На сеновале, наполовину забитом оставшимся с зимы сеном, Андрей быстро соорудил себе постель. Расстелил одеяло, бросил подушку, но ложиться не стал. Пройдя на край сарая, он сел, свесив ноги. Вокруг стояла глубокая тишина, только иногда этот мертвенный покой нарушали тяжелые вздохи коровы, улегшейся во дворе, да временами гремел своей цепью недремлющий Гард. В стороне за деревней раза два тявкнула собака, с овражной стороны глухо доносился шум воды. Вот где-то совсем рядом пискнула ночная птица, а может, зазевавшаяся птаха издала последний звук в лапах коварной совы или филина.

Андрей смотрел в темную пустоту звездного неба, а из головы не шла эта встреча с Варварой. Он как бы снова вдруг ощутил на себе ее обжигающий вздох и этот просящий шепот возле самых его губ: «Не надо, Андрюшенька...». Ему так явственно послышалось это, что он даже вздрогнул, оглянулся по сторонам. И опять как там, в переулке, в виски ударила кровь, а сердце сладостно замерло, словно оборвалось на какой-то миг. С непонятной для себя радостью и чувством внутренней удовлетворенности Андрей вспоминал и представлял эту встречу до самых мельчайших подробностей, но в то же время в сердце закрадывалась тревога. Откуда она исходила и чем была вызвана, он определенно не знал, но эта тревога все больше и больше начинала его беспокоить. Почему-то пришел на ум разговор с матерью и тот ее скорее испуганный, чем удивленный взгляд, и это непонятное предупреждение: «Держись от нее подальше...» Что бы все это могло значить? Почему мать прямо не сказала?.. А теперь эта Сычиха... Как же он не сообразил? Ведь только бы уйти, и, может, не заметила бы, а теперь наверняка разнесет сплетни по селу.

Андрей уже засыпал, когда заскрипела лестница и тихий голос из темноты позвал: «Андрейка, ты спишь?» Он узнал сестру, приподнялся.

— Лежи, лежи,— скинув туфли, она подсела к нему на одеяло, спросила вкрадчивым ласковым шепотком: — Ну и как вечер провели? Любка, наверное, на седьмом небе от радости?.. Хорошая она, Андрейка, красивая...

Андрей не ответил. Ему не хотелось сейчас ни говорить, ни вспоминать об их встрече с Любашей, а невольно представив, с какой раздражительностью та хлопнула калиткой, как-то стало не по себе и каким-то чужим, незнакомым и даже странным показался ему этот поступок девушки. Конечно, и он виноват во многом, но разве нельзя было иначе? Неужели бы он не понял, скажи она все толком.

— Ты чего молчишь-то? — Лиза толкнула его в бок.— Или нечего сказать?

— А о чем говорить? И вечер был хороший, и Люба ничего... Девушка красивая, умная...

— Зачем же так быстро вернулся?

— Что ж по-твоему, я должен до утра с ней дежурить?

— Вот-вот... Дежурить... Значит, старое не забылось? А ведь она тебя, дурака, ждала, готовилась...

— Когда честно ждут, за других замуж не собираются,— с раздражением бросил Андрей. Он вскочил, но тут же снова сел.— И чего ты пристала ко мне с этой Любой? Ну было, ну нравилась, теперь что же вздыхать, охать?.. Не надо, Лиза, мы уж как-нибудь сами разберемся. Не хочу я больше об этом, не интересно.

Лиза молчала. Она вдруг поднялась, отошла в темноту и там стояла, явно обиженная.

— Прости, Лиза, если обидел,— тихо попросил Андрей и, сдавливая вздох, прибавил:— Сам не пойму, что со мной происходит.

Лиза посмотрела в створ крыши, где в прорехе мерцал звездочками клочок неба, молча прошла к изголовью брата, села рядом. Андрей повернулся к ней, нащупал в темноте ее руку, выдохнул: «Извини. Не хотел тебя обидеть...»

— Чего уж там... И нечего теперь извиняться.— Лиза, видимо, хорошо понимала состояние брата, сказала тихим взволнованным голосом:— А Люба все же хорошая девчонка, зря ты с ней так обошелся. Она ведь только из-за тебя не пошла на очное отделение... Ну, в общем, любит она тебя. Сама мне об этом говорила. А уж сколько к ней набивалось парней... Всех отшила.

— Не знаю... Сложно все это, Лиза. Сложно.— И вдруг спросил с затаенным волнением: — Послушай, а что за девушка эта ваша почтальонша? Что-то я не припомню такую, когда уходил в армию.

Лиза обернулась, долго смотрела в еле проступавшее в темноте лицо брата, потом, хохотнув тихо, спросила:

— Уж не влюбился ли часом? А что, бабенка красивая, видная... С ума запросто сведет, только развесь лопухи-то свои...

— Разве так можно о девушке? Что с тобой, Лиза?

— У этой девушки, если хочешь знать, уже сыну два годика.

— Сыну?.. Что-то ничего не могу понять... Как так, два годика?..

— Да вот так, как у всех нормальных людей. И знать ты ее не можешь. Не нашенская она. Чужая. И прямо тебе скажу, зря ты на нее глаз положил. Там уже занято место. Не ту ветку клонишь, братик. Правда, живет она одна, но наезжают к ней из города то один, то другой… И вообще она…

— Хватит, Лиза! Хватит! — перебив сестру, почти выкрикнул Андрей. Он сел, обхватил руками колени.— Неужели все это правда? Сроду бы не поверил,— как бы рассуждая сам с собой, вслух проговорил он.— В деревне-то нашей и не такое еще могут наплести, тем более о чужом человеке.

— Сама видела возле ее дома мотоцикл, да и утаишь разве такое? Любой скажет.

— У нее что, и родственников нет? Может, кто из них приезжает?..

— По ночам? — рассмеялась Лиза.— Если мне, своей сестре, не веришь, спроси сам у нее, хотя едва ли она признается… Я вот только одного не могу понять: и что ты нашел в ней хорошего? И будешь еще уверять, что не влюбился? А?

— Влюбился? — усмехнулся Андрей.— Вот ведь как у вас все скоро получается. Ну видел ее, разговаривал — и что же, сразу так и влюбился?

Лиза не ответила. Если бы она час назад по дороге домой не зашла к Любаше и не застала бы ее в слезах и не знала бы всех подробностей, то сейчас бы не придала большого значения словам брата. И, взвесив все «за» и «против» и полностью полагаясь на женскую интуицию, Лиза решила не ломать в сознании брата всех тех иллюзий насчет их почтальонши, какие сложились у него. Тут требовался умный и правильный подход, когда смысл слов «запретный плод всегда слаще» приобретал решающее значение. Нет, не отговаривать сейчас надо было и не поносить, выставлять в худшем виде эту почтальоншу, а противопоставить ей такое, чтобы Андрей сам увидел и убедился, что той до Любаши как рукой до солнца.

Андрею казалось, что Лиза многое не досказывает из того, что знает. В общем-то он и так не был уверен в правоте ее суждений о Варваре. Уж где-где, а в своей Костеневке он знал, как любят судачить люди. И так издавна ведется: сболтнет один неосторожное слово - и человека в одночасье втопчут в грязь. И потребуются годы, чтобы восстановить ему свое доброе имя.

Думая сейчас об этом, где-то в душе шевельнулась досада: почему не она, Варвара, а сестра говорит ему об этом? Мысли начинали путаться, сбиваться в невыразимую чехарду, и трудно было разобраться в таком запутанном деле. И как ни подмывало его сейчас узнать и о том же сыне Варвары, мотоциклистах и почему она до сих пор одна, Андрей все же не решился спросить. Вспомнив о Варваре, он вдруг представил себе ее глаза, когда стоял возле тарантаса. Была в них тогда какая-то глубокая задумчивость, и даже не задумчивость, а скорее они выражали печаль и даже какую-то боль. Он только сейчас понял, как много невысказанного таилось тогда в том ее взгляде. Вспомнилась и сегодняшняя вечерняя встреча с Варварой и только что пережитое волнение. Он как бы опять ощутил податливую мягкость ее влажных губ и частое прерывистое дыхание, и этот умоляющий шепот: «Не надо...»

Горячая волна прокатилась по телу, и сердце защемило томительно и страстно. Боясь, как бы сестра не догадалась о его состоянии, Андрей поспешно отодвинулся от нее, откинул край одеяла, закрыл глаза, задышал глубоко и ровно.

— Андрейка, спишь? — тихо спросила Лиза и, не дождавшись ответа, что-то проговорила невнятно и пошла с сеновала.