-- Лед тронулся, господа!

Рыбак, отбросив удочку, привстал с ящика, глядя на удаляющийся берег и ширившуюся темную полоску воды.

-- Лед тронулся!..

И пятеро сразу побросали снасти, забегали, крича:

-- Лед тронулся, лед тронулся! Мы все утонем!

Лишь шестой, самый тупой, остался у своей лунки и продолжал дергать кильку.

Рыбаки собрались в круг.

-- Надо не поддаваться панике, -- четким голосом стал командовать кряжистый дед в старом военном полушубке. -- Ты и ты, -- тыкал он пальцем, -- встаете у краев льдины. Ты ломаешь лыжи на доски, разводишь костер посередине, для подачи сигналов. Остальные хором кричим: "Помогите". Тут до деревни на берегу километра три.

Разбежались. Заколдовали над костром. Заорали.

Только самый тупой удил рыбу и возмущался:

-- Что вы орете? У меня самый клев.

Минут через двадцать те, кто орали, сорвали горло, стоявшие по краям прибежали назад с криками, что там уже трескается. Костер растопил лед и провалился в воду.

-- Вертолет, вертолет,.. -- убеждали все друг друга, -- должен прилететь вертолет! Всегда прилетает вертолет. Нас покажут в новостях. К вечеру обязательно.

Берег был уже далеко. Слева битый ломаный лед, впереди чистая темная вода. Справа метрах в ста небольшой островок, с единственной березой и парой кустов.

Рыбаки тоскливо бродили по льдине, сбивались по двое, по трое, продолжая убеждать друг друга, что помощь близко и скоро.

-- Моя дивизия и не в такие переделки попадала, -- бодрился дед.

Лишь самый тупой из них сидел у своей лунки и продолжал ловить рыбу.

Прошел час, прежде чем от берега отделилась и стала приближаться к ним черная точка.

-- Лодка, лодка,.. -- заволновались все.

Точка приближалась и росла, и действительно оказалась лодкой. В ней стоял мужик в заячьих полушубке и треухе с длинным шестом в руках. Уже можно было разглядеть, что она забита зайцами, всюду торчали длинные уши, а один, на носу, был даже с морковкой.

-- Мазай! Дедушка Мазай! -- закричали рыбаки.

Мужик в лодке отставил шест, подставил руку козырьком к глазам и стал смотреть то на льдину, то на островок.

Рыбаки уже паковали свои ящики, переругивались из-за очереди, кому вперед ехать на берег. Лишь один из них продолжал дергать рыбу.

Неожиданно дед повернул лодку к островку. Он причалил, протянул руку и снял из под куста зайца. Потом повернул лодку к берегу.

Лодка удалялась, и только отставник в полушубке кричал вслед:

-- Товарищ Мазай! Вернитесь! Доложите в сельсовет. Нам нужна помощь!

Ветер относил слова, как и льдину, все дальше от берега. Еще недавно большая, даже с парой торосов из вздыбленного льда, вдали от берега она буквально таяла. Языки воды лизали лед по краям, и снег на нем становился серым и рыхлым.

Нельзя сказать, что рыбаки были совсем уж одиноки. Пару раз в вышине прочертили небо самолеты. С важным видом пролетел мимо "новый русский" на водном мотоцикле "Ямаха" с портфелем за спиной. От мотоцикла поднялась волна. Льдина затрещала, от нее откололась пара льдинок поменьше. Один из рыбаков, бормоча: "ой, живот схватило", с ящиком на ремне потрусил за торос.

Рыбаки тоскливо сидели на своих ящиках. Кое-кто курил, другие отрешенно смотрели в сторону далекого берега. Один пытался поджарить сырую рыбу на зажигалке. И лишь самый тупой продолжал ловить рыбу.

Отбежавший за торос рыбак, улыбнулся и погладил торчащее вмерзшее в торос бревно. Он порылся в ящике, карманах и достал пилку для ногтей. Еще раз погладил бревно, вздохнул и стал пилить. Бревно подо льдом было рыхлым и легко ломалось.

Ветер, гнавший льдину, разогнал тучи, и появилось солнце. Сразу потеплело. Рыбаки заволновались.

-- Солнышко! Солнышко! Оно растопит нашу льдину!

Снег на солнышке сверкал и искрился. На него было больно смотреть. Отставник встал на свой ящик и долго глядел вдаль, где вода сходилась с небом, на соседние льдины и уже далекую землю.

-- Вижу движение. Это лодки! -- неожиданно закричал он.

-- Лодки, лодки! -- закричали рыбаки. -- Мы спасены!

И действительно, на большой скорости к льдине приближались две моторки.

Все побежали на край льдины. Лед тут же затрещал и стал змеиться трещинами. Рыбаки толпой побежали назад. Только самый тупой сидел у своей лунки и дергал мормышку.

Все сбились кучей в центре. Затрещало и здесь.

-- Стой! -- скомандовал отставник. -- Слушай мою команду! Левое плечо направо, правое налево.

Никто ничего не понял.

-- Бестолочи. -- сердился дед. -- Ты и ты туда. Ты сюда. А ты вообще с глаз долой за торос.

Он разогнал всех, и лед успокоился.

Моторки подлетели и встали. У мужиков в них были наготове багры, доски, мотки веревки.

Рыбаки снова заволновались.

-- Товарищи... товарищи... почему вы нас не спасаете?! -- нестройными голосами вопрошали они.

-- Ага, сейчас, -- доносилось с моторок, -- товарищи все в эсэсэсэре остались. А с господ по десять долларов с носа...

Посланный за торос наткнулся на спиленное бревно.

-- Удираешь, гад?

Хозяин бревна, пряча за спину пилку, в растерянности замотал головой

-- Товарищей хотел бросить? Предать хотел? Рыбак рыбака?

Он наступал, оттесняя того к торосу.

-- Ты посмотри, сколько их там погибать осталось!..

Только тот выглянул из-за тороса, чтобы посмотреть сколько их там осталось, как подошедший столкнул бревно в воду, прыгнул на него, лег сверху и погнал бревно от льдины отчаянными гребками. Он греб руками, шел уверенно и мощно, как торпеда, оставляя за собой бурун.

Хозяин бревна подпрыгнул с досады, но лед под ним тут же треснул. Он провалился по пояс, кое-как выбрался и побрел к остальным.

А там шел торг. Одна моторка стояла на якоре, вторая кружила словно акула, поднимая волну, потихоньку ломавшую льдину.

-- Совести у вас нет! - стыдили мужиков рыбаки.

-- Совесть есть, денег нет, -- весело отвечали те.

Один из рыбаков в финском теплом костюме запустил руку в карман. Он нащупал плотный комок купюр и теперь, не вынимая руки, старательно отделял одну из пачки.

-- Есть! Есть одна! - закричал он, вздернув руку. - Случайно завалялось.

С подъехавшей моторки ему протянули доску. Мужики стояли с баграми, готовые отпихивать тех, кто еще захочет лезть в моторку.

-- Держитесь, товарищи! - Рыбак в финском костюме еще что-то кричал и махал им с удаляющихся моторок.

Льдина все дальше уходила от берега. Уже не было рядом битого ломаного льда, и берег вдали превратился в узкую едва различимую полоску. Появилась волна. Она перекатывалась под льдиной, заставляя ее колыхаться, словно одеяло.

Оставшиеся рыбаки бродили по льдине с подсачниками. Со стороны казалось, что они ловят бабочек.

-- К фарватеру надо грести, там пароходы... то мы рыбу ели, теперь она нас... чего поперся, этой рыбы в гастрономе... -- доносились их тоскливые голоса.

Лишь один, самый тупой, завалил снег вокруг себя рыбой и сидел склонившись над лункой. Удочка у него была совсем короткой, и со стороны казалось, что он просто машет рукой над лункой, словно прощаясь с рыбой или передавая ей привет.

Показался фарватер. Пароходов не было. Был бакен. Ржавый и круглый. Два оппортуниста, бросив товарищей, погребли к нему на осколке льдины. Они оседлали бакен. Больше места на нем не было.

-- Мы всем расскажем про вас, - кричали они, обхватив бакен руками и ногами, -- как вы держались.

-- Гады! - заклеймил их отставник, -- свалили по-тихому.

А льдину с двумя оставшимися рыбаками несло дальше.

На фарватере заметно качало. Отставник глянул на увлеченно таскающего рыбку за рыбкой товарища по несчастью и решил сказать ему, что-нибудь доброе.

-- На территории льдины можно курить. Окурки не бросать!

Лишь через несколько часов показался первый пароход. Белый, прогулочный с грохочущей над палубой музыкой. Веселая толпа в смокингах и вечерних платьях с бокалами в руках высыпала на борт и смотрела на рыбаков.

-- Спасите нас! -- тоскливо кричал им дед и махал руками.

С палубы тоже махали в ответ. Все перекрывала бодрая музыка.

-- Эх, хвост, чешуя, не поймал я ничего, -- гремела песня.

Наконец, с капитанского мостика через рупор им восхишенно крикнули:

-- Так вот вы какие, челюскинцы!

-- Мы не челюскинцы, у нас льдину унесло, -- возражал дед.

-- Удачного дрейфа, товарищи папанинцы! -- пожелали им с капитанского мостика и пароход, дав длинный гудок, проплыл мимо.

Тугая струя воды из под винта ударила в льдину, дробя и раскалывая ее. Лед отчаянно закачался, с треском ломаясь. Когда вода успокоилась, от нее осталась маленький кусочек метра два на три с лункой посередине.

Отставник сорвал шапку с вытертым следом от кокарды и стал яростно топтать ее ногами. Он ругался, и руками показывал таявшему вдали кораблю неприличные жесты.

Жесты заметили. Пароход остановился и стал тихо сдавать назад.

Отставник сразу притих, поднял, отряхнул и надел шапку.

Лишь самый тупой рыбак, продолжал купать в лунке мормышку.

Пароход встал напротив льдины. Большой белый репродуктор прокашлялся и спросил:

-- Товарищи полярники, а на баяне кто из вас играть может?

-- Я! Я!, -- отчаянно заорал отставник. -- Я в армии начальником клуба был и на баяне и на “Украине” могу.

-- На какой еще Украине? -- засомневались на палубе.

-- Кинопроектор такой, если вам кино надо. Баян. Гимн, песни строевые. Мурку. Сплясать могу.

-- Смотри! А то мы тут двоих с бакена сняли. Тоже голосили, что все могут. А сами только в стриптиз и сгодились. И учти. Мы в круиз. Багамы-Канары-Соловки. На три месяца. -- туманно пугали с высоты мостика.

-- Готов! -- не сдавался отставник, -- хоть на Соловки. Только снимите.

Ему бросили сходню. Дед на секунду задержался, оглянулся на последнего рыбака. Потом он широким жестом сбросил полушубок, смахнул слезу и, больше не оборачиваясь, ловко, как обезьяна, вскарабкался на борт.

Пароход тут же отчалил. С палубы донеслись сначала неуверенные, затем все более крепнущие звуки баяна.

А самый тупой рыбак лишь покрутил головой, оглядел кучу рыбы у ног, удаляющийся пароход.

-- Моторки, мотоциклы, пароходы. Суета. Всю рыбу распугали.

Он еще посидел, причитая, складывая улов в мешок. Потом раскрыл ящик, достав черную резиновую скатку. Рыбак встал на колени, припал к вентилю. Лицо его раскраснелось, скатка стала раскрываться, поднимая круглые черные борта, и превратилась в резиновую лодку. Настолько маленькую, что мешок с рыбой не влез, и его пришлось привязать сзади.

Рыбак напялил тулуп, влез в лодку, прикинул, где берег и, что-то бормоча, медленно погреб, перебирая маленьким складным веслом.

-- А все же хорошо порыбачили, -- донеслось уже издали.