- 1-

            Виктора Пелевина знают все в кругах литературной и окололитературной интеллигенции, но знают преимущественно понаслышке. В лучшем случае кто-то что-то когда-то прочитал или услышал, а в основном.... На творческом вечере Бориса Орлова, когда я пригласила всех на презентацию журнала «Аврора», с гордостью сообщив, что там будет опубликовано его эссе «Имена олигархов на карте родины» один из присутствующих добродетельно скучных поэтов из технарей Олег Юрков, решив блеснуть эрудицией, спросил: « А мат там есть?». И получив отрицательный ответ, громко объявил, что «тогда и читать незачем». Вот одна из распространённых точек зрения – певец ненормативной лексики. Однажды, захлёбываясь от восторга, я посоветовала своей коллеге по работе почитать“t” и «Empire “V”». Она, купив обе книги и начав с“t”, позвонила мне в полном недоумении: «Я ничего не понимаю. Княжна Тараканова! Её история известна всем. А здесь?».... Но это первый взгляд читателя, не подготовленного к современной литературе, прочитавшего лишь первые страницы романа. «Начните с вампиров, а“t”прочтёте позже», - посоветовала я ей. Все встало на свои места. Андрей Константинов, председатель Союза журналиста, создатель Агентства журналистских расследований и писатель, на встрече с читателями в «Книжной лавке писателей» на мой вопрос о Пелевине и Акунине, основных современных авторах, переведённых на многие иностранные языки, вспомнил «Чапаева и пустоту» и весьма дипломатично ушёл от ответа на вопрос о соотношении этих писателей, доступных зарубежному читателю. Он сказал, что романы Пелевина его не устраивают «отсутствием положительного героя». Вот ещё один взгляд: воспитанный на классической литературе ХIХ – ХХ веков читатель жаждет видеть положительного героя, а не только «чернуху». Что же касается творческой молодёжи, обивающей пороги различных писательских союзов и многочисленных ЛИТО, то они просто никого, кроме участников своей тусовки, не читают, следуя бородатому анекдоту, что «чукча не читатель, чукча – писатель!». И ни разу в метро Санкт-Петербурга, самого читающего города мира, мне не удалось увидеть ни у кого из пассажиров книгу Пелевина, за исключением самой себя. Нет, конечно, есть фанаты Пелевина, его новые книги я видела на полках даже районных библиотек в Псковской, Липецкой, Воронежской областях, не говоря уже о центральных городских библиотеках и книжных магзинах.                  

Но приведённые примеры – это взгляд читателя или писателей, далёких от современных вершин литературы. Но и те, кто номинируются зачастую  вместе с ним на различные престижные премии, отнюдь не единодушны в оценке его творчества. Вот, например, точка зрения Германа Садулаева, так сказать  коллеги – конкурента:                              «Пелевин талантлив, даже гениален. Он мастер, лучший из мастеров; как правильно заметил в отношении его прозы Виктор Топоров, настоящее мастерство – когда мастерства не видно.  ( курсив мой – Т.Л.) Возможно, Пелевин действительно самый лучший из русских беллетристов. Давайте и определим его на эту полку.     Потому что наш самый влиятельный интеллектуал – не учитель и не мудрец.    Он шут.                                                                                                              

   Пелевин – гениальный придворный шут, и только. Да, это очень важная и нужная роль – быть придворным шутом. Иногда только шут может сказать правителю правду. Шут умён, искусен. Шут влиятелен. Но не будем забывать, что правда шута остаётся при дворе для внутреннего пользования. Правитель волен слушать или не слушать шута. Глас шута – это не глас народа. Это всего лишь глас шута. Идеи шута веселят, дают утешение и разрядку, примиряют, забавляют, дразнят – но никогда не становятся силой, не овладевают массами, не двигают духовный прогресс и исторические процессы. Они остаются казусами, кунштюками. Шут хорош на своём месте. Глупо делать из шута учёного мужа, главного мудреца и учителя. Это всё же разные вещи.                         

     Шут нужен и при дворе, и в обществе. Но если шут становится в государстве самым влиятельным интеллектуалом – значит, в государстве и в обществе беда. Понятие интеллектуального водительства извращено. (...)

Итак, о Пелевине. И это серьёзней, чем может показаться. Потому что Пелевин – не «попса». Попса не претендует на метафизические основы, она остаётся целиком в вульгарности. Именно поэтому вся попса снизу вверх с глубоким уважением смотрит на Виктора Олеговича – он может такое, что им не доступно. Он их «гуру». (Если шут может быть учителем, то только учителем шутов и шутовства).                                                          Я знаю, что рассуждать о коллеге-писателе, тем более критиковать его, а ещё, если он в отличие от тебя успешен и признан, – моветон. Каждый волен подумать и произнесть известную формулу a-la Ксения Собчак: тот, кто не любит Пелевина – просто ему завидует. ( курсив мой- Т.Л.)». (Герман Садулаев  «Флейта для крысолова».)         Я сознательно оборвала цитату из «Флейты....» на точке зрения Ксении Собчак: многовековая история лисы и зелёного винограда сохраняет актуальность и в ХХI веке.                    

    Что же касается профессиональной критики, преимущественно петербургской (не будем вспоминать А. Немзера всуе), то она, в отличие от воззрений читательско-писательской массы, скорее единодушна от процитированного Г. Садулаевым Виктора Топорова до Геннадия Мурикова:        «Пелевин принадлежит к числу тех писателей, которые ясно и отчётливо сказали «нет» не только идеологическим установкам советского времени, но и внедряемой сегодня псевдоидеологии потребительского общества, которая должна быть прикрыта «новоязом» якобы обновлённого православия.  (...)                                        

   Многочисленные авторы «ЛГ» и многих других периодических изданий буквально захлёбываются от ярости, когда находят у Пелевина не только грубоватые слова и выражения, но и прямое брезгливое отрицание реальности наших дней. На самом деле он и действительно отрицает эту реальность, и одновременно создаёт новый идеальный, а в чём-то и по-старомодному романтический мир (это началось ещё с романа «Чапаев и пустота»). Автор предлагает нам  некие многозначные ориентиры, вызывающие поле или, лучше сказать, объём ассоциаций. Эти ассоциации зависят от уровня воображения и интеллекта читателя и интерпретатора, от его владения тем «языком», на который намекает Пелевин. Но это не новояз». (Г. Муриков. «Параллельные миры. ХХI век», ЛУ, №1, 2011).                                                                                                                              

   Резюмируя краткую выборку мнений по оценке Виктора Пелевина – «лучшего мастера прозы» и гениального «шута», которому «все завидуют», – обращу внимание на то, что в романах должен быть положительный герой, и на «брезгливое отрицание реальности наших дней».

           – 2 –

Итак, положительный герой. На первый взгляд кажется, что в произведениях Пелевина не только нет «положительного героя», но его там не может быть по определению. Уж больно несовместимы фантастические герои и героини автора с Артуром Э-Л. Войнич или Павкой Корчагиным Николая Островского. Но если задуматься, всмотреться поглубже...

       Вспомним повесть «Затворник и шестипалый», действие которой происходит на птицефабрике, аллегорически изображающей современное общество. Здесь даже два положительных героя: Затворник – учитель и Шестипалый – ученик. В условиях неизбежной гибели всех обитателей на конвейерной ленте с последующим бесславным концом в кипящей кастрюле, на сковородке или замораживанием в пакете, Затворник не только постоянно тренирует свои руки, не будучи даже уверенным в том, что они ему пригодятся, но и передаёт свои знания ученику. Его кредо: «Нет, - ответил Затворник, - вниз - это не наш путь. (...)». И далее:  «...если ты оказался в темноте и видишь хотя бы самый слабый луч света, ты должен идти к нему, вместо того чтобы рассуждать, имеет смысл это делать или нет. Может, это действительно не имеет смысла.
Но просто сидеть в темноте не имеет смысла в любом случае».

Ассоциации не заставляют себя ждать: Уж не ленинское ли это «учиться, учиться, учиться»? Затворник передаёт свои знания и другим бройлерам (теперешним ожиревшим мещанам), призывая их поститься, так как тощий цыплёнок проживёт несколько циклов, и попадёт под нож в последнюю очередь. У них находятся последователи, некоторые отказываются от еды и питья. Но в обществе потребления... И Пелевин даёт уничтожающе сатирическую картину этого общества:

«Всегда поражался, - тихо сказал Шестипалому Затворник, - как здесь
все мудро устроено. Те, кто стоит ближе к кормушке-поилке, счастливы в
основном потому, что все время помнят о желающих попасть на их место. А
те, кто всю жизнь ждет, когда между стоящими впереди появится щелочка,
счастливы потому, что им есть на что надеяться в жизни. Это ведь и есть
гармония и единство».

Вот он социальной срез современной России. Да и единство здесь упомянуто отнюдь не случайно, ассоциации весьма наглядны. А надежда на щёлочку ... Почему-то вспоминаются лонг-  и шорт –листы различных премий...

Не обходит вниманием автор, непревзойдённый сатирик нашего времени, и проблемы богоискателства и богостроительства, рисуя их выпукло, ярко сатирически:

«Выяснилось, что все уже давно ждали прихода мессии, потому что приближающийся решительный этап, называвшийся здесь Страшным Супом, из чего было ясно, что у здешних обитателей бывали серьезные прозрения, уже давно волновал народные умы, а духовные авторитеты настолько разъелись и обленились, что на все обращенные к ним вопросы отвечали коротким кивком в направлении неба».  

Каждое слово, каждая фраза бьёт в цель. Тут  и апокалиптические прозрения, и появление «мессий» всякого рода, и грядущий Страшный Суп (Для кого?  Для олигархических правителей? Для русского народа он, похоже, уже наступил), и обленившиеся и разъевшиеся духовные «авторитеты». Разъяснения излишни, уж слишком очевидны аналогии.

Но вернёмся к героям повествования. В страшной борьбе, в преддверии «страшного супа» они побеждают:

«Шестипалый давно привык находиться в руках у богов (т.е. обслуживающего персонала птицефабрики.- Т.Л.) . (...) ... а потом откуда-то снизу долетел сумасшедший крик Затворника:                                                                                                                                                  – Шестипалый! Беги! Клюй его прямо в морду!
Первый раз за все время их знакомства в голосе Затворника звучало
отчаяние. И Шестипалый испугался, до такой степени испугался, что все его
действия приобрели сомнамбулическую безошибочность, - он изо всех сил
клюнул вылупленный на него глаз и сразу стал с невероятной скоростью бить
по потной морде бога руками с обеих сторон.
Раздался рев такой силы, что Шестипалый воспринял его не как звук, а
как давление на всю поверхность своего тела. Ладони бога разжались, а в
следующий момент Шестипалый заметил, что находится под потолком и, ни на
что не опираясь, висит в воздухе».

Обучение и тренировки не прошли даром – бройлеры взлетели и во время неравной борьбы обрели свободу. Оптимистичный финал повествования – богов можно  победить! А для достижения победы и обретения свободы Виктор Пелевин приводит  подробный план борьбы: стремление к свету, обучение, хождение в народ – с пропагандой своих идей, массовый протест и восстание. Где-то мы это всё проходили, не так давно. Не правда ли?

Так что с положительными героями, полагаю, у автора всё обстоит весьма благополучно. А лисичка А Хули («Священная книга оборотня», «Эксмо», М.:, 2010), бессмертный оборотень –  проститутка, подходит ли она под определение положительного героя, точнее героини. Да, конечно же. Она стремится познать истину, найти путь к самосовершенствованию, а найдя его, вступая на этот путь, во-первых, стремится поделиться приобретенным знанием, донести его до сознания своих сестричек – лисичек. И снова забота о своём сообществе, и снова обучение.

Да и граф Т ( «t», «Эксмо», М., 2009), через фантастически опасные приключения идущий к истине, обретающий, наконец, познание изнанки литературной индустрии рыночного времени, вступающий на путь непримиримой борьбы с ней, – это не только положительный герой, вопреки всему,–  это герой нашего времени. Победитель, отстоявший право быть Творцом.

По-видимому, тоска по положительному герою периода классической литературы и соцреализма всё-таки стоит на повестке дня. Нет-нет, в средствах массовой информации, в частности в «Литературной России», появляются статьи (В. Шемшученко, З. Бобкова и др.), обвиняющие современных писателей в отсутствии оптимизма, в унылом видении современной жизни России, считающих, что писатели, вскрывающие язвы пост- и перестроечного периода, так сказать пишущие «чернуху», являются аж «похоронщиками России». Не больше и не меньше! Но в этом изобилии уныния, безверия (не в смысле поклонения православному кресту, а в смысле неверия в светлое капиталистическое будущее страны), гибнущей, спивающейся русской нации современных реалистов, почвенников и «новых реалистов» именно фантастическая сатира Пелевина даёт надежду на возрождение. И обещает это возрождение сочетание в его произведениях глубокого понимания того, что происходит в обществе с указанием пути, по которому нужно идти. Странно, что этой второй ипостаси –  учителя  не увидел Г. Садулаев, отметивший правду шута как правду «для внутреннего пользования». Отнюдь нет, для широких народных масс эта правда. Вот если бы они ( массы) ещё бы и читали побольше и повнимательнее!

 Фантастикой самого разного рода сейчас переполнены книжные прилавки. Но что это за фантастика, насколько она социальна, чему она учит молодое поколение – основного «пожирателя» фантастической и детективной литературы? Возьмём к примеру дебютный роман Тима Скоренко «RIGGERTALE Ода абсолютной жестокости» (ЗАО  Изд. «Факультет», М., 2010 г.). Действие романа происходит в неизвестном мире, где люди (если персонажей можно назвать людьми) бессмертны. Вернее они смертны до утра следующего дня после убийства. Утром они оживают, возрождаясь к той же самой жизни. И на всех страницах книги царит одно и то же – убийство, жестокость, предательство и подлость. Ни одного человеческого проявления – ни чести, ни совести,  ни любви. Есть понятие «моя женщина», среди женщин- героинь есть даже некоторые родственные чувства, но и только. Всё остальное – это бессмысленная, ничем не оправданная жестокость. Главный герой первых частей романа – Риггер – теряет бессмертие, выживает в этом мире благодаря чудовищной жестокости, подлостью возвращает себе бессмертие, предает и своего хозяина и своих соратников, с которыми жестоко расправляется, обрекая их на вечные страдания, обретает абсолютную власть на половине вселенной. А его цель – стать полновластным властителем всей вселенной. В этом романе, если это произведение композиционно можно назвать романом, поскольку действие заканчивается с концом второй части повествования, а в последующем «Послечастии» появляются, неизвестно откуда, новые персонажи, совершенно чуждые предыдущим, нет положительного героя.  Главное в романе – культ абсолютной, бессмысленной жестокости, воспевание её. Роман так и назван: «Ода абсолютной жестокости». И вполне уместен вопрос, на какого же читателя рассчитано это произведение?  На юного читателя общества потребления с идеологией эгоцентризма и вседозволенности, на бандитские группировки, как образец для подражания, на уголовный криминалитет? А ведь книга выпущена большим  для нашего времени тиражом – 5000 экземпляров – и уже красуется на библиотечных полках.

Даже в век вседозволенности и бесцензурной свободы следовало бы сопроводить её информацией типа: «Опасно! Яд!». Но ведь это творчество дебютанта-фантаста¸ мало ли какие фантазии придут в голову молодому автору: чем больше «эпатажу», тем больше тиражи. А как обстоит дело у признанных «мэтров», стоящих на реалистических и даже неореалистических(!) позициях.                                                                                                             У меня в руках «Грех» Захара Прилепина, лауреата Нацбеста 2008 и Русского Букера, только что получившего премию Юбилейный Нацбест 2011 г.. На обложке книги информация о жанре книги «Роман в рассказах». Для объективности следовало бы добавить и в стихах, поскольку стихов 24, а рассказов всего восемь, причём рассказ «Сержант» –  последний рассказ в сборнике, после стихов, к содержанию «романа» отношения не имеет. Этот так сказать эпилог – воспоминание, почти единственный по-настоящему сильный рассказ о событиях в Чечне, даже  написан не от имени автора, в то время как герой остальных рассказов – это «Я», которого Дмитрий Быков во вступительной статье отождествляет с самим Захаром Прилепиным.                               

        Грех было бы не взглянуть на «Грех» Захара Прилепина с точки зрения положительного героя в современной России. Пьяница в рассказе «Колёса», который пил «... уже четвёртый месяц и делал это ежедневно», циничный могильщик с такими же друзьями у которых норма была по три пол-литра на человека. В этой книге «Есть бесценные витамины(...),– написал Д. Быков в предисловии, – энергия, храбрость, радость и нежность». Ну, что касается витаминов, то вряд ли с этим можно согласиться. Уж не витаминизирует ли читателя вышибала из рассказ «Шесть сигарет и так далее». Кто же здесь положительный герой: он сам, его напарник, стриптизёрша, братва, вся эта бездуховная постперестроечная тусовка? Нет, не они. А вот жестокость – это настоящая героиня рассказа! Что же касается нежности, то, конечно, любовь героя к маленьким сыновьям (рассказ «Ничего не будет»), – это человеческое чувство. Но рассказ слащав, это просто какое-то смакование слащавости: мы с любимой, моя любимая, моя веточка, и «стареющий герой» (ему нет и тридцати) смеётся очень часто  и ещё чаще улыбается «посередь улицы». Плохо верится «неореалисту», вероятно, это просто выполнение социального заказа: светлые моменты жизни на сцену! Хватит похоронных настроений! А если вспомнить, что не так давно был «год семьи», то всё становится на свои места В год семьи и пьяница с вышибалой в одном лице вдруг становятся идеалами сентиментальности. Прямо пастораль какая-то!

        Извращены и дружеские чувства (рассказ «Карлсон»), не говоря уже о втором типе «героя нашего времени» - «трогательном» болезненно толстом человеке с «незажившими детски угрями на лице».   Пару слов о стихах, то есть о том же, но иными словами (этот раздел так и назван в «романе» «Иными словами»). В них автор забывает о своей ипостаси реалиста с приставкой нео- и следует всем канонам постмодернизма. Даже верстальщик, то ли ища оригинальности, то ли с целью увеличить объём книги, не жалея вырубаемых лесов, располагает стихи в нижней трети страницы  так, чтобы даже короткие стихи переходили на следующую страницу. Не обсуждая их в деталях, отмечу всё же, что и в них, как и в прозе: и тоже самое «Я»( «....я не встал и остался лежать уже леденея/ и корявого меня  втащили в кузов...» или   «Как ногти вырастают после смерти/, вот также чувство мое к вам, со всею подноготной грязью,/ по истеченьи срока жизни, движенья своего не остановит.) до банально слащавых соблазнительных ножек, привидившихся во сне трупу: «...ты/  в одиночестве танцующая вальс/ на холме/ твои ножки так соблазнительны// самый светлый сон мне приснился...» (сохранена пунктуация автора – Т.Л.).

Не обсуждая детали постмодернистских развлечений автора над поэзией, просто процитирую фрагмент из сатирического стихотворения Андрея Мартынова (Стихи ру) «Хочешь прослыть современным поэтом?»:

(...)Жизнь ведь уныла,однообразна,

скучна, как тарелка вчерашних щей,
            ну так раскрась её струйкой маразма,

из головы твоей вытекающей.

И избегай понятных сравнений,
ты ж не какой-нибудь классик, ей-Богу,
чтоб рассказать нам про "день осенний"
или "спящей" назвать дорогу.

То ли дело такие строчья:
"В небе, будто бы ... в тумане,
как туалетной бумаги клочья,
ветер трусы облаков дербанит."

В общем, добавь эпатажа и мата,
это пока ещё не приелось,
ведь среди этой парочки прятать
удобно авторской мысли серость.

Ну а завистливых тварей не слушай,
критика – это злобный лай,
пару бананов засунь себе в уши
и поливай, поливай, поливай!

Если не веришь – давай замажем,
жизнь твоя будет, как мёд сладка,
может быть, станешь когда-нибудь даже
ты победителем на БЛК!

Возможно, что награда на Большом Литературном Конкурсе у поэта Захара Прилепина ещё впереди. «Грех» ему уже отпущен за сборник рассказов прегрешений во всех ипостасях: и в смачном описании «чернухи», и в ненормативной лексике, и в издёвке над русским языком под флагом новояза («Ты что такой похнюпый?» –  курсив мой. – Т.Л.) и в слащавой сентиментальности.

Что же касается произведений Виктора Пелевина, то они написаны эзоповским языком, остро социальны, это острейшая сатира на все области жизни человека. Но сатира, в которой пусть не впрямую, но всегда намечен путь к свету, даже если это только луч света. Автор освещает в них общечеловеческие проблемы, свойственные не только России, но и миру в целом.

Виктор Пелевин – непревзойдённый сатирик конца ХХ – начала ХХI века.

                                   – 3–

     Итак, сатира в произведениях Пелевина. Ему нет равных как среди отечественных современников, так и, полагаю, среди классиков, за исключением, естественно, его предшественника Михаила Булгакова с «Собачьим сердцем», «Роковыми яйцами», и др. Но и здесь не вряд ли стоит делить призовые места, следует, с моей точки зрения, остановиться на гегелевской спирали. В Пелевине поражает знание не только современной жизни страны во всех её проявлениях, но и глубокий и широкий охват проблем всего мира. Причем в любом его произведении, будь то небольшое эссе, рассказ, повесть или роман, читатель не только узрит сатиру, но, подумав, найдет и предлагаемый автором выход.

«Имена олигархов на карте родины». Наверное, комментировать отношение  народных масс к понятию олигарх не следует, – оно очевидно. Проникнувшись сочувствием к этим несчастным людям, автор сначала на исторических примерах Древней Греции и Коринфа запугивает читателя «клятвой» олигарха: « Обещаю быть врагом народа и вредить ему, сколько хватит моих сил». А далее, как всегда у Пелевина, он предлагает оригинальный выход: прекратить травлю олигархов в СМИ, а наоборот внушать народу лозунг: «Народ и олигархия едины». И в детально разработанной Пелевиным «имидж-кампании» по единению олигархов и народа предлагается использовать «...названия населённых пунктов, омонимически совпадающие с фамилиями олигархов. (...) ГУСИНСКИЙ: Гусев. Гусиноозёрск,  Гусь-Хрустальный, Гусятин, Гусь-Железный, Гусевский п-ов Гусиная Земля, Гусино». Все эти населённые пункты украшаются бюстами олигархов, там создаются музеи олигархов- побратимов и т.д.. Одним росчерком пера автор решает проблему и создания среднего класса в России: «...известно, что олигархи, скучающие от праздности, склонны создавать гаремы, а их потомство чрезвычайно многочисленно и порой исчисляется многими сотнями. При этом в процессе наследования происходит естественное дробление собственности. Если на протяжении двух или трёх поколений подобная скорость размножения олигархов будет предписана юридическим императивом (...)в стране естественным образом возникнет средний класс...».Наподобие Саудовской Аравии сегодняшнего дня. И далее следует прямо-таки цитата из социальных программ всевозможных либерально-демократических партий о том, что  «...средний класс только и способен стать основой подлинной общественной стабильности». Блестящая, сатирическая издевка над проблемами олигархической власти страны. Не правда ли?

Впрочем, что касается «высшего», так сказать общества, то Пелевин идёт дальше, давая ему уничтожающую характеристику, ярко образную и надолго запоминающуюся. Так, лисичка А Хули ( «Священная книга оборотня») проникла в самую суть этого общества. «Элита здесь делится на две ветви, которые называют «хуй сосаети» (искаженное «high society»[1]) и «аппарат» (искаженное «upper rat»[2]). «Хуй сосаети» – это бизнес-коммьюнити, пресмыкающееся перед властью, способной закрыть любой бизнес в любой момент, поскольку бизнес здесь неотделим от воровства. А «аппарат» – это власть, которая кормится откатом, получаемым с бизнеса. Выходит, что первые дают воровать вторым за то, что вторые дают воровать первым (Выделено мной. – Т.Л.). Только подумай о людях, сумевших построиться в это завораживающее каре среди чистого поля. При этом четкой границы между двумя ветвями власти нет – одна плавно перетекает в другую, образуя огромную жирную крысу, поглощенную жадным самообслуживанием. Неужели ты захочешь крутиться вокруг этого чавкающего уробороса? Так называется алхимический символ – кусающая себя за хвост змея,– но в нашем случае здесь проглядывают скорее урологические коннотации».

            Нужны ли ещё какие-либо комментарии? Картина постперестроечной России весьма наглядна и очевидна, а главное – метафора общедоступна. Когда я однажды в редакции прочитала  эту цитату, ожидая эмоционального взрыва, присутствующие редактор и бизнесмен пожали плечами: дескать, что тут такого, удивительного? Это и так все знают! Знать-то знают!  Но каждый ли решится сказать об этом не только вслух, с эстрады? (Михаил Задорнов, например, решается: “Президент России Медведев считает, что России не хватает рабочих. Олигархи добавляют: «И крепостных крестьян!» Народ считает: «И революционных матросов!»”). А Пелевин идёт дальше – пишет! А что написано пером...

Не вырубишь топором и его точку зрения на российские реформы, который век уже будоражащие умы просвещённой интеллигенции. В этой оценке, высказанной устами очаровательной лисички А Хули, автор категоричен:

«Реформы (...) идут здесь постоянно, сколько я себя помню. Их суть сводится к тому, чтобы из всех возможных варианто будущего с большим опозданием выбрать самый пошлый. Каждый раз реформы начинаются с заявления, что рыба гниет с головы, затем реформаторы съедают здоровое тело, а гнилая голова плывет дальше. Поэтому все, что было гнилого при Иване Грозном, до сих пор живо, а все, что было здорового пять лет назад, уже сожрано» .Трудно не согласиться с такой трактовкой того, что происходит в современной России. И этот сегодняшний день еще подчеркивается  разъяснением того, что начертано на флаге аппарата: « Здешний «upper rat» мог бы рисовать на своих знаменах не медведя, а эту рыбью голову. Хотя медведь – тоже остроумный выбор: это международный символ экономической стагнации, к тому же есть выражение “брать на лапу”». Не следует, по-видимому, проводить прямых аналогий между российским символом – медведем (это, увы! не олимпийский Мишка) и первым, если не сказать почти единственным борцом с коррупцией, но отмеченная в романе как бы мимоходом стагнация – это уже серьёзно. Мне представляется, что современный застой куда круче застоя брежневских времён. Это уже раковая опухоль застоя, а что за ней...

            Вот в романе звучат пророчества о «сверхоборотне», который появится «....в городе, где разрушат Храм, а потом восстановят его в прежнем виде», причём «появление сверхоборотня – предсказание, относящееся к самому концу времен, нечто вроде Апокалипсиса. (...) А в Москве не так давно восстановили разрушенный в ходе культурной революции храм Христа Спасателя...». Сверхоборотень,  военный с погонами генерала ФСБ, превращающийся в романе в огромного серого волка, позиционирует себя как прагматика, задача которого в северном городе НефтеперегоньевСКе (кстати, у Ф.Достоевского действие  романа «Братья Карамазовы» происходит в воображаемом городе Скотопригоньевске!) разжалобить молитвой Пёструю корову (недра земли), чтобы она, заплакав, пустила нефть. Он остается сверхоборотнем – волком – до тех пор, пока ему это удается. Когда же после поцелуя А Хули «волчара» превращается в чёрную собаку-дворнягу, и его молитвы не достигают черепа Пёстрой коровы, на него начинается охота, и оборотня пытаются убить тремя серебряными пулями. Но оборотни непобедимы,  волк возрождается, но уже чёрной собакой и опять возвращается к себе на службу, считая три пули в его теле «недоразумением».                                                                                                   И снова Пелевин верен себе: он не пропускает ни одного события жизни страны. Повестью «Проблемы верволка в средней полосе» он откликнулся на очередную кампанию борьбы в стране – борьбу с «оборотнями в погонах», не так давно широко обсуждавшуюся в СМИ. Вповести же оборотнями оказываются пожилой милиционер и военный в чине полковника. Главный герой повествования – Саша, находясь в волчьей стае, узнает, что «наши» (то есть оборотни, превращающиеся в волка) – везде, даже в райкоме в подмосковном городе Коньково. Стая.                                                                               Ту же тему «стаи» автор разрабатывает и в «Священной книге...», где главный герой Александр сверхоборотень – генерал ФСБ после того, как коллегам не удалось его убить после случившегося «недоразумения» возвращается на работу..

            «– Какие недоразумения, – простонала я ( лисичка А Хули –Т.Л.), – это же система. Ты думал, системе нужны солисты? Ей нужен хрюкающий хор.

            – Если надо, хрюкну хором».

            Александр готов «хрюкнуть хором», –  это, так сказать, метафора коллективного  патриотизма советского общества. И снова автор, как бы мимоходом, но на уроках прошлого, пророчествует: «Когда товарищ генерал-полковник первый раз в новой форме на работу вышел, старейшие сотрудники всплакнули даже. Они такого с пятьдесят девятого не видели». И далее сверхоборотень – лисичка А Хули– получает предупреждение, что «... сверхоборотень  может быть только один...» и нужно:  «Помнить, кто здесь сверхоборотень». Тоталитаризм на пороге, - предупреждает Пелевин. Сбудется ли это пророчество и, если да, то когда? Время покажет. Qui vivra, verra.

            Путь к этому историческому предвидению В.Пелевин прокладывал ещё раньше в блестящей книге «Empire V”(М.:, «Эксмо», 2010 г.).

«Российский старожил давно заприметил вострую особенность нашего бытования: каким бы мерзотным ни казался текущий режим, следующий за ним будет таким, что заставит вспоминать предыдущий с томительной ностальгией». Вот и ностальгируют не только старейшие работники органов, но и народ. Недавний телевизионный опрос о Сталине выявил это со всей очевидностью. Впрочем, разве, может быть иначе, если, следуя остроумной метафоре писателя, народ живёт в стране, управляемой вампирами. Но это не вампиры времён графа Дракулы. Современные вампиры «перестали пить красную жидкость (кровь – Т.Л.), когда вывели человека и заставили его вырабатывать деньги.

– Все правильно, – сказала Иштар (богиня вампиров – Т.Л.). – Но мы всё равно вампиры. Поэтому уйти совсем от крови мы не можем. Иначе мы потеряем свою идентичность и корни. Что такое деньги? Это символическая кровь мира. На ней всё держится и у людей, и у нас». И, перефразируя известную формулу Маркса, Пелевин «политкорректно»

(разве можно иначе в наше время?) создает формулу судьбы вампиров: «красная жидкость – деньги – красная жидкость». Фантазия автора учит, что вампиры во главе с Великой Мышью в эпоху динозавров, цивилизации, которую он называет  «экологической», были «вершиной пищевой пирамиды». Когда же на землю упал астероид, Великая Мышь сумела пережить катастрофу, поднявшись в воздух,– это была, естественно, летучая мышь. И продолжая сатирическое описание истории вампиров, автор, как это сейчас принято в метафизической литературе, апеллирует к  ....Библии (впрочем, именуя её устами героя своей книги – Рамы  «амбарной книгой» протестантов): «земля была пуста и безвидна, и дух божий носился над водой».

Фантастическая сатира Пелевина не знает пределов и границ: весь эволюционный процесс передан им с яркой образностью. Великая Мышь, оказавшаяся без пищи – крови динозавров, –  эволюционирует в язык, который живёт в саблезубых тиграх («Мы были страшными, прекрасными и жестокими».) Но поскольку красота несовместима с жестокостью, в среде вампиров началась «революция духа», метафорически определяемая автором как переход от «мясного животноводства к молочному». Кстати, Пелевин не был бы Пелевиным, если бы при словах «революция духа» не появился бы наивный вопрос «студента»-вампира Рамы:

«– Это как в Киеве на Майдане?

 Энлиль Маратович (Вампир  – преподаватель дискурса –Т.Л.) хмыкнул.

– Не совсем. Это было религиозное обращение. (...) Они решили создать себе дойное животное. В результате появился человек». Естественно, в процессе эволюции упоминаются и теплокровные животные, которые Великая Мышь остроумно создала для того, чтобы «...подогревать красную жидкость до оптимальной температуры» и естественный отбор, проводимый аналогично молочному животноводству: выбирают ту корову, которая даёт больше молока. При этом, сравнивая народ с дойной коровой, автор не забывает опять-таки мимоходом пройтись по характеру русского народа с его добротой, добродушием, незлобивостью и т.п., пройтись  метафорически, конечно. Корова думает не «... абстрактными понятиями, а эмоциональными рефлексами. И на своем уровне  она тоже хорошо понимает происходящее. (...) она считает, что люди – ее дети-уроды. Жуткие. Неудачные. Но всё-таки ее родные детки, которых ей надо накормить, поскольку иначе они будут страдать от голода. И поэтому она каждый день жует клевер и старается дать им как можно больше молока...». Раз человек – дойное животное, главное его занятие – производство пищи для вампиров, а самое важное – деньги. «Как бы ни называлась человеческая профессия, это просто участок по добыче денег. У него это называется «карьерой».(...) ... Но современное рабочее место в офисе– – даже внешне похоже на стойло крупного рогатого скота. (...) Что вырабатывается в стойле? (...) Человек делает деньги».

Пелевин справедливо утверждает, что  в центре всех психических вихрей в голове человека  центральной является абстракция – идея денег. Он вводит в экономику новое понятие – агрегат (Эм): Эм ноль, Эм-один, Эм -два, Эм- три – это наличность и документы финансовой отчетности. Эм-четыре – это устная договорённость об откате. В этой связи автор сообщает, что этот агрегат называют Эм-чу, в честь Анатолия Борисовича Чубайса. По-видимому, в данном случае разъяснения излишни: непотопляемая последние десятилетия личность известна всем, от мала до велика.

В мире, созданном вампирами, между ними и человеком есть ещё прослойка халдеев. Нет, это не официанты, как их называют современные бандиты,– это члены организации, сопрягающей мир вампиров и людей: «Людей нужно держать в узде. Этим и занимаются халдеи, уже много тысяч лет. Это наш управляющий персонал. (...) Халдеи контролируют все социальные лифты, без её ведома человек может подняться только до определённой карьерной ступеньки».                                                                                                    Раз в году вампиры устраивают для халдеев праздник с капустником, вид художественной самодеятельности вампиров, демонстрирующий теплоту взаимоотношений. Здесь и танец вампира с резиновой куклой с ответным подарком халдеев – огромным фаллоимитатором (дескать, танцуй, танцуй, а там посмотрим, кто кого...). Центральным является, конечно, номер, когда маленький комарик кусает китайского императора. Пока последний, возмущенный действиями комарика, перечисляет ему все свои титулы и старается его прихлопнуть, тот благополучно улетает. Как улетел, например, Борис Березовский в Англию. Впервые присутствующий на капустнике Рама, обращая внимание на огромный успех номера, отмечает, что среди присутствующих халдеев было много бизнесменов. Ловкость и умение маленького комарика нашли отклик в душах халдеев. Как и во всяком капустнике был и танец «краковяк» четвёрки халдеев в стиле маленьких лебедей, которые знали, что «...Чайковским не ограничатся, и в конце концов всех пустят на краковскую кровяную», и... Стоит ли перечислять дальше? Достаточно включить телевизор

Не обойдена вниманием и проблема молодёжного движения: «Ждать, пока ростки нового пробьются через асфальт, сегодня никто не будет, потому что по асфальту ездят серьёзные люди, Ростки на спецтрассе никому не нужны. Свободолюбивые побеги, которые взломают всё на своём пути, принято сажать в специально отведённых для этого точках». Вот и появляются эти «специальные точки» от многочисленных, утверждённых правительством молодёжных программ до Высшей школы экономики при президенте России. Впрочем, не только экономики, есть ещё и многочисленные школы по созданию молодых управленцев. Правда Рама (не только вампир, но и гражданин своей страны!), задав вопрос относительно того, можно ли верить кому-нибудь из молодых политиков, получает безапелляционный ответ: «...какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что пере нами блядь и провокатор». Не правда ли как актуально, и не только по отношению к молодым политикам. Молодёжь талантлива и гениальна: «Один недавно пятьсот мёртвых душ по ведомости провёл (...). Три раза подряд. Сначала как фашистов, потом как пидарасов, а потом как православных экологов. В общем, на кого оставить страну, найдём».

Оптимистично, не правда ли? Кстати об оптимизме и обязательном хеппи энде. Чтобы не дать задремать оптимизму у человека, вампиры, ликвидировав у него волю, даруют взамен свободу. «Это совершенно потрясающая вещь. Мы говорим ему – пасись, где захочешь! Чем больше у тебя свободы, тем больше ты  произведёшь денег». А вот для самих вампиров снова пророчествует Пелевин грядут непростые времена, «потому что ни красной, ни чёрной жидкости (т.е нефти- Т.Л.) в мире на всех не хватит. И значит, скоро к нам в гости придут другие вампиры (...), кося хитрым глазом и соображая, как бы половчее отсосать наш баблос (нектар вампиров –  Т.Л.). И тогда линия фронта вновь пройдёт через каждый двор и каждое сердце».

Как реалистично! Но какое страшное прорчество! Говорят, что все пророчества Виктора Пелевина сбываются через пять – семь лет. Год уже прошёл. Поживём-увидим. Если, конечно, как опасается один из вампиров, не подохнем с голоду.

Впрочем, от фантастической, как по содержанию, так и по форме, сатиры автор иногда позволяет себе перейти к прямой публицистике:

« Советская Россия всегда была нашим врагом, –  со слезами в голосе завершил Буш. – Мы делали все, чтобы сокрушить ее, но это удалось нам не из-за мощи нашего оружия. (...) Народ России хотел свободы. Всем казалось, эта страна стоит на пороге новой эры, которую она выстрадала всей своей страшной историей. (...) ... в геополитических целях мы решили ... э-э... пойти другим путем. Мы позволили обогатиться небольшой группе негодяев, которых интересовало только воровство и дали  им ярлык на княжение, чтобы они опустили эти территории в разруху и держали их под контролем. Так раньше татары делали, и Збигнев[3]полагает, что это самый эффективный метод управления в русском углу великой шахматной доски».  («Ананасная вода ...»).

Полагаю, что даже этот, далеко не полный, обзор «социальных проектов» в произведениях Виктора Пелевина позволяет посмотреть на жизнь современной России широко открытыми глазами, от ужаса, конечно. Взглянуть даже тем, кто никогда не задумывался о проблемах страны, тихо плывя по течению вместе с единым потоком, либо  молча сидя в своей хате с краю. Впрочем, и для старшего поколения, вспоминающего СССР, найдутся лирико-публицистические страницы. « За окном мелькали блочные восьмиэтажки спальных районов, последние постройки советской эпохи. Я пришёл в мир на самом ее закате. Я был слишком мал, чтобы понимать происходящее, но помнил звуки и краски того времени. Советская власть возвела эти дома, завезла в них людей, а потом вдруг взяла и кончилась. Было в этом какое-то тихое «прости».

Странным, однако, казалось вот что – эпоха кончилась, а люди, которые в ней жили, остались на месте, в бетонных ячейках своих советских домов. Порвались только невидимые нити, соединявшие их в одно целое». Вот и старшее поколение, взглянув из окна бетонной ячейки советского времени, тихо взгрустнет о былом. Роман предназначен для широкой читательской аудитории, должен быть интересен любому читателю, за исключением, пожалуй детей дошкольного возраста.

Но тема сатиры на государственное устройство, естественно не исчерпывает все вопросы и проблемы современной жизни, не навязчиво, но всегда поднимаемые автором на щит: Это и религия, и философские проблемы, и естественно секс и любовь, и, что близко ему как творцу, – литература, и «наука культурология» и особенно проблемы масскульта.

  – 4 –

Что касается религии, то об апокалипсических «прозрениях» бройлеров (т.е. народа) было упомянуто выше. Но, можно сказать,  точку над «i» В. Пелевин в проблеме богоискательства и особенно богостроительства поставил в «Ананасной воде для прекрасной дамы», последней на сегодняшний день его книги, которая даже удостоилась чести получить две (sic!) рецензии в газете «Литературная Россия». Симптоматично, что эту точку над «i» автор вкладывает в уста персонажа с весьма символической фамилией Добросвет: «Все религии и духовные учения спорят между собой по множеству поводов, но сходятся в одном – объяснить человеку, что такое Бог, невозможно. Вернее можно объяснить человеку концепцию Бога. И она станет частью его умственного багажа. Но это не значит, что человек познает Бога. Это значит, что на его  горбу появится  еще один чемодан барахла, который он понесет с собой на кладбище». Что можно сказать? Блестяще! И это тем более смело в наш век насаждаемого культа РПЦ.

Впрочем, будем справедливы: и по модному в некоторых слоях интеллигенции буддизму он проходится столь же категорично. «У меня быстро сложилось ощущение, что когда-то давным-давно бонские шаманы[4] поймали заблудившегося в горах буддийского монаха и, перед тем как его разделать на пергамент, флейты и ритуальную чашу из черепа, заставили придумать политкорректные объяснения  всем их мрачным ритуалам. Чисто на случай конфликта с оккупационной администрацией. (...) ... в реальности кончается тем, что вместо одной тачки с говном человек катит по жизни две – свою родную и тибетскую». (“Созерцатель тени» в кн. «Ананасная вода...»).

Первая часть «Ананасной воды...» – «Боги и механизмы» – открывается главой «Операция “Burning Bush”»[5], которой предшествует эпиграф Леонарда Кохена: «Я маленький еврей, написавший Библию». Действительно, герой этого раздела  – Семен Левитан  – становится рупором «бога», и его задача внушить президенту Бушу мысли загорелых спортивных мужиков, любящих петь «С чего начинается Родина...». И снова автор не может иронически не заметить, что для них родина начинается там, где она кончается для остальных – за забором. При этом ненавязчиво подчеркивается, что эволюция чекистов, равно как в своё время дворянского сословия, происходит независимо от народа: «Если брать в массе, русский народ полное говно и быдло. Зато русские чекисты доказали, что эволюционно они стоят даже выше евреев». И это говорит не кто-нибудь, а антисемит из органов – Шмыга.

Для Пелевина, чуть отвлекаясь в сторону, не существует запретных тем: он бесстрашно пишет и об еврейском вопросе,  и об антисемитизме и о некоем писателе «уже нежидорукоподаваемом, но еще путиноприглашаемом», и, нимало не сумняшеся, вкладывает в уста Шмыги, да и не только, открыто антисемитский анекдот: «Знаешь, чем отличается Сохнут от Аушвица[6]? Сохнут – это место, где богатые евреи платят за бедных. А Аушвиц – это место, где бедные евреи платят за богатых». И хотя это анекдот, но он исторически достоверен. Хорошо известно, что в гитлеровской Германии работали организации, отправлявшие в США и Латинскую Америку тех богатых евреев, для которых была доступной цена свободы. Пелевин четко формулирует свой взгляд на еврейский вопрос, подчеркивая дилемму, стоящую перед каждым культурным евреем, вне зависимости от того, живет ли он в Москве или в Штатах. Конечно, опять остро сатирически: «Это двойная идентичность, когда человек даже самому себе не может однозначно ответить на вопрос, кто он в первую очередь – патриот Израиля или патриот США». Остро? Да! Смело? Да, особенно для писателя, переведенного на 38 языков мира, в том числе и в европейских странах, где только отрицание не факта, а лишь числа жертв Холокоста приводит к уголовному делу против автора. Впрочем, слово «Холокост» мне пока в сочинениях попалось только один[7] раз и то в контексте «бесстыдства отрицания Холокоста», правда это было лишь сравнение: отрицать освободительную миссию Красной Армии – это такое же бесстыдство, как и отрицание Холокоста. Так что толерантность Пелевина вне сомнений! Зарубежные издатели могут спать спокойно – суд им не грозит.

А что касается приводимых в тексте анекдотов, то они у критиков вызывают приступы желчекаменной болезни. «... Пелевин всегда склеивал сюжет из разрозненных анекдотов — то лучше, то хуже придуманных (взятых взаймы в интеллигентском фольклоре, американском масскульте, у собратьев по цеху). И всегда накачивал тексты гуманитарными мудростями. Буддизм, теория информации, юнгианство, структуралистский анализ мифа, оккультизм, кастанедовщина — чуть не все модные интеллектуальные заморочки переперты им на язык родных осин», – написал о нем  Андрей Немзер. В данном критическом тексте подчеркну только слово «перепёрты», мне показалось оно весьма высокохудожественным и литературным. Впрочем, с Пелевиным говорить на таком языке опасно – сразу же или вскоре (не буду влезать в дебри хронологии) появляется  «мелкий недотыкомзер» (НЕдотыкоМЗЕР, слияние сологубовского Недотыкомки с современным критиком – Т.Л.): «…встречаются фразы, каждой из которых мог бы всю зиму питаться у себя в норке какой-нибудь мелкий литературный недотыкомзер,– например, такое вот: «На дворе стоял конец горбачевской оттепели» (В. Пелевин, «Числа»). Убийственно для критика... Ну, а что касается стоящего конца горбачёвской оттепели...– без комментариев.                                              Впрочем, следует отметить, что сборник рассказов «Ананасная вода...» по мнению Виктора Топорова ( «Шведский стол Пелевина») – это событие, причем событие, которое критика «...хвалит – с редким при оценке пелевинских сочинений единодушием. Очень всем приглянулся Семен Левитан из открывающей сборник повести...». Правда, что думает Андрей Немзер об «Ананасной воде....» пока не знаю, он только упомянул, обсуждая претендентов на «Большую книгу», что  “с дистанции слетело несколько приметных и живых сочинений, «культовые» опусы двух «культовых» авторов, впрочем, уже одаренных нашей самой денежной премией («Ананасная вода для прекрасной дамы» Виктора Пелевина и «Зеленый шатер» Людмилы Улицкой) ”, хотя «приметное и живое» сочинение в его устах по отношению к Пелевину  –это уже похвала. Не так давно Александр Генис в статье  «Феномен Пелевина» писал: «Один из самых загадочных аспектов этого литературного явления — почти единодушная реакция на него критиков: одни говорят о Пелевине сквозь зубы, другие — брызгая слюной». Прогресс налицо.

            Но вернёмся к научным проблемам современной литературы. Такую «науку», как культурология, Пелевин не может обойти вниманием. Он ядовитым жалом прошёлся по «глянцевым» журналам, которые листал герой «Чисел», раз и навсегда отказавшийся вникнуть в смысл культурологического слова «дискурс».  К этой теме писатель возвращается неоднократно в разных произведениях, впрочем, как и ко многим другим. Его часто упрекают в повторах: «... беда не в заигрывании с приемами, а в том, что все, о чем Пелевин написал в этой книге[8], уже неоднократно было им проговорено и отработано (как минимум в романах «t» и  «Ампир В»). И вместо изысканной «Ананасной воды», вышло что-то сильно разбавленное и неопределимое на вкус»,– написала Нина Иванова в рецензии[9]. Но беда ли это? Вряд ли она права. Быстро пробежавшийся по сюжету книги читатель, особенно мало знакомый с нововеяниями всевозможных культурологических дискурсов, в первый раз просто не обратит внимание на это, во второй раз задумается, в третий раз разберётся и даст собственную оценку. Так что в повторении, недаром называемом в пословице матерью учения, заложен глубокий смысл. Да, темы возникают в его произведениях вновь и вновь, но это не повторы, он их углубляет и расширяет. И этим особенно интересен.

Дискурс. Ему выносит приговор генерал ФСБ – волк-оборотень Александр: «что касается современного дискурса, то его давно пора забить  осиновым колом в ту кокаиново-амфетаминовую задницу, которая его породила.(...) Все эти французские попугаи[10], которые изобрели дискурс, сидят на амфетаминах. Вечером жрут барбитураты, чтобы уснуть, а утро начинают с амфетаминов, чтобы пробраться сквозь барбитураты. А  потом жрут амфетамины, чтобы успеть выработать как можно больше дискурса перед тем, как начать жрать барбитураты, для того чтобы уснуть. Вот и весь дискурс». («Священная книга оборотня».)  Но ведь это только приговор, а в констатирующей  части «судебного решения» автор приведет и конспект курса «Основы криптодискурса», который очередной герой «Ананасной воды...» Скотенков («Зенитные комплексы Аль-Эфесби») читал в Дипломатической Академии:  «Любой дипломатический или публицистический дискурс имеет два уровня:

1) внешний, формально-фактологический (геополитический),

2) «сущностный»– реальное  энергетическое наполнение  дискурса, метатекст».

И в качестве примера сущностного наполнения дискурса Скотенков в лекции приводит пример, когда при разгоне несанкционированного митинга депутат Европарламента просит участника прокомментировать его отношение к ограничению свободы. Комментарий заслуживает того, чтобы привести его без купюр. «Мою, блять, свободу ограничивают не мусора, которые раз в месяц приезжают сюда, чтобы перед десятью телекамерами свинтить на два часа  трех евреев и одного гомосека, которые с этого живут, а как раз ваш ебаный Европарламент, из-за которого мне нужно как последнему хуесосу неделями собирать бумажки для визы, а потом сидеть три часа в очереди, где негде поссать, зато играет Вивальди, чтобы инвестировать свои же кровные евро, с которыми завтра  вообще хуй знает, что будет, в ваших жирных греков и потных итальянцев – да пошли вы на хуй со своими шпротоебами и польскими едоками картофеля. А я лучше отвезу свои денежки в Бразилию или Гонконг. Или куда-нибудь  еще, где мне не будут на входе ссать в рожу, понятно?»..

            Пропустив мимо ушей непарламентские выражения, придающие колорит «народной» речи нашего современника, принадлежащего к третьему классу, т.е.  бизнесменам, подчеркну глубокое проникновение лирического героя в суть  сегодняшнего дня России: тут и Европарламент с его «заботой» о «свободе слова» в России, и чиновничий аппарат с полнейшим пренебрежением к человеку  и пародоксальное сочетание музыки Вивальди с отсутствием туалета. Россия, одним словом, на пороге в Евросоюз. Похоже, больная проблема стоит на повестке дня.  В недавно написанном автобиографическом романе или повести Романа Сенчина, обратила внимание на его страдания в очереди в германское посольство за визой. Автор патетически вопрошает: Неужели и Пелевин стоит в очереди за визой? Утешьтесь, Роман. Похоже, вы не одиноки: судя по той филиппике, которую адресовал Скотенков (читай Пелевин) представителям Евросоюза, пришлось и ему познакомиться в посольствах с музыкой Вивальди.

Пройдясь змеиным жалом по свободолюбивым западным защитникам русского народа, Пелевин не упускает из вида и США: «Догмат о богоизбранности Америки, который религиозные правые постоянно пытаются сделать фундаментом реальной политики мало чем отличается от догмата непогрешимости папы. Из него следует — все, что делает Америка . правильно, морально и справедливо по той простой причине, что это делает Америка. (...) ... по сравнению с такой картиной мира мировоззрение германских нацистов покажется образцом научного позитивизма. Ибо нацисты провозглашали себя избранной расой на основе наукообразных тезисов – например, претензий на совершенную форму черепа. Теоретически можно было измерить циркулем много разных черепов и научно доказать Гитлеру, что он не прав. (Теоретически – да. А практически? Против кого обернулся бы этот аргументум боттулинум? –Т.Л.) Религиозным правым доказать ничего нельзя, поскольку в их случае нет ничего такого, что можно было бы измерить циркулем. Они полагают себя богоизбранными исключительно на основании своей веры в то, что они избраны Богом».  Уроборос – змея укусила себя за хвост. Кольцо замкнулось. Еще один приговор обжалованию не подлежит.

Но от геополитики снова возвратимся на ниву культуры и  литературы. Ананасная вода капнула и на московские радиостанции FM-диапазона, вдохновив Пелевина обратиться к поэзии, чтобы передать сущность их передач:

            Хулу над миром я восславлю

            И, соблазняя, соблазню.

Боюсь, что в данном случае автор несколько переоценил реальное воздействие этих передач – соблазнить удается отнюдь не всех слушателей, как бы этого ни хотелось.

Впрочем, самому Пелевину(!!!) отнюдь не всех  читателей удается соблазнить:

 «Оговорюсь: читать Виктора Пелевина чрезвычайно занимательно. Хотя с точки зрения здравого смысла он пишет полную ахинею языком «интеллектуального шута» с высшим образованием.(Шута в лучшем смысле: шутов на Руси любят!) Творчество Виктора Пелевина можно сравнить, пользуясь его терминологией, с половым актом в презервативе «SICO – «БМВ» в мире гандонов»: движение – есть, результата – нет»,— так «оговорится» или оговорит писателя Валерий Осинский. Ну, что же в наше время якобы полной свободы каждый гражданин имеет конституционное право на собственное мнение. Но мне почему-то вспомнились слова Ф. Ницше: «Никто не лжёт так много, как негодующий».                                                                                                                                      Хотя Пелевин порой негодует и сам (естественно, устами персонажей в своих произведениях), но он не лжёт. Саркастически, но весьма реалистично живописует он литературную кухню издательств постперестроечного времени в прекрасном романе “t”.

Публицистически четко обрисовывает автор разницу в задачах писателя прошлых ХIХ – ХХ и рыночного ХХI веков и раскрывает «технологию» изготовления романа, так сказать творчества  в эпоху рынка. «В ваше время  писатель впитывал в себя, фигурально выражаясь, слезы мира, а затем создавал текст, остро задевающий человеческую душу. Но сейчас, через столетие таблица соответствий стала другой. От писателя требуется преобразовать жизненные впечатления в текст, приносящий максимальную прибыль. (...) Литературное мастерство превратилось в искусство составления буквенных комбинаций, продающихся наилучшим образом.(...) Само понятие автора  в прежнем смысле исчезло. Романы  обычно пишутся бригадами специалистов, каждый из которых отвечает за отдельный аспект повествования. А затем сшитые куски причёсывает редактор, чтобы они не смотрелись разнородно». Пелевин вкладывает если не весь сарказм, то, во всяком случае, изрядную его долю в описание бригады и «бесов» «адской фабрики», сочиняющих литературное произведение, уверяя читателя устами Ариеля, что единого автора в наше время нет ни у кого. Узкая специализация проникла во все стороны жизни, включая литературу. Каждый отвечает за свой фрагмент. Митенька Бершадский – за эротику, гламур и непротивление злу насилием, Гриша Овнюк – остросюжетник (убийства, стрельба, прыжки с парашютом и т.п.), Гоша Пиворылов – торчок, поскольку маркетологи считают, что «один торч на сто страниц по-любом у не помешает» и, наконец, есть автор – квинтэссентор, создающий «закавыченный поток сознания». Все точки над «i» расставлены. При таком авторском коллективе роман, несомненно, удастся, как удался и роман «t», в котором, надеюсь, роль бога-творца (а не бога – раскрученного брэнда) Пелевин играл в гордом одиночестве, склонившись за компьютером.

            Перечитав написанное, и еще раз пробежавшись по острым граням многоугольника тем, поднятых автором в его произведениях, видишь, как много еще можно говорить о нём. Здесь его отношение к звездам попсы, и иронически-издевательский портрет Аксиньи, пишущей мемуары о встрече с графом Т (сколько подобных мемуаров выбросил на прилавки рынок под общим заголовком «Я и Имярек»), и афористические определения современной действительности («Я не хочу сказать, что демократия это плохо. Это хорошо. Плохо, когда её пытаются использовать жулики и проходимцы»), и множество других тем... Хотя одну тему мне не удалось пока найти в творчестве Пелевина. Это его отношение к решению президента Медведева о переименовании рабочее-крестьянской милиции, как она именовалась в первые годы создания, в полицию. Не успел, да и Сивилла, похоже, не подсказала. (Слава богу, до возврата к жандармерии мы ещё не дожили»! А что: «Товарищ жандарм», - неплохо звучит.  Представляете, где-нибудь на оккупированной немцами территории подходишь к полицаю со словами: «Товарищ полицай!». Да, прав Пелевин: при любой реформе из тысячи вариантов нашей властью выбирается самый худший). Но не будем терять надежды. В конце года обещают выход в свет очередного  романа Виктора Олеговича. Поживем-увидим.                                                 Пелевин – непревзойдённый сатирик, и при этом какой тонкий лирик! Лисичка А Хули понимает «...самое-самое главное: ничего сильнее этой любви во мне не было –  а раз я создавала своим хвостом весь мир, значит ничего сильнее не было и в мире. ( ...) И вдруг случилось невероятное. Внутри моей головы между глаз разлилось радужное сияние. (...) Сияние походило на ручей под весенним солнцем. В нём играли  искры всех всевозможных оттенков, и в этот радужный свет можно было шагнуть». Финал  «Священной книги оборотня» драматичен – лисичка А Хули перестанет создавать свой мир, уйдёт  из жизни, чтобы узнать потом, кто же она на самом деле. Да и читателю неплохо задуматься над этим вопросом и поискать на него ответ.

                                   – 5 –

Пелевина часто поругивают за язык. «У него нет стиля», - сказала мне однажды писательница Людмила Леонидовна Бубнова. И в этой оценке она не одинока. Но я скорее соглашусь с точкой зрения упомянутого выше Александра Гениса: «Стиль Пелевина требует предельной точности. Лучшим пелевинским сочинениям свойственен перфекционизм телефонной книги. Язык тут функционален до полной прозрачности  — мы его не замечаем, пока он выполняет свою роль, перевозя нас от одной страницы к другой. Hо не обращать внимание можно только на правильный язык. Каждое лишнее или «приблизительное» слово привело бы к таким же последствиям, как перевранная цифра в телефонном номере - сообщение не находит адресата». Язык Пелевина находит своего адресата. Его произведения адресованы массовому читателю: любитель фантастики, литературы «action», остросюжетного детектива, мистической и эзотерической литературы, сатирической и лирической – каждый из них встретится на страницах пелевинских книг с интересующим его жанром. Даже «братки», даже любители поэзии.                                                                                                                                  

Чего, например, стоит вот такой сонетик? Виктор Пелевин «Психическая атака» за подписью П. Пустоты и с эпиграфом  Владимира Маяковского «Я вывожу страниц своих войска».  К сожалению, скопировать этот сонет не разрешается админом сайта. Но владеющие Интернетом,  могут ознакомиться с ним: pelevin .nov. ru Сонет копия.

Нарисовано 14 рядов вооруженных человечков, каждый ряд возглавляет человечек более высокого роста, заглавная буква, так сказать. Произнести вслух этот сонет, конечно, трудно. Улыбнуться можно, а может быть, и попытаться  расшифровать эту криптограмму. Василиск Гнедов «читал» же свою «Поэму конца», хотя в ней не было ни единого слова.

Главное — читать Пелевина!

А что до многочисленных упреков  в его адрес за  «пелевинский новояз», так на этот вопрос он ответил сам: «Логос устал "храниться", устал преть во рту бессильного интеллигента — и возродился в языке сражающихся демонов. В речи братков есть невероятная сила, потому что за каждым поворотом их базара реально мерцает жизнь и смерть. Поэтому на их языке очень интересно формулировать метафизические истины — они оживают».

В заключение отвечаю на поставленный в заголовке вопрос: ЗА!!!

Санкт-Петербург

Июнь 2011 г.