В тот солнечный майский день мне везло с самого утра. Сначала известный базарный воротила новорусский азер Муслимбек выдал-таки нам заработок за февраль и март и даже пообещал к лету рассчитаться полностью.

Мы, работавшие у него грузчики, знали, что врет, не рассчитается, и все равно были рады, - когда держишь в руках живые деньги, а не связку гнилого лука, настроение, что ни говори, меняется. Тем более что все обносились, а впереди лето, цены опять взлетят до потолка, а опуститься забудут.

Муслим этот был пройдоха еще тот. Несмотря на свое иностранное подданство, сумел по дешевке заполучить огромное пустующее помещение бывшего книжного склада (книжное дело новая власть кинула так же, как и нашу оборонку) и развернуть свое дело. В ход шло все, что могло дать быстрые деньги. К третьесортным кавказским фруктам и овощам вскоре добавились перекупленные в соседних российских областях крупы, мука, сахар, а в наших же пригородных хозяйствах - капуста, ранняя картошка, морковь, огурцы, растительное масло.

На Кавказе шла война, но Муслимбек не был бы Муслимбеком, если бы и в этой пучине народного горя не нащупал для себя золотое дно. Теперь он не гнал свои фуры туда, где стреляют, не тряс мошной на каждой вновь появившейся границе, не подкупал алчных таможенников и милицейских чиновников, а обходился в основном местным добром, которое скупал за полцены.

Работали на него тоже местные. А вот в нукерах ходили только свои - молодые мужики ярко выраженной «кавказской национальности» в таких же генеральских каракулевых папахах зимой и в огромных кепках-аэродромах летом.

Что делали эти смуглые иностранцы в складах и магазинах Муслимбека, никто не знал. Одни говорили - компаньоны, другие - охранники, третьи лишь многозначительно подмигивали и не говорили ничего. Во всяком случае с мешками или ящиками на плечах в товарном дворе железной дороги или на разгрузке автофур их никто не видел. В торговых палатках сидели тоже не они, а нанятые русские женщины. Местная торговая братия их открыто недолюбливала и сторонилась, да и сами они не искали их дружбы, жили обособленно и настороженно, как многоопытные степные волки.

Накануне того светлого дня на центральном городском рынке ватага пригородных парней не очень вежливо прошлась по их торжищу и даже кое-кого помяла. Наверное, это и сделало Муслимбека сговорчивее: выплатил-таки часть долгов своим рабочим. Но не все: чтобы и дальше держать нас на коротком поводке, чтобы не ушли к другим, кто платит больше. Я же говорю - пройдоха этот Муслимбек еще тот!

Ну так вот, настроение у нас по случаю получки поднялось, подоспевшую работу мы одолели на высоком моральном подъеме, и вот, махнув на все свои совместительские обязанности, я иду домой. Иду ну прямо как когда-то со своего «Гидроприбора»: смена кончилась, деньги в кармане - праздник! И день опять же такой солнечный, яркий. Березки и клены на зеленых газонах в клейкой молодой листве. На широких улицах как угорелые носятся всякого рода машины. В распахнутых окнах магазинов орет музыка.

Давно не возвращался я домой так рано. Обычно - до солнца на работу и после солнца - домой. Уже забыл, как город при дневном свете выглядит. А он, оказывается, выглядит совсем ничего. Даже хорошо, можно сказать, даже молодо выглядит, хотя ему уже почти пять веков от роду. А это, что ни говори, и для города возраст почтенный.

Прямо скажу, приятно мне было вот так идти по родному городу, светло и беспечально глазеть по сторонам - на пестрые от рекламного куража автобусы и трамваи, на мощные краснокирпичной архитектуры дома новой буржуазии, на мрачновато-бдительные громады банков, на завлекательно-веселые фасады супермаркетов, ресторанов, офисов и всякого рода контор.

Хорошо! Плывущие мне навстречу толпы тоже, должно быть, получили свои кровные, люди идут бодро, шумно, иные даже улыбаются. Им тоже хорошо.

Как бы между прочим замечаю: на улице почти нет детей, но молодежи много. Все одеты уже по-летнему: парни все больше в ярко-пестрых костюмах с претензией на спортивность, девчонки, наоборот, все разом вдруг возлюбили классические цвета и формы, и даже выставленные напоказ пупки у всех одинаково глупые.

Пупки - это для меня ново.

Интересно, что покажут в следующем сезоне? Что еще осталось показать?

Я пытаюсь сделать строгое лицо, что-то прокрутить в уме, но ничего из этого у меня не выходит. Молодые, чего с них взять? Покуролесят, перебесятся - людьми станут. Главное, что им хорошо. Сегодня - хорошо.

Я уже готовлюсь свернуть на свою улицу и вдруг слышу нечто знакомое:

- Хохряков! Виктор Иванович! Тормозни на айн момент.

Виктор Иванович - это я. Хохряков - тем более.

Оборачиваюсь - Федька Самцов собственной персоной. Бывший конструктор с нашего «Гидроприбора». Улыбается:

- Чего ты нынче такой лирический? Миллион выиграл?

- Не выиграл. А кое-что получил, верно. Свое, кровное...

- И куда теперь?

- Как это куда? Домой. А ты?

- А я к тебе. Соскучился...

Домой, когда на улице такая благодать, не захотелось, и мы ненадолго приземлились неподалеку от моего дома в пивном баре «Сядь и расслабься». Взяли по кружке, поздравились со свиданьицем и стали вспоминать родной завод - что там и как.

Новый наш двигатель, который мы вынашивали, как любимое чадо, и на который боялись дышать, никуда не пошел. Российской авиации он не нужен, будут покупать в Америке и Германии. Правда, денег на это ни у Минобороны, ни у развалившегося Аэрофлота нет, пусть самолеты потерпят, полетают пока на старых, отечественных, но зато уж потом...

Что будет «потом», на воде вилами писано, а самолеты тем временем бьются, гибнут люди. Потому что ресурс их двигателей выработан подчистую, и давным-давно.

- И знаешь, что самое обидное, - стучал по мокрому столу Федька, - те суки, что перекрыли нам кислород, те сволочи, что обрубили нам все пути, теперь на всех углах кричат: «Ну вот, мы же предупреждали, мы же говорили - хреновая у нас техника, отстала тележная Россия от компьютерного Запада. «Бо-ин-ги» покупать надо!» Видна, хорошо им за нашу кровь платят.

Припомнили несколько последних авиакатастроф. Какой-то чудак подал иск на завод-изготовитель, на что эксперты лишь рассмеялись: это, мол, вы должны заводу, а не он вам, ведь его двигатель у вас два срока пролетал, ни один зарубежный аналог такой нагрузки не вынес бы. Теперь не возникают, вот разобьют последний, тогда и...

Что случится, когда разобьют последний, мы не знали. Зато хорошо знали, кого из нашего инженерного «клуба» уже нет. Один ушел с инфарктом. Другой пустил в себя пулю. Те сплошь легли под каток «реформ»... Где найти им замену? В какой суд подать иск? Кто продолжит наше дело, когда оно, даст бог, в конце концов пробьет себе дорогу?

Солнечный майский день для меня померк. От недавних радостей осталась одна горечь.

Враз навалилась такая усталость, что легкий пластиковый стул подо мной угрожающе затрещал.

Я поднялся.

Идти домой не хотелось, хотя он был рядом.

Взяли еще пива. Потом еще...

На следующий день в склады Муслимбека я не пошел.