Глава седьмая. А теперь всё будет хорошо.

– Офигеть!

– Не матерись при ребёнке.

– Не, ты глянь! Офигеть!

Короткий диалог освобождённых узников заставил Зою оглянулась. Эбигейл Червякова − крупная блондинка стояла на пороге в подвал, загораживая своим мощным телом весь дверной проём. Правой рукой она тискала мобильник. Левой прижимала к животу крепенького мальчонку. Эбигейл Червякова – а это без сомнения была именно она – основательно потратилась на улучшение собственной внешности. Дело не ограничилось наращиванием ресниц и татуажем век и бровей. Губы Эбигейл косметических дел искусник подкачал силиконом, щеки слегка подтянул к ушам. Не забыл о крыльях носа и подбородке. Ушные раковины блондинки имели не вполне обычную, слегка заострённую форму, что тоже наводило на мысли о скальпеле пластического хирурга. Но что касается груди, то тут трудно было вынести компетентное суждение, потому что тело Эбигейл от шеи до пят скрывал весьма целомудренного фасона балахон, больше похожий на сутану францисканского монаха, чем на дамский пеньюар.

Рядом с Эбигейл толокся с ноги на ногу большой и нестарый ещё мужик. Зоя некоторое время и без всякого интереса рассматривала упитанное туловище, толстые руки и ноги, крупные черты лица, вздыбленные густые волосы, выпирающий из-под рубахи волосатый живот. Точно такая же кудрявая и густая ость покрывала шею и подбородок мужика Брутальность Игоряшки портило томное выражение лица, такое примерно выражение бывает у навсегда уснувшей рыбины. Зоя видела множество кадров, изображавших Игоряшку. Ксения любила снимать его в разных ракурсах, в том числе и в самой интимной обстановке. Большинство снимков при посредстве WhatsApp в конце концов оказывались в памяти Зоиного смартфона. Память электронного устройства Зоя время от времени очищала, но в человеческой памяти женщины по имени Зоя Шишкина образ возлюбленного Ксенией Игоряшки запечатлелся намертво, навек, неизгладимо. И вот теперь, сидя на траве в диком, населённом нечистью лесу она рассматривала одутловатого, обрюзгшего, не первой молодости человека, долгое время являвшегося предметом самых светлых мечтаний её сводной сестры. И не только мечтаний. Игоряшка являлся предметом постоянных финансовых вливаний, которые Зоя априори считала бесперспективными. В целом, внешность и повадка Игоряшки никак не соответствовали романтическому образу казака, сформированного у начитанной Зои произведениями Льва Толстого, Исаака Бабеля и Михаила Шолохова.

– Офигеть! Настоящее побоище! А это что такое? «Вольво»? Офигеть! Откуда у лесных придурков такая тачка? – бормотал мужик.

– На скрысенные у меня деньги купили… – проговорила Эбигейл.

Она всё ещё не отрывала глаз от дисплея смартфона.

– Мама, дай телефончик! – мальчик капризно скривил губы.

– Офигеть! – твердил своё мужик.

Пытаясь почесать пузо под рубахой, мужик задел женщину локтем.

– Да пошёл ты! – огрызнулась блондинка.

– Нет, ты мне объясни, почему мне не полагается зарплата? Ты же обещала платить сорок тысяч в месяц, а сама даёшь только пять. Шо мне делать с пятью тысячами? Объясни!

– … на пиво хватает ладно…

– Мама, дай телефончик!

– … нет, ты мне объясни…

– Мама, дай мне тоже пять тысяч. Почему Игоряшке даешь, а мне нет?

– … вот видишь, Юля, мелюзга называет меня «Игоряшкой», а я Игорь Анатольевич! Это ты меня унизила маленькой зарплатой и потому он так меня называет. Это неуважение ко мне.

– Игоряшка снова с нами, – выдохнула Зоя.

Она плюхнулась на опалённую траву, уселась скрестив ноги. Карабин держала наготове, поперёк колен. Мало ли что? Вдруг Ксенино сокровище опять пустится в бега? Пусть кругом густая чаща и от Предверия до Промежуточного не менее тридцати километров – с Игоряшкиной комплекцией пешком ходить умаешься. Впрочем, Игоряшка хоть и ленив, но из Суворовской-то бойко слился.

Зоя ещё чувствовала в себе отголоски злой ворожбы. Хотелось повалиться на спину, прямо на измятую траву и долго-долго смотреть в серое рассветное небо. И не думать ни о чём, и не беспокоиться.

Но вокруг избушки Соловья всё ещё происходила какая-то возня. Заросли бурьяна колыхались и вздрагивали. То и дело слышался странный звон и тихий посвист. Зоя думала высмотреть в зарослях прощелыгу-Миняя, но быстро отступилась от своей затеи – утренние сумерки и усталость сделали своё дело. Дурацкие препирательства бывших пленников так же мешали сосредоточиться. А о лешачьем внуке не стоило слишком-то волноваться. Ну, убежал поганец в лес. Ну, утащил с собой чёрную коробочку ключа. Почему-то Зоя была уверена, что Миняй непременно найдётся и ключ у него окажется в сохранности. Просто пока им с Ксенией ключ не нужен. Пока не понятно в какую сторону и как им отсюда выбираться. Да и Врагов куда-то запропал.

 Тем временем, освобождённые из застенка пленники продолжали браниться, не обращая на Зою никакого внимания. Игорь корил Эбигей недоплаченными деньгами. Она упрекала его в лени и тупости. Мальчишка непрестанно ныл, требуя внимания. Ничего нового. Обычная семейная жизнь не слишком-то разумных людей. Скука.

–… та шо же такое? Какое такси в лесу? – бормотал Игоряшка, потирая нежной ладонью не ладящего с трудом человека свой крупный, под стать животу, нос.

– Не «шо», а что! Я звоню Осюкову. Он приедет и отвезёт нас с сыночком домой.

– Я с Осюковым не поеду!

– Тогда катись пешком и до самой Самжи. А там на пазике…

Слово «ПАЗИК» почему-то показалось чрезвычайно забавным мальчишке, и он зашёлся хохотом, приговаривая:

– Пааазик… отстой… ха-ха-ха… пааазик… отстой... Мама, дай пять тысч!..

И так далее, и тому подобное…

Прислушиваясь к вялой их перебранке, Зоя не теряла из вида и заросли крапивы-лебеды с трёх сторон окружавшие избушку Соловья. Там среди плетей жирной крапивы, похоже, возобновлялось самое экзотическое из виданных ею цирковых представлений. Там меж полынными метёлками снова замелькал пёстрый платок Аглаи. Оттуда слышалось и свирепое цыканье Марфы, и посвист самого Совья, пока тихий, робкий, но уже вполне внятный. Зоя на всякий случай проверила карабин, передёрнула затвор. Мальчишка Эбигейл отреагировал незамедлительно. Найдя укрытие в узкой щели между стеной терема и мощным задом своей матери, он поглядывал на Зою настороженно.

А Эбигейл кому-то названивала. Какой-то Осюков грозился приехать через час, не раньше, а пока предлагал Эбигейл двигаться пешим порядком по лесной дороге от деревеньки Предверие в направлении села Промежуточного. При этом Осюков поминутно и безо всяких негативных для себя последствий именовал несравненную Эбигейл Юлей. Они спорили о каких-то деньгах. Упоминалась крупная для здешних мест сумма в полторы сотни рублей.

Зоя заметила, как при упоминании денег, пусть и отсутствующих, пусть и абстрактных, головы Соловья, Аглаи и Марфы на некоторое время высунулись из зарослей бурьяна. Высунулись и тут же спрятались. А на крыльце появилась сонная Ксения. Она недоуменно прислушиваясь к перебранке на поляне.

– Вот что я скажу! – вопила Эбигейл. – Никуда ты не поедешь, а будешь отрабатывать долг. Да!!! Если потребуется, Осюков закует тебя в кандалы! Ты должен мне полторы сотни, не забывай!!! Ишь ты, уезжать он собрался!!! Терский он казак!!! Прежде чем бежать в свою Суворовскую, узнаешь, как обирать матерей одиночек!!! А это что ещё? Ещё одна претендует?!!

Зоя хотела было возмутиться, но тут же передумала. Собственно, она именно претендовала. Она стояла посреди поляны перед теремом с карабином наизготовку. Её смущали не только крики Эбигейл и потерянный вид Ксении. Тревогу вызывала и усилившееся снование нечисти в зарослях. А тут ещё и Врагов явился откуда ни возьмись. Просто вышел из-за терема с обычным своим окурком на нижней губе и братьями Ивановичами ошую и одесную. Врагов выглядел вполне обыденно: половина лица скрыта капюшоном худи, за плечами рюкзак. Петр Иванович и Иван Иванович снова обрели обычный, человеческий облик и выглядели вполне по-будничному, цивильно.

– Мы направляемся в Промежуточное. В пять часов там от автостанции уходит автобус, – сказал Петр Иванович.

– Госпожа Эбигейл! Предлагаю вам за этого вепря отступного, – добавил Иван Иванович, указывая на Игоряшку унизанной перстнями десницей.

– Сколько отступного? – приняв самый деловой тон, спросила Эбигейл.

– Сколько у тебя, Врагов? – спросил Петр Иванович.

– Полторы сотни, – ответил Врагов, сплёвывая окурок на траву. – Всё что есть. Только на что мне этот…

Врагов тут же закурил новую папиросу из знакомой красной пачки. Зоя насторожилась. Не те ли это полторы сотни из-за которых спорили Эбигейл и Игорь?

С появлением Ивановичей и Врагова направление сооры несколько изменилось. Выходило так, что Врагов соглашался обменять похищенную у Эбигейл сумму на Игоряшку.

– Давай деньги? Где они? – Эбигейл уставила алчный взор на Врагова.

– Постойте! – крикнула Ксения. – Полторы сотни – это очень много.

– И то правда, – кивнул Врагов. – Эта треска хоть и жирная, но таких денег не стоит.

– Игоряшка, поедет со мной! Он не останется тут! Я сама заплачу! – кричала Ксения, симпатичная мордашка которой выражала самую отчаянную решимость.

– Он не может. Хозяйка хочет его перепродать, – губы Врагова сложились в обаятельнейшую улыбку сытого хищника.

– Он раб, – подтвердил с самым деловым видом Петр Иванович.

− Наш раб, − кивнул Иван Иванович.

– Как же так? У нас рабство давно отменили. Ещё в девятнадцатом веке, до октябрьской революции!

Сказав так, Ксения сбежала с крыльца и встала рядом с Зоей.

***

Игоряшка посматривал на Ксению то жалостно, то с вызовом, время от времени утирая шмыгающий нос нежной ладонью. Оставаясь равнодушным к постыдному торжищу, он беспомощно топтался на краю поляны и даже не пытался бежать. Разлучница торговалась ожесточённо, попеременно то нахваливая Игоряшку, то унижая самым бессовестным образом. Врагов скалился. Братья Ивановичи ерепенились. Лицо Зои выражало самую злую иронию. Время от времени она прикладывала карабин к плечу, делая вид, будто целится и тогда ватага торгующихся прыскала в разные стороны. Карабина боялись все, кроме Эбигейл, которая, без сомнения являлась самой обычной женщиной. А русскую женщину – это каждому известно – карабином не и спугаешь.

Однако, через короткое время торгующиеся опять сплачивались вокруг несчастного Игоряшки и саркастического Врагова. Пачка денежных купюр была для них столь же притягательна, как притягателен магнит для металлической стружки. За низеньким крыльцом, в зарослях дурман-травы, переговаривались похохатывая, хозяева избушки. Говорок Марфы звучал громче остальных. Злыдня уговаривала остальных выкупить Игоряшку для собственных злых надобностей. Сначала уморить, а потом съесть? Такая, кажется, у них технология?

Голова Ксении всё ещё кружилась. Соображалось с трудом. Она снова и снова пыталась подсчитать свою не шибко богатую наличность. В кошелёчке – две пятитфсячные купюры. За подкладкой рюкзака припрятано ещё две, да в кармане куртки примерно полторы тысячи мелкими деньгами. Она, конечно, готова отдать всё, но сучка-Эбигейл тогрует близкого человека за полторы сотни рублей, а у Ксении, если выгрести всё, чкть больше двадцати тысяч наберётся. А ведь ещё надо как-то до дома добраться – билеты, еда, другие непредвиденные дорожные расходы. Ксения колебалась, попеременно то хватаясь за голову, то рыская по карманам. Голоса торгующихся напоминали ей то волчий вой, то клёкот оголодавших падальщиков.

– Я не дам за него и окурка, – ухмыляясь, произнёс Врагов. – Какие там полторы сотни! Он ни на что не годен!

– Почему же? – возразил импозантный Иван Иванович. – Он достаточно жирный и жрать его будет довольно вкусно.

– Он большой и сильный, – поддержал брата хитроватый Пётр Иванович. – Его можно использовать на тяжёлых работах.

– Да-да! – взликовала отчаявшаяся было Эбигейл. – Можно и жрать, и использовать.

– Только у тебя почему-то всё это не получилось, – хмыкнул Врагов. – Скорее наоборот. Жрал и использовал тебя он. Эх, люди!

– Можно сожрать прям сейчас, – проговорил Иван Иванович. – Пока он нас не объел.

В ответ на его слова Зоя дала предупредительный залп. Компания расступилась. Сынишка Эбигейл повалился животом на траву, под ноги одиноко стоящему Игоряшке.

И тогда Ксения решилась. Набрав лёгкие побольше воздуха, она крикнула:

– Я отдам всё, что у меня есть! Двадцать тысяч!

– Раба любви! – фыркнула Эбигейл.

– Ты это всерьёз? Поверила в то, что они станут его жрать? – усмехнулся Врагов. – Они не люди, а значит и не людоеды. Просто прикалываются. Вороваты – есть такое, но в остальном довольно безобидны. Так что оставь свои двадцать тысяч себе.

Зоя опустила карабин. Она стояла к Ксении спиной, но поза её – плечи, ноги, линия позвоночника – всё, как казалось Ксении, выражало пренебрежение к ней.

Броситься, обнять, просить прощения за то, что такая дурёха. И Зоя простит, пожалеет. И примет Игоряшку, как родного. И отвезёт их на своей машине до самой Суворовской так, что дорогой и не понадобятся никакие двадцать тысяч. Но сначала надо договориться с этой недоброй женщиной. Как там её?

–Зоя, мне надо взять деньги из машины. Ключ у меня. Ты только не волнуйся.

– Я от себя добавлю ещё пять, − Зоя достала из заднего кармана джинсов смятую розовую бумажку.

Ксения вздохнула. Зоя относится к деньгам несколько пренебрежительно – мнёт купюры, бездумно рассовывает их по карманам, а потом забывает и стирает вместе с одеждой. Порой она щедра до расточительности, но иногда чудовищно скупа. При этом Зоя всегда при деньгах. Ксения, вздыхая, поглядывала на мятую тысячерублёвую купюру.

– Вот!

 Не выпуская из рук карабина, Зоя подошла к возлюбленному Ксении и сунула деньги ему за шиворот.

– Отдай! Ты мне должен! – заверещала Эбигейл.

Зоя передёрнула затвор, и разлучница умолкла. Игоряшка, расправив купюру изучал её на просвет.

– Не сомневайся, у неё всё настоящее: и дробь, и деньги, – ухмыльнулся Иван Иванович.

– На что нам такое добро? – Пётр Иванович пренебрежительно махнул рукой в сторону Игоряшки. – Пусть его делят между собой эти влюблённые женщины.

– Действительно, я-то в него не влюблён, – поддержал брата Иван Иванович.

– И я не влюблён, – проговорил Пётр Иванович.

– Человеческие женщины всегда в кого-нибудь влюблены. Этим-то они и привлекательны, – подъитожил Врагов. – Совсем иное дело…

– Итак, мы в торгах не участвуем! – провозгласил Иван Иванович.

Под руку с братом, он удалился по травянистой колее в сторону села Промежуточного.

Ксения кинулась к Зое, обняла.

– Пять косарей не деньги. У неё есть ещё. Пусть даст, – сказал Игоряшка.

– У твоего Игоряшки глаза такие же косые, как у Аглаи и Марфы, – заметила Зоя. – Может быть и он того… нечисть?

Заросли крапивы ответили ей истошным свистом и улюлюканьем.

– Ты поклёп на наших баб не возводи! – прокричал Соловей.

– Он украл сто пятьдесят тысяч! – взвизгнула Эбигейл. – Верните деньги и забирайте его. Мне такой…

Она не закончила фразы, потому что мобильник в её руке завибрировал, и она ответила на звонок.

– Я набираю тебя в десятый раз, – прорычал смартфон. – В Предверии связи вообще нет. Ты всё ещё там, Юлька?

– Это Осюков, – пояснила присутствующим Эбигейл. – А вот и он!

На лужайку перед избой Соловья действительно выкатилось чудо техники с логотипом концерна BMW на капоте. Металлические части корпуса автомобиля покрывали разнооттеночные пятна ржавчины. Очертания кузова, обвес, дизайн решётки радиатора и салона – всё свидетельствовало о почтенном возрасте транспортного средства.

Зоя фыркнула. Врагов оскалился. Игоряшка, пряча в карман брюк розовую купюру и не дожидаясь приглашения, полез в салон на заднее сидение. Рассвирипевшая пуще прежнего Эбигейл ухватила его сзади за брючный ремень.

– Куда! А ну-ка! Ты с нами не поедешь!

– Мама, он положил деньги в передний карман! – верещал мальчишка.

– Ворюга! – выла Эбигейл.

– Правильно! – вторили ей из зарослей крапивы. – Оставь его нам. Пусть долг отрабатывает. Воду носить, дрова колоть, дымоход прочищать, крапиву эту изничтожить, картоху посадить!..

Врагов, скинув с плеч рюкзак, принялся обшаривать его многочисленные карманы.

– Смотрите! Он ищет! Сейчас достанет! – шелестело в зарослях полыни-лебеды. – Деньги! Тысцы!!!

Врагов же, наконец, извлёк на свет большой белый перетянутый резинкой конверт.

– Вот! Оставь его! – он протянул конверт Эбигейл.

Мальчишка хотел было схватить конверт, но Врагов ловко отдёрнул руку.

– Ишь ты, пакость! Ещё один Миняй, только бесхвостый! – рыкнул он и мальчишка отступился, хныкая полез на заднее сидение BMW.

– Ты маво внука не порочь! Сам пакость та ещё! – послышалось из крапивы.

Отпустив ремень Игоряшки, Эбигейл вцепилась в конверт.

Она сдёрнула резинку. Разодранная впопыхах бумага упала ей под ноги. Ксения ахнула, увидев в руках разлучницы толстую пачку розовых банкнот каждая номиналом в пять тысяч рублей. Эбигейл листала купюры, рассматривая рисунок на каждой, словно надеялась обнаружить на них нечто новое, ранее не виданное. Мгновения бежали. Врагов уже закинул рюкзак за спину, но уходить почему-то не торопился. Игоряшка, высунувшись из машины, таращился на купюры, словно видел их впервые. Зоя покуривала, не сводя внимательного взгляда с затихших зарослей крапивы.

– Вот нашла! – воскликнула, наконец Эбигейл. – Меченая купюра. Ах, вот ещё одна! Это же моя пачка!

И она с размаху, наотмашь, хлестнула пачкой по Игоряшкиному расстроенному лицу.

– Он не виноват! Это Врагов! Демон! Он украл!!!

Кто это вопит так неприлично громко? Над кем это эхо лесное хохочет? Кого дразнит, вывалив наружу розовый язык, сынишка Эбигейл? Ксения разрыдалась.

– Ксения! – Зоя обняла её за плечи. – Пойдём! Нам пора уезжать. Где у тебя ключ?

Ксения устало опустилась на траву. Слёзы душили её. Хотелось взлететь или провалиться сквозь землю. Игоряшка – предатель и подлец, но как вернуться в Суворовскую без него? А может он и не предатель. Надо же всё до конца выяснить. Возможно, и не подлец он. Просто у него собственные, отличные от Ксениных, взгляды на жизнь. Вот и Зоя так же считает, дескать, у каждого свои недостатки. Имеет же и Игоряшка право на недостатки.

Так она сидела на траве, сбив в комок тоскующее тело. Так она уговаривала себя, силясь в кратчайшие сроки изгнать из души тоску и боль, изжить, выплакать, забыть.

А где-то рядом жизнь шла своим чередом – люди выясняли отношения. В общем хоре голосов теперь ясно выделялся фальцет вновь прибывшего Осюкова, который то и дело наскакивал на Игоряшку, пытаясь протаранить его своей костистой грудью. Осюков мало интересовал Ксению – мелюзга, шибздик, хоть и горластый не мог представлять реальной угрозы для высокого, увесистого, защищенного бронёй сала, Игоряшки. Если только…

– Цто не видел такого лезвия? Это нахи в ваших краях такие ножички делают. Это я у нахов купил. Сто долларов отдал – не дешёвка.

Ксения протёрла глаза и уставилась на Осюкова, проворно скакавшего вокруг монументально застывшего Игоряшки. В право руке Осюкова матово блистало обоюдоострое лезвие.

– Осюков, оставь его! Липосакция этому дебила с последующей отправкой в ещё более северные, чем наш регионы? Игоряшка того не стоит. Успокойся, Осюков.

– Юля, деньги действительно взял я.

Ксения встрепенулась, нашла глазами Врагова. Так и есть, это действительно произнёс он, потому что лезвие мгновенно исчезло из руки Осюкова, будто испарилось. Да и Эбигейл залебезила глазками. Только Игоряшка стоял, как истукан – этого ничем не проймёшь.

Ксения глянула на Зою и прочтя на лице подруги бешенство, втянула голову в плечи.

− Забираем Врагова и едем, − хрипло проиказала Зоя.

− Игоряшка…

− Я беру только Врагова, а ты, если хочешь, можешь присоединиться к Эбигейл и компании.

***

Врагов выскочил из «Вольво» сам не свой. Ксения ещё не успела заглушить двигатель, а он уж сидел на стропилах храма, курил, посматривая вверх на звонницу, словно намеревался лезть ещё выше.

– Эй! – робко позвала Ксения. – Тебя дождик–то не намочит? Зачем мы здесь?

– Как может повредить земной дождик тому, в чьей душе горит огонь преисподней? – послышалось в ответ.

Задарв голову, Ксения пыталась угадать настроение Врагова, но ей удавалось разглядеть лишь улыбающийся рот, кончик носа и тонкие пальцы, сжимавшие чадящую папиросу.

– Слезай! – повторила она.

– Вы мне надоели. В аду лучше. Я хочу вернуться в ад! – голос его слышался так же ясно, как если бы он стоял рядом.

– Хватит болтать! Слезай, только аккуратно, не то расшибёшься.

– Ты волнуешься обо мне? Как это мило! А если я прыгну?

– Не прыгай! Надо аккуратно! – закричала Ксения.

Дух её занялся. Она знала наверняка: непременно прыгнет и незамедлительно!

– Прыгаю!

 И он прыгнул. Ксения прикрыла глаза ладонями, напряглась, ожидая услышать стук упавшего тела и стон, но ничего не услышала, кроме его порывистого дыхания и запаха дешевых папирос – его запаха. Ксения почувствовала обжигающее прикосновение – он отвел её ладони от лица. Теперь они стояли друг напротив друга: нос к носу, глаза в глаза.

На дне его зрачков плескалась первобытная тьма. Из-под капюшона худи на неё смотрел кто-то отдалённо напоминающий их случайного знакомца. Возможно, это был Врагов, но всё же не совсем он. Врагов был молод, едва ли старше Зои. Но этот… Ксению в упор рассматривало древнее, как мир, существо. Телесно тёплое, но словно бездушное, давным-давно умершее. С лицом у существа всё в порядке: лоб, глаза, осенённые ресницами, брови, щеки, нос, подбородок, губы. Кожа идеально ровная и очень бледная, как у пластикового манекена, а ладони, сжимающие её запястья очень горячие. Лицо мертво. Живут только глаза. А в них боль, одиночество и тоска, да такие страшные, такие глубокие, каких у живого человека не может быть. Не может живой человек вынести такой вот боли и тоски.

– Тебя ведь не Враговом зовут? – робко спросила Ксения. – На самом деле у тебя ни имени, ни фамилии. На самом деле ты…

– Я – Врагов, – ответил он. – Не бойся меня, девушка. Прошу только об одном зайди в храм, подойди к алтарю и вот…

Он отпустил её руки и достал из-за пазухи тонкую свечу, улыбнулся. Лицо его на короткий миг оживилось, приобретя совсем детское выражение беззащитной доверчивости и Ксения стушевалась. Тоскующим он ей нравился больше. И зачем городским такие изыски? У них, в Суворовской, люди ставят себе зубы золотые, а кто победнее – железные. А у этого? Белый кристалл, алый, зеленый, синий! Блещут так, что разноцветные зайчики по стене прыгают.

Ксения взяла в руки свечу, понюхала. Свеча пахла медом, а на ощупь оказалась мягкой. Или это ладони её были слишком горячи?

– А ты сам почему?...

Но он не дал ей договорить:

– Я не могу зайти туда… не могу… не могу…

Лицо его снова застыло, сделалось замкнутым и он заплакал.

– Я любил только мою Миреле, а Его я не любил никогда. Миреле сложна и прекрасна, а Он простой, Он такой же как все!…– он указал пальцем на полустертое изображение Спаса над дверями храма. – Он говорил: любовь – это я. И я любил Миреле, но такая любой оказалась неугодной Ему. Выходит, он солгал. Солгал, как лгут все. И за это … и за это…Меня прогнали отовсюду! И теперь я ничей, я скитаюсь…

– Хорошо, – вздохнула Ксеня. – Я войду. Вот только Зоя, кажется, говорила будто в храме прогнили полы…

– А ты помолись! – глаза его сверкнули. – Помолись и доски выдержат даже такую толстушку, как ты…

Ксеня попыталась скрыть гнев и досаду, но щеки предательски зарделись. И он заметил, это! Эх, заметил и снова улыбнулся.

– Тогда я пойду, – едва слышно выдавила из себя Ксения. – Раз уж ты так любишь эту… как её там…

– Миреле.

Но он не дал её уйти. Объятия его оказались крепки, а поцелуи так сладостны и горячи, что бедная Ксения перестала отличать день от ночи, верх от низа, а начало от конца.

Впоследствии она не помнила, как оказалась внутри храма, у осквернённого, агаженного алтаря, не помнила, как возжигала свечу. Она припоминала лишь пасмурные, полустертые лики святых, сладковатый, странный, привкус дыма и свои страстные мольбы. В пустой полутьме храма сделалось светлее и звонче так, словно зажглись все алтарные светильники и сверху, с разрушенных хоров зазвучала тихая музыка.

– Надейся на прощение, верь, верь… – пели тихие голоса.

***

Пешая ходиба всегда помогает, в случае если душит бешенство. Что может делать человек в таком состоянии? Разваливать с одного удара топором толстые чурбаки? Бить в колокола? Мстить? Нет, месть – последнее дело. Тратить силы на месть?.. Ах, она и без того устала. Зоя опустилась на лежащее дерево неподалёку от семейки грибов. Опять опята? Вспомнился дед Гаврила с его корзиной. Гавриил – странное имя, архаичное. А вот и он сам, в том же прорезиненном плаще и кирзачах. И корзина при нём. И кланяется. И улыбается. Трезвый! Спрашивает:

− А где втоя сестричка?

− Подружка? С Враговым снастется.

− А ты злишься на неё за то, что добра?

Дед уселся рядом с Зоей. Запах ладана и мирры достиг её ноздрей. Она влохнула поглубже, и…

− Отшила её жениха. Не посадила к себе в машину. Так?

Зоя кивнула.

− Когда тебя раздирает злоба и гордыня, есть способ менее шумный, чем пальба из ружья или брань. Да по нечисти и палить-то без толку. Бессмертные оне. А браниться с ними, как в карты играть. Ну, ты понимаешь…

− Какой же способ?

− Просто пешая ходьба. Пять, десять километров. Надо устать. Надо, чтобы дурная кровь отвалила от надрывающегося сердца. Вот я, например, грибочки собираю…

− От Промежуточного ты двадцать семь километров прошёл… Устал?

− Не-а…

− Спасибо!..

− Почему?

− Спасибо, что сидишь здесь и ладаном пахнешь.

− Ну, посидели и будет. Смотрю я, ты уже отошла. Пойдём женгиха твоей сестрички выручать.

− Не сестра она мне…

− Ах, на неё-то самое большое сердце имеешь, потому что она добра. А ведь она тебе сестра. Вижу едину кровь, едину плоть, един корень. Род свой ведёте от плохого человека. Злой, жестокий, дурной, разбойник, он дал вам обеим жизнь для искупления мнооогих своих грехов. Его молитвами питается ваша удача. Ему, – старик ткнул грязным пальцем в небо. – угодны молитвы Трояна, который по-злому пресекал ещё более злое. А в итоге выходило по-добру.

− Как-то это слишком сложно, − Зоя вздохнула. – А вот Врагову я хочу помочь. Жалко его.

− И ему поможем.

Старик поднялся, и Зоя поплелась следом за ним. Ярости в душе, как ни бывало. Влкомая ароматами мирры и ладана, она почти бежала, не удивляясь тому, как это столь пожилой человек ухитряется передвигаться так быстро.

***

Они нашли «Вольво» припаркованным на обочине дороги неподалеку от заброшенного храма. Автомобиль стоял криво, загораживая проезд, двери оказались не заперты, ключ в гнезде зажигания. Зоя и злилась на бестолковость Ксении, и радовалась находке. На заднем сидении в большой красной сумке по–прежнему лежали патроны. Зоя быстренько перезарядила оружие. Влажные заросли бурьяна закрывали вход в храм. Эх, снова мокнуть, снова шагать в неизвестность. Она слышала громкое, с нутряным хрипом, сопение деда Гаврилы. Теперь можно и проститься со стариком. Впрочем, Бог с ним. Пусть валяется на траве пока она ищет Ксению. Лишь бы не совался под ноги. Зоя споткнулась об оставленную дедом корзину и едва не упала. Часть опят высыпалась на траву.

– Зачем надо было тащить с собой корзину? – ворчала Зоя. – В этом лесу опят, как в Москве угарного газа. В любой момент и где угодно можно снова набрать. Да в ней килограммов семь!

– Одиннадцать! – поправил её Гаврила. Старик, скрестив ноги, сидел на примятой траве.– Без корзины путных дел не получаецца, зло не превозмогаецца, добро не насаждаецца…

– Сейчас мы насадим добра! Погоди, старик! – пробормотала Зоя, настороженно присматриваясь к тихим руинам. – Моя Ксения где-то здесь и, возможно, она в опсности.

Подвинув ногой корзину, она направилась к отверстым дверям храма.

– Иди-иди, – сказал старик ей вслед. – Твоя сестра там. Молится Господу за грехи и неправоту адской твари. Вот уж добрая душа!

Старик говорил что-то ещё, но порывы ветра рвали фразы в клочья и уносили обрывки. Этот же внезапно поднявшийся ветер, сорвал с головы Зои капюшон толстовки. Не позволяя глубоко вздохнуть, он свистел в ушах и звук этот был слишком похож на хулиганские трели Карпа Соловья. Ветер пригнал в лес серые сумерки, будто вечер уже наступил. Последний десяток метров дался Зое с большим трудом. Она запиналась об упругие стебли бурьян-травы. Воздух сделался густым, будто кисель. Наконец Зоя упала, наступив на собственный шнурок. Падая, она выронила карабин. Ветер тут же стих.

– От она, церковь-то, ступай унутрь, что же ты? – услышала Зоя тихий голос.

– Ступаю, ступаю, дед. Не видишь – шнурок развязался.

Затвердевший от влаги и грязи шнурок никак не хотел слушаться её пальцев. Зоя нервничала, костерила в пол голоса и добрую Ксению, и Врагова, и вымокший до последнего листочка лес, и помянутую дедом «адскую тварь».

Внезапно сделалось светлее, но она увлеченная своей работой не придала этому значения. Мало ли что могло случиться? Тучка набежала и отодвинулась, несомая ветерком. Солнышко снова явило миру радостный лик. Наконец, Зоя справилась со своей работой. Рука потянулась за карабином и не нашла его. Ах, незадача! Повинуясь внезапному порыву, Зоя обернулась. Врагов стоял в дверях храма. Та же одежда и повадка. К нижней губе приклеилась тлеющая папироса. Однако, лицо другое. Куда подевалась всегдашняя, с нотами цинизма, насмешливость? Лицо Врагова исказила мука, словно он находился под пыткой или внезапно потерял кров, Родину и всех близких. И не только это! За спиной нечаянного знакомца Зоя заметила трепетание огромных теней. Ритмично расширяясь и опадая, они осеняли собой фигуру врагова. Их периодическое трепетание походила на взмахи огромных крыльев. Врагов смотрел куда-то поверх головы Зои. Теряющуюся в ли в лесу дорогу высматривал он или его заинтересовал притулившийся на опушке нахальный старик, его бывший собутыльник, Бог весть? Но Врагов в правой руке карабин так ловко, словно долгие годы не разлучался с оружием, словно единственным призванием его и талантом была война.

– Ты опоздал! – сказал Врагов. – Слишком поздно пришел. Как обычно.

– Туда, где тебе предназначено быть, нельзя опоздать.

Ответ дерзкий. Звонкий голос говорившего, вовсе не походит на шамкающую речь старца Гаврилы

– Не факт! – Врагов усмехнулся, выпуская изо рта стайку разноцветных зайчиков.

Зоя хотела обернуться, но Врагов молниеносно поднял оружие. Щелкнул курок. Оружие дало осечку. Нажал ещё раз – снова осечка.

Зоя растерялась. Что делать? Пусть Врагов целится не в неё, но пуля может угодить в пьяненького старого Гаврилу или неизвестного, неведомо откуда взявшегося спорщика, которого Зоя пока не видела. Тогда она схватила корзину. Какие там одиннадцать килограмм! Дед преувеличил свои достижения. Зоя подняла корзину над головой, размахнулась и бросила. На Врагова обрушился водопад опят, он отмахивался стволом карабина. Зоя снова услышала голос: высокий, чистый, странный, мужской или женский – не разобрать.

 – Он не примет тебя, но Он тебя прощает, освобождает от большой муки и награждает искуплением, – высоким и торжественным голосом произнёс невидимый неизвестный.

Зоя собралась возразить, но проснувшийся медальон уже чувствительно обжигал её грудь. Пришлось вытащить звезду из-за пазухи. Пришлось явить её миру, горячую, сияющую.

– Что за бред! – пробормотала Зоя. – Какие там муки! Бухать надо меньше и найти себе путное занятие. Тогда и мукам конец.

– Не настало ли время выбросить бесовский подарок? – на этот раз голос звучал набатно, будто на обветшалой звоннице ударил колокол.

Зоя подняла голову. Он стоял над ней в простой, просторной одежде, высокий, светловолосый. На чистом и строгом его лице не было ни теней, ни чувств, ни сомнений. Его фигура оказалась так высока, что Зое приходилось запрокидывать голову, чтобы видеть его лик. За его спиной медленно трепетали огромные белые крыла, а в руках он сжимал узкий меч с простой кованной рукоятью. Солнце, низко висевшее над лесом, бросало на лезвие кровавые отсветы. Фигура выглядела грозно и торжественно, очертаниями своими напоминая монумент на Мамаевом кургане. Тем не менее, Зое достало храбрости заступить неизвестному дорогу.

– Он, наверное, не очень хороший человек. Деньги украл. Врёт. Но всё же, наверное, не стоит его мечом-то… – растерянно проговорила Зоя. – Это как-то слишком.

В ответ она ожидала гневной выходки. Возможно крылатое существо заругается. Возможно, станет и ей грозить. Звезда Трояна сияла, бросая алые отсвета на меч и лицо крылатого. Любоваться или пугаться? Зоя застыла, растопырив руки, чувствуя меж лопаток твёрдый холодок ружейного ствола.

– Отойди, человек! – хрипло попросил Врагов. – Наша вражда тебя не касается.

– Отойди, дитя! – в унисон Врагову проговорил Крылатый. – Битву за твою душу этот мученник проиграл, но остались другие.

Зоя подалась в сторону. Она наблюдала, как они раскрыли друг другу объятия, словно желая слиться воедино. Она видела, как горячий оранжевый свет одного поглотил холодное синее свечение другого. Она осязала трепетание двух пар крыл, она слышала стоны, смех и мольбы. Карабин упал на траву и Зоя, преодолев страх, притянула оружие к себе.

Внезапно смертельная усталость навалилась на неё, придавила, заставила улечься ничком, накрыла тяжелой ладонью веки.