Уже после возвращения из Абхазии я понял, насколько меня измучил вирус — не «карнавальность» нашей жизни там, но боязнь надолго залечь в больницу и пропустить в моей деревне прилет гусей, журавлей, цветение черемухи, вишни, яблони… И что болезнь моя называется не вирус, а тоска по Родине. Лет пятнадцать я никуда не выезжал из своей деревеньки Старово-Смолино дальше Москвы. В общем, затосковал я по солнцеликим одуванчикам, которые вот-вот расцветут у нашего крыльца… Если бы не великая любовь абхазов к русским и России, то я бы, наверное, умер от тоски по Родине. Их любовь дала мне силы превозмочь обе болезни…

Еле дожил я до отъезда. В поезде перестал крепиться, силы меня оставили. Почти все двое суток я проспал. Может, и не все время спал, но ничего не помню, что видел из окна. Единственное, что врезалось в память: на подъезде к нашему Ростову Великому проводница вытащила наши чемоданы, набитые абхазскими подарками, в тамбур. Сюда же вышел молодой мужчина в камуфляже, в полосатой тельняшке под гимнастеркой. Достал сигарету, чтобы быстренько (поезд стоит две минуты) покурить на платформе. Но, увидев наши чемоданы, спрятал сигарету: «Я помогу вынести». Я пожал ему руку: «Ты оттуда?» Он: «Сейчас нет. Ездил в Рязань друга хоронить. Оттуда привезли». Я еще раз пожал ему руку, мол, спасибо, что защищаете нас. Десантник глянул синими есенинскими «брызгами». Невольно вспомнились великие слова поэта:

 

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!».

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте Родину мою».

 

В сердце было ощущение, что мы с десантником давно друг друга знаем. Мы понимали друг друга без слов. Уже с платформы я вскинул руку, мол, «но пасаран» — враг не пройдет. Он ответил тоже вскидыванием руки: «Нет, не пройдет».

Дома залег я в родную кроватку. Во мне бултыхалась какая-то отрава. Дома совсем я перестал крепиться, сдерживаться. Даже ворчал, что совершил ради жены подвиг — съездил в Абхазию. Унываю я очень редко. Я бодрый человек. Обычно все ко мне за утешением обращаются, а тут я заговорил о смерти. Дескать, хватит, пожил на белом свете; что все уже написал, что Бог на меня возложил; что пришла старость. Старость — это когда устаешь не от трудов, а просто от течения жизни, от прожитого дня устаешь… В общем, напугал жену, друзей. Слышать от бодрого человека о смерти, о старости было им очень тяжело. Никто не знал, как меня вытащить из уныния, как поднять на крыло. Только верная жена знала. В очередной приступ моей хандры, когда я ворчал про подвиг, она весело предложила: «Давай посмотрим нашу “Историю любви”». Я не ответил, как обычно в кино отвечают: «А, давай». Как правило, это означает согласие на какое-то отступление от добрых правил. Я задумался. «История любви» — это наш семейный фильм. Когда нам хочется праздника, мы достаем абхазское вино, нарезанный тонкими ломтиками, пахнущий дымом костра абхазский сыр, абхазские орехи и смотрим. Впервые Мариша посмотрела «Историю любви» с Венерой, опять же, в Абхазии. Очень мы любим этот фильм. Но на этот раз я засомневался: надо ли его смотреть в таком больном, унылом состоянии? Ведь все мне сейчас не мило, ни на что бы глаза не глядели. Вдруг он меня не поднимет, и я разочаруюсь в нем? Что тогда нам в праздники смотреть? Сильно я сомневался, боялся наш семейный праздник потерять. Мариша возразила: «В “Истории любви” разочароваться невозможно». Не дожидаясь моего согласия, поставила на стол абхазское вино, абхазский сыр и абхазские орехи. Пахнуло дымом костра, и я махнул рукой: «Включай».

Чтобы вы хоть немножко представили, какой это чудесный фильм, вкратце перескажу его.

Он начинается с улыбки. С ошибки он начинается. Согласитесь, зрителям смешно, когда героиня в туалете уронила мобильник в унитаз, и его смыло водой. Во всяком случае это вызывает улыбку. Все началось с ошибки: неловко дернула плечом, которым прижимала аппарат к уху, и началась ее история любви… Неслучайно герой потом сказал, что пенициллин открыли в результате ошибки. Забыли убрать пробирку с бактериями стафилококка, потом забыли закрыть окно в лабораторию, и ветром надуло в пробирку споры грибка, и бактерии погибли. Благодаря этим «ошибкам» мудрый Флеминг открыл пенициллин, сотворивший в медицине настоящую революцию. За это открытие ученый получил Нобелевскую премию. Я бы про это сказал так: «Нобелевская премия, надутая ветром». Про глупых людей говорят: ошибка природы. Неверно говорят. Все люди — это ошибка природы. Из тысяч мужских семян только одно-два попадают в цель, оплодотворяют женское семя. Разве это не ошибка природы. Каждый человек родился по ошибке. Каждый человек — это чудо. Ведь ошибка — это нарушение правил, то есть чудо. Чудо — это что-то из ряда вон выходящее. Чудо — это ошибка.

Авторы фильма подсказывают нам, что их «история любви» вышла потому, что они «забыли закрыть окно» и ветер надул ее. История любви, надутая ветром в распахнутое окно двухэтажного дома с синей крышей, сплошь увитого виноградом. Об этом мы узнаем после просмотра. Авторы знали, начав съемки, что делают чудесный фильм. Откуда-то они знали. Как я в двенадцать лет уже знал, что буду писателем. Теперь понимаю, дал мне это знание Бог. Уже в шесть лет во время тихого часа я придумывал и рассказывал ребятам в детском саду истории про шпионов и всякие сказки. Всем было интересно. Только толстенькие мальчики и девочки спали. И кинокартина «История любви» не для толстеньких. Так что им не надо ее смотреть, и мои повестушечки читать не надо…

Начинается картина с темноты! В первый раз мы даже подумали, что интернет, как всегда, дурит. Да, нынче техника и чудеса творит, и бывает поразительно ненадежной, как сам нынешний мир технологий… Потом камера медленно отъезжает, и оказывается, что это маска для сна на лице человека, сидящего в самолете. Тут стюардесса будит героя: самолет не взлетел — компьютеры отказали. Помните, героиня мобильник в унитазе утопила. Этот шедевр цивилизации, это «колесо» цивилизации, на котором едет весь мир, катится куда-то в тартарары, к черту катится… А тут компьютеры сломались. Хваленый прогресс отказал. Самолеты не взлетели. Герой, передвигаясь по зданию аэровокзала, ведет переговоры по мобильнику о каких-то замороженных продуктах. Оставшаяся без своего мобильника героиня видит человека с телефоном, ей до зарезу надо проинструктировать свою подругу Сабину, как вести себя с Серджио — сожителем, от которого героиня убежала. Она просит мобильник, мол, ей надо срочно позвонить. Просить у незнакомого человека мобильник — для Запада это ненормально. Конечно, героиня ненормальная. Правда, в Советском Союзе почти все были такими ненормальными: запросто просили закурить у первого встречного, делились едой. Помню меня очень удивил оператор чилиец Кристен, работавший на нашем телевизионном отделении в МГУ, где я учился. Когда, по простоте душевной, советской, попросил у него закурить (курил он «Мальборо»), он очень озадачился, даже как-то неловко ему стало — за меня неловко; я сделал то, что у них не делают. Потом я понял: вот это и есть капитализм, и больше не просил у него сигарету. Наш герой, Феликс, тоже немного озадачился (тем более тут попросили не сигарету, а мобильник), но великодушно протянул свой телефон. И не потому, что увидел, какая наша героиня, Роза, красивая; да и в макияже она не могла ему понравиться — он не любил, как мы потом узнаем, накрашенных. Просто Феликс — тоже ненормальный, как и Роза. Увидев ее, свернувшуюся калачиком на вокзальной металлической скамейке, чтобы переночевать, Феликс без всякой задней мысли предложил: «Мне дали номер в “Хилтоне”. Там наверняка две кровати…» Роза на секунду озадачилась, чтобы это значило. Феликс, поняв это, извинился, мол, простите меня… И Роза, видя его искренность, согласилась: «Нет, нет, конечно, кровать в гостинице лучше, чем лавка в аэропорту».

Но все же, хотя Феликс и Роза, видимо, оба ненормальные, он не осмелился бы предложить ей переночевать в одном гостиничном номере. Первые человеческие поступки совершила Роза: она подхватила Феликса, когда он терял сознание, ждала его около медпункта и сразу озабоченно спросила: «Что вам сказали?» А сказали ему, собственно, что он здоров и нечего ему притворяться, что у него «быстро тут (в сердце) и сильно тут (в голове)». Именно Роза проявила заботу о первом встречном. Феликс по-прежнему ее не замечал; желая отвязаться, буркнул что-то… Они, казалось, расстались в этой человеческой толпе аэропорта навсегда, но вдруг позвонила Сабина (подруга Розы, которая сыграла важную роль, но которую зрители так и не увидели, и даже не услышали — мастерство авторов показать не показав) и попросила что-то передать Розе. Тут уж Феликс рассердился: «Я не знаю, где Роза», — и вообще, дескать, что вы ко мне пристали. Сабина все же успела досказать свою просьбу — тоже ненормальная… И Феликс, добрая душа, все же пошел в огромном здании аэровокзала, с тысячами людей, искать Розу. Нашел ее в кафе с Серджио. Простодушно передал Розе: «Вам звонила Сабина. Она сказала, что Серджио вышел из себя и поехал в аэропорт. Так что будьте осторожны, он вроде бы вам угрожал». Серджио, услышав эту тираду Феликса, устроил скандал, наговорил Розе оскорблений, поранил руку о разбитую им тарелку. Роза, уже уходя, кинулась: «Ой, ты поранился». Феликс остановил ее: «Не унижайтесь». Когда же Серджио бросился за ней, он встал на его пути; дал носовой платок: «У вас кровь». Инцидент был исчерпан.

Потом, уже в самолете, Феликс снова надел поскорее маску для сна, но его опять разбудили. Самолет не взлетел, и пассажирам пришлось вернуться в здание аэровокзала. Присев на скамейку, услышал за спиной: «Будете?», — увидел руку с бутылкой лимонада и машинально отказался. И тут узнал голос Розы. Да и как было не узнать — кто еще предложит лимонад первому встречному. Только Роза. Тут-то, уходя с пассажирами своего рейса в гостиницу, увидев, как Роза свернулась калачиком, он пожалел ее и предложил кровать в номере.

В ванной комнате Феликсу опять стало плохо, и он, вспомнив совет врача, лег на пол… и заснул. От нечего делать Роза быстренько достала из его сумки паспорт и посмотрела. Он, в свою очередь, когда ее не было, тоже посмотрел ее паспорт; неловко сел на ее сумку и сломал зеркало; как нашкодивший ребенок спрятал осколки под кровать. Оба — как дети!

Феликс заказал в номер ужин. Попробовав ветчину, сердито буркнул: «Свинья умерла напрасно». Роза, желая завязать разговор, сказала какую-то глупость, что не ест говядину, а только телятину, хотя теленок — это сын коровы… Глупость-то глупостью, а разговор завязался. Феликс сообщил, что начинал поваром, а теперь владелец фирмы, торгующей замороженными продуктами; похвалился, что рекламу его продуктов даже в интернете размещают. Сказал об интернете, как говорят, с придыханием. Роза грустно ответила: «А я люблю запахи. Запах пота, газет, табачного дыма. А интернет не пахнет». Феликс, уже зная, что родители Розы были коммунистами, что она плачет при звуках «Марсельезы», съязвил: «Мир изменился со времен Народного фронта». Потом предложил поговорить совершенно откровенно, по пословице: у кого что болит, тот о том и говорит. Спросил, как она сбежала от Серджио, о щелчке в голове. Как это, дескать, происходит, что женщина вдруг ни с того ни с сего сбегает. Неужели так важно, что он не может завтракать вдвоем после совместной ночи, что утром ему неприятно видеть смятую постель, многозначительные взгляды. Все это смущает его. Роза неожиданно брякнула: «В общем, от чего встает вечером, утром раздражает». Феликс совсем рассердился: «Что вы делаете?» Она, помешивая ложкой, растерянно: «Соус». Он: «Вы набухали туда тьму масла. В десять раз больше нормы. Вы что не знаете?» Тут уж и Роза вышла из себя: «Я попала в номер с чокнутым, который подыхает от одиночества, но вымещает свою злобу на человеке, который оказался с ним вместе, и еще задает какие-то дурацкие вопросы». Стала собираться, чтобы уйти. Феликс, желая как-то погасить ссору, взял ее чашку с соусом и вдруг, совершенно случайно (в фильме, рассказывающем о случайном, об «ошибках», нет ничего случайного), чашка выскользнула, и весь соус оказался на Розе — на лице, на волосах, на кофточке… Она в растерянности, раскинув руки, как мокрая курица, просто опешила, ожидая от него какой-то помощи или хотя бы извинения. Но тут раздался звонок; это была Надья, сбежавшая от Феликса, потому что он не способен был завтракать вдвоем. И он, словно ничего не случилось, и разговор по мобильнику был гораздо важнее, по-мальчишески подмигнул Розе, приставил палец к губам, мол, простите, но у меня важный разговор, прошу не мешать. Она ушла в ванную. Тут-то Феликс порылся в ее сумке: посмотрел паспорт, кисточку, врученную вместе с Нобелевской премией по макияжу, и разбил ее зеркало… Когда она вышла, вытирая полотенцем голову, Феликс просто остолбенел, увидев ее чистое, без макияжа лицо, и сразу влюбился. Он тоже, оказывается, любил не интернет, а все живое, настоящее. До этого в их разговоре он по-хамски обронил: «Вам надо абразивный порошок, чтобы смыть эту штукатурку с лица». Роза не обиделась, а печально произнесла: «Это мой макияж. Я к нему привыкла. Без него я чувствую себя голой. Наверное, это профессиональная деформация». Позднее она отплатила ему за его хамство, сказала, что у него тоже профессиональная деформация, что он — «замороженная утка с апельсинами в пластикой упаковке».

Вдруг влюбившись, Феликс ласково сказал: «Я попробовал ваш соус. Он вкусный». Как Феликс по ошибке «возвысил лягушку», потому что вместо трех ящиков петрушки привезли двадцать, так и соус у Розы получился гениальным случайно, по ошибке — она тоже бухнула масла в десять раз больше нормы. Получился по ошибке, как пенициллин у Флеминга, как лягушки у Феликса. И Феликс, и Роза — мастера делать гениальные ошибки. Из лягушки, из соуса образовалась «История любви»…

Услышав, что соус вкусный, Роза, плачущая при звуках «Марсельезы», и здесь благодарно заплакала; но, пообещав уйти, собралась уходить. После второго или десятого просмотра фильма становится понятна цепочка событий, выстроенных авторами. Если бы Феликс не облил Розу соусом, она бы не умылась, он бы не влюбился в нее, не сказал бы нежно, что соус вкусный, не побежал бы вслед за ней, не вытащил ее силой из такси. Сначала она упиралась, и он, казалось, сказал ерунду: «Если вы уедете, ваш багаж без вас улетит в Мексику». У нее было такое состояние, что плевать на багаж. Но она пошла с ним. Феликс подсказал ей нормальную причину для ненормального поступка: пойти с первым встречным.

В гостинице Феликс попросил разрешения пройти на кухню. Тут-то и началась красота. Он мастерски готовил телячьи котлеты и рассказывал о себе. Как много лет назад ушел из дома. У отца был ресторан в небольшом французском городке. Феликсу шел восемнадцатый год. Однажды каким-то чудом, в результате ошибки, привезли много лишней петрушки; он приготовил лягушачьи лапки совсем по-новому, как никто до него не готовил. С гордостью сообщил об этом отцу: «Папа, я сотворил чудо». Феликс опять было скатился в прежнюю колею, спросил, почему Роза все же сбежала от Серджио, но она вернула его на начавшуюся дорогу их любви: «А что лягушки?» Про лягушек, про любовь ей было гораздо интереснее. Феликс продолжил: «Итак я на кухне. Отец сел, я подаю. Он попробовал: “Слишком мало чесноку”. Дурак, чеснока там совсем не было. Он не понял». Феликс настолько обиделся, что ушел из дома. С Розой он чуть не повторил ошибку отца, не понявшего, что лягушки вышли гениально; мог бы ничего не сказать про соус, и Роза бы ушла…

Роза слушала его не просто внимательно, она впитывала в душу каждое его слово. Когда же он еще раз скатился в прежнюю колею о ее расставании с Серджио, спокойно вернула его на дорогу любви: «Итак, вы на кухне». Вдохновленный ее сердечным вниманием, Феликс рассказал, как ходил поваром на торговых судах, потом открыл свой ресторан в Америке. «В Американских журналах на Среднем Западе писали: Феликс возвысил лягушку». Роза тоже вспомнила свое детство. Отец и мать у нее были коммунистами, и в их доме преобладала черно-серая гамма. Однажды, посмотрев «Римские каникулы», Роза, переполненная впечатлениями, поделилась с родителями о доме своей мечты, за что получила пощечину. А когда ей вручали Нобелевскую премию по макияжу, родители даже не пришли на церемонию. Неожиданно Феликс прервал Розу: «Расскажите, каким был дом вашей мечты». Потом мы поймем, почему это стало ему так интересно, поймем, что этот момент — кульминация фильма, его ключик… Но Роза не успела ответить: сообщили, что самолет Феликса вскоре вылетает, и надо поторопиться. В номере, уже как близкий человек, Роза помогла Феликсу собрать чемодан. На прощанье он оставил ключ, мол, все оплачено. Но на прощанье не смог ее даже обнять — еще малый путь любви был пройден. Так было и у нас с Маришей во вторую нашу встречу: в метро, издалека увидав друг друга, кинулись друг к другу, но, оказавшись рядом, не смогли обняться. Еще мало пути любви было пройдено. Чувства опередили этот путь.

Как же в первый раз нам с женой было печально: только любовь началась и уже расстаются. Непонятно было, куда он улетает? На похороны почти чужого человека, которого видел три раза в жизни. А тут Роза, тут любовь. Как же так?! Мы уже поняли, что Роза сбежала от нормального Серджио, а Надья от ненормального Феликса, не умеющего завтракать вдвоем. Они оба ненормальные. Они не от мира сего. Господи, какая прекрасная у них могла быть любовь! Так мы думали, чувствовали. А Феликс в это время ехал в автобусе, устраивался в самолете, снова надевал маску для сна, чтобы ничего не видеть. А Роза, подав голосовой сигнал Сабине, так и не смогла уснуть и отправилась в бассейн. Поплавав, обнаружила рядом косметический кабинет. Здесь она оказалась в своей стихии: фантазировала лосьонами, кремами… Было видно, что оба героя — поэты своего дела: Феликс возвысил лягушку, а Роза получила Нобелевскую премию по макияжу. В «Хилтоне» он нашел кухню, а она — косметический кабинет… Нам с женой, писателю и филологу, было очень интересно слушать про лягушку, про макияж, про искусство кулинарии и косметологии. Нет, конечно, не про лягушку, а про любовь. Когда Роза в кабинете подошла к зеркалу, вдруг двери отворились и вбежал Феликс. Не знаю, кто был больше счастлив в этот момент, мы с Маришей или Роза. Она упала ему на грудь: «Молчите, молчите…» Роза сердцем чувствовала: любовь только начинается. Она не могла поверить, что все закончилось. Слова не нужны. В порыве нежности, что снова вместе, они как-то незаметно оказались лежащими на массажном столе. Вдруг у Феликса зазвонил телефон и все сбилось. Опять Надья. Видимо, она спросила, почему он до сих пор не прилетел. Феликс рассказал, что из-за тумана самолет опять не взлетел. Розу словно ушатом холодной воды окатили. Какой стыд! Она к нему на грудь, она ему «молчите, молчите», а он, оказывается, не сам вернулся, не по любви, а из-за тумана…

Я всегда повторяю: все глупости, несчастья случаются потому, что люди не хотят слушать друг друга. Моя мама не раз говорила: «Всегда выслушай виноватого. И может, он окажется совсем невиновным. Или же, после его рассказа, ты уже найдешь душевные силы простить его. Никогда не делай поспешных выводов, не принимай скоропалительных решений, прежде чем не выслушаешь самого человека». Посмотрите современные наши «кино-клюквы». Все они строят свою интригу на том, что никто друг друга не слушает. А Роза, доверчиво прижавшись к груди Феликса, сказав «молчите, молчите», не от кото-то, а своими ушами услышала, что он вернулся «из-за тумана».

Договорив с Надьей, Феликс побежал к их номеру. Постучал: «Роза, у меня нет ключа, откройте». Она открыла, выпалила ему свое презрение и ушла в ванную. Мудрые авторы фильма нашли самый удобный способ устроить их разговор. Конечно, она хочет его услышать, но, после его «тумана» это вроде бы невозможно. За дверью она убивает двух зайцев: и обиду показывает, и может слушать, вроде бы не слушая. Конечно, она слушает, а услышав его слова: «Да, я действительно, вернулся не по своей воле, но знали бы вы, как я был рад этому туману, что снова увижу вас, вдохну запах ваших духов. Знали бы вы, как я был рад. Мы можем провести два часа вместе. Я давно ни с кем не хотел провести вместе два часа. А вообще-то…» Конечно, дверь распахнулась, и Роза произнесла: “А вообще-то?” Он устало, как-то по-детски: «А вообще-то я смертельно хочу спать». Она счастливо разулыбалась: «Я тоже». В этом «тоже» было счастье, была любовь, была близость душевная. Они спали, обнявшись, прямо в одежде. Была ли у них физическая близость, непонятно. Только когда утром Роза пошла в кафе, а Феликс вроде бы за газетой, становится ясно, что ему все еще трудно завтракать вдвоем после любовной ночи. Роза сидела наверху, за столиком, смотрела вниз, как он бесконечно долго рассматривает газеты, словно забыв, что у нее скоро вылет. Вспомнила, что у него проблемы с завтраком вдвоем и поняла: завтрака не будет, она ждет напрасно. Тут объявили посадку на ее рейс в Акапулько, и Роза, кинув прощальный взгляд, решительно направилась на посадку. Но, чуть раньше, когда Феликс шел, смущаясь, впереди, он вдруг переборол свое смущение, вернулся и спросил во второй раз: «Я все спрашиваю себя: каким был ваш дом?» Роза тоже смущенно: «Ничего особенного. Домик с розовой крышей, с синими ставнями. Тополь, ива во дворе. Дикий виноград повсюду. Мелкобуржуазно, да?» Феликс же улыбнулся радостно и немножко удивленно. Это одна из самых нежных минут в фильме. Потом, когда увидим его дом, поймем его улыбку. В фильме все время присутствует загадка. Почувствовав детскую душу Розы, Феликс предугадал (потому и спросил дважды), что дом ее мечты — это дом его детства. Ему хотелось, чтобы это было так. Если бы он не узнал, каков дом ее мечты, он улетел бы в Мюнхен на похороны бабушки Надьи. К Надье бы улетел. Ведь это она сообщила о смерти бабушки, она его ждала. Наговорив Розе, что Феликс сломал ей жизнь, пыталась ее отбить от него. А сама ждала.

Когда Феликс, наконец, собрался с духом и поднялся в кафе, столик был пуст. Официант, видя его расстроенное лицо, спросил: «Могу я чем-то помочь вам?» Феликс печально: «У меня проблемы с завтраком». Официант, конечно, ничего не понял. Зато мы все поняли…

Проход героев утром к кафе сопровождался за кадром прекрасной, то тревожной, то нежной музыкой Эрика Сера. Огромная удача авторов. Именно она должна звучать в фильме. Своего грустного апогея мелодия достигла в тот момент, когда Роза поняла, что Феликс не придет завтракать, что он не газеты смотрит, а не может себя пересилить. И совсем печально звучит мелодия, когда Феликс бежит к стойке регистрация Розиного рейса. Не успевает. Впервые он переживает горе: так все прекрасно шло… и на тебе. Не в первый раз просматривая эти кадры, зная содержание фильма, понимаешь, о чем Феликс думал, почему неожиданно сел в такси и поехал к отцу, на Родину. Теперь он знал, что дом его детства — это дом Розиной мечты; что этот дом — единственное, что у него осталось от Розы; ни номера телефона, ни адреса… только имя. Он не только к отцу на Родину поехал, он к Розе поехал. Авторы сумели показать мысли, чувства. Сумели показать невидимое.

Стоит Феликс в горькой растерянности. Любовь его улетела, и сохранился ли дом ее мечты, его дом? Прошло много-много лет. Может, и отца уже нет… Значит, и дома нет… Надо побыстрее ехать домой. Слава Богу, и отец жив, и дом на месте — с синими ставнями, с диким виноградом повсюду, ива во дворе жива. Родной дом подсказал ему, что надо делать: звонить в аэропорт Акапулько.

Когда Феликс поехал на Родину, появилась смутная надежда на счастливый конец фильма. В звучащей мелодии яснее стали нежные оттенки, приближающие героев друг к другу. Но все же надежда пока смутная: мы еще не видели дом Феликса, еще не знаем, что он почти точь-в-точь дом Розиной мечты. Интрига с домом мечты великолепна, гениальна! Она сохраняется почти до конца фильма. В ней есть надежда. Она чувствуется не только в музыке Эрика Сера. В этом чудесном фильме так все устроено, что невозможно вычерпать до конца всю глубину нюансов даже после тридцатого просмотра. Этот фильм надо смотреть много раз!

Всего лишь простой, древний прием кино — параллельный монтаж. Его еще режиссеры Васильевы в «Чапаеве» применяли. А в «Истории любви» он не про то, что кого-то убьют или спасут; но он о чувствах, мыслях, он о любви. Простой параллельный монтаж! В кадре Феликс едет в такси по улице родного городка; в следующем — Роза достает из сумки свою любимую косметичку, привычно (профессиональная деформация) наносит косметику. В следующем кадре Феликс говорит шоферу: «Остановите, я пойду дальше пешком». И здесь все психологически точно у авторов фильма! На Родину надо пешком, как в детстве. На Родину на такси не вернешься! А Роза в это время (параллельный монтаж), внимательно вглядевшись в зеркало, начала стирать платком свежую косметику: вспомнила слова Феликса об абразивном порошке, как он влюбился в ее умытое, ее настоящее лицо. Для Розы убрать макияж — то же самое, что для Феликса вернуться в родной дом пешком, как в детстве. Как Роза любит запах пота, газет, табачного дыма, так Феликс любит все настоящее, естественное, неподдельное. Оба они не от мира сего. Но прежде, чем произошла их чудесная встреча, прогресс и цивилизация успели превратить Феликса в «замороженную утку с апельсинами в пластиковой упаковке», а Розу, по словам Серджио, в накрашенную куколку. Встретившись, они «разморозились» и стали настоящими.

Какое непередаваемое лицо было у отца Феликса, когда он издалека узнал сына, не чая уже увидеть его; для него он с того света явился. Отец даже как-то пошатнулся. Саму встречу (объятия, поцелуи, слезы, слова) авторы отнесли за кадр: это банально; сыграть столь долгожданную встречу по-настоящему не в человеческих силах. Сын с того света вернулся! И создатели фильма просто показали лицо Феликса и лицо отца, которого гениально сыграл Рауль Бийре. Всего лишь узнал сына, всего лишь пошатнулся, а это врезается в сердце. Здесь то же блестящее умение «показать не показывая»…

Параллельный монтаж продолжается — монтаж чувств. Феликс из телефонной будки наговаривает Розе голосовое сообщение на свой мобильник, который, конечно же промыслительно (по воле сценаристов), чтоб история любви закончилась счастливо, остался у нее. Он рассказывает, что вернулся к отцу, в родной дом; признается в любви к Розе, что уже снял номер в «Хилтоне»: «Я буду встречать каждый рейс из Акапулько. Я уже привык к этой гостинице. Приезжайте, наш дом вам понравится». И Роза, когда увидела в аэропорту в Акапулько сотрудницу с табличкой «Роза Люксембург» (она рассказывала Феликсу, что родители-коммунисты назвали ее Розой в честь Розы Люксембург), смутилась, не веря своим глазам, хотя сердцем все поняла. В записке, которую сотрудница передала Розе, был код доступа в мобильник Феликса. Все это настолько необыкновенно, настолько трогает, что не возникает сомнений: именно для этих минут им надо было расстаться в аэропорту Парижа, чтобы Роза стерла с лица макияж, чтобы Феликс вернулся к отцу, чтобы она увидела эту чудесную табличку «Роза Люксембург». Это чудное признание в любви! Ни у кого такого не было! Это великолепная шутка Феликса, пошутившего так от полноты счастья. Но по-другому он и не мог: он ничего не знал о Розе, но знал, что мимо таблички «Роза Люксембург» она не пройдет. Знал, что, увидев табличку, Роза будет счастлива. А он так хотел, чтобы она была счастлива!.. Без этой таблички, без стертого макияжа, без дома ее мечты… история любви была бы не полной, даже банальной. А тут все случилось, как чудо. Как пенициллин у Флеминга, как лягушки у Феликса, как соус у Розы. Чудесно получилось!

Феликс начал одаривать Розу счастьем. Она ехала в такси берегом Тихого океана, слушала по мобильнику его признания: «Я по уши влюблен в вас. Я ничего вам не обещаю. Нет, я обещаю вам все. Приезжайте, наш дом вам понравится». Как же он может ей не понравиться, если это дом ее мечты! Взглянув из окна такси на Тихий океан, на пальмы, Роза сказала: «Синьор, разворачивайтесь, мы едем обратно в аэропорт». В этот момент мы с Маришей были счастливы не меньше Розы!

Но фильм на этом, на этой, опять же не показанной, встрече не заканчивается, нет общепринятого «поцелуя в диафрагму»; но этот не показанный поцелуй намного прекраснее. Очень долго и медленно плывут последние титры, за кадром голос Феликса рассказывает рецепт приготовления телячьих котлет. Вроде бы это опять шутка, улыбка авторов; на самом же деле — рецепт любви. В фильме даже за титрами живет любовь. Далеко не в первый просмотр вдруг услышишь: «Помешивая и рассказывая при этом свою жизнь…» Ларчик просто открывается: чтобы случилось чудо, нужно не только много петрушки для лягушачьих лапок, много масла для соуса, но надо, помешивая, рассказать свою жизнь. Тогда и случится «История любви».

Когда я рассказал поэту Геннадию Иванову, что пишу повесть «История любви», он воскликнул: «Сережа, все твои книги — это история любви!» Он прав; в моей непридуманной прозе — «рецепт приготовления» любви… наша с Маришей жизнь.

Так в чем же секрет этого рецепта? Плюнуть на прогресс, разморозиться, смыть макияж, стать детьми и тогда вдруг запахи, вдруг Родина, вдруг любовь… Почему у нас с Маришей «История любви» получилась? Я всю жизнь, «помешивая варево», рассказываю нашу семейную жизнь… Как советуют в фильме «История любви».

Очарование фильма еще и в том, что авторы сумели снять ожидание любви, предвкушение ее. Сняли мысли и чувства, сняли невидимое. Когда смотришь, все время ждешь чего-то необычного, чудесного. Ждешь историю любви. Любовь — это чудо. Чудо — это ошибка. Ошибся Флеминг — и пенициллин, ошибся Феликс — и лягушки, ошиблась Роза — и соус… А чтобы полюбить навсегда фильм «История любви», надо поставить на стол бутылку абхазского вина, лучшего в мире, нарезать тонкими ломтиками копченый, пахнущий дымом костра абхазский сыр, опять же лучший в мире, поставить вазу с орехами из Абхазии и наслаждаться всем этим богатством, откровенно рассказывая друг другу свою жизнь. Может, такой чудесной истории любви как у Розы с Феликсом, как у нас с Маришей, у вас не выйдет, но что-то красивое все равно получится. Только надо сначала смыть с души всю дрянь, как Роза смыла в унитаз свой мобильник, как потом смыла с лица макияж. И, может, чудесная «ошибка» случится…

Как же они могли расстаться? Это Роза своей детскостью не просто разморозила Феликса, но его — «замороженную утку с апельсинами в пластиковой упаковке» — вернула в родной дом к родному отцу. Этот фильм — рецепт приготовления любви. И, думаю, все человечество, если обретет, наконец-то, любовь к настоящему, живому, с запахами, если оно разморозится, смоет с лица макияж, перестанет прикладывать душу к удобствам и богатству, тогда и прогресс, цивилизация начнут служить человеку, а не порабощать его, как сегодня. Верно сказала Роза: «Люди уже настолько заработались, что уже не понимают, что они делают». Я бы добавил к ее словам, что они даже не столько заработались, сколько запотреблялись, стали потребителями материальных благ. Почти все человечество так запотреблялось, что уже не понимает, что оно делает…

«История любви» не просто чудесная новелла о любви, но это философская притча. Хотели этого авторы или не хотели, но так получилось. С улыбкой скажем: «Все у них вышло случайно. Как пенициллин у Флеминга, как лягушки у Феликса, как соус у Розы». Говорят: все гениальное просто. Можно продолжить: все гениальное точно. В фильме все действия, все слова настолько точны, что ведут к любви. Слова и дела, ведущие к любви. Авторы фильма, скорее в результате гениальной точности, может, и не думая об этом, а просто показывая чудную историю любви, как бы говорят зрителям, что и прогресс, и цивилизация могут приносить пользу, если служат любви. Тогда и самолеты летят не на похороны бабушки Надьи, а к Розе; тогда компьютеры служат добрым людям, а не мошенникам. Прогресс, если он объединен с любовью, приносит пользу душевную, а не только материальную, плотскую… Во всем так: есть любовь — все будет прекрасно; нет любви — все будет безобразно, все пропадет…