И тут послышался внушительный ДИН-ДОН, и сразу после этого два более скорых, но менее звонких, которые звучали как будто в подтверждение первому, и я сразу понял, что некто, стоящий за дверью очень нервничает.

 -Мы ждем кого-то еще? – спросила старуха Агафонова.

 -Нет, понятия не имею, кто это, - Застольный пожал плечами.

 Когда он отворил дверь, на пороге стоял… Великовский!

 Да уж, его появление вызвало просто-напросто шокирующий эффект, что и говорить! А то настроение, в котором он пребывал, ясно говорило об одном: быть буре, шторму, урагану, - словом, как хотите, так и называйте. Я частенько слышал от Берестова и Фрилянда, что Великовский всегда слащав, хитер, как змея, мягко стелет да жестко спать, и прочее в таком же духе, а сейчас он, видно, совершенно себя не контролировал и, что называется, позволил вытащить на свет  всю свою затаившуюся гниль. 

 Только переступил порог квартиры, разом вылил на Застольного такое количество грязи, какое мне не приходилось терпеть и от сторожа в наших гаражах, когда я как-то раз, подвыпивший, приехал ставить машину аж в три часа ночи.

 -Я вчера три раза предупредил вас, чтобы вы ни в коем случае не забирали из офиса эти бумаги! Три раза, Застольный! Вы глухой, что ли? Хотите с работы вылететь?

 -Я-я…

 -Молчать! – взвизгнул Великовский, - а то завтра же рассчитаю. Меня ничего особо не удерживает, ясно вам? Если бы у вас хоть семья была, а то на зарплату только себе пузо наедаете и тупеете с каждым днем! – тут он посмотрел в нашу сторону – рано или поздно он все же должен был обратить внимание на целую группу людей, которая так усиленно буравила его четырнадцатью глазами, - о-о… да я вижу, вы тут еще и развлекаетесь… мой незадачливый зятек к вам пришел. Да уж, Петенька, я так чувствую, вы твердо вознамерились стать ему другом по несчастью! Что вы стоите, как истукан, черт бы вас побрал!

 Застольный вяло развернулся, точно юла, которая совершает последний оборот перед падением, и направился в свою комнату, но даже теперь Великовский продолжал кричать ему вслед, то и дело перемежая слова оскорблениями.    

 -Поживей, слышите! Я вам за эту халатность проходу теперь не дам, - он вдруг ткнул на нас пальцем, - всем вам!..

 Его щеки сделались пунцовыми – можно было даже подумать, что они краской намазаны, - рот искривился и по форме напоминал растекшееся гуашевое пятно – ну, вы, в общем, понимаете – вид у него был гадостный, попросту ядовитый; у меня даже образовалась горькая слюна, которую так и хотелось сплюнуть ему в рожу.

 Он все продолжал орать, даже тогда, когда Застольный уже принес ему увесистую картонную папку, и в это время вдруг запел его мобильный телефон; Великовский вытащил его из брюк и вдруг как брякнет об пол. 

 -Вот мне уже министр звонит! И как теперь, черт побери, мне разговаривать с ним? Как я ему отвечу, вы хоть подумали, а? – Великовский воздел руки к потолку, будто взывал к Господу Богу, - разгильдяи! Вы тут будете развлекаться, а я должен за вас работать…

 И тут одновременно – (да-да, именно одновременно, обратите на это внимание!) – произошло вот что: мы с Фриляндом отделились от общей группы, бок о бок прошли по коридору в прихожую и, миновав Застольного и приперев орущего чиновника к стенке, разом нанесли ему два сокрушительных удара в оба глаза. Теряя сознание, он сполз по стене примерно так же, как делает это героиня мыльной оперы от несчастливой любви.

 Следующие две минуты мы все стояли в гробовой тишине, как будто в ожидании, пока он очнется; но вы, конечно, понимаете, каждый из нас думал в этот момент о… возмездии?

 Великовский, тем временем, встал на ноги; оба глаза его распухли, а тонкая сеть кровоподтеков вокруг век напоминала теперь несколько сложенных друг с другом трапеций – ну, точно рисунок на игральных покерных фишках! 

 Он больше уже не верещал, а только прошипел:

 -Вам всем конец… - и подобрав с пола свою идиотскую папку и телефон, вышел за дверь, которую молча успел отворить для него Застольный. 

_________________

 Наконец, Берестов повернулся от окна и обратился к Агафоновой:

 -Расскажите о том, как умер ваш муж. Вы прошлый раз обещали рассказать.

 Старая женщина удивленно посмотрела на него.

 -Я… не знаю…

 -В чем дело, вы к этому не готовы?

 -Нет, просто… я не ожидала такого поворота разговора.

 -Я всего лишь хочу сменить тему – вот и все. Меня обманули, и я более не желаю это обсуждать.

 -Вы выбрали не лучший вариант – это печальная история.

 -Все равно. Если хотите собраться с мыслями, давайте выпьем чаю. Кроме того, я не настаиваю: можем отложить это на следующий раз или на неопределенный срок…

 -Нет-нет, вы правы, я расскажу и сделаю это прямо сейчас.

 -Уверены?

 -Да…

 «Мы с Иваном Тимофеевичем последние годы жили одни, к нам даже перестали заходить его бывшие сослуживцы и фронтовые друзья – многие умерли, иные, которые были моложе нас, разъехались – в нашем городе проводить старость губительно, потому как помрешь не от нее, а с голода, пенсии и так были мизерные, а когда началась образовательная реформа, совсем стало невмоготу – Великовскому нужны были дополнительные средства, и он содрал с нас последнее, урезав льготы. В то время у Ивана Тимофеевича начались проблемы с сердцем, а хороших лекарств купить было не на что – пришлось в результате положить его в бесплатную больницу, а там, как известно, если стариков и берутся лечить, то в конце концов и залечивают; у меня была знакомая, медсестра, которая мне как-то рассказала обо всех этих ужасах, и когда Иван Тимофеевич все же попал в эту ловушку, единственное, на что я надеялась, найти эту женщину снова – я не видела ее уже лет пять – и умолить, чтобы она как-нибудь повлияла на врачей, и те спасли бы его. Прихожу я к тому самому терапевту, у которого она раньше работала, а перед кабинетом громадная очередь. Думаю, если долго ждать, то опоздаю на последнее посещение моего старика перед операцией, и решила попросить, чтобы пропустили, но тут врач сам выходит из кабинета, и я вижу, что это не тот, который был раньше, новый; в руке у него амбулаторная карта, он обмахивается ею, как веером, иногда задевая очки на носу. Я подошла к нему, думала, что он остановится, но он даже не посмотрел в мою сторону. Я все же спросила у него, достаточно громко, работает ли здесь медсестра по фамилии Никитина.

 -Нет, не знаю такой. Но она могла перейти к другому врачу, - роняет он, даже не оборачиваясь в мою сторону, - у меня небольшой перерыв, я потом посмотрю по журналу. 

 -Вы можете сделать это сейчас? Важное дело, мне срочно нужно поговорить с ней.

 -Это не мои проблемы. Я сказал, у меня перерыв, - отвечает он.

 Ну, я все же решила заглянуть в его кабинет. Там сидела незнакомая медсестра, и прием пациентов продолжался. Я спросила ее про журнал, о котором говорил врач, но она понятия не имела, о чем идет речь.

 -Ничем не могу помочь, обратитесь в регистратуру.

 Так я и поступила, и когда подошла к окошку, по форме напоминавшему колпак, толстая женщина, похожая на жабу, сообщила мне, что медсестра Никитина уволилась еще два года назад. Вот и все. Я поняла, что мои надежды рухнули.

 -Он не перенес эту операцию? – тихо спросил Берестов.

 -Нет, - на глазах старухи выступили две сверкающие капли.

 -Почему вы до сегодняшнего дня не рассказывали нам этой истории? – задал вопрос Пименов, - собирались с мыслями?

 Старуха пожала плечами.

 -Наверное… когда я спросила хирурга, в чем причина смерти моего мужа, он не сообщил мне ничего вразумительного.

 -В смысле? Что конкретно он сказал? – поинтересовался Асторин.

 -Что мой муж «старый человек и просто не перенес операцию на сердце». И знаете, что я сделала тогда? Со всего маху дала ему пощечину, звонкую и сильную… Я в тот момент просто не помнила себя…»

 Последовала минутная пауза.

 -Теперь я расскажу вам о своем внуке Николашке; мы с моим стариком заботились о нем около шести лет, с тех самых пор, как он остался круглым сиротой…

 И тут ее перебил громкий звонок в дверь.