И вот едем в Адлер, конечно смотрим в окно и не раз восклицаем гениальными строками моего друга Жени Юшина:

 

Рыбак на лодке. Притаились ивы.

Трясется, громыхает наш вагон.

И другу я кричу: «Ну как, красиво?»

«Да-да, Россия», — отвечает он.

 

И постепенно из нашей ранней весны (первое апреля) средней полосы России, въезжали мы в лето. И в войну! На станциях ходят казачьи патрули. На одной остановке на соседнем пути на открытых платформах поезда — танки. Такие они грозные, огромные, что как-то все вокруг притихло. Мне показалось, что это наш новейший танк «Армата». Обрадовался: скоро они будут громить фашистов. Горячим дыханием войны на нас пахнуло…

Уже на Кубани часто стали попадаться ветряные электростанции. С Запада опять мы, как мартышки, притащили. Насколько же наши люди доверчивы к прогрессу, насколько безответственны, легкомысленны. Конечно, человеку перед прогрессом трудно устоять. Нас со всех сторон убеждают, что благодаря «цифре», искусственному интеллекту упростится потребление услуг. По-моему, это и есть простота, которая хуже воровства. Моя бабушка Нина, привыкшая всю жизнь работать, когда я ее, тяжело заболевшую, освободил от всех домашних забот, ночью села на пол и заплакала: «Сдвинулось, все сдвинулось». Скоро все за человека будут делать машины. Даже зубы чистить. Машины, цифра, искусственный интеллект заменят человека. Они жизнь у нас отнимут. И самого человека поменяют. Это хорошо видно на молодежи. Все у них про эмоции, а о чувствах как-то забыли. Чувства происходят в глубине, в душе; а эмоции — наружное проявление чувств; чаще — это имитация чувств. Громко кричат, прыгают от радости, а в глубине — мелочь, пустота. Гол футболисты забили, кэшбэк получил, кредит дали… Неразвитые люди, неглубокие. На поверхности — мелкие эмоции. А чувства — это глубина сердечная, душевная. Любовь к Богу, к ближним, к Родине и своему призванию. У глубоких, настоящих людей — все от полноты сердца, а не от плотских удовольствий. Чувство — слово русское, а эмоция — иностранное. Любовь — это чувство, а не эмоции. Глубже, сильнее любви чувств нет. Жизнь у людей молодых нынче мелкая, потому у них все про эмоции, а слово «чувство» они вообще скоро забудут, потому что в нем нет нужды, так как чувств настоящих нет — ни к Богу, ни к близким, ни к чему. Зато какие глубокие чувства у наших защитников Родины, у людей, помогающих фронту. Все у них — от полноты чувств, от глубины сердца. Счастливые это люди. Они живут чувствами, а не эмоциями. Слезы их радости или горя — это не эмоции, это чувства любви, сострадания.

Но вернемся к ветряным электростанциям и … кротам. Наша помощница Наташа, борясь в деревне с этими зверьками, перерывшими сад и огород, воткнула везде, на грядках, под деревьями, металлические штыри, а на них — жестяные банки из-под пива. От ветра они легонько позвякивают, и кротов стало поменьше. Во всяком случае, на грядках и под деревьями они уже ямы свои не роют. А тут, на ветряных электростанциях огромные лопасти шумят! Что случится с животными, с птицами, с насекомыми? Куда они денутся? Или просто с ума сойдут? У моего друга Юры Доброскокина есть прекрасный рассказ-притча «Мотор». Случилась в небольшом городке авария на водопроводе, и несколько дней громко стучал мотор, откачивавший воду. И люди вдруг стали хмурыми, унылыми, перестали разговаривать друг с другом; куры же во главе с петухом и вовсе ушли со двора на гору и вернулись, только когда мотор выключили. Люди, когда мотор выключили, снова услышали шелест листьев, голоса птиц, и снова заговорили друг с другом, заулыбались. Только и всего-то! Нынче молодежь почти не разговаривает друг с другом. Все какими-то знаками, мордочками, лайками, сердечками… Они больше с айфонами общаются и становятся, как глухонемые: не слышат шелест листьев и голоса птиц, и друг друга не слышат. Эсэмэсками теперь, в лучшем случае, говорят. А в них нет места для полета фантазии, для нежности. Все это эрзац. Даже эмоции не очень выразишь… Какие уж тут чувства!

Как-то в мае поехали из деревни в Москву. Повсюду свежая, юная зелень листвы, которая даже старым сединам силы обновляет. Радовались, что почти три часа будем любоваться на эту красоту. Зашли в вагон — и словно в пещере оказались. Все шторы опущены. Большая часть пассажиров уткнулась в свои смартфоны, айфоны, а некоторые просто спали. Увидев мой печальный взгляд, Мариша произнесла то, что было у меня на уме: «Да, Сережа, здесь никто нам не ответит: “Да, да, Россия”». Никто не слышит шелеста листьев, голосов птиц. Россию не слышат, не видят. Из таких рождаются молчаливые «цифровики», айтишники, финансисты, похожие на глухонемых. Это они придумали установить в Москве в общественном транспорте турникеты. Я всегда чувствую себя в автобусах, троллейбусах запертым, как в тюрьме. Нынешние люди как-то стали все превращать в тюрьму. В лучшем случае — в «функционал». Везде теперь в городах турникеты, камеры, охранники. Весь мир — большая тюрьма. Посмотрите на среду обитания молодых людей: голо, пусто, лежбище посреди комнаты, как на юру, нет душевных уголков. Уже по-другому, с умилением, вспоминаешь якобы мещанских слоников, огромные подушки под ажурными тюлевыми накидками, величавые книжные шкафы. Ничего этого, якобы мещанского, а на самом деле человеческого, душевного, теперь в квартирах нет. В квартирах, в домах теперь пребывают, а живут в экранах смартфонов, компьютеров. Кажется, дай бы им волю они и еду, и одежду в экран бы затащили и там заперли. Гляжу я, как маленькие дети, которые еще бесплатно ездят, пригнувшись, почти на коленях, пролезают под турникетами. Бабушки проходят, как люди, а дети — как зверьки. Мне становится печально; что из этих детей вырастет? Из таких — с детства пригнутых? Какие неизвестные зверьки? А детей постарше тоже всячески «пригибают». На всех этих поганых «ЕГЭ» и «ОГЭ» предварительно «обшаривают», как зэков, пультами… а в классах за ними наблюдают камеры.

Правда в один прекрасный день, для нас с женой действительно прекрасный, все турникеты в общественном транспорте Москвы вдруг убрали. Мы были потрясены: есть, оказывается, в правительстве столицы живые люди, которые слышат шелест листьев и голоса птиц. На одной конференции по технологиям модератор (по-русски — ведущий) спросил мэра Москвы Сергея Собянина и главу сбербанка Германа Грефа: может ли искусственный интеллект управлять государством? Финансист, цифровик, айтишник Греф без раздумий ответил, что может; а Собянин возразил, мол, человека заменить невозможно, да и не нужно. Он привел очень удачный пример: если искусственный интеллект спросить, нужно ли пенсионерам прибавлять пенсию, то он ответит, что им вообще платить не нужно. Ясно: турникеты в автобусах и троллейбусах убрали не без участия Собянина. Я его всегда уважал, а после этого ответа Грефу особенно. Вскоре на одном из заседаний Путин вдруг спросил Грефа: «А вас искусственный интеллект может заменить?» От неожиданности глава Сбербанка покраснел, растерялся: «…Не при моей жизни». Путину, видимо, доложили о возникшем споре, и он счел своим долгом поддержать Собянина. Но почему Президент не отрешил главу Сбербанка от должности? А кого на его место поставить? В этой финансовой, айтишной сфере все такие — не слышат шелеста листьев. Так зачем, как говорится, шило на мыло менять. Как ни странно, такой продвинутый прогрессист, цифровик Греф не понимает, что нынче время сжалось, что оно летит с дьявольской скоростью, что все теперь наступает не завтра и даже не сегодня, а в следующий час… Время нынче летит не днями, а целыми неделями… И Грефа искусственный интеллект, если мы его не обуздаем, сможет заменить при жизни… И многих-многих людей он сможет заменить. Человека заменить. И человеческое исчезнет из отношений между людьми. А человек, чтобы стать человеком, а не скотиной безсловесной (самое главное отличие человека от скота — его способность говорить), и, хуже того, чтобы не стать бездушной машиной, должен жить по-Божьи, должен обладать Божественной культурой. Без Бога, без Божественного художества сегодня никак не обойтись. Трагедия западного человечества в том и состоит, что оно, отделившись от православия в католичество, а потом еще и в протестантство, потихоньку отодвигало Бога и Веру на второй, на задний план. Отходило от Бога все дальше. Приспосабливало Бога к человеческим прихотям. Стали католики сидеть в храмах на удобных диванах, хлопать, как в театре, в ладоши, за грехи расплачиваться деньгами — индульгенциями. Кажется, мелочь, ерунда… Как видим, ерундой все и закончилось… Это отхождение от Бога очень хорошо показал Иван Александрович Гончаров в гениальной книге «Фрегат “Паллада”». Он привел список дел обычного англичанина XIX века. И в этом списке посещение храма оказалось после закупки угля, стирки белья… Чуть не на последнем месте!.. И вот мы видим сегодня, куда докатился Запад. Хаос во всем, полное безобразие. Бог — это образ. Убрали Бога, и все у них стало безобразным. Везде тупик, везде сатанинское, содомское разноцветное безобразие. Потому они, слуги дьявола, так нас ненавидят, хотят уничтожить.

Путин однажды сказал: «А зачем нам такой мир, где не будет русских, России?!» И мы можем по-путински воскликнуть: «А зачем нам такая жизнь, где машины людей заменят, где сами люди станут машинами?» Конечно, не нужна нам такая жизнь. Грефу, может, и нужна, а нам не нужна. И потом на конференции по искусственному интеллекту Владимир Владимирович, стоя рядом с Грефом, спросил IT-специалиста: «Ваша работа не приведет к увольнению Германа Оскаровича?» Она ответила: «Это наша цель». Путин кинул Грефу: «Сам себе яму копаешь». Вроде бы пошутил, но эта тема явно Президенту очень важна. Какие шутки! Не до шуток человечеству. Прогресс не остановить — это верно, но надо нам, хотя бы у нас в России, поставить во главу жизни не плотское, не материальное, а духовное, нравственное. Тогда и прогресс нам не страшен, тогда не он нами будет манипулировать, а мы им будем управлять.

На Западе уже почти прямо отказались от Бога. Один шаг остался. Даже шажок. Мы, еще не до конца осознали, что мы не просто воюем, чтобы нас не трогали, чтобы дали жить, как мы желаем, но мы воюем за человека, за человеческое, за Божье в человеке, за образ Божий в человеке. Без Бога в душе, без образа Бога, человек становится безобразным. Если мы будем воевать, чтобы нас не трогали, то мы проиграем. Тогда война бессмысленна. Тогда мы, даже если выиграем на поле боя, проиграем прогрессу — как Запад, отказавшись от Бога, ему проиграл.