Глава третья. Место, где каждому дано по справедливости.

Они стояли так близко друг к другу, что тела их слились в одно целое. Живот к животу, губы к губам. Они оставались совершенно неподвижны, как бывает при первом горячем поцелуе, когда пора красивых ухаживаний миновала и голос плоти заглушил высокие порывы. Так целуются взрослые, испытывающие почтительное уважение к любовному соитию, люди.

Фундуклеев застыл, в ожидании продолжения. Нет, они не примутся суетливо срывать друг с друга одежды, не повалятся на мерзлую траву, охая и хохоча. Через минуту их тела разомкнутся, и тихо договорившись о месте настоящего свидания, они разойдутся в разные стороны.

Фундуклеев ждал не менее десяти минут. Что же это за любовь такая высокая между циничным делягой и женщиной, несколько минут назад танцевавшей кан-кан в чем мать родила? При данных обстоятельствах, картина промёрзшего сада с влюблённой парой казалась Фундуклееву нелогичной и, более того, фантастической. Он даже несколько протрезвел от недоумения.

В тишине спящего сада голос женщины прозвучал как выстрел:

– Куда же мы пойдём? В доме Феликса нам оставаться невозможно.

– Почему же? Дом большой и комнат в нём много.

– Дело не в том. Мы с Феликсом когда-то…

– Да знаю я, знаю! Только Фундуклей там не один.

– Да. Там его жена и тесть…

– Ах, ты чистая, наивная душа! Фундуклей там с бабой. Снял тёлку на ночь. Он увлечён ею и не заметит ничего. Жена в отлучке. Тесть – инвалид. В доме кроме них сиделка, но ей всё пофиг – прислуга. Ну же!

– Не могу.

– Он для тебя всё ещё важен? Столько лет прошло. И чего он только не вытворял, а ты…

– Мне жаль Феликса. Его жизнь – настоящий ад.

– Ну, Римма! Добрая же ты душа!

– Я плохо поступила, бросив его. Если бы не это…

– Оставь! Ты правильно поступила. Фундуклей есть Фундуклей. Выжига, пройдоха и бандит. Если ад действительно существует, то ему там самое место.

Они, наконец, разделились, отступили на шаг друг от друга. Фигура женщины покинула густую тень, отбрасываемую домом и тогда Фундуклеев её узнал. Собственно, узнавать-то и не пришлось, потому что Римма осталась совершенно такой, какой он видел её в последний раз. Да, Фундуклеев помнил всё до пуговиц на пальто и заколки в волосах. Только теперь её волосы растрепались – это Киселёв испортил её причёску, обнимая! – и заколку она на глазах Фундуклеева спрятала в карман пальто. Свет фонаря придавал её тёмным волосам рыжеватый оттенок. Всё тот же острый подбородок и аккуратный нос, чистый лоб и маленькие розочкой губы. Римма! Они простились на перроне Белорусского вокзала. Почему-то она решила отправиться в Польшу на поезде.

Да, ухаживания Фундуклеева затянулись на три года. Да, собственно, и в роли ухажёра Фундуклеев себя не помнил. Просто на втором курсе, преследуя в первую очередь цели экономии денег – все они тогда были чертовски бедны – он предложил совей однокурснице. Римме Новиковой, жить вместе. Тогда Римма быстро согласились, и они зажили, надо признаться, душа в душу. О золотом Риммочкином характере знал весь курс. Она была настолько выдержана и нетребовательна, что зажив с ней под одной крышей, Фундуклеев быстро перестал её замечать. Вернее, он её, конечно же, замечал, как замечают простые обыденные вещи: свежую зелень мая, аромат вина, вкус любимого кушанья.

Так прошло три года. Они сдали государственные экзамены, защитили дипломы и получили распределения в разные места. Фундуклеев собирался идти в деканат и хлопотать о том, чтобы Римму распределили вместе с ним и получил жесткую отповедь. «Тогда вам следовало бы на ней жениться» – сказала суровая заместитель декана. О женитьбе Фундуклеев до этого разговора и не помышлял, однако кинулся к Римме со свежим предложением.

– Спасибо, – со своей обычной вежливой сдержанностью проговорила Римма. – Но я уже устроилась.

– То есть как это устроилась? – удивлению Фундуклеева не было предела: его Римма как-то там устроилась без него, даже не уведомив заранее.

– Йозеф предложил мне поехать с ним в Краков и я согласилась. Сам посуди, всё таки Краков, хоть и не кап. страна, но лучше, чем Тамбов. Мне-то хотелось остаться в Москве, но в деканате решили по-другому.

– Ты останешься в Москве. Ты получишь прописку. Мои родители пропишут тебя, потому что мы поженимся.

В ответ на это заявление Римма достала из сумочки паспорт и розовый прямоугольный бланк – свидетельство о браке. Потом она открыла паспорт на страничке «Семейное положение», чтобы продемонстрировать Фундуклееву черный штамп, в который аккуратным подчерком было вписано имя её мужа – Йозеф Немировский – и дата регистрации брака.

Ярость, ревность, досада схлестнулись тогда в душе Фундуклеева, образовав ужасный гнев. Он уличал Римму в измене. Он обзывал её грязно. Он, кажется, даже ударил Римму один раз по щеке, а потом ещё два раза под дых и в плечо. После того случая Немировский обещал отправить Фундуклеева в тюрьму, а Римму водил в поликлинику снимать побои. Но потом и очень быстро, скорее всего стараниями самой Риммы, дело замялось. А ещё чуть позже – тогда они уже жили врозь – Римма позвонила ему. «Я уезжаю, скорее всего навсегда. Приходи прощаться на Белорусский вокзал» – так сказала она и назвала номер поезда, номер вагона и время отправления. Всё чётко продуманно и обыденно, словно речь шла о совместном походе в киношку. Это произошло в самом начале сентября 1988 года. На Римме не было ни шапочки, ни платка, а только бордовые туфли с пряжками и это вот пальто с большими коричневыми костяными пуговицами. Всего пять пуговиц – Фундуклеев не раз и не два успел их пересчитать при прощании. Тёмные, с рыжим отливом волосы Риммы – как-то до этого Фундуклеев не обращал внимания насколько они красивы – были прихвачены причудливой заколкой. До прощания на Белорусском вокзале Фундуклеев никогда этой заколки не видел. Он, в общем-то редко и замечал во что одета Римма. О её любви к нарядам он мог судить лишь по белью, которое всегда радовало своей изысканностью. И это в эпоху всеобщего дефицита. А потом грянули лихие и жирные для Фундуклеева 90-е, сменившиеся не менее денежными нулевыми. Пяток лет Фундуклеев провёл в Венесуэле. Вернулся, затосковав. Быстро восстановил старые деловые контакты. Тогда-то и выяснилось, что Киселёв, их с Риммой общий однокурсник, до сих пор ведёт дела с мужем Риммы, Йозефом. У них крепкий брак и, как говорят, трое детей.

Поначалу Фундуклеев частенько спрашивал себя, дескать, любит ли Римма поляка или это брак по расчёту. Ведь накануне краха совка жизнь в Польше была много слаще. Порой Ему нравилась считать отъезд Риммы местью. Ведь с предложением он опоздал. Однако, со временем Фундуклеев пришёл к мысли, что никакого предложения вовсе и не делал.

Как-то так получилось, но со временем он стал забывать Римму. Отвлёкся на бизнес и других женщин. И не только. Тогда он занимался строительством этого самого дома. Постоянно жил здесь, в той самой сараюшке, в которой нынче обитает Врагов. Он глушил воспоминания работой и алкоголем, а порой прибегал и более тяжелым дурманящим средствам. Тогда-то он и сблизился с Киселёвым, который поставлял ему сначала анашу, а потом и героин. Да, миновали времена, когда Фундуклеева можно было с полным правом назвать героиновым маньяком. Но Киселёв много хуже него. Во времена, называемые нынче «лихими 90-ми» Киселёв не брезговал никакими заработками. Торговал всем. Доходы от торговли «шершавым» стали фундаментом его нынешнего, кристально-прозрачного бизнеса.

Много-много лет минуло. Очень много холодных и безумно жарких зим, но, оказывается, пуговиц на пальто по-прежнему пять. Больших костяных коричневых пуговиц. А туфли? Неужели туфли всё те же? Впрочем, трава в саду Фундуклеева достаточно высока и закрывает ножки Риммы. Любимые ножки вероятно вымокли, ведь они обуты в лёгкие туфли.

– Надо траву покосить, – сказал Фундуклеев.

– Надо – коси! – огрызнулся Киселёв.

– Я вам не помешал? – хмыкнул Фундуклеев.

– Кому ты можешь помешать, ничтожество? – оскалился Киселёв.

– Сначала лишил меня гешефта от сделки, а теперь и к женщине моей пристроился.

– К ТВОЕЙ женщине? Разве Римма твоя?

– Тебе известно, что я любил её всю жизнь. Римма…

– Римма, не слушай его. Он выжига и дурак.

– Римма!..

Женщина стояла неподвижно, будто окаменела. И молчание её было таким же каменным, как она сама. Фундуклееву захотелось подойти и потрогать её. Тёплая ли? Живая ли? Ведь с того момента, как Киселёв выпустил её из своих тлетворных объятий, она не проронила ни слова. Теперь он мог рассмотреть её всю, словно дождливая ночь уже закончилось и наступило хмарное утро непогожего денька поздней осени. Ах, пальтишко-то на Римме слишком лёгкое и эти туфельки не для ноября месяца. Фундуклеев скинул с себя наскоро накинутый брезентовый бушлат.

– Тебе надо прикрыться. Холодно же, – он сделал шаг и тут же споткнулся о какую-то палку.

– Не смей прикасаться к моей женщине! – прошипел Киселёв.

Фундуклеев поднял с земли палку. Ею оказался черенок обычной садовой тяпки. Фундуклеев вспомнил, что буквально позавчера Врагов этой самой тяпкой рыхлил землю под яблонями.

– Послушай, Римма, я сейчас не вполне трезв. Но мы же взрослые люди и понимаем, что такое случается.

– Я запрещаю тебе разговаривать с моей женщиной. Сейчас я вызову такси и она уедет из этого вертепа.

Киселёв принялся ощупывать себя, пытаясь найти в одном из карманов мобильник.

– Она никуда не поедет. Римма, Киселёв лжив во всём. Он недавно женился. У него молодая жена, намного моложе нас с тобой. Римма…

Вооруженный тяпкой, Фундуклеев сделал ещё пару шагов в сторону женщины. Сейчас он просто обнимет Римму за плечи и они вместе войдут в его дом, а там…

– Не подходи к ней! Не прикасайся! Ты и сам женат и твоя жена ревнива, как чёрт знает что!

– Римма, я не женат. Брак с Леной не зарегистрирован. Да, мы прожили много лет под одной крышей, как родственники. Но это не брак. Да мы и не спим вместе.

Римма оставалась неподвижной и, что самое досадное, она молчала. Мраморная статуя, не человек. Впрочем, ночной сквозняк тихонько шевелил прядки на её головке. Значит, всё таки живая. Сейчас Фундуклеев подойдёт, проведёт ладонью по её волосам, прикоснётся щекой к её шелковой коже и тогда…

Нападение Киселёва совершенно ошеломило Фундуклеева. От первого яростного наскока он отмахнулся тяпкой. Хорошо наточенное Враговым лезвие садового инструмента угодило нападавшему по плечу. Киселёв отшатнулся, охнул, присел.

– Давай не будем, – проговорил Фундуклеев.

Но Киселёв, не слова не говоря, снова кинулся на него. Чёрная дыра раззявленного рта на бледном лице, глаза нездорового красноватого оттенка, будто на дне глазниц тлеют раскалённые уголья, пальцы растопырены. Неужели он собрался царапать Фундуклеева ногтями? Двигался Киселёв тяжело, будто воздух вокруг них превратился в густую жидкость. Зная Киселёва более тридцати лет, Фундуклеев никогда не видел его в таком состоянии.

– Послушай!

Но Киселёв не желал слушать и тогда Фундуклеев взмахнул тяпкой. Наточенное Враговым лезвие угодило противнику в голову. Бледное лицо сразу же покрылось тёмными потёками крови, но это не остановило Фундуклеева и он ударил Киселёва ещё несколько раз. Последний удар пришёлся уже по распростёртому на траве телу. Фундуклеев метил в шею и не промахнулся. Удар острой тяпкой по шее сзади едва не отделил голову Киселёва от туловища. Убедившись, что его враг гарантированно мёртв, Фундуклеев выдохнул с облечением.

– Он мёртв. Что же ты теперь будешь делать?

– Как что? Мертвецов положено хоронить, и я его похороню.

– Прямо сейчас?

– Незамедлительно.

– А как же христианские ритуалы? Три положенных дня, посмертные почести, отпевание, венки, рыдающая вдова? Надо купить гроб и место на кладбище.

– Обойдёмся без этой мишуры. Я похороню его под яблоней.

– Но яблоня растёт в самом центре участка. Если уж хоронить его в твоём саду, то не лучше ли зарыть тело в сторонке, под забором?

– У забора земля твёрдая. А эту яблоню сажал мой отец по всем правилам садоводческого искусства и земля вокруг неё взрыхлена на полтора метра вглубь. Я быстро выкопаю могилу. Справлюсь один, без помощников, а то мало ли что…

В этом месте разговора Фундуклеев наконец-то опомнился. Ведь неизвестный собеседник разговаривал с ним человеческим голосом. Фундуклеев обернулся. Из-под капюшона на него смотрели с прищуром по-собачьи внимательные глаза. К нижней губе прилипла папироска. Врагов стоял, опираясь на черенок обычной штыковой лопаты.

– Ах, это ты, Врагов! А где женщина?

– Женщина?

– Римма.

– Римма? Не бачив.

– Минуту назад она стояла на этом самом месте, где сейчас стоишь ты.

– Не бачив, – повторил Врагов.

А потом он просто перешагнул через распростёртого и залитого кровью Киселёва и воткнул штык лопаты в мягкую почву под яблоней.

– Тут копать?

Врагов принялся за работу не дожидаясь ответа Фундуклеева. Примерно через час они положили тело Киселёва в готовую могилу. Тут-то Фундуклеев и спохватился:

– Наверное надо чем-то его прикрыть. Не хорошо сыпать землю прямо ему на лицо.

– Почему?

Врагов закурил очередную сигарету. Обескураженный вопросом, Фундуклеев рассматривал его, словно видел впервые. Во время работы Врагов скинул свою кофту с капюшоном, а потом и майку. Сейчас он стоял под мелким, омерзительным дождиком голый по пояс. Нет, сложением тела он вовсе не походил на воспетого поэтессами Адониса, но все его мускулы и кости, каждый элемент его тела идеально соответствовали классическим канонам естественной мужественной красоты. Вот только с лицом парню не повезло. Нос кривой, видимо несколько раз сломан, правая бровь рассечена свежим шрамом. На подбородке шрам от рваной раны. Врагов – улыбчивый малый, но у бультерьера оскал краше. И что это за мода у выходцев из Украины, вставлять в металлокерамику цветные драгоценные камни? Ну поставил одну бриллиантовую фиксу и успокойся на этом. Однако во рту Врагова, кроме бриллианта, сверкали рубин, изумруд и голубой берилл. Вымокший сад, серая стена дома, серое небо, влажная тишина. Слышно лишь, как срываются с сеток редкие капли да как шуршит полотно лопаты, соприкасаясь с комьями чернозёма. Откуда же тогда взялись эти солнечный зайчики – цветные, игривые пятна, отражения хищного оскала Врагова? И куда, наконец, подевалась молчаливая Римма?

– Наверное, она испугалась и ушла в дом, – предположил Фундуклеев.

– Не думаю. Она не робкого десятка.

– Римма? Разве ты так хорошо её знаешь? И когда только успел?

Фундуклеев взбеленился, но тут же остыл, вспомнив, как совсем недавно поднимался с подругой Врагова по лестнице.

– Римму я не знаю. Знаю только Миреле, − ответил Врагов.

Закончив возню с покойником, Врагов принялся утаптывать влажную землю ногами.

– Отдайте мне вашу одежду, – проговорил он между делом. – Куртку и брюки. Они перепачканы кровью и грязью. Лучше их сжечь.

– Сжечь?

– Да. Я сожгу их в печи.

Фундуклеев начал раздеваться. Врагов отвернулся и выпускал дым из ноздрей.

– Вот! – Фундуклеев бросил свою верхнюю одежду ему под ноги. – Да повернитесь же вы ко мне! Я отнюдь не голый, потому что имею обыкновение в прохладную погоду носить подштанники и фуфайку.

Врагов обернулся. Огонёк сигареты всё ещё тлел под полами его капюшона, а вот лица было не разглядеть. Он быстро собрал одежду своего принципала и сунул её в большой пакет с ручками.

– О! У тебя и пакет заготовлен! – фыркнул Фундуклеев.

– Я стараюсь, хозяин. Якщо ще треба, ты только скажи.

Угодливая интонация при скрытом капюшоном лице, русская речь то правильная, то щедро пересыпаемая малороссийскими словечками – такая комбинация обстоятельств не вызывает доверия. Фундуклеев скривился.

– То-то же! – буркнул он и побрёл к дому.

– Иди-иди. Она там тебя ждёт.

Ему показалось или Врагов действительно рассмеялся в конце этой фразы? Готовый снова поддаться гневу, Фундуклеев обернулся, но сад оказался совершенно пуст, а почва под яблоней в том месте, где они схоронили Киселёва, казалась такой ровной, такой нетронутой, будто не было ни мёртвого тела, не поглотившей его ямы.

Фундуклеев снова двинулся к крыльцу, но замер, не сделав и пяти шагов. В конце прошлой недели, лично, не доверяя важнейшее из дел Врагову, он смазал петли на всех дверях. Не оставил без внимания и калитку, ведущую с улицы на двор и на парковочную площадку. Звук, издаваемый именно этими петлями наиболее жестоко терзал его чуткий слух. Влажный воздух является прекрасным проводником звуков, потому-то Фундуклеев и узнал, что петли треклятой калитки всё равно издают звуки, похожие на визжание пилы. Да, кто-то вошёл на его территорию через калитку, а потом прикрыл её за собой. Фундуклеев насторожился, прислушиваясь к шагам пришельца, а тот топал себе по посыпанной гравием дорожке так смело и беззаботно, словно вернулся в родной дом. Скрип гравия приятней скрипа плохо смазанных петель, но это тоже скрип, а потому режет ухо. Фундуклеев уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы как следует прикрикнуть на незваного гостя, у которого всё скрипит самым непростительным образом. Осуществить задуманное ему помешала жена или какая-то другая очень похожая на неё женщина. Уточнять Фундуклеев не пожелал, предпочёл спрятаться. Вернее, улизнуть, предоставив выяснять все обстоятельства Врагову. Указание он отправил в сообщении по WhatsApp. «К нам кто-то пришёл. Женщина. Выясни, кто она. Я уже лёг спать» – так значилось в сообщении, которое Фундуклеев отправил уже из дома. А в дом он проник испытанным способом – через окошко холла на первом этаже. Осторожно, стараясь не шаркать ногами и даже дышать через раз, он прокрался мимо двери тестя. Храп оттуда доносился оглушительнейший, поэтому по лестнице на третий этаж Фундуклеев взлетел, ни мало не смущаясь грохотом своих подмёток и скрипом половиц. Смартфон чирикнул на середине лестницы. Однако, это Фундуклеева не остановило. Он вынул гаджет из кармана только в своей личной гостиной – той самой комнате, с которой несколько часов назад знакомил женщину… Как, бишь, её имя? Фундуклеев воззрился на экран гаджета. Действительно, WhatsApp принёс ему ответ от Врагова:

«Не волнуйтесь. Ваша жена не узнает, что вы его убили».

«Моя жена? Да ты спятил».

«Она всё ещё стоит перед дверью в дом и роется в сумочке. Наверное, потеряла ключи».

«Моя жена в латинской Америке. А ты пьян, дружище».

«Она нашла ключи и вошла в дом».

В ответ на сообщение Врагова внизу хлопнула дверь.

Бросив смартфон на гамак, Фундуклеев бросился вниз. По лестнице вниз катился кубарем, позабыв о страхе перебудить спящих тестя и сиделку, и опомнился только в большой гостиной первого этажа, на пороге коридора, ведущего в самую старую часть дома. Там было темно и тихо. Фундуклеев ждал: вот сейчас его жена зажжет в холле свет и войдёт в дом. Её комната находится на втором этаже, так что Фундуклеева ей никак не миновать. Одна минута догоняла другую в полнейшей тишине. Тёмный коридор напоминал ему бесконечную и пустую канализационную трубу давно покинутого жителями города. Фундуклеев видел такое в кино. Да-да, в лихие 90-е он любил смотреть фильмы ужасов.

Он прошелся по тёмному коридору до душевой и обратно. Зашёл в большую гостиную, постоял прислушиваясь. Из-за двери тестя доносился всё тот жке храп. Фундуклеев ещё раз прошёл тёмным коридором мимо спальни тестя и остановился у двери. Он выглянул в холл – довольно большое и сильно захламлённое помещение. Темнота и безлюдье – вот всё, что он узрел. Теоретически, его жена могла подняться на второй этаж, минуя коридор и большую гостиную, по другой лестнице. Тогда она смогла бы пройти в свою комнату через каминный зал второго этажа. Фундуклеев проследовал этим путём, заглядывая в каждый закоулок своего столь сложно спланированного жилища. Везде пусто. Нигде не души.

В конце концов он оказался в холле второго этажа, перед ванной комнатой, одной из четырёх. Именно этой ванной пользовалась его жена. Используя в качестве источника света фонарик мобильника, он обследовал ванну, каждое полотенце и каждый флакончик. Никаких признаком недавнего присутствия человека он не обнаружил. Всё стояло, лежало и висело как обычно. Тогда Фундуклеев решился заглянуть в спальню жены – довольно большую, в два окна комнату всё пространство которой занимала двуспальная кровать и огромный гардероб. Спальня жены тонула в светлых сумерках – холодный свет уличного фонаря беспрепятственно проникал сюда сквозь тюлевые занавески. Так же, как и в ванной, он застал в спальне идеальный порядок, свойственный давно покинутому жилищу. В рассеянности Фундуклеев провёл пальцем по поверхности телевизионной панели, потрогал фарфоровые безделушки. Даже пыли нет. Впрочем, возможно, в отсутствие супруги прислуга, всё таки, убиралась в её комнате.

Фундуклеев выдохнул с облегчением. Несколько секунд ушло на отправку сообщения Врагову:

«Её в доме нет. Я обошёл все комнаты. Посмотри, не бродит ли она по двору? Мне на не нужно, чтобы она обо всём догадалась».

Пару минут Фундуклеев провёл в беспокойном ожидании. Наконец, смартфон дрогнул и WhatsApp выплюнул ему в лицо ответ Врагова:

«Она узнает, что вы убили Киселёва. Это просто вопрос времени».

Ни мало не колеблясь, Фундуклеев ответил:

«Послушай, я не убивал его. Ты таких слов больше не повторяй и, тем более, нигде не ниши».

«Я старался услужить».

«Я не нарочно, ты же знаешь. Мы выпили. Добавь к этому состояние аффекта».

Что с ним? Он оправдывается перед прислугой-мигрантом? Ах, он же не побрезговал переспать с его женщиной. Точнее, ещё не успел, важнейшие дела помешали делу менее злободневному, но он непременно выполнит своё намерение. Сейчас пойдёт к себе в спальню и… Фундуклеев уставился на дисплей смартфона. Там уже всплыло новое сообщение:

«Идите к Римме. Она в спальне».

Ах, Врагов ему советует! Или указывает? Гнев стал комом в горле. Господин Фу задохнулся. Впрочем, следующее сообщение привело его в чувство:

«Поторопитесь. Ей всё таки удалось войти»

«Кому «ей»? Ты издеваешься?»

«Женщина в доме».

Несколько секунд Фундуклеев таращился на дисплей смартфона, пытаясь сообразить о какой женщине идёт речь. Он мог бы стоять так, подпирая усталым плечом стену жениной спальни ещё очень долго, если б смартфон не принёс новое сообщение:

«Ваша жена в доме. Она зашла так же, как вы через окно».

«Ты демон, Врагов!» – написал он, прежде чем кинуться к лестнице, ведущей на третий этаж.

Взлетел птицей, припал к двери в спальню, чтобы хоть немного отдышаться от пережитого волнения. Смартфон крякнул и завибрировал, оповещая о поступлении нового сообщения. Врагов не оставляет принципала без внимания, заботится, язвит.

Фундуклеев погладил филёнку двери. Возможно, Римма сейчас там. Но что она делает? Поджидает его или уснула? Господин Фу прислушался, но не услышал ничего, даже уличной капели. Даже шелеста покрышек случайного авто. Сейчас он войдёт в собственную спальню, как восходят на плаху. Чем встретит его любимая? Чем станет их свидание после стольких лет разлуки? Он постарел, отощал, сделался дряблым и капризным. А у Риммы ни одной седой прядки в волосах, в то время, как причёску Фундуклеев время уничтожило напрочь. Фундуклеев потрогал макушку. Пот увлажнил редкую поросль на его черепе. Рука дрогнула. Надо бы принять душ, ведь от него, возможно, дурно пахнет мокрой землёй, кровью Киселёва и потом. Но для этого надо спуститься на второй этаж, в ванную, примыкающую к спальне его жены. Прежде чем предпринять что-либо он решил прочитать сообщение в WhatsApp.

«Да я, демон. И не отпираюсь. Передавай привет Римме!» – так написал Врагов, и Фундуклеев ответил:

«Передам. А демоны умеют ревновать?»

Он ждал пару минут, но ответа так не последовало. Тогда Фундуклеев, собравшись с духом, открыл дверь собственной спальни.

***

Римма примостилась на краю кровати. Так и уснула, даже не разувшись. А пальто и всё, что было надето под ним не сняла. Видимо, очень устала. А возможно, и пьяна была Римма.

Фундуклеев приблизился, понюхал её дыхание и, ничего не почувствовав просто лёг рядом. Так он пролежал не менее получаса и не заметил, как задремал, но спал чутко и проснулся от тихой возни. Женщина ходила по его спальне от двери к окну и обратно, постепенно раздеваясь. Фундуклеев боялся заговорить, боялся и шевельнутся, нарушив тем самым обаяние этого момента. А женщина, тем временем, снимала с себя одежду: сначала шарф, потом пальто. Расстегивание пуговок на лифе платья отняло у неё много времени − она успела дважды прошлась от окна к двери и обратно. Женщина сбрасывала одеяния на пол, чтобы потом без зазрения наступать на них. Наконец, оставшись в туфлях с пряжками – тех самых! − и белье, она решила разуться, для чего присела на кровать совсем близко от Фундуклеева. Темные её волосы рассыпались по белой, пересечённой поперёк поясом бюстгалтера, спине. Прежде, чем начать разуваться, она сняла бюстгалтер и резким движением отправила его на пол. После этого она принялась стягивать левую туфлю.

Женщина расположилась так близко, что Фундуклеев мог почувствовать её запах. Стараясь не сопеть и не шевелиться, Фундуклеев тянул носом воздух. Пахло прямным парфюмом. Точно так Римма пахла и раньше. Тогда Фундуклеев решился:

– Римма это я, – тихонько произнёс он.

– Возможно, – ответила женщина уклончиво и спокойно.

Фундуклеев рассмеялся. Женщина обернулась. На фоне более светлого, чем комнатная темнота, окна резко обозначился её профиль.

– Римма!!!

– Возможно…

– Я только что понял: я помню, как ты пахнешь.

Она отбросила в сторону левый ботинок и принялась за правый.

– Как же вы, женщины любите переодеваться! –Фундуклеев попытался изобразить игривую улыбку.

Фундуклеев помолчал, ожидая хоть какого-нибудь ответа, но женщина так увлеклась пряжкой своей правой туфельки, что, казалось, не обратила на его слова никакого внимания.

– Я помню эти туфли. Чешские. Мы с тобой их купили в универмаге «Москва» в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году. Помнишь?

– Универмаг? Что это?

Фундуклеев дрогнул. Голос женщины показался ему хоть и смутно знакомым, но всё же чужим. Впрочем… Он ещё раз огладил свою поредевшую причёску.

– Прости.

Всего лишь одно слово сказано, но голос предательски дрогнул на втором слоге. Сейчас она обернётся и увидит влагу в его глазах. Фундуклеев зарделся от стыда.

– Мне не за что тебя прощать, – проговорила женщина не оборачиваясь.

– Ты позабыла меня. Ведь столько лет прошло…

Сейчас она опровергнет. Обернётся, обнимет, но женщина молчала и не двигалась.

– Я не смог принять душ, – растерянно пробормотал Фундуклеев.

– Ну и что? Так даже приятней. Мне нравится человеческий запах.

Она рассуждает подобно Врагову. И интонации те же. А Врагов толкует о людской природе так, будто сам не человек. Гнев мгновенно осушил его слёзы. И она, его долгожданная Римма, тоже знает Врагова! Столько лет прошло, прежде чем она явилась сюда, чтобы первым делом свести знакомство с каким-то Враговым! Фундуклеев прикрыл глаза. Нет, он не только не желает прикасаться к этой женщине. Он не хочет даже на неё смотреть. Но как избавиться от знакомого запаха, который так и лезет в ноздри?

– Ты будешь продолжать дуться или мы займёмся делом? – проговорила она.

И тут же объятия и влажный рот, и стук брошенной на пол туфельки. «И падали два башмачка со стуком на пол»[1]. Ах, кажется, он становится сентиментальным.

Её тело оказалось невероятно горячим и нежным, и родным. Мягкие губы сначала коснулись его плеча, потом груди, потом живота, потом…

 Здравый смысл окончательно покинул Фундуклеева. Ужасные события минувшего дня и ночи канули в небытие. Миреле и её ансамбль канканисток, сам Врагов, и его взгляды на жизнь – всё утратило важность.

***

Плавание на волнах наслаждения длилось бесконечно долго. Он проснулся после полудня, поняв, что слышит бой часов. Да, в большой гостиной его дома, в углу, действительно стоят огромные напольные часы. Странное дело, стены, двери и межэтажные перекрытия (а в новой части дома Фундуклеева это железобетонные плиты) не мешали ему слышать стук огромного, богато инкрустированного маятника.

– … обычно в моей спальне часов не слышно, но они ведь только что пробили час дня, – проговорил Фундуклеев, обращаясь преимущественно к самому себе.

В этот первый миг пробуждения он не мог ещё припомнить, что находится в комнате не один.

Фундуклеев огляделся. Риммы нигде не было видно, зато рядом с ним на кровати, скрестив ноги по-турецки сидела совершенно нагая вчерашняя пьяная канканистка. Фундуклеев несколько минут шлёпал губами, произнося разные имена: Мария, Мира, Майя… Припомнились и ночные кошмары. Мышцы рук, ног, спины ныли так, словно он и вправду половину ночи рыл землю, а другую половину… Фундуклеев обвёл глазами комнату. Если Римма действительно побывала здесь, то от неё должен же остаться хоть какой-нибудь след: забытый чулок, пуговица от пальто. Или, возможно, запах. Фундуклеев прикрыл глаза, пытаясь припомнить запах возлюбленной, но слышал лишь запах сырой земли, крови и сигаретного дыма – копая могилу, Врагов постоянно курил.

 – Миреле, – сказала рыжая и уставилась на него.

Фундуклееву пришлось вспомнить, как страшно мертвы её тёмные глаза.

– Ах, это ты! – буркнул Фундуклеев. – Ты и вправду Миреле.

Он хотел было отвернуться, чтобы в покое и уединении опять местать о Римме, но женщина не позволила ему, схватив за плечо.

– Что тебе надо?

– Ты плачешь. Почему?

– Не лезь мне в душу.

– Не больно-то ты любезен. А ночью…

– Что ночью? Зачем ты пришла? Ты – женщина Врагова, так и иди к нему в бытовку.

– Фу! Ты неплохо провёл со мной ночь, а теперь отсылаешь в сарай?

– Я не проводил с тобой ночь и у меня нет сарая! Твой врагов ночует в бытовке. Там ночевали и мы с женой, когда я перестраивал этот дом. Убирайся!

Женщина рассмеялась. Фундуклеев подскочил – слишком уж громким оказался её смех в спящем чутким утренним сном доме.

– Тише! Ты перебудишь весь дом!

Но женщина хохотала пуще прежнего.

– Твои домочадцы спят мёртвым сном. Сиделка и старик опять улеглись, отобедав...

– Ты всех перебудишь. Убирайся!

Он встанет, откроет окно и выкинет женщину на улицу. С третьего этажа выкинет. И не важно, что с ней станется. Если разобьётся, они закопают её рядом с подонком Киселёвым. Воспоминания о событиях минувшей ночи ударили ему в лицо ледяным ветром. Стуча зубами, он припоминал подробности. Возможно, его одежда перепачкана кровью и грязью, а он сам… Фундуклеев захлопнул окно.

Он несколько минут рассматривал собственные руки, поворачивая ладони так и эдак. Так и есть, под ногтями, в линиях ладоней, на тыльной стороне кистей – кровь грязь. И Римма видела это, потому и ушла. Она снова сбежала! Он опять потерял свою Римму! Гнев сменялся отчаянием. Отчаяние – надеждой. Возможно, Римма не ушла. Может быть она просто отправилась прогуляться и сейчас бродит под окнами его дома, любуясь пустым садом. В таком случае Миреле тем более не место в его постели.

Открыть окно во второй раз оказалось не так-то просто. Замок рамы нипочём не хотел поддаваться. Фундуклееву пришлось основательно поработать над собой и только после того, как ему удалось утихомирить собственное волнение, рама наконец поддалась.

В лицо ему саданул холодный и влажный сквозняк. Щёки, лоб, подбородок мгновенно намокли – слёзы смешались с дождём. Но всё же он смог раглядеть голую крону яблони и то место под ней, где вчера стояла Римма.

 – Закрой окно, дурак! – сказали у него за спиной, но голос слишком походил на гадючье шипение, и Фундуклеев не счёл необходимым оставаться вежливым.

– Если тебе холодно, убирайся! – огрызнулся он.

– Мне-то не холодно, но вы, люди, часто простужаетесь. На что ты мне, сопливый.

Фундуклеев отёр влагу с лица краем занавески. Свинство, конечно, но как быть, если за слезами он света белого не видно, если от слёз ослеп, практически? Фундуклеев всхлипнул. Позор, конечно, но, может быть, она не услышала.

– Только не подумай, что я плачу…

– Да что ты!

– Просто мне приснился страшный сон…

– Эка невидаль!

– Мне приснилось, что я убил и похоронил Киселёва.

– Не плохо было бы.

– Почему?

– Гнида он. Нажился на людском горе и гордится этим. Нувориш и гнида.

– Он мой друг. Был другом.

Поддержка чужой женщины странно приободрила его. Фундуклеев закрыл окно, отступил к кровати и наткнулся на пустой взгляд гостьи. Осознание собственной наготы обескуражило его. Из глаз снова брызнули слёзы. Да что же это! Он стоит в собственной спальне совершенно голый и рыдает на глазах какой-то бабы! Да он и сам, как баба.

– Риммааа!!!

– Это всего лишь сон…

– И Римма сон? Нееет!..

 Он почувствовал её тёплое присутствие. Сначала она просто накрыла его собой, как накрывают одеялом, и он сразу же перестал мёрзнуть. Она поцеловала его, и слёзы на щеках тотчас высохли. И всё бы хорошо, вот только дышалось ему как-то трудно. Но она приподнялась и дыхание его выровнялось. Тогда Фундуклеев снова, второй раз за это утро вспомнил имя женщины, а Риммы словно и не бывало. Римму он опять позабыл.

– Миреле…

– Я тут. Не плачь, малыш. Утешься, – Миреле склонилась над ним.

Кончики её волос щекотали кожу на его груди. Ляжки её, мягче пуха, но охватывали его тело так крепко, что он не мог пошевелиться. Свободной оставалась лишь левая рука. Но и она не бесполезна. Фундуклеев гладил атласную кожу на груди Миреле, постепенно успокаиваясь, примиряясь с произошедшим.

– Ты познала множество мужчин…

– Оставь. Не надо тебе этого.

Впрочем, его гнев и ревность, больше искусственные, чем искренние, не могли помешать наслаждению, доставляемому её кожей, бедрами и волосами.

– Я имела с ними близость не только сексуальную, но и духовную, как, например, с тобой, – невозмутимо продолжала Миреле.

– У нас с тобой нет близости. Это так… – Фундуклеев прищелкнул пальцами левой руки.

Правую он уже попытался высвободить, но Миреле держала его крепко и он прекратил попытки.

– Это просто так. Пошикубелили и разбежались.

В ответ на это Миреле усилила хватку, и Фундуклеев почувствовал себя спелёнутым, будто опытный санитар зафиксировал его тело при помощи смирительной рубашки. Где-то в области тазо-бедренного сустава предательски хрустнули косточки. Тело пронзила боль.

– Эй! Не слишком-то усердствуй!

Фундуклеев попытался ударить Миреле, но она перехватила его неловкую руку и прижала к простыне. Держала крепко, не вырваться, будто руку прикрутили к кровати чугунной струбциной.

– Не бунтуй, – примирительно молвила Миреле. – Лучше послушай. Всю ночь ты рыдал и каялся в грехах какой-то неизвестной мне Римме.

– Не знаю такую, – Фундуклеев отвернулся – смотреть в её мёртвые глаза сейчас стало совсем невыносимо.

– Смотри же на меня, похотливое чудовище!

Миреле схватила его за подбородок и повернула к себе. Снова боль. Да ещё какая! Если проклятая баба хоть немного усилит хватку, он проститься с зубами на нижней челюсти.

– Так-то лучше. Помалкивай и слушай. Я хочу тебя похвалить. Ты хороший мужчина, хотя бы потому, что аппарат у тебя работает исправно. Право слово, не причиндалы, а часовой механизм. Обычно так бывает у женщин: мечтаю об одном, а удовлетворяюсь другими. Мужчины иные. Я сейчас о мужской духовности толкую. Понимаешь?

Фундуклееву хотелось её прогнать. И не только. Он готов был поступить с ней так же, как совсем недавно намеревался поступить с Киселёвым. Но бес его попутал, и он ошибся. Ужасно ошибся.

Последняя мысль вышибла из-под век Фундуклеева обильные слёзы.

– Ты хорош тем, что этих душевных терзаний, комплексов, фантазий в тебе нет. Ты пожилой уже человек… Сколько ты говоришь, лет твоим детям? Не мычи. Можешь не отвечать. Я и без того знаю сколько. Но в таком возрасте ты всё ещё машина для секса. Прекрасно функционирующая машина. Не мычи. Тебе не больно. Тебя покинула возлюбленная и ты нянчишь свою утрату тридцать лет? Ерунда. Потеря бабы – это не боль. Что ты знаешь о боли? Совсем другое дело – твоя жена. Вот кому известно, что такое боль!

Она, наконец, отняла руку от его лица.

– Что ты знаешь о моей жене? – прохрипел Фундуклеев. – Откуда?

Она ударила его наотмашь своею мягкою ручной. Фундуклеев не почувствовал боли. Он услышал лишь лёгкий шлепок. И всё.

***

Фундуклеева разбудили знакомые звуки. За стенкой сначала кто-то открыл кран. Вода хлестала во всю прыть и довольно долго, так, будто неизвестный решил наполнить ванну. Фундуклеев насторожился. А ведь этим, ближайшим к его комнате санузлом пользовалась сиделка для ухода за стариком и для собственных нужд. Фундуклеев лежал тихо, не шевелясь. Прислушивался. Вот краны закрыли и он услышал сначала плеск, а затем и глубокий вздох удовлетворения – кто-то погрузился в ванну. Оставалась ещё надежда, что в ванной плещется Миреле, или одна из канканисток, а возможно и Киселёв, спьяну забредший в санузел, которым пользовалась исключительно жена Фундуклеева и её престарелый отец. Пойти и навести порядок? Отправить баб для помывки в положенное им место – ванную рядом с кабинетом или в его личный, «брутальный» санузел? Пока Фундуклеев обдумывал свои намерения, из ванной доносились плеск воды и приглушенные голоса. Женщина говорила длинными фразами. Интонации её казались и ласковыми, и строгими одновременно. Так разговаривает мать с расшалившимся малышом. Мужчина говорил редко, глухим ломающимся голосом. Интонации его были вялыми, скорее старческими, чем детскими.

Фундуклеев встрепенулся. Хотел было выскочить с кровати, но зачем-то медлил. Воспоминания о ночи с Миреле – или то, всё таки, была Римма? – тревожили его. Что случилось в яви, что приснилось? Мысли путались, а голоса этажом ниже становились всё громче. Наконец, он услышал грохот. Такой звук получается при падении крупного, грузного тела.

– Иван Николаевич! Ну я же просила! Вот и Елена Ивановна вернулась. Я ей всё расскажу о вашем поведении!

Фундуклеев замер, прислушиваясь.

Тесть что-то отвечал сиделке: бубнил, ворчал, шамкал ртом – ни слова не разобрать.

– Сначала надо челюсть вставить, а потом уж разговаривать, – внятно произнесла сиделка, а Фундуклеев ждал, когда она опять упомянет имя его жены.

Возможно, ему только послышалось. Возможно, это опять страшный сон. Возможно, это целый сериал кошмарных сновидений, потому что он уже слышит ласковые причитания собственной жены. Именно таким тоном Лена обычно и разговаривает с тестем.

– Ах, какие у нас сегодня глазки уставшие! А это что за пятнышко? Не аллергия? Нет, не аллергия. Ах, вот этой родинки не было! А чем это так пахнет? Фу!

Сиделка что-то ей отвечала. По интонации он понял, оправдывается. Она говорила долго. Голос её звучал глухо, и Фундуклеев не смог разобрать в её речи ни слова. Ясно прозвучали лишь последние слова:

– … он всю ночь ковырялся в саду и, наверное, уж протрезвел.

– В саду? Что за блажь! Впрочем, я его видела там с лопатой всего грязного. Фу! Я подумала, что он пьян от того и ковыряется в саду заполночь.

– Ну вот, я снова превратился в господина Фу, – пробормотал господин Фу.

Он попытался подняться, ухватился за край стоявшего рядом дивана, но голова предательски закружилась, и он обмяк на полу.

– Ещё одна минутка, – пробормотал Фундуклеев. – Одна только минутка! Они ведь не станут искать меня в этой в гостиной. Они потащатся в мои комнаты.

– После бессонной ночи не стоит так резко подниматься, – ответили ему с дивана.

Фундуклеев вскочил на ноги. Огромная комната мгновенно пришла в движение. Камин поменялся местами с диваном, а пол с потолком. Несколько долгих мгновений Фундуклеев взирал на собственную богемскую люстру, торчащую непосредственно из центра пола. Тем не менее, ему удалось устоять.

– Принеси мне воды. Я пить хочу!

Фундуклеев уставился на диван. Миреле лежала там во вполне приличном, впрочем, виде, до подбородка прикрытая простынёй.

Некоторое время он просто тупо пялился на неимоверно алые губы, а в мёртвых глазах тщетно искал собственное отражение.

– Пойдём-ка навестим его, папа… – голос его жены раздался совсем близко, словно она стояла под дверью гостиной, – … проверим всё ли в порядке...

Услышав эти слова, господин Фу встрепенулся. Миреле же продолжала лежать спокойно, живописно изогнув свой полный, но одновременно и гибкий стан. Тело её, даже прикрытое простынёй, могло возбудить даже мёртвого, но господину Фу в данный момент было не до того.

– Убирайся! – прошипел он, шаря глазами по комнате. – Где же… где моя одежда?

– Они уже поднимаются по лестнице… – пропела Миреле. – Они между вторым и третьим этажом.

Кое-как прикрывшись отобранной у Миреле простынёй – хорошо хоть она оказалась под рукой! – господин Фу выскочил в соседнюю комнату и сразу увидел свою жену и её отца. Они стояли посреди небольшого холла между спальней жены и ванной комнатой. Жена поддерживала старика под локоть. Господин Фу со стуком прикрыл за собой дверь.

– Вот видишь, Лена, я говорил тебе, что он напился и уснул прямо в гостиной.

– Кто там у тебя? – спросила жена. – Ты привёл в дом женщину?

– Женщин! – встрял старик. – Нескольких женщин.

– Здравствуй, Лена, – ответил господин Фу, кутаясь в простыню, как в тогу. Да, мы перебрали лишнего. Приезжал Киселёв, но тебе ведь известно каков он.

– Он заговаривает нам зубы, – прошамкал тесть. – Он таскает по дому голый для отвода глаз, а женщину – или женщин – спрятал у себя в спальне. Ты ведь принципиально не посещаешь этот вертеп. А лестницу он нарочно сделал такой крутой, чтобы я, старик, не мог подняться и проверить. И ещё. Он наказал сиделки давать мне какие-то усыпляющие бдительность препараты. Но я, как услышал, что будут гости, всё повыплёвывал. И тогда…

Жена кинулась к лестнице, грузно затопала вверх по ступенькам – побежала проверять его спальню. Господин Фу вернулся в гостиную. Миреле поменяла позу. Теперь она лежала на боку, прикрыв рукой обнаженные груди.

– Фу! Разлеглась! Убирайся! – зашипел Фундуклеев.

– На улице холодно. Снег с дождём, – Миреле надула губы.

– До бытовки – сорок метров. Не простудишься.

– Сам барахтался со мной всю ночь, а теперь голой на улицу выгоняет.

– На! – Фундуклеев сорвал с себя простыню и кинул ею в женщину. Миреле белым призраком метнулась к двери, ведущей в кабинет и дальше, к лестнице, которую господин Фу называл про себя «чёрной». Верное решение. Воспользовавшись этим, запасным выходом в холл первого этажа, Миреле никак не сможет встретить ни со стариком, ни с его дочкой. Разве только сиделка… Но с ней-то господин Фу всегда сумеет договориться.

Сам он уже приметил в углу, возле камина кучку грязноватого хлама – те самые подштанники и фуфайка, в которых он работал ночью. Времени раздумывать о том, как эти вещи оказались в гостиной не оставалось. Помнилось, хоть и не вполне ясно, как ночью избавился от них в саду. Преодолевая дрожь волнения, Фундуклеев натянул на себя кальсоны и фуфайку.

– Ленааа! Дочкааа!!!

Что такое? Голос тестя доносился откуда то с улицы. Пришлось красться к окну, выглядывать из-за занавески в сад. Под заветной яблоней, ныне венчающей могилу расточителя Киселёва, он обнаружил обёрнутую в белую ткань Миреле и старика тестя в пижаме и тапочках. Старик размахивал тростью с небывалым воодушевлениям, норовя угодить женщине непременно по голове. Господин Фу распахнул окно.

– Убирайся!!! Вот отсюда!!! – не помня себя, прокричал он.

Старик обернулся на его голос и задрав голову уставился своим рассеянным взглядом куда-то вверх, выше окна, из которого выглядывал Фундуклеев. Ледяной сквозняк сотряс крону дерева, осыпав старика тысячами холодных капель. Этим же сквозняком унесло прочь Миреле.

– Что там, папочка? – послышалось сверху.

Фундуклеев догадался: это жена открыла окно в его спальне. Надо же! Елена уже много лет избегала посещать спальню своего мужа, но на этот раз сделала исключение из правила.

– Я всё видел, – старик воздел трость к небу. – Я всё слышал, всё знаю и всё всем расскажу!