Утром я вспомнил о предложении Самцова.

Вчера старый приятель сделал мне заманчивое предложение - перейти на работу в его строительно-монтажную бригаду, которую он сам же и возглавлял. Договорились встретиться на остановке аэропортовской «сотки», чтобы вместе отправиться на объект.

«Тормозок» мой - спасибо жене! - уже был готов, и вскоре я оказался на нужном месте.

Дорогой Федор коротко посвятил меня в суть предстоящей работы. Оказывается, его небольшая бригада уже не первый год занималась монтажом сантехники и электрооборудования в строящихся частных коттеджах. С каждым хозяином заключался жесткий договор. Квалификация требовалась «европейская», рабочий день не нормировался, зато деньги шли хорошие. И что не менее важно - обязательно в срок, в день сдачи объекта.

Что и говорить, меня это вполне устраивало.

- Не велико счастье, - усмехнулся приятель, - но по нынешним временам более чем прилично. По крайней мере на заводе за свою конструкторскую работу столько не получал. Не баловала нас, инженеров, старая власть...

Так началась для меня новая жизнь. Теперь я уже не метался по городу в поисках временных заработков, не хватался за первое попавшееся дело, не мучился вопросами, как удержаться на плаву, прокормить семью.

Деньги и в самом деле шли хорошие. Настолько хорошие, что мы с женой даже не стали возражать против женитьбы сына. Одно меня смущало - очень уж молод, ни ума в голове, ни опыта за плечами: только что институт окончил, а она - медицинский колледж.

Жена, конечно, изначально была на стороне молодых - успели распропагандировать, ну и я махнул рукой - женитесь, только о свадьбе - ни звука. Разбогатеете - золотую сыграете. А пока вместе выживать будем.

Впрочем, и недосуг мне было влезать в это дело. Ненормированный рабочий день зачастую оказывался настолько ненормированным, что едва влезал в сутки, так что дома бывал мало и виделись редко. Посидели вечер в узком кругу родичей - и кончены торжества. Живите, любитесь, плодитесь, а меня мои объекты ждут!

Объектов этих было много и все разные: по характеру хозяев. А хозяева - всяк молодец на свой образец: со своими вкусами, причудами, претензиями, а то и куражом.

Естественно, у каждого свой индивидуальный проект, у каждого свой именитый архитектор. Из Италии, конечно, не выписывали, не их сиятельства пока, но до столиц доходили.

А уж как выставлялись один перед другим! Если у соседа гараж на две иномарочные персоны, то у него - на три. Если у одного бассейн на пятнадцать квадратов, то у другого на все двадцать пять. И дворец на этаж повыше. И окна непременно арочные, а то и круглые. И крыльцо все из заморского мрамора - посолиднее, чем у твоего оперного театра. А кровли-то, кровли! До того замысловатые, что диву даешься - как это наши строители умудрились их соорудить. В первое время чуть свободная минута - я таращусь на них. И еще - на изгороди. Хотя «изгороди» не то слово - стены! У одного так вообще с московского Кремля списаны. И что совсем поразительно: дома давно готовы, все усадьбы словно языком вылизаны, а никто не живет. Для чего, спрашивается, мошной трясли? Так, поди, все и вытрясли.

- Не все, - смеется Самцов, - только краешек. У таких она ого-го, побольше, чем у Ивана Калиты.

- Ну, Калита наш счет деньгам знал, - поправляю приятеля. - О государстве русском пекся, к большим делам готовился. А это что? Глупое мотовство одно, купеческая блажь.

- Не блажь, а не-дви-жи-мость! Надежнее любого банка. Отстаешь от жизни, Иваныч!..

Особенно интересно мне было на первом моем объекте. Пришли - одна коробка, то есть стены, маршевые лестницы, перекрытия. Правда, под крышей.

- Что, вот так и начнем? - подрастерялся я.

- В самый раз, - кивнул Федор. - С электричества начнем. А потом придут штукатуры, плиточники, паркетчики... Как всегда.

- Проводка, конечно, должна быть скрытой?

- Обязательно. По утвержденной хозяином схеме: где какая розетка, люстры, выключатели. Чтоб уж потом ничего не ломать.

- Разумно...

Пять минут на переодевание и подготовку инструмента - и работа началась. Вскоре мертвая пустота огромного строения наполнилась звоном дрелей, стуком молотков, вспышками электросварки. Бригада небольшая, но каждый - настоящий универсал, владеет любым инструментом, знает любое дело. Поди, как и мы с Самцовым, недавние инженеры с оборонки.

И эти люди, и сама эта работа были мне по душе, и я быстро освоился. Закончили один дом - перешли на другой. А там уж и на третий договор готов.

Я на радостях так увлекся, что не заметил, как и лето пролетело. Сам доволен, жена рада, дети не возникают, - жизнь вроде бы вошла в колею.

Одно угнетало, и чем дальше, тем больше. Работаем чуть не сутками - ни нормального сна, ни отдыха, куда так спешим? Что за гонка, зачем?

Как-то подступился к Федору:

- Куда ты так гонишь, бригадир? Что за форсаж? Или всю жизнь решил пролететь вот так, без посадки? Так много ли ее у нас осталось?

- А ты что, Иваныч, - усмехается в ответ, - восьмичасовой рабочий день вспомнил? Может, и профсоюз еще? Так нету у нас этого профсоюза. Забудь.

Меня это задело.

- Не профсоюз вспомнил, а то, что мы все-таки люди.

- А вот этого действительно забывать нельзя! - опять смеется Самцов. - Но помни и то, что этим людям нужно есть-пить, содержать семьи, платить за жилье, за обучение детей, копить на поминки. Вот спроси их сам, может, я ошибаюсь. Или тебе самому деньги не нужны?

Курившие рядом товарищи в разговор не вступали, смотрели хмуро, устало. Да и сам Федор выглядел не лучше их, хотя старался бодриться, являть, как говорили раньше, пример для подражания.

- Терпи, Иваныч, терпи. Если мы дадим себе расслабиться, работу вырвут другие. А на городских объектах нам таких денежек не видать.

Пружина, спрятанная где-то внутри меня, ненадолго расслабившись, опять стала сжиматься. Понемногу я начал ненавидеть и эту работу, что вначале так радовала меня, и этих самодовольных толстосумов, швыряющих нахапанные где-то деньги на совершенно ненужные им дворцы, железного, неостановимого Самцова, а вместе с ним и самого себя.

Домашние тоже подкинули проблему. В нашем же доме нашли семью с первого этажа, готовую поменяться на нашу квартиру на третьем. У нас две, а у тех три комнаты, что моих и раззадорило. Конечно, требовалась некоторая доплата.

- Зато как здорово! - убеждал меня сын. - Этой ведь нам на всю жизнь не хватит. Ведь, сам знаешь, новой мне никогда не купить.

- А еще хорошо, что угловая, - присоединилась к нему невестка. - Как раз торец на бульвар выходит. Это же по нынешним временам просто находка.

- Вот уж напрасно! Угловые квартиры, да еще на первом этаже, всегда считались хуже, - не отступал я, прикидывая в уме, хватит ли моих летних накоплений на этот обмен.

- А вот посмотри, что мы из нее сделаем! Вот, батя, гляди!

Тут сын раскатал передо мной свежий лист ватмана и, весь сияя, принялся объяснять свой чертеж:

- Вот кухня. Вот одна комната, вот вторая. А третью, смотри, мы вот так выводим на улицу, на бульвар...

- Зачем? - удивляюсь я.

- Чтобы люди могли заходить в...

- ...нашу аптеку! - подскакивает от радости сноха.

- В наш аптечный пункт, - скромно уточняет сын. - Всего делов-то оконный проем превратить во вход-выход и соорудить удобное крыльцо. И еще тамбур, чтобы не дуло...

Господи, да у них уже давно все рассчитано, продумано и даже вычерчено на ватмане! Одни расходы почему-то не предусмотрены. Ну да, ну да, о них должен думать отец! Отцы для того и существуют, чтобы было кому платить за выдумки детей. Но сейчас этого отца волновало нечто другое:

- Значит, диплом инженера - коту под хвост? Будешь таблеточками-пипеточками торговать. И для этого мы учили тебя целых пять лет?

Это я - сыну. Сноха наша как раз фармацевт по профессии, и иметь свою аптеку для нее - предел мечтаний. Но - сын-то, сын!..

Сын берет из моей пачки сигарету, закуривает и разводит руками:

- Что же делать, батя, раз кризис? Нужно же его как-то пережить. Не мы одни...

- Это для тебя кризис, а для меня это называется иначе...

Спрятанная во мне пружина начинает опасно вибрировать, но я уже не могу остановиться.

- Запомни, сын: получив новенький инженерный диплом, ты еще не стал инженером. Инженером становятся в работе. Если ты и в самом деле возьмешься за эти таблетки-пипетки, тебе никогда уже не быть инженером. Никогда, понимаешь?

Сын нервно курит и заводится тоже.

- А чем ты, инженер, сегодня занимаешься? Уж если для таких зубров, как ты, работы нет, так что тут говорить обо мне?

- Иди слесарем, токарем, наладчиком - кем угодно, лишь бы быть с техникой.

- Куда, позволь спросить?

- Куда угодно.

- И ради чего?

- Ради будущего. Своего и страны. Придет время - ты ей потребуешься.

- Ой ли, батя! Если такой бардак везде.

- Бардак этот не навечно. Россия еще поднимется. И поднимать ее, сын, нам с тобой. Никакие торгаши-перекупщики за нас эту работу не сделают. Так всегда было и будет.

- Будет ли? - качает сын головой.

- Непременно будет. Иначе зачем тогда жить?

Пружина моя сжималась все туже и туже. Я чувствовал, что меня заносит, что нужно найти другой тон, другие слова, но что я мог поделать с собой, если сам в эту минуту так горячо и страстно верил в то, что говорил? Впрочем, и раньше никогда не допускал, что творимое над Россией глумление может длиться бесконечно. Просто эту веру мою завалило всяким хламом каждодневных забот и хлопот так, что ее почти не было слышно. Но теперь она вырвалась из-под этого хлама, кричала и бушевала во мне, и мне очень хотелось, чтобы и сын мой услышал ее, хоть частицей своей молодости проникся ею.

От неминуемого конфликта нас, как всегда, спасла моя тихая мудрая жена.

- Мальчики-девочки, к столу. Ужин стынет.

Там же, за столом, с ее подачи все решилось как-то само собой: поскорее обменяться квартирами, открыть для невестки аптечный пункт («Это же верные деньги, Витя!»), а сыну подыскать работу на каком-нибудь заводе, где еще теплится жизнь.