После ужина, когда Петя, оставшись один в плоскости комнаты и оккупировав стол, принялся играть с коллекционными монетами своего дедушки, - (тот вроде бы даже специально оставил копилку прямо на столе), - и раскладывать их возле тарелок – как будто хотел с кем-то расплатиться – Великовский позвал племянника в свою комнату.

 -Теперь можно и поговорить, - объяснил министр, - существует одно неотложное дело, которое не дает мне покоя. Прости за откровенность, но, собственно,  для его решения я тебя и пригласил.

 Когда Гордеев услышал эти слова, его странное продолговатое лицо с носом-треугольником и черным квадратным глазом без белка блеснуло едва заметной улыбкой – уголок розовых полугуб чуть-чуть прогнулся вверх, обозначив на щеке впадинки, напоминавшие точку и несколько открывающихся скобок за ней; он последовал за дядей.

 Оказавшись в плоскости комнаты, двое людей расположились друг против друга в необычных кожаных креслах с несколькими спинками, которые по форме напоминали растопыренные ладони. В глазу Павла заблестело отражение серебристо-седых волос Великовского, которые защекотали подушечку среднего пальца кресла, как только их хозяин положил на него свой профиль.

 -Павел, ты наверняка запомнил эпизод, когда мы еще стояли на перроне: я только встретил тебя, ты вышел из вагона и перекладывал чемодан из руки в руку, будто не мог принять решение, какой из них со мною поздороваться – в этот самый момент мимо проходил человек в черном костюме, и как только его фигура заслонила собой мою, он тут же вежливо поприветствовал меня и поздравил, правда не сказал с чем, и ты в результате наверняка ничего не понял.

 -Да, помню.

 -Дело в том, что этот человек служит вместе со мной в министерстве и знает одну новость – недавно я заслужил повышение; умер один министр, не в том отделе, где я работал, но в другом, и меня поставили на его место.

 -Ну что же, и я поздравляю вас, - Гордеев опять улыбнулся и пожал плечом; было видно, что Павла не особенно интересуют карьерные заслуги его достопочтенного дяди, - он только что сытно и вкусно поел, и теперь, когда его немного клонило в сон, ему, скорее, было бы приятно слушать тихие булькающие звуки пищи, которая, находясь еще где-то в районе грудной клетки, старалась проникнуть в живот.

 -Спасибо, спасибо… но я продолжу. Я человек, не любящий перемен, особенно, если это касается жизни моих подчиненных, и после своего назначения я попытаюсь сделать все, чтобы они не почувствовали никакого изменения – разумеется, будет очень хорошо, если мне удастся реализовать свою идею хотя бы наполовину, нет же на свете двух совершенно одинаковых людей, и я не смогу сохранить для подчиненных ту же самую обстановку, ту же ауру, которая была при Ликачеве, - так звали прежнего министра, - но, повторяю, я всеми силами буду стараться сохранить стабильность, ведь это залог продуктивной работы. И первое, что, по моему разумению, я должен сделать – это оставить кабинет Ликачева в том же виде, в каком был он при старом хозяине. Однако все же существует одна загвоздка, и обойти ее мне в любом случае никак не удастся – здесь речь уже идет об искусстве, да-да, об искусстве, ты не ослышался, а оно всегда обладало очень тонким темпераментом; дело в том, что на середине плоскости кабинета висит одна картина, весьма неплохая, между прочим, и изображает она самого Ликачева, это его портрет, но оставить его, (во всяком случае на долгое время), никак нельзя - теперь пост занимаю я. Вот мне и пришло в голову – можно написать другой портрет, мой собственный, и повесить его вместо старого. Естественно, я решил обратиться к тебе, ты профессиональный художник, - не нанимать же кого-то со стороны.

 За то время, пока дядя говорил, Гордеев успел несколько раз зевнуть, и его открытый полурот, образовывая прямой угол, напоминал птичий клюв, но как только молодой человек понял, что Великовский затронул тему творчества, хотя бы и даже чисто с практической точки зрения, - в искусстве Николай Петрович никогда не разбирался, и его слова о «тонком темпераменте» и «весьма неплохой картине» являлись оценкой дилетанта, - профиль Гордеева сразу же принял вид если и не очень сосредоточенный, то, во всяком случае, заинтересованный; в то же время он никак не ожидал такого поворота.

 -Ах, вот оно что! Вы звали меня для работы и даже не предупредили. Но… это неважно, в конце концов, - все принадлежности я всегда беру с собой, в любую поездку… Есть кое-что более существенное. Вы же знаете, что я пишу очень необычные полотна. Разве это то, что вам нужно?

 -Я предоставляю тебе полную свободу действий.

 Минуты две художник пребывал в раздумье, затем положил себя на спинку кресла, как будто старался хоть немного походить на зеркальное отражение своего дяди. Его волосы защекотали подушечку среднего пальца.

 -Мы не виделись несколько лет, да и вообще мы никогда много не общались, - произнес Гордеев, - если я буду рисовать ваш портрет, я должен знать о вас все. Я должен стать вами фактически. Эти вещи имеют для меня огромное значение - иначе работать я не могу.

 -Задавай любые вопросы – я отвечу.

 -Нет-нет, я составлю собственное впечатление, а потом перенесу его на холст. Портрет должен говорить о человеке все, иначе он превращается в фотографию, - Гордеев помолчал немного и прибавил, - я должен собраться с мыслями.

 -Я не хотел бы торопить тебя, но все же время поджимает.

 -Не волнуйтесь, если я постараюсь, то могу управиться быстро, а холст, пожалуй, куплю завтра же.

 Гордеев чувствовал, что ему делается немного не по себе, но никак не мог объяснить это свое состояние – то ли он слишком быстро согласился на неожиданное предложение, то ли сейчас его дяде по какой-то причине стало не по себе, и это неприятное ощущение передалось и ему, ибо он и впрямь сделался отражением Николая Петровича – если эта альтернатива была верной, она могла послужить хорошим заделом для портрета.

 Разговор был окончен; Великовский попросил Берестова показать Гордееву его комнату.

 Два мужских профиля минули несколько линий дверей и, наконец, зашли за последнюю.

 Гордеев прошел сначала по полу, потом по стене в верхнюю половину прямоугольника комнаты, к самому кругу лампочки, которая висела на потолке безо всякого абажура.

 -Ну как? Вам здесь нравится?

 -Пожалуй, для художника это подойдет.

 Берестов растянул в улыбке полурот.

 -Кстати, вы согласились на дядино предложение?

 -Да, - кивнул Гордеев и опять сошел на пол.

 -Я так и думал.

 Вдруг профиль Берестова изменился, он приблизился к художнику и очень тихо сказал:

 -Послушайте, это очень хорошо, что вы приехали.

 -В самом деле? – осведомился художник несколько удивленный.

 -Тише. Говорите тише. Вы должны помочь нам.

 -Кому?

 -Всем нам. Жителям этого города. Мой тесть не такой хороший человек, как вам кажется.

 -Мне кажется? Я вообще его не знаю.

 -Весь город стонет и ненавидит Великовского. Пожалуйста, избавьте нас от него.

 -Как вы сказали?

 -Я прошу вас, - повторил Берестов настойчиво.

 -Но… - Гордеев сощурил глаз, - неужели вы думаете, что я…

 -Да, вы правильно меня поняли. Убейте его. Вы не местный и вам это сделать будет гораздо проще и безопаснее.

 «Подумать только! Да не кажется ли мне все это?» – подумал Гордеев. Перед тем, как они вошли в плоскость этой комнаты ему уже очень хотелось спать, но теперь он был бодр, как если бы выпил три чашки свежемолотого кофе.

 -Михаил, я прошу вас уйти. Я ничего этого не сделаю. Вы, похоже, не в своем уме. Если только ваш тесть узнает об этом…

 -Вы скоро поймете, о чем я говорил и обязательно нам поможете, - произнес Берестов, отходя к линии двери.

 -Если я даже пойму, все равно никогда не помогу вам. Сказать по правде, я совершенно не понимаю… я незнакомый вам человек.

 -Поэтому мы и просим вас.

 -Это немыслимо. Уходите сейчас же.

 -Вы все равно его убьете. Спокойной ночи.

 Профиль мужчины скрылся за линией двери. Выглядело это так, будто невидимая рука повесила в шкаф бежевый костюм, – именно в него был одет Берестов, – и закрыла его там.

 На следующее утро Гордеев уже совершенно не помнил произошедшего перед сном разговора с Михаилом, как будто кто-то вырезал это из круга его головы; сразу после завтрака он отправился в антикварную лавку, которую приметил еще когда ехал от вокзала к дому своего дяди; когда художник прибыл на место и стал расплачиваться с таксистом, тот неожиданно протянул ему на сдачу незнакомую монету.

 -Что это вы мне дали? Какая-то странная монета, – с удивлением осведомился Гордеев, согнув руку так, что ладонь находилась у самого плеча, и глядя на одну из стоявших на ней монет; он снова нашел на машину и закрыл собою ту часть плоскости, которая до этого принадлежала ветровому стеклу.

-Сойдите с двери – я выйду посмотрю, - сказал таксист.

Гордеев повиновался, и когда профиль таксиста, глаз которого закрывала застекленная железная оправа очка, показался в плоскости улицы, художник вытянул руку так, чтобы ладонь оказалась на уровне этого самого глаза.

 -Видите?

 -Ох, боже мой! Отдайте мне ее – это очень ценная вещь!

 Гордеев рассмеялся.

 -Конечно. Только больше так не ошибайтесь.

 Таксист схватил монету и, засунув ее в карман, все причитал:

 -Ох, боже мой! Как хорошо, что вы мне ее вернули – это большая память.

 -Память?

 -Да. Я никогда не занимался нумизматикой, нет, но вот эта монета очень много для меня значит – она дорога мне как память о друге. Раньше я работал суфлером в театре и знал там одного актера-кукольника; он как-то привез мне этот подарок из Швейцарии. Но монета вовсе не швейцарская, он выгравировал ее там на заказ. Прелестно, не правда ли?.. Ха, а знаете, что изображено сзади? Посмотрите, вы не поверите… Видите?

 -Ну и что? Это ладонь.

 -Нет-нет, вы не разглядели. Это кресло в форме растопыренной ладони, с несколькими спинками, у него было такое. Он коллекционировал разную необычную мебель. Сами понимаете, у человека водились деньги – столько обычно бывает у министерских чиновников, а не у актеров, и я в свое время так и не смог дознаться, как он сумел стать исключением из правил. Я всегда шутил, что это кресло – его любимая коллекционная вещь – помогает ему глотать деньги.

 -Как вы сказали? Глотать? – переспросил Гордеев с недоумением.

 -Хватать. Я сказал хватать… но что это я все болтаю и болтаю. Мне пора! – таксист гоготнул, залез за дверцу машины и уехал.

«Он говорил о кукольнике так, как будто того уже нет в живых, - пришло на ум Гордееву, - а может быть тот навсегда уехал в Швейцарию или… превратился в одно из своих кресел… хм…»

 Зайдя за линию входной двери и оказавшись в плоскости помещения, Гордеев вынужден был сразу же чихнуть – так нестерпимо блестел серебряный поднос, который чистил пожилой антиквар, стоявший за квадратом стойки; разумеется, художник не мог увидеть этого подноса, но его сияние раздавалось по всему прямоугольнику комнаты, и, конечно, один или два лучика из тысячи юркими светлячками смогли-таки проникнуть в ноздрю.

 -Извините, молодой человек, - антиквар растянул в улыбке полурот, - впрочем, мне впервые приходится извиняться за хорошо выполненную работу… Здравствуйте, меня зовут Борис Алексеевич Асторин. Я вам это сообщаю, так как всегда был убежден - если покупатель приходит в не совсем обычный магазин, вроде моего, он обязательно должен знать имя продавца, потому как тот призван стать ему другом и посредником в эстетическом наслаждении.

 Всю стену антикварной лавки занимал огромный деревянный шкаф, который в этом радужном свете, походившем на кровеносную систему человека в каком-нибудь биологическом учебнике, зиял десятками ячеек, в плоскости которых виднелись шкатулки, тарелочки, часы, дагерротипы и все эти вещи непременно с гравировками или рисунками. Гордеев, заслонив, рассмотрел некоторые из них; более всего запомнился ему рисунок на коричневом глиняном блюде, видимо выполненный изначально синей краской, но потерявший этот оттенок от времени, да и от коричневого цвета самого блюда, и в результате оставшийся просто черным: мужчина, вытянувшись в струнку, вешал на стену прямоугольную рамку. «Видимо, это картина», - усмехнулся Гордеев про себя, потом тоже в ответ поздоровался и прибавил:

 -Сказать по правде, я пришел сюда не совсем как покупатель. Я хотел бы поговорить с вами и расспросить кое о чем.

 Гордеев назвал себя и сказал, что его дядя Николай Петрович Великовский заказал портрет, но он никак не может приступить к работе, пока не узнает о дяде массу всяких подробностей.

-Если я рисую портрет, он должен отразить не только внешность человека. И я не имею в виду что-то конкретное, - объяснил художник, - может быть, меня заинтересуют детали, на первый взгляд, совершенно незначительные. Я узнал вчера, что Великовский коллекционирует монеты и что покупает он их у вас.

 -Да, так и есть, - подтвердил антиквар и улыбнулся.

 -Отлично, значит я на верном пути. Вы хорошо знаете моего дядю?

 -Достаточно. Но все же только до определенной степени. Вам бы сначала следовало поговорить с его ближайшими родственниками.

 -Возможно, я это и сделаю, но потом. Я полагаю так: поскольку портрет будет висеть в министерстве, то и отражать он должен общественные заслуги Великовского. Стало быть, в первую очередь, мне следует опросить людей, имеющих с моим дядей именно деловые связи.

 -Ну что же, я, например, кое-что знаю о его образовательной программе.

 -Как вы сказали? Образовательной программе?

 -Да. И, кроме того, вы не поверите, существует тесная связь между нею и тем, как я последнее время достаю ему эти монеты. (Скажу вам честно, в какой-то момент дорогостоящие монеты стало заказывать настолько невыгодно, что я ей-богу хотел отказаться от этого, но потом кое-что изменилось). Итак, вы своего дядю знаете плохо, что не позволяет вам начать работать над его портретом – я прекрасно понимаю вашу проблему и смотрю на нее не как на причуду, но как на некую профессиональную установку, поэтому, разумеется, сделаю все возможное, чтобы помочь вам. Я расскажу вам все, что знаю о Великовском, а также кое-что и о своем ремесле… Ваш дядя был заместителем министра по образованию и управлял многими рычагами, а теперь ему достанется власти еще и побольше, но до сего момента он много внимания уделял своему детищу - образовательной программе – очень много; его покойный сын, поначалу совершенно неприметный молодой человек, некоторое время нигде не учившийся и работавший – вы не поверите – обыкновенным таксистом, а потом вдруг все же поддавшийся уговорам отца и решивший пойти по его стопам, отправился в Швейцарию для получения высшего образования, но погиб там в нелепой аварии – его сбила машина. С тех пор Великовский именно в память о сыне затеял новую образовательную программу – все так считают, но никто при нем это никогда не произносит, чтобы не бередить раны. У меня сохранился один номер нашей местной газеты «Тру-Фолс», разрешите я зачитаю вам отрывок из статьи, - антиквар порылся в ящике стола, достал газету и принялся читать, водя верхней частью тела слева направо, - « …Н. П. Великовский распространяет среди городской молодежи весьма ценные идеи, которые помогли бы им в будущем заиметь широкие карьерные перспективы и состояться; идеи эти исходят, прежде всего, из того, что любой молодой человек, может быть даже и не окончивший пока университета, должен научиться замечать в жизни различные обстоятельства, которые способствовали бы достижению будущего материального достатка, а быть может даже и являлись прямой возможностью заработать. Эта теория довольно сложна, но она, так сказать, воспитывает в человеке определенный нюх. В традициях нашей городской администрации перед принятием любого новшества проводить различные опросы, и Великовский  просто вынужден был подчиниться этому правилу, но в последствии он только от того выиграл и получил еще больше поддержки от жителей города, ведь результаты выявили очень вялые способности молодых людей в применении знаний, которые старается дать им образование, навыков, позволяющих, грубо говоря, умело находить деньги, - и такое положение вещей, разумеется, не может не волновать, ведь если сейчас они ни на что неспособны, изменится ли это после их становления на первую ступеньку карьерной лестницы? – конечно нет. В итоге Великовскому пришлось взвалить себе на плечо весьма и весьма непростое дело, можно сказать, реформировать всю систему образования», - антиквар отложил газету, - здесь не напечатано про то, в чем конкретно заключается эта система, и всех подробностей реформы я, откровенно говоря, не знаю, но все же косвенно могу судить о ней по рассказам своего собственного сына. Теперь, например, в школах и университетах даже обучают тому, как безнаказанно совершать какие-нибудь махинации, (не обязательно, между прочим, денежные), не говоря уже о простом обращении незначительного жизненного эпизода в свою материальную пользу. Если вы спросите меня о мелком воровстве, то оно, естественно, отвергается, как бесперспективное.

 -Я понял, о чем вы говорите, - произнес Гордеев, - кажется, вы упоминали о какой-то тесной связи всего этого с вашим ремеслом.

 -Совершенно верно…

 «Казалось бы, какая может быть здесь связь с работой антиквара, однако, поверьте, она еще как присутствует. Ваш дядя возможно и сам мог  бы о ней догадаться, но он так загружен своей работой, что на отвлеченные размышления у него просто нет времени, я же нисколько не старался выискивать какую-то связь – она пришла мне в голову сама собою – (видно по той причине, что накануне я съел много шоколадных трюфелей) – и произошло это, когда я поздно вечером возвращался домой. Я вдруг почувствовал в голове сухой щелчок и остановился. От неожиданно пришедшего соображения я в сердцах хлопнул себя по лбу: ведь можно совершенно не тратить деньги на покупку этих старинных монет, которые Великовский требует в огромных количествах, а попросту выискивать их в разных местах нашего города – подобно тому, как молодежь выискивает способы извлечения выгоды, - и тут же мои ноги развернулись сами собой, (в этот момент я уже подходил к линии двери своего подъезда), и прошествовали в обратном направлении, - при этом люди, сидевшие возле дома на линии скамейки, принялись качать головами, ибо все они разом подумали, что я сошел с ума, – так неожиданно и странно выглядело мое поведение, но сейчас мне было абсолютно все равно, что подумают обо мне окружающие – вот до чего я дошел, впрочем, как показали последующие события, я не зря на некоторое время проиграл в их глазах, ведь в тот вечер мне удалось многое разузнать и даже проверить свой новый метод, свой нюх на практике. Направлялся я в местную библиотеку – я обычно хожу в нее за книгами по археологии, но к тому моменту не бывал там уже добрых две недели; последние несколько раз я стал чувствовать в читальном зале старика, который выписывал книги стопками и просматривал их, сидя за столом перед зеленой лампой, - я даже нашел на него один раз, чтобы получше разглядеть, и теперь мне казалось, что в тот самый момент я увидел на прямоугольнике книги золотую надпись, которая что-то говорила о нумизматике, - да, да я мог поклясться, так оно и было, и эта надпись плавала теперь в акварельных красках моего сознания массивным надгробием, царапавшим круг черепа. Как только я оказался в плоскости библиотеки, понял что мне повезло: старик опять сидел в зале, я это чувствовал, и, закрыв собою его фигуру и чуть пригнувшись до линии стола, я увидел, что рядом со стопкой книг стоят желтые и белые кругляшки старинных монет. Поразительное совпадение! Я чуть отошел назад и закрыл собою профиль старика, и моя рука потянулась к ним, но он, хитрый лис, почувствовал ее приближение, схватил монеты, запихнул их себе в полурот и проглотил, и все это настолько быстро! Ей-богу, доселе я думал, что так можно глотать только шоколад.

 -Зачем вы это сделали? – спросил я в испуге.

 -Я знал, что вы не отступитесь – вы уже давно наблюдаете за мной, - отвечал он, мерзко сощурив свой глаз с зеленым ободком, будто бы мхом обросший, - я вижу вас каждый раз, когда прихожу сюда.

 -Поверьте, я не…

 -А мне все равно, - оборвал он меня, - вы пытались, разве не так? У вас на лице написано: вы сделаете все, чтобы только заполучить эти монеты, так что лучше сразу съесть их.

 -Но как же вы сами теперь сможете изучать их? – осведомился я.

 Он гневно пожал плечом.

 -Все равно я уже рассмотрел на них все, что только можно было.

 -В таком случае продайте мне те, что еще остались у вас, - попросил я, держа в уме, что предложу ему сумму раза в четыре меньшую той, которую обычно плачу за подобные коллекционные монеты.

 -Не пойдет! – коротко сказал он, снова сощурил глаз и с треском захлопнул книгу, как будто этим жестом хотел дать понять, что разговор окончен».

 Антиквар внезапно остановился; по его виду можно было определить, что он снова переживал все необычайные события этой истории, и его глаз от волнения подпрыгивал и дергался, как будто стараясь выпасть из глазницы.

 -И что вы сделали потом? – поинтересовался Гордеев.

 -Ничего, просто ушел.

 -Просто ушли?

 -Да. Но эти странные события послужили первым камешком в фундаменте моей системы, которая теперь уже тщательно продумана и разработана… системы поиска старинных коллекционных монет. Что касается этого старика, я до сих пор наблюдаю за ним и даже придумал, как мне заполучить его монеты, включая, между прочим, и те, которые он проглотил. Ведь он может скоро умереть, не так ли? Что если подкупить бюро похоронных услуг? У меня есть там друзья, они кремируют его тело, а я достану монеты из урны с прахом. 

 -Ловко придумано, - рассмеялся Гордеев, - но вы уверены, что его родственники закроют на это глаза?

 -Я узнавал – у него никого нет.

 -В таком случае вам только остается надеяться, что монеты не расплавятся в топке.

 В этот самый момент откуда-то из другой комнаты послышалось быстрое шарканье ног и резкий хлопок, будто бы кто-то закрыл книгу, и Гордееву сразу же пришло в голову, не старик ли это из библиотеки повторно объявляет о своем отказе продать монеты.

 -Мы разве не одни? – спросил он у Асторина.

 -Это мой сын, - быстро пояснил тот с улыбкой, - наверно он только что закончил готовиться к занятиям и сейчас появится… Сергей очень умный малый, уже учится в институте на отделении математики. 

 В следующий момент из-за светло-коричневой линии, видневшейся за антикваром, - то была небольшого размера дверь – появился рыжеволосый юноша лет двадцати. В руке он держал увесистый учебник. Почувствовав присутствие Гордеева, юноша поздоровался.

 Асторин встал за сыном, потрепал его по голове и спросил:

 -Ты решил задачу, которая у тебя не получалась?

 -Про свинью, искавшую трюфели в земле? Решил.

 -Умница. Сошлось с ответом, наконец?

 -Да.

 -Ты еще не опаздываешь в институт?

 -Если пойду сейчас, приду за тридцать минут до начала.

 -Так вперед, лучше прийти раньше. Иди, надень ботинки, - Асторин обратился к Гордееву, - я рассказал вам все это для того, чтобы вы поняли, насколько проницательный человек ваш дядя, ведь ему в голову приходят идеи, которые помогают даже тем, к кому, они, казалось бы, не имеют никакого отношения. А если вы хотите узнать подробнее о его образовательной программе, вам следует найти какого-нибудь школьного учителя или преподавателя вуза и расспросить его об этом. Или же попросту поговорите с самим Великовским.

 -Вот последний вариант меня не устроит, - заметил художник, - ведь мне-то нужна информация именно от других людей, которые знают его.

 -Ну что ж, удачи.

 -Да, вам тоже, - Гордеев подошел к профилю Асторина и пожал ему руку, затем направился к выходу. Когда он был уже у самой двери, вдруг повернулся и каким-то странным металофонным голосом спросил, -  уважаемый, а можно я приведу в негодность все ваши товары? – и тут же вышел на улицу, оставив антиквара в полном замешательстве.