь вместо веселости в ее глазах стояла холодная тоска и отчего-то злая решимость. И еще уловил он в их глубине непонятный страх и вопрошающую настороженность.— У меня уже и сыну два года! В общем, баба я!..

Андрей вдруг резко приподнялся, с силой рванул на себя вожжи, остановил лошадь. Варвара села, обессиленно опустила голову и, неожиданно привалившись к Андрею, закрыла лицо руками. По толчкам вздрагивающих плеч он понял: Варвара заплакала.

Не ожидая такого, он несколько растерялся и сейчас сидел подавленный, не зная, что предпринять.

Ему нравилась Варвара. В тот день, когда впервые увидел ее, он вдруг понял, что где-то уже встречался с ней, все эти три года она жила в его мечтах, воображении и теперь предстала перед ним в яви. Что это? Судьба? Рок? Андрей легонько высвободил руку, осторожно приподнял заплаканное лицо Варвары, вытер слезинку с ресницы, ободряюще подмигнул. Варвара через силу улыбнулась.

— Не надо нам больше встречаться, Андрюша,— вздохнула она, высвобождаясь из рук Андрея, взяла вожжи.

Какое-то время они опять ехали молча, наконец, повернувшись лицом к Варваре, Андрей попросил:

— Варя, расскажи о себе.

— А что рассказать-то? — как-то печально взглянув на Андрея, устало спросила Варвара.

— Ну хотя бы о том, как ты появилась в Костеневке?

— А об остальном, как я понимаю, тебе уже успели донести?

— Ты к нам из города? — уклонился от ответа Андрей.

Нет, не об этом хотел спросить он сейчас. Не об этом. Он знал, как трудно привыкать ко всему деревенскому, если не знаешь особенностей деревни, и тут вовсе не привычка нужна, а скорее — особый склад характера, умение сойтись с людьми, понять их. Сколько он помнил случаев, когда в их Костеневку наезжали специалисты. Год живут, два. Вдруг что-то не так, сразу заявление — и назад, в город. А ну как и она так же?

— Может, в том, что я у вас в Костеневке, моя главная беда,— погрустневшим голосом тихо сказала Варвара и, подавив в себе вздох, закончила: — Тяжело мне у вас, а деваться больше некуда.

И снова наступило молчание. Пофыркивая и отмахиваясь от мух, ленивым шагом плелся Гнедко, поскрипывал и покачивался тарантас на выбоинах дороги.

— Думала, лучше будет,— вновь заговорила Варвара. Наклонив голову и заметно волнуясь, она перебирала в руках вожжи.— А оказывается, от себя никуда не уйдешь. В общем, не получилась у меня жизнь... В десятом классе влюбилась я в одного парня из нашего двора. После выпускного сразу заявление в загс подали и поженились. Он механиком во Дворце культуры работал. Высокий, красивый. Год жили ничего, а потом он с одной связался… Я ушла от него.

— А родители?

— Что родители? Я их видела-то в году только раз, когда в отпуск из своей Сибири приезжали. Они у меня нефтяники. Да что они мне? Деньги предлагают, квартиру могут, если захочу, купить, но на что мне такая их жалость? Сама во всем виновата, сама и разберусь.— Варвара сиротливо оглянулась по сторонам, вскинула взгляд на Андрея, как будто спрашивала о чем или искала в нем поддержки.

— Ну а сын как?

— О-о! Сын у меня мировой!— сразу повеселела Варвара.— Между прочим, тебе тезка... Тоже Андреем зовут. Бедовый стает...

— Не вспоминает об отце?

— Сначала-то он не понимал, глупый был, а вот сейчас сладу нет... И еще этот наезжает, бередит ребенку душу: то игрушек навезет, то сладостей... Официально мы ведь не разведены. Два раза суд назначали, а он развода не дает. Теперь вот меня мучает и Андрейке покоя нет.

Слушал сейчас Андрей невеселый рассказ Варвары, а самому вдруг вспомнились слова сестры на сеновале: «...Не нашенская она. Чужая. Живет одна, но наезжают к ней из города то один, то другой...»

— И как же теперь? — Андрей перехватил ее руку на вожжах, легонько сжал. Варвара удивленно повела бровями, пристально посмотрела ему в глаза, но руки не отдернула, не отшатнулась.

— Не знаю, Андрюшенька, я ведь уехала сюда, думала: здесь он меня не найдет, забудет, а вон как получилось... И что теперь делать?.. Не пускаться же снова в бега...

Не совсем искренне говорила сейчас Варвара. Не призналась, да и не хотела в том признаваться, что, увидев впервые Андрея, ей словно внутренний голос подсказал: «Вот он, тот, который сужен тебе». Встретились на дороге при столь странных обстоятельствах, потом целовались в переулке и вот сейчас снова вместе едут: кто же может возразить, что это не судьба?

Андрей же думал совсем о другом. Заглядывая сейчас в глаза Варваре, такие спокойные, тихие, с заметной грустинкой, он как бы открыл в глубине их что-то такое для себя, что, возможно, никогда раньше не замечал у других. На миг представилось ему лицо Любаши, ее взгляд, и хотя все в ней для него было знакомо с детства еще, а вот не находил он той теплоты, открытости, что встретил сейчас в Варваре.

Делая для себя такое открытие, Андрей и радовался в душе, и в то же время боялся. Опасался, что не должно, наверное, так быть и не бывает в жизни, а если случается, то ненадолго. Он обнял свободной рукой Варвару, приткнулся губами к ее шее, неумело и громко поцеловал. Потом вдруг, застеснявшись своей выходки и зарываясь лицом в ее дурманяще пахнущие волосы, спросил: «Ты никуда из деревни не уедешь?» И опять, как в прошлый раз, уловил дрожь в ее теле. Варвара не ответила, лишь склонила к нему голову, тяжело вздохнула. Так они ехали молча еще некоторое время. Всполошились и разом оглянулись, когда сзади за собой вдруг услышали рев мотора и длинный звук сигнала. Варвара остановила лошадь. Андрей спрыгнул с тарантаса. С грохотом и шумом рядом с подводой со всего хода затормозил крытый брезентом «газик». Все потонуло в нахлынувшей волне густого облака пыли.

— Андрюха-а! Кореш ты мой!— выскочил с суматошным криком из кабины Василий Шустов. Он, полусогнувшись, словно изготавливаясь для борцовской схватки, пошел крадущимися шажками на Андрея. В конце вскрикнул, прыгнул на него, сцепил, начал тискать в объятьях, норовя подмять под себя. Андрей не поддавался, в свою очередь крепко трепал за шею Василия.

— Здоров, чертяка! Здоров!— колотя в шутку Андрея по спине, выкрикивал Шустов.— А я только сегодня утром узнал! Вот привез доярок с дойки — и айда за тобой! Думаю, если в дороге не перехвачу, то в райцентре поймаю.— Василий отпустил друга, стукнул его по плечу, предложил: — Давай ко мне в кабину. А на этой животине когда еще доберешься.

Только тут Шустов обратил внимание на Варвару. В знак приветствия преклонил артистично голову, весело поздоровался: «Наше нижайшее вам, Варвара Степановна! Хотели, так сказать, умыкнуть моего лучшего друга? Не выйдет, милейшая Афродита! Садись, Андрюха, в мой «мерседес», мигом скатаю туда и обратно».

Варвара, посчитав, что дальнейшее ее пребывание здесь не совсем уместно, тронула было лошадь, но Андрей остановил ее:

— Я с тобой, Варя. Подожди чуток и не слушай этого варнака.— А Шустову подал руку, сказал:

— Не могу, Василий, извини... И еще: сегодня вечером — ко мне, и чтобы «мафон» с лучшими записями.

— Вот уж это ты напрасно, Андрюха,— сдвинул кепку на глаза Шустов.— Ты бы хоть и не пригласил, я все равно бы пришел. А «мафон», не сомневайся, будет и записи что надо...