Не поворачивается язык назвать жилище Венеры квартирой. Это дом. Квартира — что-то временное, что-то оторванное от земли, а дом — это традиции, это уклад, это уют… В доме Венеры главное — стол. Большой. Если надо, десять человек свободно усядутся. За ним не только едят, но подолгу степенно разговаривают, принимают гостей. Хотя слово «гость» здесь опять не подходит — все, садящиеся за стол, становятся родными, близкими. Но, конечно, есть у хозяев и самые близкие. У Венеры — это Рая, Сильвана и Хцыз (по-русски — золотая птица). Хцыз — редчайшей душевной красоты человек. И сыновья у нее тоже золотые птицы, как их мама: Адамука и Аста, скромные и безотказные. Думаю, на улице их первый встречный попросит о помощи, и они, не задумываясь, кинутся помогать.

Ну и телевизор, как ни крути, стоит в углу за столом. Куда нынче без него… Правда, Венера смотрит в основном абхазские программы. Любит турецкие сериалы. Я, конечно, этому опечалился. Исторические фильмы о Турции через судьбы нескольких семей. Турки и сюда проникли. Но, уверен, если бы мы, русские, снимали сериалы о нашей богатейшей истории, то Венера смотрела бы их еще с большим интересом. История России — это ведь и их история. История Турции интересна, но она все-таки чужая. Но у нас исторические многосерийные сериалы почти не снимают, у нас «клюкву» в основном о «новых русских», которые «тоже плачут»; или детективы о женщинах-следователях, которые умнее мужчин. Просто помешались на них. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что стали их наполнять нравственным содержанием. Нельзя переоценить роль кино в воспитании наших людей. Наше поколение сформировалось на гениальных «Александре Невском», «Чапаеве», «Летят журавли», «Баллада о солдате»… Государству просто необходимо заказывать киношникам глобальные исторические проекты. Думаю, это наша большая промашка, что такие проекты у нас не снимают. Турки, выходит, умнее нас. Как бы дорога берегом моря не увела абхазов в другую сторону — к туркам. Некоторые народы Кавказа и Средней Азии Турция уже увела от нас. И даже «укропы» нас опередили. Вербуют в Абхазии пропагандистов. Похоже, с одной такой мы столкнулись в медпункте, когда лежали под капельницей. Она, простая медсестра, не заканчивавшая университетов, а обыкновенное медучилище, была подготовлена политически так капитально, что даже мне трудно было с ней спорить. Так она умело критиковала Путина, нашу войну с Западом, что я, не понимая, к чему она клонит, слушал ее молча. А медсестра, подумав, что нашла единомышленников, шепнула мне: «С абхазами трудно». Мне с абхазами было легко, и вскоре я раскусил медсестру и понял, что ей трудно было отбить абхазов от любви к России.

Однажды на Сухумской набережной, небрежно развалившись на парапете, два молодых человека славянской внешности нагло спросили директора Абхазского института гуманитарных исследований Арду Енверовича Ашуба, в кого абхазы верят. Он ответил, что во Христа. Они озадачились, но отстали от нас. И медсестра, и эти двое — по всем признакам, завербованные или же засланные в Абхазию пропагандисты. Русские в Абхазии так нагло, так развязно себя не ведут. Нам с абхазами легко…

Сама Венера христианка, но муж ее, Чичико, был мусульманин, потому она и к мусульманству с уважением. И языческие обряды далеких предков не забывает. Каждый четверг в доме открывались все окна и двери, на стол ставилась большая свеча. Это для оберега Баси, нынешнего главы семейства. Мы с Маришей уходили в свою комнату — в чужой монастырь со своим уставом не лезут; я давно понял: чужие обычаи надо уважать. Конечно, лучше бы все люди пришли ко Христу Спасителю, но навязывать свою веру, даже если она единственно истинная, никому не надо. К любви принудить невозможно. Ко всему человека можно принудить, кроме любви. Даже сам Всемогущий Бог не может принудить к любви. Единственное, что даже Он не может. Бог вообще ни к чему не принуждает. Разве только, защищая своих добрых сынов, помогая им, вмешивается. Вообще, в мире только и происходит, что люди своей жизнью, своими словами, своими деяниями либо утверждают, либо отменяют Любовь. Только это и происходит на Земле. Больше ничего. Западный прогресс, западная цивилизация нынче отменяет Любовь. Уже напрямую, не скрываясь больше под овечьей шкурой, сбросив ее. А мы, воюя с ними, Любовь утверждаем.

Так что в доме Венеры христианство мирно уживается с мусульманством, с язычеством. Венера очень любит людей. Все абхазские мужчины до сорока лет для нее «хорошие мальчики». Плохих людей у нее — кроме врагов Абхазии и России — вообще нет. У нее — все хорошие. Не слышал, чтобы Венера хоть о ком-то отзывалась дурно. Иногда просто красноречиво молчала при чьем-то имени или же отрезала: «Не хочу о нем говорить».

О нынешнем христианстве абхазов очень глубоко сказал Василий Шамониевич Авидзба — прекрасный филолог, мыслитель старшего поколения, нашего поколения, родившегося в середине прошлого века. Однажды мы сидели в ресторане. Абхазы потрясающе хлебосольны — каждая наша встреча с ними заканчивалась в ресторане. Честно сказать, я, живущий четвертый десяток лет в своем укромном деревенском домике (у меня в изголовье кровати висит молитва: «Слава Тебе Господи, приютившему меня в этой уединенной и совершенно безмятежной обители»), очень устал от многочисленных каждодневных встреч, от сидения в ресторанах. И все, может быть, я бы вытерпел, но, общаясь со многими людьми, мы с женой подхватили какой-то вирус. Мариша через три дня выздоровела — Родина ее вылечила, а я болел потом целый месяц. Сначала залег в кровать, но через два дня понял, что это немыслимо: проваляться в кровати, когда рядом Черное море, рядом белоснежные горы, рядом вечнозеленые пальмы… Но, главное, возможность встречаться с учеными, с деятелями культуры. Я видел: они жаждут общения с нами. Академик Владимир Константинович Зантария, один из зубров абхазской науки и культуры, после моего выступления в Университете подошел: «Я боялся одно ваше слово пропустить». Академик так сказал! Так говорят люди молодой души. Сохранил детскую душу. Настоящий академик. А сотрудники музея Дмитрия Гулиа, этого столпа Абхазии, слушали нас с Маришей так, что я невольно вспомнил поразившую меня когда-то тишину в Душилово, в одиноком доме, окруженном бескрайними лесами и лугами. Никогда такой не слышал. Казалось, я слышу ток крови в венах. Одна сотрудница, зачитавшись моей «Перекличкой», вдруг попросила разрешения вслух прочитать один отрывок… Я не имел права проваляться в постели. Но иногда болезнь накрывала меня, как говорит молодежь, «плющила». Так она меня «плющила», так я устал от бесконечных встреч, от постоянной ритуальности, значимости, торжественности, от множества людей перед глазами, от постоянного превозмогания болезни, что вдруг вспомнил фильм «Крестный отец». В фильме почти все происходит на каких-то торжествах по случаю рождения, свадеб, крестин… Не фильм, а сплошные съемки карнавала, где люди только пьют, едят, танцуют, веселятся, а в это время по их приказу убивают людей. И, рассказав Василию Шамониевичу об этом фильме, я заключил: «Где карнавал, там Бога нет. На Западе теперь везде карнавал. Всё там пьют, веселятся, проводят гей-парады, смотрят на стадионах спортивные зрелища, а по их приказу убивают тысячи, миллионы людей. У них там карнавал». Говорил я о Западе, а Василий Шамониевич, очень тонкий и глубокий человек, почувствовал, что я и в Абхазии увидел какую-то карнавальность. Наверное, еще потому почувствовал, что я зачем-то сказал: «У вас лягушки в луже рядом с морем кричат так страстно. Не сравнить с нашими русскими. Юг у вас — страсти много, все горячее, все жарче». Василий Шамониевич, видимо, запомнил мои слова про лягушек, про карнавальность и через несколько месяцев на конференции в зуме, проводимой моей Маришей совместно с абхазскими филологами, рассказал о своем понимании веры абхазского народа. У него не язычество, не карнавальность безбожная; у абхазов не только Бог есть, но и «доли Бога». Почитание священной для абхазов многовековой липы в Лыхнах, почитание урожая, почитание выбоин от грузинских снарядов на стенах домов… Это все не язычество, это — «доли Бога». Я понял его так: дело не в заблуждениях абхазов, не в карнавальности их жизни, а в их детскости. Липа в Лыхнах — это воспоминание о Мамврийском дубе, под которым Аврааму впервые в истории человечества явилась Пресвятая Троица. Откуда у них взялись эти «доли Бога»? У нас, русских, сонм святых; а с новомучениками — многие тысячи. Много у нас ходатаев пред Богом, у абхазов же канонических святых раз-два и обчелся, а им так хочется быть ближе к Богу, чтобы хоть слегка дотронуться до подольцы Его риз. Для них, как для детей, все, что вокруг, — это Бог. Все вокруг — «доли Бога». Вместо святых у них «доли Бога». Мало святых, значит будут хотя бы «доли Бога». В музее Дмитрия Гулиа, этом престоле абхазской культуры, сотрудники сказали нам: «Гулиа для нас, как для вас Ломоносов. И даже больше. У вас-то не один Ломоносов, а у нас Гулиа один». Для абхазов все вокруг дорого, все вокруг Божье. Однажды я рассказал Венере о преподобном Герасиме Иорданском. Как лев, у которого он вынул занозу из лапы, так полюбил святого, что после его смерти умер на его могиле. Она вспомнила, как ее старший сын Саид подкармливал в Бамборе собаку, которую русские, во время войны уехавшие в Россию, вынуждены были оставить, хорошо зная, что абхазы не дадут ей умереть с голоду. Когда Саид погиб на охоте, эта собака пришла на его могилу и умерла на ней… Венера не сравнивала сына с великим святым, но сказала о том же: у абхазов нет преподобного Герасима, но у них есть «доли Бога»…

Потому у абхазов «доли Бога», что они жаждут быть ближе к Отцу Небесному. Они — из детскости, а не из языческой плотскости, похоти, своеволия, как ветхозаветные иудеи.

Однажды в ресторане перед трапезой и после нее я прочитал вслух молитвы. Владимир Константинович Зантария и Василий Шамониевич Авидзба, великие филологи и мыслители, так этому возрадовались, что при прощании трижды подходили обнять меня… Очень хочется абхазам быть ближе к Отцу Небесному. Дай Бог всем Его так жаждать!..