Девица оказалась не совсем в моём вкусе.

Во-первых, ей существенно больше тридцати лет. О, нет! Она, конечно, не выглядит потрёпанной или истасканной. Напротив, она, очевидно, следит за собой и ведёт более или менее здоровый образ жизни. Исключения – привычки к курению и поеданию мяса. Да, девица вполне хороша, но, всё таки, это не моё. Я предпочитаю дам, не достигших рубежа тридцатилетия. Речь, разумеется, идёт об эротическом интересе. Никаких привязанностей. Никакого духовного родства. Для этого существуют иные женщины, с высокоразвитыми материнскими инстинктами. Зоя же Шишкина, как говорится, ни туда, ни сюда – трахать уже не сладко, а поговорить ещё не о чем.

Во-вторых, выражения её лица. Гамма этих выражений совершенно не соответствуют моему темпераменту и даже порой ввергает в смущение. Волевое выражение больше к лицу председателю парткома металлургического комбината – образу с агитационных плакатов советских времён. Гамма свойственных Зое насмешливых выражений в диапазоне от лёгкой иронии до жёсткого сарказма больше подходит мужчине. Женщине, любовнице и хранительнице очага сарказм не к лицу. Наконец, самое неприятное в лице Зои Шишкиной – её номенклатура отвращения от лёгкой брезгливости до полного неприятия, граничащего с ужасом. В совокупности, все эти выражения, являются следствием женской грубости, которую я на дух не выношу.

В-третьих, Зоя Шишкина слишком умная и порой мне кажется, будто она знает нечто непостижимое для меня. В таких случаях я чувствую себя жалкой вошью, которую рассматривают через увеличительное стекло. При этом мысли изучающей особы отнюдь не благостны. Уж не считает ли Зоя Шишкина меня, потомка гиперборейцев, мерзавцем?

И, наконец, оптимизм. Второй год подвязаюсь ИПРиТе и не разу не видел Зою Шишкину печальной или, тем более, страдающей. Житейские невзгоды отскакивают от этой особы, как горох от стены. Счастье суть явление дискретное и мимолётное, но Зоя Шишкина счастлива почти непрерывно. А она ведь не богата и вынуждена так много работать, будто у неё дома семеро по лавкам каши просят. В то же время, она и не замужем. Тут возникает вопрос: с чего бы при таких-то уме и красоте ей не быть замужем? В то же время, я, у которого есть всё, кроме счастья, вынужден заливать тоску дешевым алкоголем. Дорогие напитки я принципиально не приемлю. Они вредят здоровью не меньше дешевых, но при этом ещё и опустошают кошелёк.

Зоя же Шишкина, как я успел заметить, предпочитает дорогие коньяки, виски, ракию, чачу. Одним словом, список её предпочтений состоит исключительно из дистиллированных напитков. Тем не менее, моё предложение провести послеобеденные часы в тени Бунинского сквера она приняла, изобразив на грубом своём лице выражение какого-то брезгливого любопытства. Значит, я чем-то Зое Шишкиной интересен. «Чем же?» – спросите вы. Отвечу: интерес меркантильного характера. Она отправилась со мной в сквер, чтобы выудить малую толику денег, а возможно и не малую. Так обычно поступают со мной женщины. Денег я ей, конечно, не дам и как женщину её не желаю. Мною так же движет любопытство. Хочется выяснить, что же умная Зоя всё-таки думает относительно результатов замеров?

Итак, я приобрёл четыре бутылки свежайшего (дата изготовления 01 июня текущего года) «Жигулёвского» пива с аутентичной желтой этикеткой. Ах, воспоминания молодости!

Тогда у меня, потомка гиперборейцев, не хватало средств на пиво дорогих брендов. Часто их не хватало и на сигареты. Потому-то я и пристрастился к курению самокруток, которые начинял самым дешёвым табаком. Впоследствии, когда я разбогател, на смену табаку явилась другая, более изысканная травка. О да, в пору моей прекрасной молодости, именуемой «лихими девяностыми», возможно было по сходной цене и без всяких проблем добыть отличнейшую траву.

А сейчас я угощаю девушку фальшивым чилийским вином. 220 рублей за бутылку – дороговато, конечно. Зато вино довольно крепкое – 14 % алкоголя. Однако, девушка как-то медленно хмелеет, в то время, как я сам уже «поплыл». Деревья Бунинского сквера сыплют на мою плешивую голову первые желтые листочки. Погоды стоят странные: август уже минул, а воздухе всё ёщё висит знойное марево и на моей даме надето совсем летнее, с ужасающими розово-серыми рюшами платье. Я открываю очередную бутылку с жёлтой этикеткой, подливаю в стакан дамы водно-спиртовой, закрашенный красной краской раствор. Мы бухаем аккуратно – стеклянную и пластиковую тару прячем в непрозрачные пакеты. Зоя Шишкина смеется, припоминая, как пару месяцев назад меня эвакуировали с соседней скамейки в ближайшее отделение милиции. Причина эвакуации: употребление алкогольных напитков в неположенном месте. Порой, я тоскую по «лихим девяностым» и не только потому, что в те времена мою голову венчала пышная шевелюра. В те славные, свободные времена легко нищали и ещё легче наживали огромные состояния, курили где вздумается и предавались самому бесшабашному пьянству. В «лихие 90-е» суррогат никому не вредил, не то что нынче, когда курить и выпивать разрешено лишь в специально отведенных местах. Кафе и рестораны – для пьяниц. Пластиковые будки – для курильщиков. Мракобесие! А вот детская площадка для подобных занятий едва ли не лучшее место: под ногами чисто, газон подстрижен. Дети в эту полуденную пору всё ещё находятся в учебных заведениях и растлителями молодого поколения мы не станем. Впрочем, в Бунинском сквере присутствуют несколько мамаш с колясками и пол дюжины забулдыг неясных занятий и тёмных намерений. Колясочные чада слишком малы для восприятия развратных, с точки зрения административного кодекса РФ, действий, равно как и их мамаши, внимание которых всецело сосредоточенно на чадах. А теперь относительно забулдыг. Испортить вечно пьяного индивида в грязной одежде и не чищенной обуви у нас с Зоей Шишкиной нет шансов. Мы оба слишком приличны, чтобы подать подобным особам дурной пример.

Кроме вышеперечисленных, я наблюдаю стайку девиц с татуированными плечами и крашенными в яркие цвета чёлками. Эти расположились в противоположном углу сквера. Каждая имеет при себе громоздкий футляр с музыкальным инструментом и бумажный пакет с ланчем. Музыкантши – ученицы Гнесинки. Они навещают Бунинский сквер каждый день примерно в одно и то же время, полагая приятным поглощать сэндвичи под пыльными кронами и занюхивать фаст фуд автомобильным выхлопом.

В остальном всё как обычно в будний день: выкрашенные масляными красками ярких оттенков гимнастические снаряды пусты, карусели-качели застыли в неподвижности. Я таращусь на пошлую железяку, которая покоится на животе моей дамы. В центре железной звезды красная стекляшка. Вся конструкция крепится к толстой железной же цепи. И этакий trash, как утверждает Дуб-Камышевский, излучает какие-то там энергии. Что может понимать какой-то там заведующий, пусть и научной лаборатории, в украшениях? И что он, скажите мне на милость, мог там намерять? Железяка и стекляшка никакой ценности не представляют. Совсем другое дело я, Феликс Фундуклеев, предки моей матери в незапамятные времена пришли в Хазарию из Гипербореи, а по отцу я…

– Нет, мой отец жив, – отвечает собеседница.

Она смущена. С чего бы?

– Я вдруг вспомнила, что давно не видела папу. И даже не звонила уже несколько недель.

Зоя Шишкина достает из сумочки мобильник. Неужели она сейчас, при мне станет звонить какому-то там Шишкину?

– Фу! – произношу я, откупоривая очередную бутылку «Жигулёвского».

– Не ругайтесь, господин Фу. Ревновать женщину к её отцу – что может быть глупее!

Зоя Шишкина смеётся, но мобильник прячет. Я, стараясь не смотреть на её отвратительно жизнерадостное лицо, тремя мощными глотками уничтожаю содержимое бутылки с желтой этикеткой. Солнечный денёк немного блекнет, но в целом я всё ещё чувствую себя не плохо.

– Нравится ли вам вино? – спрашиваю я, пытаясь направить разговор в нужное мне русло.

– Нет, – Зоя, как обычно, неприятно честна.

– Вино хорошее. Производства Чили и, как положено, крепость – четырнадцать градусов.

– Этот напиток слишком кислый. Оно не Чилийское и, скорее всего, не вино.

Вот это ход! Тогда зачем подставлять стакан? Зачем наполнять суррогатом рот? Зачем отравлять организм? Ответ очевиден: халява при любых обстоятельствах и сладка, и полезна.

– Я, собственно, пришла сюда, чтобы узнать причины вашего интереса к моему имуществу. В последнее время вы часто бываете в иприте. До меня дошли слухи, что в минувшую среду, вы снова вошли в мой кабинет и трогали звезду.

– Какую звезду вы имеет в виду? Вот эту вот гадость, что висит на вашей шее?

– Именно.

Зоя Шишкина улыбнулась. На этот раз её улыбка, хоть и с оттенком лукавства, в целом показалась мне даже ласковой. Ротик приоткрылся, в зелёных глазах заплясали золотые блёстки. Она считает себя красивой: вот в чём секрет её женского обаяния.

– Фу! – сказал я и это междометие стало единственным проблеском искренности во всей моей длинной речи. – И не подумал бы трогать такое! К тому же мой друг Дуб-Камышевский сделал замеры. Ваша звезда фонит, девушка. Носить такое украшение ещё вредней, чем есть дохлятину. Берите пример с меня, потомка хазар и гиперборейцев. В нашем роду никто не ел мяса, и я не ем мяса уже пять лет. Так посмотрите же на меня: ни грамма лишнего веса. Только кости, мышцы и жилы.

Сказав это, я на всякий случай распахнул объятия. Глаза Зои Шишкиной лучились совсем летней зеленью, грудь под серой тканью казалась такой мягкой, кожа щёк такой бархатной! Вот я и подумал: а вдруг да кинется в объятия?

Но она не кинулась. Напротив, отстранилась или, вернее сказать, отшатнулась, когда я попытался снова наполнить её опустевший стакан.

– Редькин показал мне видеозапись. Вы заходили в мой кабинет вместе с Дуб-Камышевским…

– Всё верно. Я контролировал процедуру замеров. Ведь непосредственно после этого сотрудники лаборатории, согласно условиям договора, производили обследование моего участка.

– … а потом вы заходили в мой кабинет один. Комната 214, не помните? Причём, ключ у охранника не брали. У вас каким-то случаем оказался собственный. И не только это. Вы брали звезду в руки. Зачем?

Зоя Шишкина уставилась на меня. Так смотрит инспектор ГИБДД на водителя, остановленного им ранним утром понедельника на пустой ещё дороге. Выражение эротической весёлости сменилось на её лице уже знакомой мне решительной миной готовой к трудовым и прочим подвигам, плакатной активистки.

– Вот этого-то как раз таки и не было, – промямлил я, стыдясь собственного смущения.

– В моём распоряжении имеется видеозапись. Мне её передал Редькин.

– Но зачем, скажите на милость, он передал вам запись?..

Теперь глаза опасной женщины делаются хищными, как у изготовившейся к нападению кошки.

– … то есть, я хотел сказать, что Редькин лгун и фальсифицировал запись.

– Не думаю, – Шишкина покачивает головой, сережки в её ушах поблескивают.

Странное дело: это простое и не вполне изящное, в её исполнении, движение будит во мне вожделение. Кто бы мог подумать: Феликс Фундуклеев восхотел немолодую, волевую и опасную женщину. Вожделение накатывает жаркими, мучительными спазмами. Однако в голове моей проясняется, будто и не было выпито нынче трёх литров «Жигулёвского». Так, на ясную голову, я решаюсь затронуть самую животрепещущую для меня тему:

– Что вы думаете относительно замеров?

– Какие замеры вы имеете в виду? – отвечает Шишкина равнодушно.

– Позволю себе напомнить: я оплатил обследование принадлежащего моей семье земельного участка в посёлке Дедково.

– Дедково?

– Да, Дедково. Это в Новой Москве.

– И что? Я слышала, работы выполнены. Лебеда, Гладких и Пётр Петрович – вся лаборатория радиологии в полном составе выезжала на место. Насколько мне известно, они уже и протокол составили.

– Протокол! Да вы видели этот протокол?

– Нет.

– Нет? Какое упущение! Это прокол всего иприта, а не протокол. Позволю себе напомнить, что я человек не простой. И дело не только в том, что я потомок гиперборейцев и могу представить неопровержимые доказательства этого факта. Дело в том, что я договаривался лично с Хреново! И что получил в результате?

– Что же?

– Повышенный уровень радиации по всем изотопам!

– Я попытаюсь разобраться, – говорит Шишкина, закуривая. – Возможно, это ошибка. В любом случае необходимо повторить замеры.

– Бесплатно?

– Нуу… это решаю не я…

– Редькин требует повторной оплаты. Но за что же, скажите на милость, я должен платить, если они намерили мне смертельную дозу? По их результатам – о, горе-учёные! – получается, что я уже труп!

– Насколько я помню, такая работа стоит три тысячи рублей.

– Вот именно!

– На мой взгляд, не так уж и много…

– Безумно дорого! Редькин, выставив такой запредельный счёт, буквально ограбил меня!

Шишкина курит так аппетитно, что мой рот наполняется слюной. Она посматривает на меня сквозь табачный дым со свирепым выражением ордынского темника. Генетическую память не обманешь, и я готов поручиться: именно с таким выражением прискакавший из восточных степей всадник наблюдал за корчами моего, лишенного имущества и прочих привилегий, хазарского предка. Тем не менее, я решаюсь на решительный шаг:

– Я достаточно богат. Являюсь собственником недвижимости. Одна из моих квартир находится здесь, неподалёку. Погода хорошая. Можно и прогуляться.

Шишкина ответила в своём непререкаемом стиле:

– Зачем вы мне это говорите?

Вопрос риторический. На самом деле Шишкина прекрасно понимает, что я имею в виду и не слишком-то удивлена. Надо её заинтересовать, заинтриговать, поразить.

Ручейки стекающего меж лопаток пота щекочут мне спину. Дьявольщина! Как же тяжело договариваться с эдакой бабой! Да и зачем? Разве нет других? Тем не менее, я продолжаю.

– Я часто думаю о смерти и у меня есть собственная стратегия борьбы с ней. Точнее, не совсем так.

Дальше мне пришлось рассказать и о жене. Эта информация, впрочем, не произвела на Шишкину особого впечатления, а я так надеялся, что она хотя бы огорчится. И вот я наблюдаю за тем, как Шишкина со всей мыслимой аккуратностью опускает окурок в ближайшую урну.

– На своей квартире вы, очевидно, хотите более подробно рассказать мне о жене? – спрашивает она.

– И не только!

Взгляд мой обещает очень многое из такого, что Зою Шишкину, по всей видимости, не впечатляет. Она поднимается со скамьи. Медальон её блещет, разбрасывая вокруг розоватые блики. Зоя Шишкина очень красива сейчас и прекрасно осознаёт свою красоту. Тем хуже для нас обоих. Однако, я не намерен сдаваться без боя.

– Постойте! Я расскажу сейчас. И не надо никуда ходить. Я открою вам секрет моей жены. Присядьте! Ещё вина? Вот так-то лучше. Я знаю, как поступлю, когда почувствую приближение смерти. Смерть можно обмануть. Во-первых можно банально сбежать. Я очень богат, имею собственность по всему миру, в том числе, виллу в Колумбии, на берегу Тихого океана. Известно ли вам каковы цунами на побережье Колумбии? Нет? Как-нибудь я вам расскажу, но сейчас не об этом. Итак, если я скроюсь на другом конце света, смерть, конечно, настигнет меня и там. Но не сразу. Я смогу выиграть у неё некоторое время. Но даже переместившись за мной в отдалённую точку пространства, она, вероятно, не сможет меня разыскать. Я замаскируюсь. Кроме русского, я владею испанским, португальским и английским языками. Там, далеко, в Колумбии или где-то ещё я перестану говорить по-русски. Я перестану думать по-русски. Я выброшу всю одежду. Но и этого может оказаться не достаточно, ведь смерть вездесуща, это-то вы понимаете? Тогда я поменяю пол. Вы изумлены? Почему? С помощью денег это возможно. Женская одежда, женское поведение – о, я досконально изучил повадки женщин! – операция, наконец. Как какая? По смене пола, разумеется. Ах, оставьте вы эти три тысячи! Что вы, в самом деле, к ним прицепились. Да, Редькин сорвал с меня втридорога, а вам смешно! Ну как вам мой план? Думаю, настала пора приступать к его реализации, ведь теперь, она собственно, пришла. И я должен, обязан принять какие-то меры для своего спасения…

Сначала она просто внимательно слушала. Потом стала улыбаться той смелой беззаботной улыбкой, свойственной в большей степени детям или умалишённым. А в конце моей короткой речи она начала хохотать

– Бежать в Колумбию переодетым женщиной? Любопытно, как же выглядит смерть? Старуха в балахоне и с косой? А может быть что-то более оригинальное? Как же вы поступите с результатами замеров коллег Дуб-Камышевского? Станете дезактивировать свой участок? Снимете весь грунт? Пожалуй, это влетит вам в копеечку! – приговаривала она сквозь смех, вовсе не замечая моих злых взглядов.

– А вы думаете, жить в месте с таким уровнем радиации безопасно? Возможно, я уже тяжко болен. Возможно, я уже практически труп…

Я теряюсь, а Зоя Шишкина смотрит на меня едва ли не с состраданием.

– Не расстраивайтесь, – говорит она. – Полагаю, коллеги Дуб-Камышевского просто ошиблись…

– О, нет! Я чувствую смерть. Она всё время бродит поблизости. Она примеривается, понимаете? Неужели вы думаете, что я отвалил за эти чёртовы замеры круглую сумму из пустой мнительности? Я чувствую: всё стало не так. Понимаете? И жена моя…

Шишкина протягивает руку. Зачем? Ах, вот оно что! Прикосновение ладони ко лбу дарит приятную прохладу. Шелковая кожа, сочувственный взгляд, сияющая звезда болтается прямо перед моим носом.

– Совсем близко. Четыре километра пешочком потихоньку пройдём. В квартире – никого и широкий простор для любых фантазий. Там можно снять звезду и всё остальное, и тогда… – испытывая невыразимое смущение под её насмешливым взглядом, я, тем не менее, продолжаю свою речь. – Но если вы привыкли на такси ездить, знайте: я принципиально против. Ходьба поддерживает здоровье в теле. Правда времени у нас маловато – минут сорок. Потом жена может вернуться.

Язык мой путается. Зоя Шишкина отстраняется, как давеча, словно я отвесил ей пощёчину. На самом деле, очень хотелось бы, по пока я не могу себе такого позволить.

– Я поговорю с Редькиным. Коллеги повторят замеры, возможно, бесплатно. Не стоит так расстраиваться из-за пустяков.

– Ах, этот ваш Редькин!..

– Что не так с Редькиным?

Теперь Шишкина выглядит настороженной, будто хуже меня знает своего беспутного начальника и теперь решила выпытать о нём всё до конца.

– Это нелюдь, – отвечаю я просто и добавляю для окончательной ясности:

 – Мы с вами люди. Любого из нас можно одобрять или порицать, словом, как угодно оценивать, но мы оба – люди. А ваш Редькин – нелюдь. И отношение к нему обязано быть соответствующим, как к нелюдю. Совсем другое дело Хреново. На мой взгляд, вполне достойный господин.

– Не думаю, – Шишкина отвечает коротко и безапелляционно, в своём стиле, а я чувствую, как мужская харизма стекает по моей спине струйками влаги, липкой и холодной.

Действительно, некоторых женщин приходится так долго добиваться, столько приходится тратить сил, что к концу процесса совершенно теряешь запал и ничего тебе уже от неё не надо. Однако принципы спортивных достижений превыше всего – если уж начал, надо доводить дело до логического конца, то есть до секса. А как же без него?

– Я знаю, Дуб-Камышевский вам больше по душе пришёлся, – улыбка Шишкиной источает иронию, а я невозмутимо продолжаю:

– По душе-то он по душе. Приличный и даже, в некотором смысле, красивый человек. Однако он сам мне признался, что влюблён в одну из профессоров иприта. Не ведомо каких наук профессор эта Клавдия Круговерова. Не знаете? Умнейшая и красивейшая женщина, вполне по стать Камышевскому. Так что вы попусту страдаете. Заведующий радиологической лабораторией ваших чувств не поймёт, на то он и Дуб. Но если б наш Аркаша был чуть пооборотистей, то непременно уже занял место руководителя иприта. А так… Вот я жду, когда Хреново наконец подсидит Редькина, потому что последний меня категорически не устраивает.

– Да вам-то какая разница? Хреново, Редькин. Вам-то что за дело?

– Как же, как же! У меня на иприт большие виды. Направление деятельности уж больно перспективное, а у меня масса идей по этой части. О, если ваше здание реконструировать, если оснастить лаборатории соответствующим оборудованием, таких дел можно наделать. Большие деньги, скажу я вам. При ресурсах иприта и моём идейном руководстве через год каждый из нас купит себе по пентхаусу на Новом Арбате. Жить в доме с видом на Красную Площадь – это, скажу я вам, не пустяк. Однако, мои планы возможно реализовать только после устранения Редькина. Итак, я голосую за Хреново, а вы?

Говоря так, я заметил в Шишкиной довольно приятные перемены. Зоя, разинув рот, внимала каждому моему слову. Вся сцена напомнила мне сюжет какого-нибудь Ги де-Мопасана, где провинциальная простушка внимает обольстительным речам удачливого ловеласа.

 ***

Редькин возник внезапно, словно материализовался из знойного марева, в дальнем, примыкающем к Большому Ржевскому переулку, углу сквера. Руководитель ИПРиТа вошёл под кроны поступью горделивой и спокойной. Так шествует по лесной опушке самец великолепного оленя. Мамаши с колясками и их беспокойные чада, тайные выпивохи, офисные клерки и татуированные девицы – студентки Гнесинки, все оборачивались на него, кто изумлённо, кто с одобрением, а некоторые и с насмешкой. Сходство с лесным обитателем Редькину придавала не столько плавная поступь, сколько обильно разветвлённые, необычайной высоты рога. Это их тяжесть придавала его походке столь специфическое, нечеловеческое достоинство. Это они цеплялись за нижние ветки деревьев, украшая себя разноцветными листочками. Так новогодняя ёлка украшается игрушками.

– Ой!

– Что с вами, господин Фу?

– Ой! Я увидел образ врага.

– Образ чего?

– Врага! Редькин – мой враг. Вот он!!!

Я протыкаю указательным пальцем правой руки пространство, в надежде, что морок рассеется. Но Редькин продолжает свой путь по Бунинскому скверу, величаво покачивая рогами.

Но этого мало! Уродливый медальон Зои Шишкиной обладает странной способностью собирать и аккумулировать световые лучи. Эту особенность ужасного украшения я замечал и раньше, но как-то не придавал значения, полагая, что обладательница стекляшки просто-напросто чистит её по утрам самой банальной зубной пастой. Однако, в момент появления Редькина под липами сквера, на солнышко как раз набежала тучка, но медальон, внезапно ожив, стал извергать алые протуберанцы, ослепляя меня и ввергая в ещё большую растерянность. Редькин же поводит головой из стороны в сторону. Ловит восхищённые взгляды или высматривает кого-то?

На всякий случай и во избежание больших бед, я укрываюсь за широкой спиной Зои Шишкиной.

– Что это с вами? – не без ехидства интересуется та.

– Не хочу, чтобы он меня видел рядом с вами. Повторяю: Редькин мой враг.

– Скажи мне кто твой враг и я скажу тебе, кто ты, – изрекает Шишкина.

Похоже, она снова обрела свой ненадолго утраченный сарказм. Помимо прочих недостатков, в ИПРиТе она не только считается ближайшей помощницей Редькина, но часто бывает не менее назидательна, чем её руководитель.

Стараясь не паниковать, я исследую возможности к бегству. Столкнуться с Редькиным нос к носу, да ещё при подобных обстоятельствах – нет кары хуже.

А вокруг творится чёрт знает что. В одной из колясок истерически заверещал младенец. Крепко поддатый забулдыга на соседней скамейке смачно выругался. Татуированные девицы гурьбой прыснули в сторону пешеходного перехода, направляясь, очевидно, к ограде концертного зала училища Гнесиных. В то же время, в сквер вкатился бойкий самокатчик – крепкий в меру подкачанный парень лет тридцати, коротко стриженный, с аккуратной, молодой бородой. Его самокат, очевидно, оснащён электрическим моторчиком, потому что парень просто катился по дорожкам сквера, не отталкиваясь от них ногой. Скоро он разминулся с чинно шествующим Редькиным. Окинув руководителя ИПРиТа равнодушным, полным холодной иронии взглядом, парень покатился в сторону детской площадки.

Эта-то ирония и стала причиной моей настороженности. Пожалуй, молодец мог бы и удивиться, а ещё вернее – испугаться при виде двуногого рогоносца. А он проследовал мимо, будто по улицам и скверам столицы шляется такое множество рогатых мужиков, что попытайся их пересчитать и через минуту непременно собьёшься со счёта.

А потом Шишкина сняла с шеи цепь и спрятала сияющий потусторонним светом медальон в сумочку.

Парень же, ни мало не смущаясь нашим присутствием, вкатился на пластиковый настил детской площадки. Стройная фигура, ловкие движения, улыбка блещет солнечными зайчиками – паренёк симпатичный. Женщинам нравятся атрибуты мужественности в виде ухоженной бороды, бриллиантовых фикс, длинных ног, широких плеч и тому подобное. Парень же явно намеревается подзаняться физкультурой. Вот он соскакивает с самоката. Вот он «паркует» своё транспортное средство, прислонив его непосредственно к моей скамейке. Вот он хозяйским взглядом озирает гимнастические снаряды и останавливает свой выбор, разумеется, на турнике. Перед началом упражнений на глазах у мамаш и Зои Шишкиной, жестом достойным самой прихотливой стриптизёрши, он обнажает торс. Я слежу за Зоей Шишкиной, а та неотрывно смотрит на гимнаста. Тот подрыгивает, повисает на перекладине и…

Собственно, меня мало интересует телесная красота и спортивные достижения неизвестного проходимца. Оставаясь равнодушным к любого вида физкультуре – кроме секса, разумеется – я отдаю всё своё внимание залежавшимся в моём пакете двум крайним бутылкам «Жигулёвского». Впрочем, поглощение пива не мешает мне отслеживать успехи новоявленного спортсмена, как по реакции мамаш, там и по взгляду Зои Шишкиной. При этом первые пребывают в стойком восхищении, в то время как Шишкина скорее озадачена, чем восхищена. Она поминутно то заглядывает в сумочку, то любуется гимнастическими кульбитами, будто сопоставляя телесную красоту гимнаста с сомнительными достоинствами своего медальона. В целом, её поведение являет собой своеобразную форму фетишизма, свойственного некоторым дамам. Подобные особы, за неимением возлюбленного, влюбляются в домашних питомцев, тряпки или украшения.

Наконец, когда мой запас пива оказывается полностью исчерпанным, я приканчиваю остатки вина, а парень завершает гимнастические упражнения преисполненным особого изящества соскоком. Мамаши рукоплещут. Зоя Шишкина присоединяется к их восторгам. Парень прикрывает торс майкой и направляется к нам. При его приближении Зоя Шишкина не только застёгивает свою сумочку, но и хватает её в охапку, прижимая к груди, как самое драгоценное из сокровищ.

– Я заметил ваш медальон до того, как вы спрятали его. Вы смотрите на меня с изумлением. Это и понятно.

Парень улыбается. По крашеным доскам скамьи, по обескураженному лицу Шишкиной, по моей собственной, утратившей всякую изысканность физиономии, скачут резвые солнечные зайчики. Впрочем, гримаса парня больше похожа на оскал фланирующей в океанских глубинах акулы.

– Вы удивлены бессилию своей игрушки. Конечно, звезда Трояна не всесильная и теперь вы в этом убедились. Не волнуйтесь, она мне не нужна. Я не похищаю женских украшений.

Что он несёт? Вслух же я решаюсь задать совершенно другой вопрос:

– Вы не находите изделие в форме звезды слишком грубым? Когда я увидел его впервые, то так и сказал: «Фу, какая грубая вещь».

Проигнорировав моё обращение, парень общается эксклюзивно к Шишкиной:

– Не стоит защищать его. Только попусту потратите силы и время.

– Вы о господине Фу? – осведомляется Зоя.

Опять! Дуб-Камышевский давно уж протрепался мне о том, какое прозвище Шишкина выдумала для меня. Я-то подумал – врёт завлаб. Дыхание моё пресеклось, в виски ударили тяжелые молоты. Ноги при этом сделались ватными, а тело настолько тяжёлым, что я, как ни старался, не мог приподнять его над скамьёй даже на сантиметр. Напротив, испытывая неведомую доселе тяжесть буквально каждой клеточкой своего тела, я был вынужден прилечь на скамью. Однако, горизонтальное положение не доставило моему телу необходимого облегчения. Оно продолжало страдать и саднить, будто его сжимал в объятиях и мял, и тискал невидимый великан. Да, тело моё испытывало муку, но дух, но разум, хладнокровно констатируя факт телесных мучений, продолжал бесперебойно функционировать, будто стараясь абстрагироваться от биологической субстанции, вырваться, так сказать, из тисков страдающей плоти, чтобы вознестись в эмпиреи. «Как же так? Души ведь нет! Как же так?» – твердил кто-то совсем рядом. Возможно, это стенает моё собственное тело. Впрочем, я уже не хотел отождествлять себя с ним. Я уже существовал отдельно и наблюдал за происходящим в Бунинском сквере как бы со стороны, а возможно, и с высока.

– Хорошее прозвище вы ему дали! Соответствует его сути, – парень продолжал говорить и грудные мышцы перекатываются под тонкой тканью майки. – Тем не менее, оставьте его. Отступитесь.

– Не понимаю.

– Уходите.

– Не могу. Я уйду только вместе с господином Фу.

– Но почему?!!

Лицо парня внезапно сделалось злым.

– Нет, мне не постичь человеческой логики! Посмотрите на него. Видите, он уже готов.

– К чему?!!

– Посмотрите внимательно: от отходит.

– Куда?

Быстро выхватив из сумочки мобильник, Зоя приблизилась ко мне, склонилась так близко, что я почувствовал аромат её парфюма. Аромат этот, впрочем, показался мне удушливей ядовитого, парализующего дыхательные мышцы, газа.

– Он посинел! Ему плохо! Быстрее!!! Как где?!! Никакого адреса я назвать не могу. Это Бунинский сквер между Молчановкой и Поварской. Он умирает здесь на скамейке.

О ком это Шишкина толкует? Сначала я пытаюсь воссоединиться с собственным телом. Если оно чувствует запах духов Шишкиной, значит ещё живо. Потом пытаюсь приподнять его над скамьёй – всё тщетно. Шишкина продолжает суетиться возле моего тела то хватая его за руку, то хлопая по щекам. Мне очень хочется, чтобы парень ушёл, но он почему-то не уходит. Он выжидает. Но чего?!! А я уже имею вполне конкретные подозрения относительно намерений обоих.

Шишкина, конечно, напугана. Скорее всего, ужасный вид моего тела рисует в её смышлёной головке апокалиптические картины. Да мне и на самом деле худо. Воспоминание настигает меня внезапно. Я действительно видел парня раньше. Мне запомнилась именно его яхонтовая улыбка.

 ***

Однажды, с месяц назад, – помню, лето было в самом разгаре – он проехал на велосипеде мимо наших ворот. Я тогда распахнув их, чтобы запарковать свой автомобиль. Другой раз, на той же неделе, я столкнулся с ним в ближайшем минимаркете, где он покупал литровую бутылку вермута. Ароматизированные полусладкие вина ужасная гадость. Терпеть их не могу, но паренёк этот в тот памятный день опустошил литровую бутылку поддельного «Мартини» одним духом, а я стоял рядом и наблюдал, как двигается его волосатый кадык. Одет он был, как самый распоследний хипстер. Помнится, моё внимание привлекли дорогие часы на его запястье, диссонировавшие с общей затрапезной дешевизной облика. Вылакав свой вермут, он мне зачем-то представился мне, причём не настоящим именем, а каким собачьим погонялом. «Я – слуга Самаэля» – так сказал он. А у меня мелькнула тогда неприятная мыслишка: может ли этот пройдоха-хипстер иметь какое-либо отношение к похождениям моей жены? Но мысль мелькнула и исчезла, оставив по себе дрянной осадок. Такое послевкусие бывает после обильных возлияний вермутом. А теперь вот оно как сложилось.

Мои неприятные размышления прерывает появление людей в синей униформе – двух мужчин и женщины. С высоты своего положения, я с удовольствием наблюдаю усиливающуюся суету и всеобщую тревогу относительно моего плачевного вида и беспомощного положения.

Вот группа в синей униформе, объединив усилия, пытается реанимировать моё тело. При этом я ощущаю отдельные слабые импульсы, не дающие, впрочем, никакого результата – воссоединяться с собственным телом у меня нет ни малейшего желания. Тогда они кладут моё тело на носилки и тащат в сторону Поварской, где мигают проблесковые маяки кареты неотложки. Впереди меня ожидают интенсивные и, возможно, болезненные реанимационные процедуры, подвергаться которым мне вовсе не хочется. Я парю над носилками, наблюдая за собственным телом. Оно вытянуто в струну, руки прижаты к бокам. Тело приторочено к носилкам широкими ремнями так, что и при желании не смог бы пошевелиться. Наш физкультурник смотрит вслед носилкам, посверкивая своими отвратительными фиксами. Я с удовольствием созерцаю его макушку, где среди коротко стриженных кудрей проступает ранняя плешь.

– Послушайте! – кричу я. – Вы не того забираете! Там, в сквере Редькин. Торопитесь, он уже, наверное, вошёл в Борисоглебский. У Редькина редкое заболевание или аномалия, как хотите. Вот кого надо лечить, а меня оставьте. Шишкина, скажи им!

Но меня не слышат. Только немолодая женщина, возможно, медсестра, просит несущих носилки мужчин приостановиться, зачем-то приподнимает моё веко, смотрит в неподвижный зрачок, качает головой и отступается.

– Что там с ним? – спрашивает один из мужчин.

– Показалось, – отвечает медсестра.

Шишкина нерешительно плетётся следом за носилками.

– Желаете его сопровождать? – обращается к ней один из медбратьев.

Тогда парень впервые заговорил непосредственно со мной. При этом он отнюдь не склонился над распростёртым телом. Он задрал голову кверху и смотрел мне прямо в глаза, совершенно не удивляясь такому странному моему положению относительно собственного тела.

– А рогоносцев, действительно, много. И ты, по ходу, один из них, – весело проговорил он. – Скоро ты узнаешь, как живётся человеку, если к его черепу накрепко приросли рога.

Тут я пугаюсь, сам не ведая чего, а ведь минуту назад мне нравилось парить над Бунинским сквером, не чувствуя собственного тела. Теперь мне хочется оказаться на носилках, испытывать различные телесные ощущения. Пусть это будут зуд, похмелье, позывы кишечника или мочевого пузыря. Пусть это будет голод или половое влечение. Мне хочется шевелить руками, согнуть ноги в коленях, разомкнуть веки и смотреть, как на фоне синего неба трепещет на слабом ветерке желтеющая листва ранней осени. Однако, ни на что вышеперечисленное я категорически не способен и умоляю незнакомцев в синей униформе немного повременить.

– Позвольте хотя бы проститься с собственным телом! – кричу я им.

— Они тебя не слышат, — не без ехидства отвечает парень.

— Как же! Ты посмотри! Я уже на носилках! Уже и пристегнули! Зояяя!!!!

— Они тебя не слышат, потому что теперь ты мой!

Разочарованный и одинокий я зависаю в пространстве между гравием и нижними сучьями лип. Парень, подхватив самокат, спешит к Поварской, и я неведомо почему следую за ним, подобно воздушному шару, который тянет за ниточку дошколёнок.