Глава вторая. Место, где исполняются желания.

Они расположились с почти семейным уютом под кровлей печки-барбекю. Кроме самой печки, здесь, на вымощенной плиткой площадке, располагались стол и две длинные скамьи. Печка огромная, трубой протыкает низко нависающую кровлю, а площадка тесная. Если сесть на одну из скамей лицом к печке, то вода, стекающая с кровли, непременно попадёт за шиворот. Врагов умный, уселся к тёплой ещё печке спиной, наверняка зная о том, что Фундуклеев ни за что не сядет рядом с ним. Вот Фундуклеев теперь и страдает, смахивая с загривка ледяные капли. Страдает, но не уходит. В доме ему душно да и семечки такая отрава, от которой запросто не оторвёшься. Вот они с Враговым и грызут их наперебой, выбирая из небольшой кучки на столе зёрна покрупнее. Фундуклеев поначалу помалкивал, тупил взгляд в нечистую столешницу. Исстрадался, бедолага. Нынче утром Врагов обнаружил в кладовке три пустые бутылки из-под бормотухи. Казалось бы, ничего особенного, но вчера поздно вечером пузыри были полны и стояли в холодильнике. Зато сегодня в наличии полноформатное похмелье. В таком состоянии лучше сидеть на холодке. Пусть дождь капает за шиворот, зато воздух относительно свежий. Но это если не считать лёгкого аромата берёзового дымка, ведь поленья в барбекю только что отгорели. Фундуклеев, раскачиваясь из стороны в сторону, бормочет нечто невнятное, поминутно поминая то какого-то Киселёва, то собственную жену, которая, якобы «сбежала». Он облизывает сохнущие губы, его мучит жажда, но в дом он не идёт.

– Уголья!.. Как ярко тлеют!.. Наверное, в пекле так же… Пекло… Ад… Ерунда! Она сказала, что «горит в аду». Нашла повод сбежать, а Киселёв…

– Шо такое пекло? – спросил Врагов.

– Пекло? – Фундуклеев встрепенулся.

Врагов молчал. Он знал эту манеру Фундуклеева переспрашивать. Так собеседник выигрывает время на обдумывание ответа. Поэтому Врагов молчал, наблюдая, как Фундуклеев сгребает со стола шелуху семечек, как ссыпает её себе под ноги, на утоптанную землю.

– Меня бесит твоя простонародная манера. Впрочем… Что взять с такого, как ты?

– Та да, я лузгаю семки не аристократично.

Врагов оскалился. Ему известно и то, как Фундуклеев относится к его улыбке. Вот! Фундуклеев отвернулся. Его мятое лицо искривила брезгливая гримаса.

– Пекло – что это за слово? В словаре Ожегова пекло определено, как ад…

Опять он бахвалится своей дутой эрудицией.

– Пекло – место, где печёт. Выходит, в аду жарко. Сгореть в аду. Адское пламя, – пояснил Врагов.

– В аду? Жарко?

Фундуклеев сплюнул шелуху в горсть, выигрывая время на размышления.

– Что-то мне холодно, – Фундуклеев поёжился. – Зима не зима, осень не осень. Не поймёшь какое время года. Если листья с деревьев все облетели, значит уже зима. Но если снега нет, а дождь поливает и темень, значит осень. Вообще-то для осени сейчас адски холодно. Но для зимы это настоящее пекло.

Сказав так, Фундуклеев уставил на собеседника водянистый, туманный, как осеннее ненастье взор.

– Та шо же, выходит мы в аду? – Врагов снова продемонстрировал Фундуклееву свои зубы.

Скривился. Отвернулся. Страдает. Ах, это всего лишь похмелье. Похмельные муки – плохая работа. Надо поддать жару. То есть холоду, иначе Миреле будет им недовольна.

– Ад – это место, где все желания исполнены и каждому дано по справедливости, – проговорил, наконец, Фундуклеев. – А это значит я в раю.

– Та шо ты!

Врагов расхохотался.

– В раю! – дряблые щеки Фундуклеева зарделись гневом. – Мои желания не исполнены. И не могут быть исполнены.

– Та шо ж так? Шо за желания?

– Не «шо», а «что»! Я желаю интеллектуальной беседы, а разговариваю с тобой, люмпеном.

– Шо?

– Шо!!! Врагов, я никак не возьму в толк: пишешь ты грамотно – ни одной ошибки, все запятые на месте. Но как ты говоришь!

– Семки давай. Я все излузгал.

Врагов протянул ему чумазую ладонь.

– На!!! – Фундуклеев трясущейся рукой извлёк из кармана целлофановый пакет. – Слово-то какое – «лузгать»! Тьфу!!! И на улице такая же гадость! Мне за шиворот постоянно что-то капает.

– Хочешь, шоб снег выпал?

– Нет!!! Снег я тоже ненавижу! Пойду в дом. А в ад и рай я не верю. Я – атеист с анархическими наклонностями и не подчиняюсь никаким догматам!

Фундуклеев поднялся. Глаза его прояснились. Кажется, он уже вполне протрезвел и от того настроение его совсем испортилось.

– А настроение у меня – хуже некуда. И печень ноет и погорить не с кем. Хоть бы бабу какую… Но и бабу по-настоящему не хочу. Страдание…

– Значится, мы находимся в аду, раз ты страдаешь– завершил мысль собеседника Врагов.

– Это не ад! Ад – это исполнение всех желаний, когда уже больше ничего не хочется. Какой же это ад, если мои желания – а мои желания, уверяю вас, самые важные желания! – никоим образом не удовлетворяются? Ведь удовлетворение желаний это и есть справедливость, не так ли? Молчишь?!! Нечем крыть?!! Нечем!

Фундуклеев горячился, стучал кулаком по впалой груди. Врагов молчал. Изучив Фундуклеева досконально, он знал – продолжения не миновать.

– Я уже пол часа, как желаю выпить. Посмотри на часы! – Фундуклеев поднёс к носу собеседника узкое запястье со сверкающим на нём золотым циферблатом "Rolex". – Уже двенадцать часов пополудни, а я всё ещё трезв! И не только поэтому меня не устраивает ваш так называемый ад! Есть ещё причины!..

Фундуклеев застонал, а Врагов осведомился со всей мыслимой вежливостью:

– Та я ж к твоим услугам! Шо же ты хочешь? Есть пожелания?

– Конечно! Он ещё спрашивает! Тоже мне, мефистофель! Наивный демон – властелин фальшивого ада! –льдистые глаза Фундуклеева заблистали влагой.

Он вышел из-под кровли барбекю, поднял лицо к небу и замер. На лбу его и щеках оседала холодная морось. Такая погода свойственная ноябрю, но оба они, и хозяин этого подворья Феликс Фундуклеев, и нанятый им для разных хозяйственных нужд работник по фамилии Врагов знали, что новогодние праздники уже миновали и дело движется к февралю.

— Та шо же надо-то? — елейным голосом спросил Врагов.

— Ещё одно подстверждение: ты не настоящий демон. В противном случае понял бы без лишних слов... — по щекам Фундуклеева катились крупные капли.

— Та чем же я тебе не настоящий? Хошь, чудес наворочу. Любых. По твоему желанию могу совершить любое чудо. Так подтвердю свою профпригодность.

— Чудо он совершит! — Фундуклеев воздел тонкие руки к небу. — Любой демон — сладострастник. А тебе меня не понять, потому что ты не демон. Ты моногамен! Вот в чём проблема! Моногамный демон! Ха-ха-ха!...

Фундуклеев говорил что-то ещё, говорил долго и бессвязно, говорил жестикулируя, и время от времени пахнущая подсолнечной шелухой десница его оказывалась перед самым носом Врагова. Но тот хранил несокрушимое спокойствие. Он сосредоточился на воротах и на том существе, что вот уже в третий раз постучало в них. Фундуклеев в похмельной запальчивости не слышал стука, но Врагов был уверен – существо за воротами не отступится, не сбежит и непременно достучится до Фундуклеева.

Работодатель Врагова опомнился в тот момент, когда металлическое полотно ворот сотрясли столь мощные удары, что не слышать их сделалось невозможно. Засов выскочил из скоб и со звоном упал на гравий парковочной площадки.

— Кого там черти принеслия? — взревел Фундуклеев.

— Меня! Это я! — ответил ему приятный голосок. — Меня к вам папа послал. Не помните разве полковника Р.?

Врагов обернулся к воротам, в которые как раз просунулась симпатичнейшая, обрамлённая тёмными, круто завитыми локонами мордашка.

— Что это? Баба? — фыркнул Фундуклеев.

— Папа просил вам передать коробку отличного чилийского вина, — проговорила мордашка, поигрывая глазками.

— Я белое вино не пью. Дистиллированные напитки тоже, — холодно ответил Фундуклеев.

Впрочем, гневаться он уже перестал, однако всё ещё оставался насупленным.

– Вино красное, крепостью двенадцать оборотов, сухое, – прощебетала дочь полковника Р.

Лицо Фундуклеева расплылось в улыбке, но девушка всё ещё топталась на пороге его имения. В ногах её действительно стояла объёмистая, перемотанная лентой скотча коробка.

— Отличное красное, сухое вино урожая две тысячи шестнадцатого года. Полная коробка — двенадцать бутылок, — повторила мордашка.

Впрочем, уже не только мордашка. Девушка отважно пересекла линию ворот и теперь переминалась с ноги на ногу по эту сторону высокой металлической ограды. Гравий поскрипывал под подошвами её кроссовок. Высокая, статная, спортивного сложения, одетая в блестящие легинсы и короткую курточку, она производила самое приятное впечатление.

– Я приму подарок только в том случае, если вы составите мне компанию, – проговорил Фундуклеев и, обращаясь к Врагову, добавил:

– С чего это полковник Р. Так расщедрился? Сразу и вино, и дочь. Мы с ним и не знакомы почти. Так, шапочно. Пересеклись на одной из вечеринок. Помню, он тогда показывал мне снимок дочки в телефоне. Правда она выглядела несколько не так. Летняя одежда – коротенький сарафанчик, босоножки, отсутствие лифчика заметно даже если не присматриваться.

– Та хочет мужик сделать приятное. И бухла подогнал, и девку. Хороший человек. Чему удивляться?

Врагов старательно спрятал улыбку в ладони, делая вид, будто чешет подбородок, а Фундуклеев всё более воодушевлялся.

– Как это чему? А если подстава?

– Палёное вино?

– Чилийское вино не бывает суррогатом.

– У нас в Снежном вам любое вино сделают: и крымское, и чилийское, и австралийское. Всё из одной бочки. Бойкий анчутка этикетки рисует…

– Вино из Снежного от полковника Р.? – Фундуклеев снова нахмурился и Врагов счёл за благо прекратить смутительные речи.

Девушка, тем временем подхватила коробку. Калитка за её спиной с грохотом захлопнулась, а она тащила свой нелёгкий груз через парковочную площадку к печке барбекю то и дело оскальзывась на подмерзающем гравии.

– Да что же это вы! Оставьте! Не женское дело таскать тяжёлые коробки. Врагов, помоги. Неси под крышу. Ставь сюда. Ну ка, что там за вино?

Фундуклеев извлёк из коробки одну из бутылок и уставился на этикетку.

– Действительно, сахара ноль процентов, алкоголя – двенадцать процентов. Всё как я люблю.

Дочка полковника Р. тем временем присела к столу, на который Врагов выставил два чистых бокала.

– Ну что ж, попробуем, чем нас потчует папаша Р.! – Фундуклеев достал из кармана штопор, с которым, похоже, никогда не расставался.

Вино оказалось слишком светлым, цвета свежей, не успевшей свернуться, крови, мутноватым, а так же изумляюще ароматным.

– Что это? Тмин? Кориандр? Нет! Пожалуй, это смородиновый лист или…

Фундуклеев смаковал каждый глоток. Дочка полковника Р. не сводила с него глаз. Она держала в руке полный стакан, но к вину пока не притрагивалась.

– Что же вы? Пейте, милая! – Фундуклеев уставился на гостью взглядом, переполненным специфической мужской алчностью.

– Я не могу без закуски, – пискнула полковничья дочь. – Сыр или конфетки, а лучше и то, и другое.

– Конфеты убьют ваш мозг – станете дурочкой. А сыр испортит вашу фигуру, которая достойна самых высоких похвал! – назидательно заметил Фундуклеев.

Сказав так, он схватил полковничью дочь за руку и вывел на лужайку перед барбекю. Внимая его намерениям, дождик приутих.

– Станцуем? – предложил Фундуклеев.

– Без музыки? – усмехнулась полковничья дочь, постреливая глазками.

– Без музыки и на сухую. Фу! – Фундуклеев скорчил самую кислую из своих гримас. – Врагов, обеспечь!

Врагов достал из кармана мобильник. Он не долго листал меню. Скоро из динамика зазвучал приятный баритон Вакарчука: «Така як ты бывае раз все життя».

– Медляк! – восторженно вскричал Фундуклеев, обнимая гостью за талию.

Они медленно переступали по мокрой траве, при этом рука Фундуклеева постепенно перемещалась с талии партнёрши всё ниже. Так продолжалась до тех пор, пока его узкая ладонь не охватился одну из округлых, обтянутых блестящей тканью, ягодиц девушки.

Они старались говорить тихо, но влажный воздух доносил до ушей Врагова обрывки разговора.

– Это мой дом. Видите, какой большой?

– Вижу…

– Там внутри всё чудесно устроено. Мебель ручной работы, эксклюзивная сантехника, подоконники из оникса…

– … ну и что? А у моего папы…

– … у меня есть имение на берегу Атлантического океана. Такого у твоего папы нет. Мы можем поехать туда в любой момент…

– … деньги…

– … да какие там деньги! Пусть папа только заплатит за билет, а там уж я … впрочем… ах, я позабыл! Там же сейчас моя… то есть Лена сейчас именно там. Но это ничего. Мы полетим туда весной…

Вакарчук завёл новую песню: «Я не сдамся без боя». А дождь тем временем, словно очнувшись от дрёмы, припустил не на шутку, заставил девушку вывернуться из объятий ухажёра.

– Мне пора, – безапелляционно заявила она.

Фундуклеев попытался возразить, ссылаясь на непогоду, пробки и дороговизну такси.

– Я выполнила поручение. Подарок передала. Adju!

Скрип гравия. Горестный стон Фундуклеева. Стук железной калитки. Всё. Девушка исчезла. Осиротевший ундуклеев достал из коробки очередную бутылку.

– Мои желания сбылись, но не вполне, – проговорил он, выдёргивая пробку.

– Ах ти, старая выжига! Шоб дала мог бы на конфеты раскошелиться, − безжалостно заметил Врагов.

– Я презираю женский меркантилизм. Если речь идёт о любви, то при чём тут конфеты и, тем более, сыр?

– Та да, – кивнул Врагов. – Сыр и конфеты не при чём. А вот разница в возрасте…

– Прекрати! Она сбежала не от того, что я старый. Да она и не сбегала. Это я сам не захотел. Спросишь почему? Ну?

Врагов лишь сокрушенно покачал головой.

– Она – дочка полковника Р.! Это понимать надо! Предположим, трахни я её…

Врагов отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

– … трахни я её, что скажет папаша? Ну?

– Спасибо точно не скажет.

– Ну это с какой стороны посмотреть. Впрочем, он может захотеть, чтобы я женился. Воспользуется случаем. А я жениться не могу. Не хочу я жениться. Я ревностью Лены сыт по горло. Ах, я и забыл, что на Лене женат!

– Мечтаешь избавиться от Лены?

– Нет, что ты! Лена – моя броня. Защита от поползновений таких, как эта вот полковничья дочь. Главная моя мечта в другом.

– Та шо ж такое? Если не иметь красивую деваху, то о чём ещё мечтать мужику?

– О смерти!

– Та ну! Шо о ней мечтать? Она и без того придёт. Не убежишь…

– Но не моей. Мечтаю зарыть Киселёва.

– Та ну! Засадят.

– В этом-то и дело! Нет ничего слаще несбыточной мечты. Оторвать башку и зарыть. Только ты не думай, что я кровожадный. Этот Киселёв –настоящий чирий. Пухнет и гноится. Нажился так, что всё уже наружу прёт. Постоянно из-под носа уводит и деньги, и баб. Мерзкий тип. Кстати, сегодня обещал явиться…

Говоривший до этого с необычайным воодушевлением, Фундуклеев внезапно снова сник, как это часто случается с изрядно уже перепившим человеком.

– Шо? Может быть хватит вам вина-то?

Врагову пришлось изобразить самое живое сочувствие.

– Вина нам, может быть и хватит, но под вино надо же и всё остальное.

– Та шо же? Баб?

– Не просто баб. Не абы каких баб. Конкретных баб. Не полковничьих дочек, а именно баб!

– Так сбрось в ватсапе фамилии и адреса.

– Какие там адреса! Бабы должны быть весёлыми: пляски, кураж и всё такое. Чтоб молодые и, при необходимости, чтоб не ломались.

– Бюджет?

– Не поскуплюсь. Два косаря.

– Неее. За такие башли кто ж пойдёт. Погода-то плохая. Набавь пять тонн и на харчи. Вам, людям, для веселья надо мясо.

– А вам, нелюдям?

– Ключи от тачки. Ты встречай своего Киселёва, а я баб привезу скоро.

***

Автомобильный выхлоп фундуклеевкой Мазды уже давно истаял за воротами, а хозяин имения всё бродил по вымокшему саду, посматривая на тёмный массив собственного дома. В первом этаже светились для окна кухни и ещё одно, низкое и узенькое окошко комнаты старика. В этом окне двигались тени – сиделка укладывала старика-тестя спать. Сейчас она подаст тестю пилюли в пластиковом стаканчике и воду и керамическом бокале. Этим вечером, помимо обычных препаратов, старик получит надёжное успокоительное средство, которое погрузит его в безмятежность до самого утра.

Старик уснёт и не встретится с Киселёвым. И не узнает каков Киселёв и какова ненависть его зятя к этому человеку. Долгий сон и счастливое пробуждение – вот всё, что необходимо пожилому человеку промозглым вечером затянувшегося предзимья.

Так Фундуклеев стоял на посыпанной гравием площадке под окном своего родича и наблюдал за действиями немолодой и некрасивой сиделки, нанятой по выбору его жены. Вот женщина вложила в левую руку старику пластиковый стакан с таблетками, а в правую – керамический бокал. Старик шамкает ртом, не торопится отправлять снадобья в рот, но сиделка не отходит от него. Ждёт. Она хорошо знает своё дело и вполне надёжна.

– Эй ты, старый плут! Что застыл? Наблюдаешь обнажённую натуру? И как? Натура хороша?

Фундуклеев обернулся на голос. Свет автомобильных фар врывался на парковку через распахнутую калитку. Фундуклеев вздохнул. Совсем недавно на этом месте стояла весьма недурная девушка. Точно о такой он мечтал инапрасно. Ведь на поверку его мечта оказалась чистейшей фикцией – близок локоток, да не укусишь. Зато Киселёв – совсем не фикция. Подсвеченная фарами плотная, короткошеяя фигура с округлым, лоснящимся черепом – это и есть Киселёв, которого он, Фундуклеев, реально ненавидит, и ненависть эта слаще самой яркой эротической фантазии, желанней самой юной феи, приятней чилийского вина.

Киселёв явился гостевать с полными пакетами снеди. По-другому он не умеет. Тратит заработанное на еду, тряпки, путешествия, прижитых от разных женщин детей, молодую – и зачем только она ему далась? – жену. Киселёв легко живёт. Просто расстается с деньгами и ещё проще их получает. Бизнес его настоящий фурункул, чирий, пухнущий, заметный, чрезвычайно болезненный для Фундуклеева, извергающий…

Сплюнув под ноги, Фундуклеев произнёс:

– Сейчас я открою ворота, и ты запаркуешься. Здесь места навалом.

– Не стоит, – отозвался Киселёв. – Я с водителем. Сейчас его отпущу, а завтра он вернётся за мной. А может и не завтра. Мы ведь с тобой зависаем, Фундуклей? Так?

Он и водителя нанял! Сплюнув ещё раз, Фундуклеев заключил Киселёва в объятия.

***

– Ты выжига, Фундуклей!

– Я – твоя противоположность, Киселёв. На таких как я зиждится любой успешный бизнес.

– Феликс, при чём тут бизнес? Ты купил вино по двести сорок рублей за бутылку!

– Киселёв, объясняю ещё раз. Да, я купил шесть бутылок отличнейшего Чилийского по хорошей цене – двести сорок рублей за бутылку.

Киселёв схватился за телефон.

– Что ты делаешь? Зачем? – приставал Фундуклеев.

– Захожу на сайт «Вкусвилла», чтобы купить порядочного вина. Ах ты чёрт!

– Что так?

– Во «Вкусвилле» вина нет. Не торгуют!

– То-то же! Пей чилийское по двести сорок за бутылку!

– Нееет!!! Я найду вино на другом ресурсе. «Алфавит гурмана» нам подойдёт. Погоди! Куда ты?

Но Фундуклеев уже шёл по коридору по направлению от большой гостиной к прихожей. В этот коридор выходили двери двух спален, кладовки и, собственно, прихожей. Сам коридор упирался в пятую дверь. За ней находилась так называемая «брутальная ванная». Так Фундуклеев именовал неопрятную комнату, керамическая плитка со стен которой частично осыпалась, обнажив серый цемент. В цементном же полу находилась дыра канализации для слива воды импровизированного душа, лейку которого Фундуклеев просто прикрутил к стене, а чуть ниже из этой же стены торчат две водопроводных трубы с кранами. Впрочем, унитаз в этой комнате точно такой же, как в остальных уборных огромного дома – белый, фаянсовый, чистый, нормальный унитаз. Рядом с «брутальной ванной» – дверь в кладовку. В кладовке – холодильник. В холодильнике – стратегический запас суррогатного чилийского.

– Фундуклей! Постой! Не надо больше твоего чилийского! – кричит вслед товарищу Киселёв. – Я уже заказал! Привезут в течение часа.

Фундуклеев обернулся. Фундуклеев махнул рукой. Простой жест вывел его шаткое тело из состояния равновесия, но завалиться ему помешали стены узкого коридора. Ничего не сказав, Фундуклеев продолжил свой неспешный путь меж знакомых стен. Его остановила дверь в «брутальную ванную». Он так и остался стоять, покачиваясь и рыгая, уперев лоб в полотно двери.

– Фундуклей! Я заказал отличное немецкое вино! Пять бутылок по пять косарей за бутылку. И ещё Black Label ноль семь литра. Может быть, литровую надо было брать, – прокричал Киселёв из большой гостиной.

– Я не пью белое вино и дистиллированные напитки. А твоё мозельское полусладкое – девчачий компот, – чуть слышно отозвался Фундуклеев.

– Ещё девок надо бы позвать. Или девки тебе тоже ни к чему? – Киселёв обождал пару минут, ожидая ответа. Но Фундуклеев стоял всё так же неподвижно, прижимаясь лбом к двери своей «брутальной уборной». – Музыку что ли завести? Где тут у тебя…

***

Киселёв принялся шарить по гостиной в поисках звуковоспроизводящей аппаратуры. Единственным понятным местом в доме Фундуклеева является кухня – такая же кухня наличествует в любом порядочном современном доме. Но пока до неё доберёшься, надо преодолеть анфиладу прихожих, коридоров и кладовочек, гостиных и лестничных площадок. В каждой комнате, будь она крошечной или огромной, непременно есть как минимум две двери – вход и выход. Блуждая по дому, можно ненароком оказаться в одной из спален. Спальни в доме Фундуклеева никогда не бывают проходными. В одной из них, где-то на втором этаже – Киселёв не знал в которой именно – лежит парализованный тесть Фундуклеева, древний, лет под сто, совершенно выживший из ума, старик. При нём неотлучно находится сиделка. У них и санузел отдельный. Поэтому Киселёв время от времени слышит, как в недрах дома взрыгивает канализация или течёт вода.

В нагромождении захламлённых и полупустых помещений фундуклеевского дома можно довольно долго бродить кругами, так и не найдя, собственно, кухни, которая так же, как и спальни не является проходной и находится на первом этаже. Войти в кухню можно только из большой гостиной. Эта гостиная замечательна своим телевизором, занимающим почти целиком одну из её стен. Под телевизором расположена стойка для аппаратуры. Киселёв нажимал на кнопки наугад. На панелях устройств замигали светодиоды, зелёные, красные, жёлтые. Это мельтешение быстро утомило Киселёва. Тогда из нескольких пультов, валявшихся тут же, на одной из полок, он выбрал один, предположительно относящийся к телевизору. Сейчас огромный экран засветится, разгонит мрак и опасное уединение Фундуклеевского жилища. Киселёв вертел в руках чёрную коробку телевизионного пульта. Ладони его отчаянно потели. Теперь жилище Фундуклеева, тихое и тёмное, казалось ему ещё более опасным, чем несколько минут назад. Опасность таилась внутри стен, за дверцами шкафов, под лестницами и за занавесками – злые намерения, цепкие, липкие, удушающие пальцы. Но большая опасность бродила снаружи, терлась шершавыми боками о стены дома, клацая волчьими челюстями. Страшно и тихо! Чёрт возьми, как же тихо! Возможно, потому-то Киселёва и не брал хмель. Тишина Фундуклеевского дома чудилась ему худшим из зол. Именно необходимость постоянно прислушиваться к этой опасной тишине не позволяла Киселёву погрузиться в приятную истому опьянения, даруемого суррогатным вином.

Возможно, поэтому рингтон внезапно ожившего в брючном кармане смартфона, оглушил его, как громовой удар.

– Слушаю! – рявкнул Киселёв, уже дошедший до крайней степени раздражения.

– Это служба доставки. Уточняю заказ: вино мозельское полусладкое пять бутылок по ноль семь литра, виски…

– Фундуклееей!!. – взревел Киселев.

– … уточняю адрес… – щебетало в гаджете.

– Да не знаю я адреса! Деревня Дедково. Дом Фундуклеева.

– Это в Новой Москве? Доставка за МКАД по двойному тарифу.

– Постойте! Я перезвоню!

Киселёв волновался. В запале он наугад надавил на кнопку пульта. Экран телевизора ожил. В тот же миг на пороге гостиной возник Фундуклеев. Волосы на его голове слиплись от влаги. Майку и трусы он надел на мокрое тело. Его босые ступни оставляли на полу влажные следы. Брюки он держал в руках.

На экране телевизора возникла освещённая софитами сцена, на которой группа коротко стриженных парней, надев на лица брутальную суровость, лихо и слаженно отплясывала какой-то простецкий танец за спиной одутловатого солиста. «Мы больше не встретимся в этой кровати» – выводил полный солист в модно остриженной бороде.

– Не в этой так в другой, но непременно встретимся, – оскалился Фундуклеев.

– Какой у тебя адрес?!!

– Смотри-ка Киселёв, как бригада строителей из Белоруссии лихо отплясывает. А обои клеят наверняка плохо.

– Адрес!!!

– Ну-ка…

И Фундуклеев забрал из руки Киселёва гаджет.

Он назвал адрес, терпеливо объяснил, как доехать и нажав на отбой повторил:

– Белое полусладкое мозельское – настоящий яд. Таким пойлом потчуют в аду, а твой блек лейбл – хорошее топливо для адских печей.

– Надо баб позвать, – шмыгнув носом, проговорил Киселёв.

– Не надо.

Фундуклеев был влажен и странно невозмутим.

– Ты обещал оргию. Какая же оргия без баб? Эй, постой! Если ты за педерастию, то я…

– Ты недавно женился. Как насчёт супружеской верности хотя бы на первое время?

– Это относительно.

«Она меня целует ярко красной помадой» – пропели из телевизора.

– Бабы всё равно нужны, – настаивал Киселёв.

– Бабы ­– такой же яд, как твоё мозельское, ­– проговорил Фундуклеев, натягивая брюки поверх влажных трусов.

– И шашлыки яд?

– И шашлыки. Употребление мяса людям нашего с тобой возраста приносит страшнейший вред.

– Тогда зачем у тебя во дворе барбекю?

– Это для гостей и для молодёжи. Я и углей припас.

– Значит, бабы, всё таки, будут?

– Конечно!

– И молодые?

– А то какие? Шикубелить надо тридцатилетних.

– Тридцатилетние не староваты?

– Не понял. Твоей жене тридцать два, если мне не изменяет память.

– Изменяет. Ей двадцать восемь.

– Фу! Это уже педофилия.

– Не борзей, Фундуклей. Если бабам больше тридцати и при этом они шлюхи из дешевых, то это именно и есть «фу». Ну а если из дорогих, то почём скидываемся, а Фундуклей?

– Я осуждаю продажную любовь и голосую за любовь безвозмездную и добровольную.

– Не понял. При чём тут добрая воля? Любовь по доброй воле, это как у тебя с твоей Еленой?

– Моя Елена самый надёжный из щитов. Адски ревнивая баба. Влюблена в меня, как мартовская кошка. А ведь я уж не молод и не слишком-то хорош собой. А что до красной помады и свиданий в кровати, так это всё преходяще. Я голосую за духовный брак, такой, как у нас с Еленой.

Киселёв ещё раз оглядел Фундуклеева. После «брутального душа» его приятель значительно протрезвел. Редкие волосы на его черепе уже почти просохли, лицо разгладилось и приобрело розоватый оттенок. Голубоватые навыкате глаза смотрели вполне осмысленно. Это в той части, что касается внешнего вида. В остальном, Фундуклеев уже лет тридцать оставался неизменным: тонкий, чувствительный, с, пусть странноватыми, но принципами, не лишен фантазии и творческих способностей. Однако, главное не в этом. Главные достоинства Фундуклеева – его разум и его самодостаточность. Нет, Киселёв не считал себя дурачком, но вот самодостаточности ему явно не хватало. А тут ещё эта кличка. «Великий расточитель» – так прозвал его Фундуклеев. Расточительство! Действительно, Киселёв всего лишь одно из явлений цивилизации мусорной корзины. Жизнь под девизом: «скажи мне, что ты выбрасываешь и я скажу тебе кто ты». Впрочем, статистика грязи и отбросов, как промежуточный итог жизни Киселёва, сама по себе не интересна. Интересно лишь приобретённое им для потребления, но не потреблённое. Эту дефиницию можно рассматривать не только в аспекте материальных благ. Взять, к примеру, Фундуклеева. Сам по себе, он субъект вполне материальный. Но вот дружба, существовавшая между Фундуклеевым и Киселёвым явление скорее духовного порядка, нежели материального, и близость, и доверительность меж ними могла бы быть сохранена, если б не некоторые обстоятельства. Однако, классики литературы и философии толкуют дружескую доверительность именно, как нечто существующее вопреки обстоятельствам. Да, дружба с Фундуклеевым когда-то являлась необходимостью для ежедневного потребления и вот она, ещё не вполне увядшая, «недоупотреблённая» оказалась в «мусорной корзине» бытия. Казалось бы, опять излишняя расточительность? Но он, Киселёв, лишь в потреблении излишка чувствует себя по-настоящему живущим.

Себя же хозяин дома величал «гением потребления». Пить вино стоимостью двести пятьдесят рублей за бутылку – это Фундуклеев считает гениальностью! Этот живёт без излишеств. Потребляя минимальное количество вещественных благ, он копит, откладывает про запас всё, кроме житейских впечатлений. В его понимании впечатления – расходный материал, который можно потреблять или тратить без ограничений, но и без остатка. Совсем иное дело вещи, предметы, деньги – это незыблемо и неприкосновенно. Таким образом «мусорная корзина» бытия Фундуклеева всегда пуста. И это факт, это обстоятельство более всего влечёт Киселёва к Фундуклееву.

***

Курьерская служба доставила заказ и Фундуклеев разлил по стаканам Blaсk-label. Разлил экономно, как украл. Завинтил бутылку до упора и поставил под стол. Заправский пьянчуга решил ограничиться смехотворной порцией. Что такое два пальца? За какими морями расположен предел скаредности этого человека? Киселёв нахмурился.

– Ты морщишь лоб, размышляя? Оставь это. Не порть свою кожу раздумьями. Береги молодость! Давай лучше выпьем за сделку! – Фундуклеев поднял стакан.

– Давай! А что за сделка?

– Нет, давай сначала чокнемся.

Они сдвинули стаканы. Выпили. Киселёв поморщился.

– Всё. За сим я перехожу на «Миукова», – проговорил он.

– «Миуков»? Что за говно!

– Не говно, а элитный коньяк.

– По пятьдесят долларов за бутылку.

– Врёшь. Сто пятьдесят.

– Ты великий расточитель, Киселёв.

– Я – великий зарабатыватель, Фундуклей.

Киселёв достал из под стола початую бутылку Blaсk-label, откупорил, достал из шкафчика винный бокал, потянулся к бокалу Фундуклеева.

– Нет-нет! Хватит с меня дистиллированных напитков. Так что ты там сказал насчёт расточительства?

– Не расточительство, а прикуп! За это и пью, – отхлебнув из бокала, Киселёв снова поморщился. – Что-то плохо идёт нынче. А ты, Фундуклей, почему филонишь?

– Фу! Я вообще не пью пока не ясен тост. Ты поясни, за что я должен выпить, и я выпью.

– За сделку. Пятьсот тонн полипропилена по демпинговой цене.

– Отлично! Где документы? Я сначала должен посмотреть, что там за демпинговая цена.

Тем не менее, противореча собственной логике, Фундуклеев всё таки не только выпил, и сразу же налил ещё. Наполнил щедро оба стакана до краёв. Пустую бутылку он отшвырнул в сторону. Стекло зазвенело, но не разбилось. Киселёв вздрогнул.

– Ерунда, Фундуклей. Ты не в теме. На этот раз справились по облегчённой программе.

– То есть?

– Иными словами, мы с Йозефом получим больше денег. Оба.

– А я?

– Ты не в теме, Фундуклей.

– И ты так вот просто мне это говоришь, сидя здесь, за моим столом?

Лицо Фундуклеева исказилось, и Киселёву подумалось, что он вот-вот заплачет.

– Оставь, ей Богу! Да, на этот раз без тебя. С другой стороны, на что же тебе обижаться? Ты богат и прижимист, тратишь не много. Работать не очень-то хочешь. Это честно.

Киселёв заметил, что губы Фундуклеева дрожат, да так, что зубы выбивают о край бокала частую дробь. Впрочем, очевидное волнение не помешало Фундуклееву проглотить ещё одну порцию напитка.

– Погоди, я сейчас вернусь, – Фундуклеев вскочил. – Там в кладовке, есть ещё вино.

– Такое же?

– А то!

Покидая кухню, он крепко приложился плечом о дверной косяк. Киселёв слышал, как удалялись его шаги, как где-то в недрах дома скрипнула, открываемая дверь. Потом послышался грохот, звон и сдержанные матюки. Когда же, наконец, воцарилась тишина, Киселёв решил темы полипропиленовой сделки больше не касаться.

Фундуклеев вернулся через несколько минут вполне бодрый и с охапкой бутылок в руках. Киселёв с удивлением заметил вреди прочих две бутылки «Мартини».

– Это для Врагова, – пояснил Фундуклеев. – И для девок. Они, конечно, бесплатные, но я-то, как гостеприимный хозяин, должен их хоть чем-то угостить.

– Не знаю каким образом ты собираешься получить бесплатных девок, в отсутствие отбывшей на лечение жены, – ещё раз оглядев товарища, проговорил Киселев.

– Очень просто. Их приведёт Врагов, – ровно ответил Фундуклеев, не обращая внимания на колкости приятеля. – Нет, я им, конечно, что-нибудь заплачу. Какой-нибудь пустяк.

– Вра… кто?

– Как, разве я тебя не познакомил с Враговым? Упущение. Обещаю исправиться. Врагов – это чудо-человек. Я нанял его спилить несколько деревьев, снести старый сарай и построить фундамент для нового. На большее, я полагаю, он не способен, поэтому для возведения нового сарая придётся нанимать бригаду.

– Врагов – странная фамилия.

– Он утверждает, что приехал из Снежного.

– Откуда?

– Это на Украине или, как теперь принято говорить, в Украине. Впрочем, в паспорте у него харьковская прописка и шесть штампов. Три о регистрации брака и три о расторжении. Все страницы, предназначенные для отметок о пересечении границ и вклейки «вид на жительство» тоже заполнены. Пацан объехал всю Европу.

– Пацан? Сколько же ему лет?

– В паспорте написано, что тридцать два.

– Предусмотрительный Фундуклей досконально проверил у мигранта паспорт, прежде чем нанять его на самую чёрную работу.

Киселёв усмехнулся.

– Пришлось пролистать. Я зарегистрировал его и оформил разрешение на работу. Плачу официально. Всё по закону. Врагов – странный человек. Безусловно одарённый, но с гнильцой. Мне кажется, на его счету не одно убийство!

– Да что ты! – рассмеялся Киселёв. – Ты принял в дом убийцу? Он тут и живёт? Занимает одну из твоих комнат? Под одной крышей с тобой?

– Да, тут! – Фундуклеев горделиво приосанился. – Занимает бытовку. Помнишь, мой старый вагончик? Мы квартировали там с Еленой пока перестраивался дом. Врагов и сиделке помогает. Отличный малый! Вот только для компании скучный человек. В вине не разбирается.

– Конечно! Водку предпочитает?

­– Вкус Врагова много причудливей. Пьёт ароматизированный, подслащенный водно-спиртовой раствор под названием «Вермут» или, говоря иными словами, «Мартини». Вот такое вот говно, – пошарив под столом, Фундуклеев извлёк на свет и продемонстрировал Киселёву одну из пустых бутылок. – А ест он исключительно суррогат.

– Сало и грецкие орехи? – Киселёв снова рассмеялся.

– Не только! – Фундуклеев ткнул пальцем в потолок.

– Ещё солёную сёмгу и красную икру. Халвой не брезгует. Ему какую угодно подавай: тахинную, подсолнечную. Фу! Я говорю ему: сахар и жир отравляют твой мозг! Но он, по-моему, непроходимо глуп!

Фундуклеев вещал, забавно тараща прозрачный глаза в то время, как Киселёв захлёбывался хохотом.

– Послушай, Фундуклей! В таком случае, твой стол заставлен суррогатом! – отсмеявшись проговорил он, сопровождая слова энергичным, но неловким жестом.

На пол полетела керамическая розетка. Искусно сервированный с фаршированными оливками сыр разлетелся по керамической плитке. От звона ли разбитой посуды или по каким-то иным причинам настроение Киселёва переменилось. Он, как говорится, вошёл в раж.

– Зачем всё это? – ревел Киселёв. – Колбасы, соления, осетрина, сёмга, сыры, жульен, королевские креветки в кляре?!! Это ради меня, Фундуклей? Ты-то сам поглощаешь картошку в мундире, а меня, выходит потчуешь суррогатом? Га-га-га!!!

От хохота и рёва, издаваемого Киселёвым на кухонных полках дребезжали стаканы.

–… если уж мне отдана такая честь, то почему стол не накрыт в гостиной? Почему мы с тобой паримся на кухне, а? Отвечай, Фундуклей!

– К чему все эти крики? На что ты, собственно, намекаешь?

Но Киселёва было не остановить. Опорожнив одним махом стакан, он закурил сигарету.

– Походи, не бушуй, – продолжал уговаривать приятеля Фундуклеев. – Тут же рядом комната моего тестя. Он стар и болен. При нём живёт сиделка, потому что она почти не встаёт и не может самостоятельно справить нужду…

– Так за чем же дело стало? Пойдём, навестим старика. Стаканчик другой ему точно не повредит!

– Тише! Умоляю! – Фундуклеев приложил палец к губам. – Мой тесть недужен, но он может и встать. Такое случается.

– Так веди старика к нам, дикий ты человек! Бухать втроём – это ж классика жанра!

– Не кричи, умоляю! – Фундуклеев перешёл на шёпот. – Старику далеко за восемьдесят, но он действительно всё ещё не дурак выпить. Но Врагов обещал привести девок!..

– Одну из них предоставим старику! – вскричал Киселёв.

– Тишеее! – шипел Фундуклеев. – Напоминаю: это мой тесть.

– Думаешь, сообщит жене? Ерунда! Если старика как следует ублажить, он будет молчать. Зачем ему…

Киселёва прервал зуммер – где-то в недрах дома зазвонил дверной звонок.

– Это Врагов! – торжественно провозгласил Фундуклеев, исчезая в потёмках коридора.

– Эка невидаль – тесть! Тестя он боится! – бормотал оставшийся в одиночестве Киселёв.

Моментально заскучав, он принялся всматриваться в ночь за окном.

В этом году конец ноября выдался бесснежным и от того особенно паршивым. Слякоть, промогзглятина, мрак. Ещё не зима, но уже и не осень. Темнота, пасмурь и ещё раз темнота. А в Дедково ещё и с уличным освещением нелады. Пусть Москва, но новая, а значит не вполне ещё столица.

Поначалу Киселёв видел только собственное отражение в стекле, сквозь которое проступала лишь зелёная, но уже подмерзающая трава. Пришлось погасить свет, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.

Несколько долгих минут было потрачено на поиски выключателя, но темнота всё равно оказалась не полной. Одно из окон первого этажа отбрасывала на траву желтоватые квадраты света. Впрочем, двор Фундуклеева стал виден яснее. Киселёв даже смог рассмотреть площадку для автомобилей и ворота. Чуть левее под кровлей печки-барбекю горела слабенькая лампочка, а в топке уже плескался огонь. Когда же Фундуклеев успел его развести? Дождливые, ноябрьские сумерки обладали волшебной способностью превращать фигуры людей в размытые тени. По двору бродили несколько таких теней. Киселёву, как бы он ни силился, нипочём не удавалось их пересчитать. Впрочем, одна из них, безусловно, являлась хозяином – высокая, сутулая фигура, шапочка с помпоном, длиннополый плащ фасона «рыболов-спортсмен», всё знакомо, всё узнаваемо. Похожая фигура хлопотала вокруг барбекю. Но на этой голове не обнаружилось старомодной шапочки с помпоном. Голову незнакомца покрывал капюшон худи, а одет он был в короткую спортивную куртку, джинсы и кроссовки. Под капюшоном светился огонёк сигареты – нет, это определённом не Фундуклеев. Кто же тогда? Врагов? Утвердившись в этой здравой мысли, Киселёв принялся вылавливать из мрака остальные фигуры. Эта работа оказалась легкой – на крыше дома вспыхнул фонарь, осветив парковочную площадку и женщин на ней. Их оказалось пятеро. Каждая приятно стройна, одета сообразно случаю. Белый свет фонаря позволял разглядеть их лица. Женщины были трезвы, аккуратно причёсаны, без признаков вульгарности, совсем разные, высокие и низенькие, упитанные и тощие, и все примерно в одном возрасте. Двадцать пять – тридцать лет – разве это возраст для женщины?.

– Жарить надо тридцатилетних, – пробормотал Киселёв.

– Шикубелить. Так выражается Фундуклеев, – проговорил старческий, надтреснутый голос.

Киселёв обернулся на звук, но толком ничего не мог рассмотреть. Он же сам потушил в кухне свет, а в смежной с кухней комнате – гостиной – горел лишь слабенький ночник. Впрочем, Киселёв видел очертания говорившего. Это был высокий, грузный старик. В полумраке белела его большая голова. Он стоял, опираясь плечом на дверной косяк. Левая его рука оставалась свободной и заметно тряслась. Женщины-сиделки не было видно. Киселёв замер в ожидании продолжения.

 – Да. Проклятый паркинсон одолел меня на старости лет. Однако, день на день не приходится и сегодня мне легче. Вот видишь, смог даже встать и дойти сюда. Да. Сделать самостоятельно десяток шагов для меня настоящий подвиг. Зубы почистить – задача не из простых. А каких-нибудь семь лет назад я и сам шикубелил кого хотел и Фундуклею спуску не давал…

– Фундуклею? – Киселёв усмехнулся, вспомнив, как менялось лицо приятеля при упоминании о тесте.

– Да!!! Я знаю, Люся мне сегодня с другими и специальную успокоительную таблетку дала. Галоперидол или как-то там ещё она называется. Только я-то все таблетки проглотил, а эту под подушку спрятал. Фундуклей хотел меня выключить на сегодняшний вечер. Но я ещё что-то могу. Да!

– Какой вы молодец! Только где же Люся?

– Люся вернётся, не волнуйся. Она тоже человек. Срёт, наверное. А этих, тридцатилетних вы сообща шикубелить будете?

– Я? Я – нет! – Киселёв окончательно смутился. Он хотел уже пойти, поискать сиделку. Но как прошмыгнуть мимо старика?

– Старая скотина. Развёл целую теорию на этот счёт. Сам бухает, как последняя сволочь. И то не плохо. Трезвый он совершенно невыносим, а пьяный ещё ничего. Только я не жалуюсь. У меня выбора нет. А так-то, в целом, он человек не пустой. Вон дом какой отстроил. Но не в доме дело.

– А в чём?

– В этом его домработнике. Как-то там его фамилия… Чёртов, Супостатов или Обидчик, или как-то там…

– Врагов.

– Да! Как появился тут, так оргия за оргией. Бабы какие-то невменяемые. Да ты же сам видишь. Одна из них – подружка этого Врагова. Только Фундуклей этого не понимает. А у неё с Враговым по серьёзному. Уж я-то жизнь прожил и в таких вещах разбираться научилася. Это у Фундуклея всё с бабами абы как. Вот и с моей дочкой… – старик всхлипнул, покачнулся и Киселёв испугался, что тот рухнет, но старик продолжал:

– А этот чёрт Врагов даже просил мою Люсю прогнать и эту его подругу на её место взять. Но тут жадность Фундуклея пришлась во благо. Люся добрая и берёт не дорого, а эта его подружка жадная… Она очень красивая. Да!

Старик умолк, прислушиваясь к тишине. Действительно, где-то в доме зашумела сливаемая вода. Значит, слышит он хорошо. Да и соображает не плохо.

– Которая же из женщин подруга Врагова? – спросил Киселёв.

Но получить ответ на свой вопрос ему так и не удалось.

Старик на трясущихся ногах зашагал куда-то в полумрак фундуклеевского дома. Он шел на голос, ласково звавший его по имени. Некоторое время Киселёв слышал его шаркающие шаги.

А потом грянула музыка.

***

Сначала они просто прыгали на месте, высоко и в такт поднимали ноги. Потом одна из них сказала:

– Танцевать в джинсах не удобно. Боюсь, так они порвутся в паху.

– Предлагаю снять джинсы, – сказала другая.

– На улице холодно, – возразила третья.

– Можно танцевать на площадке у барбекю. Там светлее и от печки тепло. Ты как? – и четвёртая толкнула в бок молчавшую до сих пор пятую.

– Она не станет раздеваться. Врагов ревнив и…

– Танцевать кан-кан в джинсах действительно глупо. Ещё гоу-гоу – куда ни шло, но кан-кан!

Сказав так, пятая принялась стягивать джинсы.

– Что вы делаете? – спросил Фундуклеев.

– Снимаю джинсы. В них не удобно танцевать. Римма говорит, что джинсы могут порваться в паху, если в них долго и активно танцевать кан-кан.

Опираясь спиной на тёплый бок печки-барбекю, она действительно стягивала с себя джинсы. Другие женщины делали то же самое. Подхохатывая и оживлённо переговариваясь, они помогали друг другу. Фундуклеев глянул на Врагова. Тот раскладывал на решётке барбекю куски мяса. Лицо его скрывалось в тени. Лишь огонёк сигареты то притухал, то снова разгорался после каждой затяжки.

– Они собираются танцевать на улице голыми, – растерянно проговорил Фундуклеев.

– Холодновато в ноябре-то, – отозвался Врагов. – Остановить их?

– Зачем? Это может быть забавно. Налей им вина и дай закусить.

Врагов кивнул. Фундуклеев направился к дому. В одном из тёмных окон белело лицо, наблюдавшего за ними Киселёва.

***

Увлечённый уличным представлением, Киселёв отреагировал на возвращение хозяина вяло. Он не обернулся, когда Фундуклеев зашёл на кухню. Так и стоял, прильнув к оконному стеклу.

– Нет-нет! Не включай свет! − прошептал он. – Они уже начали пляску.

– Вот дуры! Позволю себе уточнить, она танцуют кан-кан. Каждому известно, что кан-кан вовсе не…

– Ты не понял. Они голые.

– Да нет же. Температура на улице чуть выше нуля. Как могут быть…

– Сам посмотри!

И Киселёв посторонился, давая возможность Фундуклееву встать рядом с ним. Женщины действительно были голыми. Совсем. Встав в шеренгу и положив руки друг другу на плечи, они совершали ритмические движения ногами. Шеренга довольно слаженно перемещалась сначала впрово, а потом обратно, влево. В целом всё выглядело довольно гармонично, но…

– Мне кажется, танцовщиц для кордебалета подбирают по росту и весу. Тогда зрелище становится изысканным. А у нас… Крайняя слева слишком мала ростом и щупловата. Вторая с права – слишком толстая. Может быть, кому-то и нравится, как это всё у неё колышется, а по-моему, это не эстетично.

Сказав так, Фундуклеев отлучился от окна. Так в тёмной кухне появился источник света – Фундуклеев зажег светильник над варочной панелью, включил плиту.

– Надо сварить кофе. Вообще-то кофе вреден, но в данной ситуации он может вернуть мне требуемую степень трезвости.

– Надо же! Совсем голые на холодном ветру! – бормотал Киселёв. – И дождь, кажется, пошёл. Или это снег?

– Чего не сделаешь ради денег! Каждой обещана щедрая мзда.

– Щедрая? – отвернувшись от окна, Киселёв недоверчиво уставился на товарища. – Ты вроде говорил бесплатно…

– Ну, да. Каждой по пятихатке. Итого: две тысячи пятьсот рублей. Ну что ты хохочешь? Это не всё! Выпивка и кормёжка высочайшего качества. Куриное мясо, мартини и там ещё какие-то соления. Икры, конечно, им не будет – это чересчур.

Забыв о своём намерении относительно кофе, Фундуклеев наполнил два бокала и вернулся с ними к Киселёву.

– Я не пью бормотуху, – фыркнул тот. – Неси белое вино.

– Это… Ах!..

Киселёв не успел принять из рук товарища напиток – оба бокала полетели на пол. По светлой плитке разлилось кроваво-тёмное пятно. Сам хозяин дома, тяжело облокотился на подоконник, словно его не держали ноги.

– Что с тобой, Фундуклей? – Киселёв подхватил товарища под локоть. – Ты плохо себя чувствуешь или…

– Или! – Фундуклеев ткнул пальцем в сторону окна. – Обрати внимание на световой квадрат…

– Да я уж видел. В соседней комнате горит свет.

– Смотри внимательно!

– Смотрю: кто-то стоит у окна и смотрит на улицу.

– Этот кто-то мой тесть.

– Ну и что? Больной человек. Да он приходил сюда.

– А теперь он смотрит, как эти бабы танцуют нагишом!

Фундуклеев отёр со лба холодную испарину. Он не сводил глаз со светлого квадрата на мокрой траве под окном и тёмной, сутулой тени, ясно обозначенной в левой части этого квадрата.

– Девки уже оделись. – проговорил Киселёв.

Действительно, накинув верхнюю одежду прямо на голые тела, девушки сгрудились вокруг Врагова. У каждой в руках стакан и пластиковая тарелка с едой. Врагов, запрокинув голову, опустошал литровую бутылку «Мартини».

– Мой тесть!..

– Ерунда. Он больной человек. Утром скажешь, дескать, всё пригрезилось.

– Ты не знаешь моего тестя! Сиделка – дура – забыла дать ему таблетку! Жалованья ей не видать. Тут, кстати, Врагов, предлагал одну из своих шмар приставить к старику. Я отказался.

– Ты не справедлив. Она давала таблетку, но старик схитрил.

Пытаясь показать участие, Киселёв положил ладонь на плечо товарищу и тут же отнял – тело Фундуклеева сотрясал болезненный озноб.

– … не понравилась мне шмара – слишком красивая. Жена станет скандалить, но не только это! У этой бабы мёртвые глаза. Сиськи, жопа, морда – всё в порядке, но глаза, как пустой космос.

– Послушай, Фундуклей. Хватит истерить. Лучше пни девок. Хватит им жрать да пить – не за этим звали. Скажи, пусть опять танцуют.

– Но мой тесть! Ах, ты нарочно заговариваешь мне зубы, а нам ещё дела с тобой обсудить…

– Ты снова о той партии полипропилена? Сделка – состоявшийся факт. Что там обсуждать?

– А я? Моё участие?

– Оставь, Фундуклей. На этот раз ты проскочил мимо кассы. Но в следующий, обещаю, мы тебя привлечём…

– Погоди! Не тараторь!

– Да что там тараторь – не тараторь. Ты жаден, Фундуклей. В этом причина. Без тебя мы с Йозефом хоть что-то заработаем, но с тобой…

Киселёв понял, что чересчур разоткровенничался, заметив, как налились красным глаза Фундуклеева, как сжались его кулаки.

– Как же ты расстроился! – пролепетал Киселёв. – Мы-то думали, ты увлечён своим ИПРИТОм…

– Я ничем не увлечён. Иприт просто время препровождение. Да, я богатый человек, не сидеть же мне целыми днями нос к носу с женой?

Фундуклеев схватил со стола полупустую бутылку вина, отхлебнул из горлышка и со стуком вернул бутылку на стол.

– Послушай, не стоит так огорчаться. Ты и без того богат…

– Да, я богат, потому что бережлив. А ты, Киселёв, великий расточитель. Эти горнолыжные курорты, дизайнерские костюмы, колледж в Шотландии для обоих сыновей, чревоугодие, наконец. В то время, как лучшая еда – вареная гречневая крупа и капуста, а достойный напиток не может стоить дороже двухсот пятидесяти рублей! Мало того, что ты растрачиваешь попусту деньги, ты ещё покушаешься на мои доходы!..

Тираду Фундуклеева прервал стук в окно.

– Нет, они решили меня в конец обобрать! Напились и окна бьют!

В ответ на его слова, окно распахнулось. С подоконника упал и разбился вдребезги цветочный горшок. Присоединившись к разбитым бокалам и выплеснутому вину, он создал на уютной кухне Фундуклеева ужасный кавардак. Но этого мало. Холодный воздух с улицы взметнул занавески и одна из них, соприкоснувшись с варочной поверхностью плиты, вспыхнула.

Она явилась в порыве сквозняка. Развевающиеся рыжие волосы, что языки пламени. Киселёв бессильно глазел на то, как она срывает с окна горящую занавеску, как мчится к мойке. Струя воды ударила в металлическое дно с ужасным грохотом. Так пожар был прекращён.

Они кашляли и утирали с лиц солёную влагу, а незнакомая очень красивая женщина, подобно легендарной Валькирии парила в клубах дыма, оседлав потоки холодного сквозняка. Умело орудуя различными приспособлениями для уборки, незнакомка быстро навела порядок на разорённой кухне Фундуклеева.

Одетая в неподобающую небожителям одежду – обычные джинсы и просторную, вероятно, с мужского плеча, рубаху – она казалась приятелям богиней-победительницей невзгод.

– Откуда она взялась? – бесстыдно икая, спросил Фундуклеев.

Распри относительно несостоявшейся сделки и страх перед тестем были позабыты.

– Эта женщина – одна из танцовщиц, – пояснил более трезвый Киселёв. – Никогда не думал, что обычная проститутка может быть такой красивой.

– А я-то думал, она влетела сюда на метле.

– Да, славно мы развлекли папашу! – тряхнув рыжей гривой, сказала женщина. – Ни на чём я не прилетала. Просто зашла погреться. Девчонки улеглись вповалку в коморке Врагова – фу, какой мерзкий сарай! – а я решила, что имею право погреться в хозяйском доме. Ведь столь щедрый хозяин не прогонит меня, правда?

– За эротические услуги плата отдельно? Или в выделенные Фундуклеевым пятисот рублей входит буквально всё? – нахально поинтересовался Киселёв.

Женщина уставилась на него. Фундуклеев приготовился к вспышке гнева. Такого сорта женщины порой ужасно матерятся. Он мог бы предположить и возможную истерику с последующим рукоприкладством. Впрочем, складчатый затылок и округлая макушка Киселёва, тщательно обработанные машинкой для стрижки, не оставляли никаких надежд для любительниц вцепляться в волосы. Зато у женщины оставалась теоретическая возможность расцарапать наиболее доступные места на черепе Киселёва. Фундуклеев бросил быстрый взгляд на ногти пришелицы. Покрытые лаком самого хищного алого цвета, они имели достаточную для агрессии длину.

– Что же вы молчите, милочка? Огласите ваш прейскурант. Вы такая симпатичная, и я подозреваю, что пятисот рублей скорее всего не хватит.

Женщина улыбнулась.

– Ты занимался сексом по прейскуранту жены. Дизайнерское кольцо с ониксом и серёжки с крошечными бриллиантами – вот её цена за последний случай. Она обходится тебе не дёшево и последний раз ты долго сидел на «голодном пайке». Тогда всё закончилось быстро – десять телодвижений и она свободна. От тебя. То была последняя ваша близость, потому что до наступления утра тебя закопают. Тут, рядом, в садочке.

– Она пьяна. Мерзавка!

Киселёв фыркнул и разразился длинным, витиеватым, сплошь состоящим из непечатных слов, ругательством. Вялый гнев его быстро иссяк, он сосредоточился на полупорожней бутылке.

А Фундуклееву внезапно сделалось весело. Ах, как хорошо было бы, если б эта самка по-настоящему разозлилась. Вероятно, гнев многократно умножил бы её привлекательность, но женщина, демонстрируя досадное хладнокровие, достала из заднего кармана джинсов сиреневую, пятисотрублёвую банкноту.

– Вот! Щедрая плата за танец перед старикашкой!

Подобревший было Фундуклеев, снова набычился.

– Какой я вам старикашка?!! Мне всего пятьдесят! Это Киселёв старикашка. Ему пятьдесят два. А мне только в прошлом году юбилей праздновали.

– Врёт, – брякнул Киселёв. – Ему тоже пятьдесят два. Мы ровесники.

– Да знаю я всё! – рыжая Валькирия снова рассмеялась. – Старикашка глазел из другого окна, жалкий такой, трясущийся. Врагов сказал, что его тоже следует ублажать. Да кто же на такое решится?

– Ты прикрой окно, шмара. Фу, какая гадость! Явилась в честный дом, чтобы…

– Да ты кто такой, чтобы обзываться?

Наконец-то! Женщина подступила к Фундуклееву. Гнев неприятно искривил её яркий рот, но глаза ровным счётом ничего не выражали. Пустые колодцы без дна – вот какие это глаза. Фундуклеев поёжился.

– Позволю себе напомнить. Я,: Феликс Фундуклеев – хозяин этого всего, – примирительно произнёс он. – Из почтения ко мне, вы обязаны, наконец, назвать своё имя. В конеце концов, мы с вами не первый раз встречаемся.

Мгновенно успокоившись, женщина ответила старомодным, совершенно не вяжущимся с её обликом, книксеном и произнесла:

– Так и быть: Миреле. Только грубить больше не надо. Идёт? В прошлый раз – помните? – когда я приезжала сюда вместе с Враговым, вы показались мне таким душкой. Вы были так же пьяны, как сейчас, но намного веселее. Тогда – помните? – вы пригласили меня приехать опять, но вместе с подругами, умеющими танцевать экзотические танцы. Из-за чего же вы теперь огорчены? Из-за сгоревшей занавески или кан-кан, по-вашему, не достаточно экзотичен?

– Кан-кан в ноябре под ледяным дождём, что может быть экзотичней? – хмыкнул Киселёв.

Лицо Фундуклеева обмякло. Он попытался обнять Миреле, но та ловко увернулась.

– Пожалуй, я пойду спать,– сказал Киселёв. – Где тут у тебя можно того…

Он прищёлкнул пальцами.

– Выбирай любую из спален, – бросил в ответ Фундуклеев.

– На первом этаже?

– Да.

– Ту, что рядом с кладовкой?

– Да.

– Это худшая из спален. Ночуя там, я – великий расточитель – буду вынужден пользоваться твоей «Брутальной уборной», что меня категорически не устраивает. К тому же, мне кажется, там живёт ваш папа с сиделкой. Было бы странно, если б…

– Старик живёт не там!

Фундуклеев снова озлился. Его светлые глаза навыкате снова покраснели. Подскочив к Киселёву, Фундуклеев хватил его за грудки.

– Ты, великий расточитель, будешь пользоваться моей «брутальной уборной» и никакой другой. Ты… ты…

Киселёв пытался оторвать от себя его руки. Ткань дорогой сорочки трещала.

– Позволь я уеду… я вызову такси… не понимаю, почему…

– Оставь его, – вмешалась Миреле. – Пойдём. Твоя спальня на третьем этаже?

Оба приятеля обернулись к женщине. Совсем нагая, она просто стояла посреди кухни. В левой руке – джинсы. В правой – скомканная и грязная рубаха.

– Фу! Зачем ты разделась? Я тебя не хочу!

– Стоит ли капризничать? Отпусти приятеля и следуй за мной.

Почувствовав странную слабость в руках, Фундуклеев отпустил Киселёва. Тот, пользуясь случаем, ускользнул в тёмную гостиную, а оттуда в коридор.

***

В этот вечер лестница казалась ему бесконечно длинной, или высокой. Смотря с какими мерками подходить к этой лестнице. Он плёлся по ней всё время вверх, цепляясь за перила, так утопающий цепляется за пресловутую соломинку, или за бревно, или за другого утопающего. В последнем случае оба идут ко дну. Но они поднимались друг за другом, след в след – Фундуклеев впереди, Миреле за ним – в полной темноте, разбавляемой лишь уличными огнями от случая к случаю пронимающими в окна: вот проехала, светя фарами, машина, вот уличный фонарь заглянул в окно площадки между вторым и третьим этажом. В окно второго этажа его свету не попасть – путь преграждает забор. Тишина тоже была не вполне полной – в одной из дальних комнат дома бренчал радиоприёмник. Звуки, приносимые в их сумрачный мир «Радио Дача» не вполне соответствовали их настроению и намерениям. Они шли не пустыми. Каждый держал в руке по бутылке вина. Для такого случая Фундуклеев выбрал вино получше – «Божоле нуво» по полторы тысячи рублей за бутылку. Стаканы – Фундуклеев был уверен в этом – должны найтись в его опочивальне, в левом отсеке большого дубового, расписанного масляными красками, шкафа. Там он хранил всякие мелочи.

Следуя друг за другом, они вошли в большую, смежную со спальней Фундуклеева, комнату на третьем этаже. Знакомая обстановка укрепила его, несколько ослабевшую, решимость. Он огляделся. Всё как обычно: несколько разномастных шкафов, каждый из которых он приобрёл задёшево и по случаю. Всё как обычно: гамак, висящий поперёк комнаты от стены к стене, комод, цветы в горшках. В проёме распахнутой двери видна спальня: низенькое окно в заросший высокими деревьями двор, край застеленной кровати – больше ничего.

– Значит я вам гожусь?

– Годитесь. Так вы согласны?

– С чем? Или на что я должна быть согласна? Впрочем, не всё ли равно? Меня только беспокоит Врагов.

– А меня Врагов не волнует. Уснул и пусть себе спит. Из канканирующих красоток я выбрал именно вас, но не только потому, что вы красивы.

Женщина молчала, по-собачьи склонив голову на бок. В этот момент она прикрыла свои страшные глаза, и Фундуклеев решился.

– Я, знаете ли, брезглив и к чужим женщинам отношусь с понятной осторожностью. Но вы мне не совсем чужая. Вы – женщина Врагова и это обстоятельство является определяющим. В моих глазах вы чисты, а кан-кан…

Фундуклеев остановился, подыскивая слова.

– Просто танец, – подсказала Миреле. – Для веселья.

– О, да! Где-то здесь должны быть стаканы и штопор. Посмотрите в левом отсеке вот этого вот шкафа.

Но Миреле открыла совсем другую дверцу иного шкафа. Фундуклеев собрался протестовать, но она извлекла наружу два гранёных стакана и штопор. Стаканы женщина поставила на комод. Штопор вложила в руку Фундуклеева. Он открыл обе бутылки и сразу налил себе полный стакан, выпил, покачнулся, но устояв продолжал:

– Осталось выяснить ещё кое-что. Просто небольшая формальность.

– Слушаю.

– Вы такая красивая женщина, – Фундуклеев ещё раз оглядел Миреле с нахрапистым пьяным бесстыдством. – Неужели вы носите фамилию своего мужа?

– Врагов мне не муж, – быстро ответила та.

– Не муж? – Фундуклеев усмехнулся с недоверием. – А я-то подумал – вы пара. Да и он называл вас своею, помните, в тот первый ваш приход? Он так и сказал: «моя» и назвал по имени. Только я имя ваше сразу забыл. А теперь выходит, мы оба ошиблись. Видимо, во время того, первого визита, вы и узнали где в моём доме хранятся стаканы так?

– Не совсем. В каком-то смысле мы с Враговым действительно пара. Он много мне рассказывал о вас и ваших привычках.

– К каком-то! К каком же? И что ещё он успел вам рассказать?

– В любви всё очень непросто. Врагов считает, что я принадлежу ему, но моё сердце отдано другому. Он так предан мне, что, выходит, он мой. В то же время Врагов настолько независим, что предъявлять на него права было бы абсурдно. Да и не нужен он мне.

– Уверены?

Прежде чем ответить она наполнила бокал Фундуклеева, но ему не подала, сначала отпила сама. Сделав два небольших глотка, протянула стакан Фундуклееву.

– Пейте!

Нежный её голосок взлетел к потолку, чтобы отразиться от него многоголосым эхо. Голосу Миреле откликнулись со двора. Протяжный стон и хриплый смех. Смеялся мужчина – в этом не было сомнений.

– Кто-то шарится у меня в саду? – встрепенулся Фундуклеев.

– Коты.

Миреле с глубоким вздохом удовлетворения повалилась на кровать. Фундуклеев подбежал к окну. Сад тонул в глухой тени дома – фонарь освещал лишь парковочную площадку, которая находилась с другой стороны строения. Но Фундуклеев слишком хорошо знал свой сад – все сучья на каждом дереве наперечёт – поэтому он сразу разглядел две слившиеся друг с другом фигуры. Один из двоих, без сомнения, Киселёв. Другая, разумеется, женщина. Конечно, одна из тех, что привёл Врагов.

– Я доволен, – фыркнул Фундуклеев. – Мой приятель тоже подцепил себе простушку.

– Римму? – лениво поинтересовалась Миреле.

– Как ты сказала?

– Я сказала: он подцепил Римму или ему больше пришлась по вкусу Полина?

– Риммой звали мою первую жену… – растерянно проговорил Фундуклеев.

– Так сходи и проверь, может твой бывший компаньон обнимается с твоей бывшей женой? Бывшая к бывшему. На мой взгляд, это логично.

Фундуклеев летел вниз по лестнице под звонкий хохот Миреле. На свежий воздух он выскочил минуя входную дверь – оба окошка холла выходили как раз в сад.