Пролог. Глава первая. Злой человек и его Змей.

– Ой, ты Диво –дивное! Ой, ты – великое и могучее! Ой, ты – …. – существо в красном полукафтанье и узорчатой чалме запнулось.

Оно было босо и не носило штанов. Впрочем, обувь имелась. Вышитые алым шелком валенки существо скрепило один с другим воловьей жилкой и подвесило через плечо. А штаны и не требовались. Узловатые, длинные ноги Чуда, по очертаниям вполне человеческие, так густо поросли длинным жестким волосом, что казалось, их обладатель одет в меховые штаны. Из-под узорчатой чалмы в разные стороны торчали длинные, заячьи уши.

– Ну чего запнулося-то? Давай, вещай далее. Хвали меня, Чудо, выхваливай.

– Ща, погодь, Диво. Только горлышко промочу.

Чудо вынуло из объемистого кармана алой одёжи глиняную бутылочку, откупорило, сделало пару шумных глотков.

– Ой, ёёёё! Прекрасное и изумляющее! Га, га, га!

– Эй! Ты без шуток да без глумления. Я этого не люблю!

Диво сидело на нижнем суку дуба, свесив к земле все три обутые в кованные сапоги ноги. Диво был велико ростом, лысую голову его венчала золоченая корона. Меч в украшенных богатым орнаментом ножнах из воловьей кожи, покоился между огромных ножищ Дива. Обе руки его, забранные в кольчужные рукавицы, крепко держались за толстенный сук. Две другие, обнаженные, белокожие сжимали струнный инструмент, очертаниями напоминающий обычную балалайку. Чудо расположилось на земле, между могучих корней лесного старожила, доживающего век на опушке векового леса, вдали от человеческих поселений и проезжих дорог.

Люди давно покинули эти места. Пашни и огороды заросли молодым лесом. Деревянных построек и след простыл, а каменные ещё стояли: капище, рига, княжеский дом. Там между прогнивших стропил вили гнезда певчие пичуги, под фундаментами селились ежи и барсуки. Там, на окраине древнего поселения одиноко стояла невысокая башня из белого камня, возведенная неизвестно кем и по какому случаю.

– Кхе, кхе! – кашель Чуда громом вешним отразился от стены темнеющего невдалеке леса. Чудо продолжил:

– Индо взыграй, о Диво – дивное, да воспой же песню благостною. Переливы голоса твоего сладостного ласкают ухо и услаждают сердце. На призывные звуки причудливых трелей сбегутся всякие твари земные. Приплетётся и Змей: подлый, жадный, завистливый, коварный, лживый, двоедушный, своекорыстный…

Исчерпав запас бранных эпитетов Чудо, наконец, в сердцах сплюнул:

– Тфу!

А Диво запело – заиграло. И страстный призыв слышался в этой песне, и тайная мольбы угадывалась в ней, и неуёмная жажда, и необузданная отвага. При первых же звуках Дивного голоса Чудо припал к земле, царапая пальцами влажную её мякоть. В мгновение ока он вылепил тоненькую свирельку. Чудо дунул пару раз, посучил поросшими толстой, густой щетиной ножищами, похлопал ушами по щекам и заиграл.

Затрепетали причудливо изрезанные дубовые листочки, быстрее побежали облачка по синему небу, сверзился с самой верхушки древа и грянулся об земь злой Троян.

– Ууууу, мерзкие потрохи, вороги всего сущего! Зачем раньше времени будить усталого воина?

Грозно сопя в обвислые усы, Троян закрутил вокруг уха сальный оселедец. Он был не высокого роста, но широкоплеч и телом крепок. Поигрывая мускулами обнаженного, густо покрытого татуировками торса, притоптывая козловыми сапогами, он затеял под дубом удалую пляску. То закручивался волчком, да так скоро, что его лазурные плотного шелка шаровары раздувались подобно парусам варяжской ладьи, то пускался в присядку. Он зычно покрикивал:

– Ай да Диво, ай да Диво! Гей, гей, идёт Змей!

На шее его, перевитой ядреными мускулами, болтался и подпрыгивал медальон – пятиконечная звезда из черного, грубо выкованного железа с огромным рубином посредине.

Внезапно Диво замолчал. Нежные пальцы его ослабели, балалайка вывалилась из них и с жалобным звоном упала под дерево, прямо в руки Чуда.

– Чего это? – пробурчал Троян. Тело его лоснилось, мускулистая грудь вздымалась и опадала, подобно ленивым волнам прибоя, что ласкают берег Днепра ранним утром.

– Да надоело сидеть на ветке – ответил Диво – Пусть уж Змей приползает.

Не успел Диво вымолвить это, как зашелестела росная травка – муравка и по ней, по травке этой, пришкандыбал к старому дубу мужичонка и крестьянском зипунишке по отчеству Иванович. Не мал и не велик, не стар и не молод, не слаб и не силен, а так себе – трехголов. Да ещё цацками золотыми увешан с головы до пят: кольца на когтистых пальцах, цепи и мониста на шее, браслеты на запястьях звякают. Встал Иванович в тени дуба и давай тремя парами глаз честную компанию рассматривать.

– Здорово, Иваныч! Как жив – здоров? – рявкнул Троян неприветливо.

– Я – то? Да так как-то. Всё радуюсь… – сказала левая голова, самая моложавая из трех. Высоколобая, светловолосая и гладкощекая, с хитро прищуренными глазами. Она смотрела и с любопытством, и недоверчиво.

– Чему же? Али злата – серебра ещё нажил? – хихикнуло Чудо.

– Неа. Вот на вас гляжу и радуюся. Один без порток, другой без рубахи, а третий и вовсе – без царя в голове, – молвила центральная голова, постарше первой, бритая наголо и украшенная странными стеклянными окулярами в тонкой оправе белого металла. Странное сооружение из стекла и металла покоилось на простонародно курносом носу.

– Во мне во всем царь есть, не только в голове, – прорычало Диво, с грохотом соскакивая с ветки.

– Разумеется, – густым басом молвила третья голова. Её покрывал островерхий, позолоченный княжеский шлем с узорчатым налобьем. Высокий подбородник скрывал нижнюю часть лица, оставляя видимыми лишь смуглый кончик носа и большие, сверкающие как драгоценный камни глаза. Эта голова, по-видимому, и была главной.

– Ну как, принес ли ты выкуп?

– …откуп…?

– … златую казну…?

Проговорили разом Чудо, Диво и Троян.

– Принес, как же не принести, – молвила голова, увенчанная шлемом. – Мне нужна звезда Трояна. За неё готов дать откуп.

– Принести-то принес, но вот так сразу, не отдам, – проговорила левая, самая молодая из голов.

– А когда ж отдашь? – изумился Диво. – Али не расслышал повеления моего?

– Расслышал, как не расслышать, – молвила голова в стеклянных окулярах – Вот только отдать смогу не сразу. Немного погоди, о Диво – дивное, великолепное и всевластное. Отдам, но не раньше четверга.

– Ах ты хитрая змеюга, коварная! – возопил Троян. – Уж не думаешь ли ты, что мы станем сидеть под этим деревом до самого четверга?

– Это уж ваше дело – сидеть или не сидеть, – ответствовала белобрысая голова. – А только до четверга не отдам. Не могу!

– Ах ты тварь ползучая, мерзкая, глумливая, бессмысленная, наглая, пронырливая, прилипчивая, завидущая, ехидная… – луженая глотка Чуда могла бы извергать брань до самого четверга, если бы не полил дождь.

Такое, казалось бы, обычное явление природы, примирило противников. Диво, Чудо и Троян нашли убежище под густой кроной дуба. Змей Иванович поспешно удалился в сторону старинной белокаменной башни.

***

До самого четверга трое приятелей гоняли по окрестным лесам дичь, совершенно ополоумевшую от их охотничьей прыти. По вечерам ели плохо прожаренное мясо, горланили песни, плясали, предавались мечтам о сокровищах. А Змея и дух простыл.

– Там он, под башей сидит, – бормотал Троян, в который раз правя лезвие ятагана. – Эх, знать бы, где Змей сокровища прячет! Не пришлось бы четверга дожидаться…

– Под горой, знамо дело.. – отвечал Диво – Под горою золотою, в темной пещере прячет поганец груды золота. Там, там прячет сугдуки с самоцветными камнями, ушлый троеглавец.

– А где та гора, о Диво хитромудрое? – угодливо спрашивал Чудо.

– Знамо где, за рекою бурною и широкою, за лесами дремучими тянется горная цепь с самого севера до самого юга. Одна из тех гор и зовется Золотой.

– Эх, устал я ждать, – горевал Троян. – И веселье всё из меня потом вышло. Погода-то жаркая. Эх, пить охота…

– В овражке есть ручей – сходи и напейся, – простодушно заметил Чудо.

– Дубина ты ушастая, Чудо – чудное! – вздыхал Троян. – Разве водою напьешься?

– Погоди горевать. Вот расплатится Иваныч, тогда в ближайшей корчме все нужды наши на славу справим и потребности как положено утолим …

***

Так доскучали они до четверга. В долгожданный день все трое отправились к белокаменной башне. До самого вечера бродили они в окрестностях – Ивановича и след простыл.

– Говорил я, надо его связать, – ворчал Троян. – Руки, ноги, головы. А теперь ищи – свищи! Утек, паскуда!

– Паскуда, паскуда, – заныл Чудо. – Гнойная язва на лике земли, обманщик, лукавец нечестный, лицемер трехголовый, трус…

Иванович объявился только в сумерках. Он сидел, как ни в чем нибывало, подпирая сутулой спиной белый известняк башни.

– А мы ждем тебя цельный день, – прогрохотал Диво. – Смеешь ли ты обманывать нас, великих и всевидящих?

– Смею ли? – переспросил Иванович при помощи моложавой головы. – Да где уж мне обманывать. Я честен. Дела задержали меня. Но четверг ведь ещё не кончился, не так ли?

– Ты принёс золото, бесчестный враль? – строго спросил Чудо.

– Не оскорбляй меня, Чудо! – ответил Иванович при помощи средней головы, бритой и курносой. – Я тебя не оскорбляю, и ты меня не оскорбляй. А ты, Троян, мало того, что звезду у меня украл и теперь её своим именем называешь. Ты же ещё эту звезду мне же и продать решил…

В голосе Ивановича послышалось рыдание.

– Не крал я, а в кости выиграл! И не только звезду, а все несметные твои богатства! Давай гроши! – рявкнул Троян. – Ничего не знаю! Моя звезда. В честном бою добыл!

– Не могу я сейчас ничего дать, – произнесла шлемоносная голова. – Сам с должников не получил. И богат я, и знатен, а казны не имею, потому что всякий кто мне должен не желает отдавать.

– Как это так! – взревел Диво. – Выходит прав друг наш, Чудо – враль ты…

– Нет, нет, – Иванович замотал всеми тремя головами. – В субботу должок получу. Прямо сюда мне его доставят, в это благодатное местечко. Тогда и расплачусь с вами, сполна расплачусь.

Чудо и Диво топтались в нерешительности. Троян недоверчиво посматривал на Змея, внимательно посматривал. Но все три лика Змея, такие разные, имели, между тем, одинаковое выражение: безмятежного покоя и легкой усталости, с оттенком томной грустинки.

– Так и быть, – буркнул Троян. – подождём до субботы.

***

В субботу Иванович сидел на обычном месте под стеной башни, с восточной её стороны.

– Где злато? – воинственно спросил Диво.

– Ты хоть бы поздоровался сначала, экий ты невежливый, – молвила очкастая голова Ивановича.

– А чего мне быть вежливым, коли я мешков, сундуков и россыпей возле тебя не наблюдаю? – огрызнулся Диво.

– Верно, – авторитетно заметила шлемоносная голова Змея. – Ничего такого здесь нет, потому я и страдаю вместе с вами. Снова долг не получил! Волынят меня должники мои, то Днепр у них разлился непомерно – не переплыть, то колесо от телеги отскочило и в неведомую даль укатилось – не догнать, то волы околели – некому груз тащить. Вот сижу тут, истомился в ожидании, исстрадался от вашей грубости.

– Врет Змей, − заявил Чудо. – Врет, потому что голодранец и нет у него злата, червь он, крыса вонючая, грязь придорожная, тухлая дохлятина….

– Полно, полно! – простонала белобрысая голова Ивановича. – Я вас не оскорбляю – и вы воздержитесь. Отдам я долг. Скоро отдам. Даже если сам с должников своих не получу. Обождите лишь до понедельника, а там…

Чудо и Диво обернулись к Трояну.

– Да ты обманывай нас, нелюдь, обманывай – произнес Троян – Сули награды и почести, но только знай: не далее как с понедельника за каждый обман станешь терять по одной лживой голове.

– А ты отважен, человечишко, – заметила очкастая голова Ивановича, – Я тоже воевал, и кровью орошал… и голодал… и близких терял…

Моложавая голова Ивановича при этих словах прослезилась, а шлемоносная приняла трагически пафосное выражение и рявкнула командирским голосом:

– …и рати на битвы водил, и награды получал за боевые подвиги. И вас за ваше терпение вознагражу, но не ранее понедельника!

Троян прыгнул вперед. Ятаган молнией выскочил из ножен. Острие его звонко ударило по верхушке вызолоченного шлема. Иванович не шелохнулся. Только во всех шести глазах его полыхнули недобрые огоньки.

– Шутник ты, Иваныч, – процедил Троян. – Только мы тоже не лыком шиты.

– Не лыком? А чем же? – грустно спросила очкастая голова. – Впрочем, мне это безразлично.

Чудо и Диво топтались за широкой спиной Трояна, готовые к драке.

– Ступайте к себе, – Иванович сделал повелительный жест рукой. – Проведите время под дубом в мирных беседах о вечном. И попрошу вас не шуметь, не бренчать на плебейских инструментах, не сотрясать землю неуклюжим топотом – мне необходимо поразмыслить. А в понедельник, на закате, явитесь сюда за воздаянием.

***

Они явились в понедельник, как было условлено. Солнце уже коснулось багряным краем верхушек недалекого леса.

Иванович называл их ближайшими друзьями, умолял подождать ещё неделю. При этом курносая голова его прослезилась, шлемоносная молчала, сохраняя угрюмое выражение, а белобрысая выглядела скучающе-отрешенной.

– Издевается! – заорал Чудо. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы выпустить в коварного врага заряд отборных ругательств.

– Погоди ругаться, – прервала Чудо белобрысая голова Ивановича. – За ваше терпение я готов вас угостить. Угостить, как полагается. Иванович вытащил из-за пазухи серебряный, инкрустированный крупными опалами, сосуд. Змей осторожно подул – поплевал в него поочередно всеми тремя своими ртами.

– Оцени, о Диво, великое и всемогущее, результат моих скромных стараний! – и Иванович протянул сосуд Диву.

– Помни, о смелейший и отважнейший, – предупредил Чудо. – Что тварь опасная умеет ядом плеваться и жалит больно. Не даром Змеем зовется.

Диво принял чашу из рук в руки, понюхал, лизнул языком содержимое.

– Мед. Чистейший мед. И превкусный.

Недолго думая, Диво осушил чашу.

Троян и Чудо смотрели, как завороженные. Троян опомнился первым.

– О щедрейшее из Див, – молвил он и речь его была торжественной. – Ты забыл, пьяница треклятый, про своих верных товарищей, жестокою жаждой терзаемых?

– Ах ты нелюдь паршивая, жлоб многорукий, истязатель слуха, бездарный балалаечник! – добавил Чудо.

– Не годится ссориться верным товарищам, – усмехнулась очкастая голова Ивановича. – В этих местах меда хмельного видимо – невидимо, не меряно и не трачено. И я знаю, где его искать.

Белобрысая голова заговорщицки подмигнула оторопевшему Трояну. Рука Ивановича, унизанная перстнями и браслетами, поманила его приблизиться. И Троян подошел к заклятому врагу вплотную, и подставил волосатое ухо, внимая обольстительным речам.

– Ступай туда один, – шептал Иванович поочередно каждой из своих голов. – Диво слишком велик, чтобы бегать по поручениям, а Чудо и вовсе не следует туда пускать… ну ты понимаешь почему…

– Куда идти-то?

– А тут неподалеку, за березовой рощей на берегу быстрого ручейка выкопала старушка – пасечница погребец. Там-то и хранит она свои запасы.

– Старушка, говоришь? – усомнился Троян, поочередно всматриваясь в безмятежные лики Ивановича. – Какая ж может быть старушка, ежели со времен хана Тахтомыша здесь ни одна живая душа не селится?

– Но мы-то здесь уж третью седмицу коротаем, – возразила белобрысая голова, источая обаятельные улыбки. – Уж не думаешь ли ты, что Змей Иванович станет святым духом питаться и утренней росою запивать? Я кушать и пить вволю люблю, и знаю, где всё потребное можно добыть.

– Будь по-твоему, – прорычал Троян. – Отправлюсь куда указываешь, но ты у меня смотри ежели что!

И он погрозил Ивановичу обнаженным ятаганом.

Бегом помчался Троян, широкими прыжками перемахивая кочки и барсучьи норы. Вился по ветру молодецкий оселедец, мелькали среди стеблей ковыля лазурные шаровары.

***

– Мы пить хотим, – буркнул Диво. – и не сойдем с этого места, пока Троян с добычей не вернется.

– Отдыхайте, я не против, – ответствовала очкастая голова Ивановича. – Только вы уж присядьте, не то свет солнечный мне застите.

– А я вот не сяду, – заныл Чудо. – Пить шибко хочу, а от жажды вредным становлюсь. Нет ли больше мёду, а? Иваныч? Неужто Диву – дивному всё споил? Дай же и мне напиться, не в мочь мне Трояна дожидаться.

– И не надо. Тут я всё решаю: кому пить, а кому жажду терпеть, – произнесла шлемоносная голова. – Тебе, Чудо злоязычное, ни глоточка не поднесу. Слышал, сидючи здесь в грусти глубокой, как поносил ты меня словами бранными. А Диво – дивное напротив, услаждал мой праздный слух чудесной музыкой. Для него я наново чашу готов наполнить.

И подул Иванович на чашу поочередно каждой из своих голов, и подал её снова Диву – дивному.

– Уёёёё, – запричитал Диво. – Экое лакомство ты мне поднес, Иваныч.

– Поделись, великий, – застонал Чудо. – не могу смотреть, как ты наслаждаешься. Кружится башка моя и ноет в животе.

– Не дам! – и Диво опустошил вторую Чашу.

– Дай хоть ароматом медовым подышать, смилостивься великодушный! – умолял Чудо.

 – И не мечтай, ушастый. Чаша – моя.

– Ах, на эту чудную вещицу многие претендовали. Но я и не смог с нею расстаться – уж больно хороша. Выходит, специально для Дива – дивного её сберегал, – молвила средняя голова Ивановича , ехидно ухмыляясь.

– Ну уж нет! – возопил Чудо – Не позволю меня обделить, обездолить, обобрать, обойти, лишить, обидеть, ущемить…

Из-под полы алого полукафтанья выметнулся длинный хвост, закачивающийся крючковатым, острым когтем. Он извивался над головой Чуда, норовя обвить шею Дива, придушить, ужалить.

Диво выхватил меч из ножен. Огромных размеров, обоюдоострое лезвие отразило багровые лучи сонного светила. Скрипнули кольца кольчужных рукавиц. Диво неспешно двинулся в атаку поводя мечом справа налево и слева направо. Ноги его, закованные в латы, своевластно попирали покорную травку. Иванович тоже вскочил, вертя во все стороны тремя головами.

– Что это вы, братцы, вздумали учинить? – хихикала очкастая голова. – Стоит ли драться из-за такой безделицы? Вы лучше Трояна обождите. Вот кто настоящий боец! С ним и сражение злее получится!

 – Ну подумаешь, грааль какой-то! Было бы из-за чего сыр–бор затевать, – вторила белобрысая голова. – Ему и цены то всей – два царства да три княжества.

– Не так надо меч держать, орясина! И кто тебя только фехтованию учил! – басила шлемоносная голова. – Держи хвост выше и верти им, верти! Только и всей корысти в тебе, что ругаться умеешь, эх ты, одно слово – Чудо!

Между тем, Чудо изловчился, охватил хвостом оба запястья Дива, дернул – подернул и тяжеленный меч вырвался из кольчужных рукавиц. Чудовищное оружие взмыло в воздух, пролетело несколько саженей и с глухим стуком упало в высокую траву.

– Уаааа! – возопил торжествующий Чудо. Но Диво не растерялся, скинул кольчужные рукавицы ухватил огромными лапищами Чудо за шею, повалил навзничь, придушил. Второй, музыкальной, парой рук он и щекотал, и пощипывал противника. Да ещё и пинать его ухитрялся. Так бока Чуду и месил закованными в броню коленями. Чудо кряхтел и подвывал поначалу, и хвостом помахивал и даже угодил пару раз хвостовым когтём по Дивной морде. Но вскоре затих, перестал сучить волосатыми ногами. Хвост его мертвою змеёю рухнул наземь.

– Сделано дело дивное, – выдохнул Диво, выпуская из лапищ шею мертвого товарища.

– Сделано, – подтвердил Иванович. – Сделано, да не до конца.

Диво задохнулся и обмяк, узрев под стеною белокаменной древней башни не трехголового, ехидного мужичонку, а огромного ящера в блестящей чешуе, зеленокрылого и о трёх головах. На каждой голове Змея Ивановича сверкало по зубчатой золотой короне, украшенной самоцветными каменьями. Колоссального роста, змей затмевал крыльями закатный горизонт. Левую, красноглазую голову, положил прямо на зубчатое навершие древней башни.

– Ну что, боишься ли меня Диво – дивное? – изрекла правая, синеокая голова в короне, украшенной огромными сапфирами.

– Боюсь. Хоть и велик я, но боюсь – пролепетал Диво.

– И правильно. И молодец, – произнесла срединная, желтоглазая голова в короне украшенной блистающими алмазами.

– Что ты собираешь сделать с мной, превосходным? – пролепетал Диво, пытаясь отползти в сторону. Он прикрывался от ужасающего сияния Змея всеми четырьмя ладонями.

– Испепелююююю!!!….. – стройным хором пропели три великолепные головы.

***

Всю ночь рыскал Троян по окрестным лесам в поисках заветного погребка. Едва лишь забрезжил рассвет, в крайнем озлоблении он вернулся к древней белокаменной башне. Змей Иванович дремал под дней, как ни в чем не бывало, в разнобой похрапывая тремя головами.

Узрев эту благостную картину, не утерпел Троян. Выхватил ятаган, саданул, что есть мочи по кумполу золоченого шлема.

– Очнись, адская тварь! Не стану тебя сонного крушить! Хочу, чтоб в полом сознании увечье принял!

– Ой! – Змей Иванович протёр тряпичкой запотевшие со сна очки. – Оглушил спозаранку! Ох, и беспокойный же ты, человек! Твои товарищи спят мертвым сном, а ты мечешься, как оглашенный.

– Нееее…. Я не мечуся!

И он взмахнул ятаганом. Булат со свистом рассек воздух и промахнулся. Хитроумец посмеивался у него за спиной, все три отвратительные морды его имели одинаково ехидное выражение.

– Может довольно ятаганом махать туда – сюда? Может договоримся? – молвила шлемоносная голова.

– Нееееет! – орал Троян, снова и снова пытаясь поразить врага. Но змей оставался неуязвим.

– Ты мне отдашь железяку, вон ту, что на пузе у тебя болтается, а я тебе золота сколько хочешь отсыплю – вытаращив белесые, альбиносьи глаза тараторила левая голова.

– Довольно вертеться, вояка! Выпей меду, успокойся, – уговаривала очкастая голова.

Главная, правая голова, лишь молча супилась и раздувала ноздри. Троян приметил брызги страха в тёмно синих её очах. Он целил свои удары в неё, пытаясь просунуть лезвие ятагана то под затыльник, то под подбородник шлема. Усталость не мешала Трояну понимать, что противник его ещё вполне свеж и совершенно не предсказуем. Помог, как обычно, счастливый случай – верный помощник жаждущих победы. Этот удар мог бы оказаться вовсе не удачным. Лезвие ятагана скользнуло по шлему, прошло по касательной. Казалось, увертливый противник снова сумел избежать смертельного удара. Но шлем слетел с головы змея, обнажив покрытый плотной чешуей череп и низкое, угрюмое надбровье. Нет, не человеческая голова смотрела на Трояна. То была голова ящера.

– Арррр! – завопил Троян в свирепом отчаянии.

В невероятном прыжке, движимый первобытным страхом человека перед пресмыкающимися тварями, Троян снес змеиную башку одним ударом.

Зеленоватая кровь фонтаном брызнула из раны. Тело Змея опрокинулось на спину. Обе уцелевшие головы истошно завизжали. Струя хлынула на их лица, оросила обнаженную грудь Трояна. Зеленые капли зашипели, запузырились, соприкоснувшись с пятиконечным амулетом. Тёмное железо цепи мгновенно раскалилось. Троян истошно завопил. Одним рывком мощной десницы он порвал железную цепь, замахнулся и бросил пылающий амулет вверх. Прочертив в вечернем небе огненную полосу, странное украшение упало прямехонько на крышу белокаменной башни.

– Что ты натворил глупый человечишко! – разом простонали обе уцелевшие головы.

Тяжело дыша, Троян смотрел, как тело коварного обманщика растворяется в сумерках.

– Эй, куда ты? А как же должок?

– Десятого дня последнего летнего месяца, в шестой день недели, коли доживешь, дурак, получишь должок.

– Эй, куда ты? Или помирать надумал?

Но Змея уже и след простыл. Недолго метался Троян по окрестностям в поисках мерзкого обманщика, в тоске поминая приятелей – нелюдей. А потом и сам сгинул неизвестно куда, не забыв прихватить с собой звезду.