Не сказать, что Юрий Борисович любил картины сильнее, чем людей, но вот помощи картинам оказывал куда больше, чем людям. «Люди-то сами себе как-нибудь пособят, а кто ж картинам помогать станет? – объяснял он бухгалтеру перед тем, как тот в день зарплаты отъезжал в банк за деньгами. -  Картины ж беззащитные, без права голоса; если о них никто не вспомнит, то они пропадут, исчезнут. Да и что люди – пожили и умерли, новые родились, назвали их так же. Даже, вон, с фамилиями одинаковыми сколько ходят». И любовь Юрия Борисовича была б безусловно похвальной, но нюанс заключался в том, что Юрий Борисович являлся директором машиностроительного предприятия, а не музея или картинной галереи.

Хотя насчёт музея и галереи я, пожалуй, погорячился, поскольку со временем у Юрия Борисовича накопилось немало картин и девать их сделалось некуда. Так ещё и художники, будто нарочно, повадились появляться в городе, зная о любви Юрия Борисовича к изобразительному искусству, и молодые люди предпочитали не идти в цех на завод, где Юрий Борисович зарплатами сильно не баловал, а брать в руки краски, кисть, вставать к мольберту и пытаться сотворить нечто, ценимое директором-меценатом куда значительнее, чем собственные краны или бурильные машины. На волне популярности художественного ремесла и нахлынувшего потока оригинальных картинных идей пришлось Юрию Борисовичу выбросить все экспонаты из заводского музея трудовой славы и переоборудовать сие помещение под выставочный зал для своей коллекции. Помещения, конечно, не хватало, поскольку за вековое существование завод не завоевал столько трофеев, сколько директор накупил картин, посему пришлось потеснить соседние отделы (и на голове друг у друга поработают – человек, не в пример картинам, к разным условиям привычен), а выставочную комнату расширить. Также жертвой искусства пала половина столовой – посвятившись складу не выставленных произведений: «Всё ж не ресторан здесь!» - заметил Юрий Борисович, смекнув заодно, что случайно произвёл для производства полезное дело, чтоб народ на обедах не забывался и рабочего настроя не терял.

Когда же по всей стране происходила инфляция и вслед ей поднимались зарплаты, на заводе Юрия Борисовича их, наоборот, приходилось понижать, потому как краски с кистями тоже дорожали и цены на картины росли, а иных источников финансирования искусства, кроме как карманы собственных рабочих, директор-меценат не имел.

Нет, плохого об этом человеке не подумайте, потому как он пытался искать компромисс между согражданами и искусством и благое делать старался не только для картин. Накануне праздников Юрий Борисович размышлял, чем бы порадовать подчинённых, но чтоб не в ущерб картинам. «Премию им дать…. Хорошо бы. Только денег взять у кого?» И в итоге придумал. На 23 февраля вся мужская часть завода получила лишние 100 рублей – не шик, конечно, но вроде приятно. На 8 марта то же самое проделалось с дамами, но тех уже подношение обрадовало весьма условно, поскольку им стало известно, что премиальные деньги были вычтены из будущей зарплаты. Только Юрий Борисович всё равно считал, что ловко придумал – и людей воодушевил, и картины не обидел.

А ещё с целью снизить заболеваемость, Юрий Борисович назначал официальную зарплату вдвое ниже реально выдаваемой, и если человек болел, то больничный ему оплачивался по официальному счёту. В налоговых службах, конечно, удивились, что зарплаты на предприятии Юрия Борисовича не дотягивают до минимально дозволенного уровня, но Юрий Борисович утверждал, что народ работать устраивался на полставки, а кто-то даже на 0,25 и на 0,2, а остальное время они отрабатывают по собственной инициативе, в поддержку искусству. Налоговикам после таких объяснений становилось светло на душе, потому как из собственного профессионального опыта они привыкли считать, что граждане у нас кругом сплошь несознательные, и предприятие Юрия Борисовича всегда приводили в качестве положительного примера.

А вот в просторный выставочный зал Юрий Борисович пускать всё равно никого не разрешил – боялся, вдруг народ картины не оценит.