Едва Василий закончил статью об усадьбе, как его снова вызвал Игорь.

– Надо встретиться с Гиацинтовым и взять интервью. Что-то там по импортозамещению… Понимаю, что не твоя тема, но… Речь у него стройная, над диктофоном не будешь трудиться. И человек интересный. Очень отзывчивый. Таких мало в политике.

Оказалось, заболел привившийся от ковида обозреватель, который курировал политические партии региона. Перенести или отказаться нельзя. Депутат Госдумы Николай Моисеевич Гиацинтов любил являть себя народу и сам просил о встрече.

Лет пять назад в одном из интервью Гиацинтов заявил в прямом эфире местного телевидения, что он, во-первых, русский, и, во-вторых, безродный. Так и сказал. Лицо у него от виноватой улыбки стало таким, будто он вкусил кислую грушу. Его дед был священником, а потому наградил одного из сыновей не слишком расхожим именем и цветастой фамилией, поскольку день рождения отпрыска пришёлся на 21 августа, если по новому стилю, на память преподобного Моисея Сирского. Батюшка сгинул в годину ежовских репрессий в 1937-м, дети разъехались кто куда, кроме Моисея, оставшегося на Вологодчине в селе Малые Заброды. Он работал здесь лесничим. В 1953-м у него появился сын Коля. Имя нарекли в честь отца жены Моисея. В святцы родители не смотрели… С годами Заброды обезлюдели, и через тридцать лет, как из многих русских деревень, отсюда в ближайший райцентр уехали последние старики.

– Моего родного села больше нет на карте, – говорил Гиацинтов и почему-то улыбался: – Так что я человек без малой родины.

Юрков видел эту беседу. Гиацинтова тогда, кажется, только-только избрали депутатом, и разговор был приурочен именно к этому случаю. Такая прямота его покоробила. Пусть то место, где ты сделал первый в жизни крик, заросло лесом или травой, у тебя всё равно должен быть святой клочок земли, где на заброшенном кладбище, куда, может быть, не добраться без трактора или внедорожника, лежат кости твоих предков. Родина начинается и с картинки в букваре, и со старой будёновки, и с песни, что пела нам мать, со всего, что перечислено в доброй советской песне. Родина – всё то, что ты не предашь и не осквернишь ложью, не потеряв себя, поначалу бессознательное чувство, которое затем, по мере взросления, претворяется в идею служения Отечеству. А тут на весь эфир – то ли глупая самоуничижительная шутка, то ли… Безродный русский.

С Гиацинтовым Юрков никогда раньше не общался, но о нём было много статей в интернете. Он уехал из своих Заброд, когда был призван в армию, отслужил в инженерных войсках, поступил в институт, получив специальность архитектора. Его избрали комсомольским секретарём факультета, и эту должность он тянул с третьего по пятый, последний, курс. Учился неплохо, был активен, играл в институтской баскетбольной команде.

Рано оторвавшись от родителей, Гиацинтов по опыту общажной жизни усвоил, как важно делиться с людьми тем, что имеешь: хлебом, пачкой макарон, маргарином, спичками или сигаретами, всякой мелочью. Важна не вещь, а участие. Слово. А самое сильное оружие, тем более в руках руководителя – всезаражающий оптимизм. Или его маска. Но если хочешь действительно продвинуться вперёд, надо быть с сильными. Дружить с теми, у кого ты можешь чему-то научиться. На последнем курсе Гиацинтов стал готовиться в аспирантуру, выбрал самого молодого научного руководителя, который слыл не слишком приятным в общении и резко критиковал работы старших коллег. Но ему казалось, что именно он по достоинству оценит его способности и интересы, только у него можно заручиться необходимой поддержкой, а если возникнут серьёзные деловые отношения, они продлятся долго. Однако в мае, когда выпускные экзамены уже были не за горами, представилась возможность перейти на работу в горком комсомола. Гиацинтов решил, что к диссертации вернётся позже. Поступишь в аспирантуру, продлят общагу, а тут можно квартиру со временем получить. И он сделал выбор не в пользу науки. А расчёт на жильё оказался верным.

В тридцать лет с небольшим лет он возглавил крупную строительную организацию «Архпроект» в Первомайске – втором по величине городе области. Она была здесь генеральным застройщиком. Гиацинтов проявил себя как умелый организатор и руководитель, создав систему городского строительства, которая идеально вписывалась в государственную центральную плановую систему. Здесь был единый заказчик – Физико-энергетический институт с общесоюзным статусом, был единый проектировщик и был единый подрядчик – управление строительства, возглавляемое Гиацинтовым. Работа шла предельно слаженно, обеспечивая комплексную застройку города. Может быть, темпы строительства не полностью удовлетворяли потребности, но всё-таки были выше, чем во многих других крупных городах, не имевших статуса областного центра. К 1990 году они упали. Объявленный в стране переход к рыночной экономике требовал иных организационных форм. Государственная система планирования рухнула. Гиацинтов хорошо понимал, что строительный монополист имеет возможность диктовать неприемлемые условия и цены, и выход – в перераспределении строительного пространства, в конкурентной борьбе, в создании новых мощных строительных организаций, в том, чтобы выйти за пределы области. Местные «энергетики» сократили количество заказов. Гиацинтов заговорил о том, что нужна децентрализация института заказчиков, а прежний главный партнёр, мол, совместно с другими организациями пусть берёт кредиты, строит жильё, магазины, да что угодно, и продаёт хоть частным лицам. Единственное условие – никакого административного вмешательства. Рынок всё урегулирует. Ему возражали: если так подойти к делу, строить больницы, детские сады и школы никто не станет, они не приносят прибыли. Гиацинтов предлагал создать на уровне местной думы особый отдел, который контролировал бы политику развития Первомайска. Заказчик, получивший землю под многоквартирный дом, должен бы был, по его мнению, оплатить и строительство городской инфраструктуры.

Пришёл август 1991 года. В России была приостановлена деятельность коммунистической партии, а шестого ноября было объявлено о её запрете. Возникло несколько других движений: «Трудовая Россия», «Российская коммунистическая рабочая партия», «Российская партия коммунистов». Гиацинтов не расстраивался, понимая, что это рано или поздно произойдёт, и был готов. Ни к каким новым политическим объединениям он присоединяться не стал, но после Беловежского сговора, когда представители России, Белоруссии и Украины подписали соглашение о выходе из СССР и создании Союза Независимых Государств, вступил в последних числах декабря того же 1991 года в Социалистическую партию трудящихся. И с КПСС никакой преемственности, и звучит достойно, и с лозунгами нельзя не соглашаться: вывод страны из экономического и духовного кризиса, сохранение государственности, наконец, «создание экономических и политических условий для социалистического развития страны», но при этом – никакого коммунизма. На тот момент министерством юстиции РСФСР было зарегистрировано пятнадцать партий. СПТ провозгласила себя единственной, которая ориентируется на людей, живущих собственным трудом: крестьян, рабочих, творческую и техническую интеллигенцию. Стало быть, все преобразования должны проходить только в интересах большинства населения, и это – принципиальная задача. Партия выдвигала требование о реальном приоритете трудовых коллективов при любых изменениях форм собственности, но вскоре стало ясно, что это пустышка. Слишком правильные и общие слова, не более.

В 1995-м партия приняла решение участвовать в выборах в Государственную Думу, войдя в избирательное объединение «Конгресс русских общин». Но преодолеть необходимого пятипроцентного барьера не удалось.

Гиацинтов окончательно убедился, что партия никакой силы не представляет, и решил выйти. Он полностью посвятил себя бизнесу, благо строить стало можно не только в Первомайске, а хоть на Камчатке. Это было его сокровенной целью, когда началась «перестройка»: развернуться, ни от кого не зависеть. И добиться больших денег. Он не разорился. Выжил, умножив, что имел. Партийная деятельность особо не помешала, но и не помогала, а люди, с которыми он тогда сошёлся, ничего не значили, так, политическая шелуха. Но жизнь подсказывала снова и снова: держись ближе к сильным. Лет через семь бывший комсомольский вожак вступил в «Единую Россию». В 2016-м, передав бизнес зятю, прошёл в Госдуму, успешной стала и вторая попытка, в 2020-м.

Точный расчёт и оптимизм, два козыря в руках политика, не подводили Гиацинтова. Оптимизм предполагает открытость. Депутат первым обращался в газету, отвечал на любые звонки и просьбы прокомментировать принятые законы.

Прежде чем идти на интервью, Василий снова изучил сайт «Декларатор». Он его удивил: Гиацинтов зарабатывал меньше Наумовой. Однако у его жены с зарплатой примерно такой же, как у Юркова, было две квартиры и «роллс-ройс». Потом Василию пришла в голову ещё одна мысль. Он набрал в поисковой строке «Яндекса» фразу «Депутаты Государственной думы, голосовавшие за повышение пенсионного возраста». Закон был принят осенью 2018 года. Список выскочил тут же. Гиацинтов был в числе тех, кто поддержал эту инициативу, как все другие единороссы.

В телефонном разговоре депутат показался Юркову полной противоположностью Наумовой: внимательно слушал, не тараторил, чётко объяснил, как отыскать его кабинет в областной администрации.

В назначенное время в узенькой приёмной Юрков никого не застал. Он остановился перед дверью и стал рассматривать часы над ней. Циферблат был вмонтирован в деревянный корпус в виде двуглавого орла, разрисованный жостовской росписью. «Любит игрушки», подумал Василий.

В приёмную вошла помощница Гиацинтова, которая, видимо, удалилась именно в том момент, когда Юрков был у поворота к нужному коридору, не заперев дверь. Она предупредила: Николай Моисеевич немного задерживается. Предложила войти в кабинет.

Юркова удивила аскетичная обстановка. Белые жалюзи на окнах, очень маленький письменный стол с компьютером, портрет президента сзади на стене и российский флаг в металлической подставке – неизбежная атрибутика официальных мест. Вдоль противоположной стены расположился потёртый шкаф: отделение для одежды с вертикальной дверью, несколько рядов полок за стёклами. Там, как странный музейный экспонат, стояли тёмно-бордовые тома «Большой советской энциклопедии». Василий подумал, что этот шкаф пребывает здесь с давних лет, Гиацинтов ничего в нём не трогал и не менял, хотя, возможно, книги – депутатская причуда. Его внимание привлёк пластмассовый корабль с надписью «Варяг» на корме. Он был склеен из маленьких деталек. В советские годы выпускали такие конструкторы. Имея терпение, можно было с помощью клея собрать танк, вертолёт, любую военную технику. Юркову подумалось, что это не наследство прежнего хозяина, Гиацинтов сделал крейсер в детстве сам. Если кабинет журналиста должен быть обставлен так, чтобы ничто не выдавало его пристрастий, в том числе политических, то точно таким был и кабинет депутата. Единственное исключение – игрушка. О чём он думает, Гиацинтов, глядя на этот «Варяг», зачем поставил его сюда, что он для него значит? Энциклопедия с потёртым золотом на корешках почему-то не вызывала подобных вопросов. Но книги и шкаф казались Юркову здесь совершенно чужими. Может, потому, что сам он ощутил себя тут чужим.

Василий присел на стул у окна. Вскоре в кабинет снова вошла помощница.

– Николай Моисеевич сейчас придёт.

Следом за ней появился журналист из городской газеты. Юрков знал его только в лицо. Василий поднялся. Гиацинтов начнёт каждому протягивать руку, надо встретить его стоя.

Единоросс показался в дверях через минуту. Он занял своё место в кресле и жестом предложил присесть на стулья, расположенные вдоль короткого приставного столика. Вместе с письменным, рабочим, он как бы составлял ножку буквы «Т». Для четырёх человек здесь было достаточно места. Помощница села у окна, но ближе к депутатскому столу.

Юрков всегда удивлялся, как депутату удалось не полысеть и не поседеть; он выглядел удивительно молодо и ничего ради этого не делал. Не занимался спортом и не мелькал на спортивных мероприятиях в отличие от губернатора, бегавшего в трусах на областном марафоне, не особенно, казалось, прихорашивался: обыкновенно стригся, обыкновенно брился, оставляя короткие виски, был, однако, опрятен, строг в одежде, нося только значок с трёхцветным российским флагом на лацкане пиджака. Зато необыкновенно улыбался – широко и ясно, всегда глядя вперёд, открыто и добродушно; так смотрит человек, который ничего не таит, не имеет задней мысли, не врёт, не держит камня за пазухой.

– Прошу прощения, юнармейцы немного задержали, – Гиацинтов развёл руки: – Ребята готовят проект, организация игр по страйкболу. Это такая… войнушка. Официально признан видом спорта. Просят поддержать.

Он замолк и слово сразу взяла помощница.

– Коллеги, как вы прекрасно понимаете, происходящие сегодня перемены требуют осмысления всех механизмов функционирования, что создавались последние тридцать лет, всех правил жизни. Именно об этом и пойдёт наш сегодняшний разговор.

– И именно поэтому я решил сам обратиться к прессе, – подхватил Гиацинтов. – Четвёртая, как говорится, власть…

Он перевёл дыхание и предложил:

– Я бы сразу оговорился, что нам надо вспомнить старую добрую мудрость: новое – хорошо забытое старое. Нам нужно использовать опыт прошлого, адаптируя его к новым условиям.

«Раскулачить бы тебя, вот и весь опыт», – пронеслось в голове у Юркова. Он тут же поймал себя на мысли, что прежде подобной бессознательной ненависти не ощущал, причём к человеку, с которым ни разу не общался, который ничего ему не сделал. Это чувство было ново и насторожило, но легко прошло. Газета открывала особый мир, других людей, другой порядок, который, впрочем, давно устоялся в стране, но которого он, Юрков, как будто не знал, годами общаясь с одними и теми же людьми. Урок в классе стал для него чередой отточенных механических действий. Наумова, Гиацинтов, Школяр были не просто чуждыми; тут, ему казалось, куда точней подходило забытое слово из студенческого советского прошлого – классово чуждыми. Именно так.

– Мы должны посмотреть, как вузовская инженерная система работала с промышленными предприятиями и решала задачу обеспечения кадрами. Президент призывает создавать инженерные школы. Всё последнее время предприятия существовали отдельно, а технические университеты отдельно. Новое решение проблемы может опираться на опыт советских лет. Конечно, сегодня это будет не так, как раньше…

«Пока вы держитесь за своё бабло, конечно, не будет».

– Мы также должны строить социальное арендное жильё, чтобы обеспечить кадрами медицину, промышленные предприятия, сферу культуры. По сути это вчерашняя советская система. Но оно не будет отдаваться бесплатно. Арендная плата останется. Встанешь на ноги, возьмёшь ипотеку, построишь свой дом. Новое – это приспособленный к современным условиям вчерашний опыт. Это, кроме того, способ привлечения специалистов из республик бывшего СССР… Э-э-э, гм… о них потом, это отдельная тема.

«Умеют же в Узбекистане и Таджикистане готовить специалистов! А он, похоже, греет на мигрантах руки. Тут у него какой-то интерес».

– Прежний опыт может применяться и к требованиям технологического суверенитета. Если мы расходуем средства на те виды продукции, которые его закрепляют, значит, это правильно, а если наоборот, то… Если мы говорим, что самолёты, автомобили, троллейбусы должны быть российскими, тогда всё оборудование и электроника в них тоже должна быть наша. Следовательно, нужно обеспечить финансирование тех промышленных проектов, которые дадут это наполнение.

«Поди поспорь! Это понимает даже кошка Мурка, которую подкармливает наша вахтёрша».

 – Чтобы появился новый промышленный продукт, нужна, во-первых, идея. А это – труд ученых. Нужно финансировать идеи, конструкторские работы, науку. Здесь необходимо соединить бюджетные средства с деньгами крупных корпораций. У компаний нефтегазового комплекса и металлургии денег не меряно. Давайте их использовать для задач технологического суверенитета. Необходим опыт государственно-частного партнерства. Он, увы, сейчас невелик.

«За тридцать лет с начала перестройки не было времени накопить опыт? Куда ж раньше-то использовались те деньги?».

– Становление учёных начинается со школьной скамьи. Но мы не решили два вопроса. Первый – достойная зарплата учителя. Он – государственный человек.

«Это я слышал всю жизнь. За то вопрос своей зарплаты вы быстро решили».

– Нам нужно соединить школу с университетами, в том числе технологическими. Мы выделим деньги, купим станки, а кто придёт на них работать? И тут решения могут базироваться на старом опыте. Были заводы-втузы, были профессионально-технические училища при крупных предприятиях. Необходимо восстанавливать отраслевую науку...

«Где раньше ты был, когда её рушили?»

– Вчера приезжаю в Кузьминичский район. Глава говорит: у нас есть фанерная фабрика, но она, к сожалению, просела. Продавали продукцию в Европу на экспорт, теперь всё оборвалось. Спрашиваю: нашли ли новых потребителей? Нет. А искали? Разводят руками. Советую: изучите рынок Индии. Мы с ним никогда не работали, но для начала изучите…

«Барахтайтесь, как хотите. Впрочем, он прав».

– Нужно стучаться во все двери. На днях я был в Архангельске. Говорю руководству судоремонтного завода: вам может быть полезна наша продукция, у нас – лучшие масла для двигателей, краска для корпусов кораблей. Давайте работать с нашими предприятиями. «Ручной» способ, но и он важен. Есть виртуальная биржа импортозамещения. Но что выясняется? Одни ничего не размещают, другие не заглядывают. Не верят. Хотят вживую увидеть будущего партнёра. Тоже правильно!.. Когда-то считалось, что рынок всё решит, уладит, но выясняется, что это опасная иллюзия. Государство должно железной рукой участвовать в развитии экономики. Иначе – никакого суверенитета.

Юрков уходил с двойственным чувством. Гиацинтов располагал к себе как инициативный человек, который, однако, не был стратегом и мог решать лишь конкретные задачи, пробивая, как он обмолвился, продукцию региона. Другого ему не дано. Нельзя его винить за это. Вместе с тем он проголосовал за повышение пенсионного возраста. По существу – обворовал и Юркова, и других, его ровесников и людей моложе, и ту же свою молодую помощницу. Как она с ним работает? Люди типа Гиацинтова, Наумовой да и Школяра, пусть он сошка поменьше, доступ к благам и деньгам просто так не отдадут. При этом они искреннее убеждены, что вершат важные государственные дела.

Юркову вспомнился термин «кормление». В студенческие годы слово казалось смешным и странным. Это когда князь, неважно, удельный ли, великий, жалует кому-то из своей администрации землю с сёлами и деревнями, и тот, кто получил такой подарок, боярин ли, служилый человек, содержится населением, пока тащит свою службу. «Корм» выдавался хлебом, мясом и прочими продуктами, для лошадей была предусмотрена своя мера овса и сена. Кормленщики также собирали в свою пользу пошлины. Потом натуральные корма заменили деньгами, а в середине шестнадцатого века, когда прошла земская реформа, систему кормления отменили, хотя осуществилось это, разумеется, не в один миг.

Что-то похожее установилось в России после Ельцина. Зарплата высокопоставленного чиновника – ректора вуза и главного бухгалтера, губернатора и его заместителей, министров, руководителей ведомств, депутатов Госдумы – во много раз превышала зарплату остальных служащих. Этим рядовым работникам можно было подкидывать премии. Так поддерживалась иллюзия, что иногда ты можешь заработать больше. Но премия рассчитывалась от оклада, и премия первого руководителя, конечно, была в разы выше. Непомерную разницу в доходах можно было прикрыть статистическими манипуляциями, подсунув термин «средний заработок». Вся сумма зарплат, огромных и низких, делилась в одной куче поровну, по числу задействованных в отрасли работников, и всё равно выходило столько, сколько простой служащий не зарабатывал. Но «средний заработок» создавал обманчивое впечатление, что и начальник не слишком далеко от него оторвался.

Сформировалась каста руководителей, больших и маленьких, с особой этикой: не высовываться, не кусать «кормящую руку», как однажды безапелляционно выразился Школяр, когда кто-то буркнул на очередной планёрке, что никакой эпидемии нет, что это афера: кому-то надо выбить деньги из резервного фонда на производство вакцин, кому-то выгодно штамповать ненужные масочки.

– Мы выражаем позицию Роспотребнадзора и Министерства здравоохранения. Мы люди государственные.

Возражать было можно, только бесполезно.

За первые два десятилетия XXI века так и не сложилась, не вошла в общественную жизнь идея, которая бы всех сплачивала, ставя общие интересы выше частных, духовные выше материальных. Появляясь на телеэкране, президент повторял дежурные слова о «повышении доходов российских граждан». За двадцать с лишним лет пребывания у власти он не смог предложить ничего другого, но поди возрази, что это не «забота о людях»! За двадцать с лишним лет сформировалось поколение, которое бы в ответ на его призыв, прозвучи он, допустим, завтра: «Во имя процветания страны нам придётся меньше жрать», ответило бы: да ну тебя! Обывательская закваска была сильна и у тех, кто вступил во взрослую жизнь ещё в советские годы. Она была непобедима, как сказочный дракон…

На следующий день, как всегда, была скучная рутинная планёрка. Редактор отдела социальных проблем и медицины, опытный журналист с огромным стажем, уже предпенсионного возраста, говорил о ковиде с печальным вздохом, с философской задумчивостью и житейским смиренномудрием: что же, мол, можно изменить? Вирус становится агрессивней, нужно срочно прививаться; вирус – я за ним внимательно слежу и всё знаю! – приспосабливается к вакцинам, но всё равно нужно прививаться; вирус становится трудно распознаваемым, маскируется под грипп, однако нужно прививаться. Он говорил медленно и весомо, никогда не повышал голоса. Делал плавный жест левой рукой, словно что-то сметая со стола – лишние мысли, доводы, возражения – как крошки... Прямая фигура и разворот плеч выдавали человека, который без особой необходимости и пальцем не пошевельнёт, но уж если она возникла, то делать всё будет основательно и скрупулёзно.

Он методично писал о необходимости прививок, подкрепляя аргументы ссылками на ВОЗ, часто настаивал, чтобы ему предоставили не одну, а две полосы. Тема-то важная! Рука, очертив в воздухе круг, снова смахивала невидимый мусор: вирус меняет симптоматику, нужно…

За двумя полосами стоял двойной гонорар.

Когда Барин попросил поднять руки, кто ещё не сделал прививку, вошла опоздавшая Лебедева. Её обычное место было занято. К нескольким свободным стульям нужно было идти через всю комнату, но рядом с Юрковым стоял ещё один, куда она и села.

– Какой вопрос?

– Поднять руку, кто привит.

Лебедева оглядела зал, взмахнула ладонью, словно в знак приветствия, и виновато изрекла:

– Я сделала вчера, только первый компонент.

Юрков сидел, не двигаясь. Осознавая, что её коллега ведёт себя не так, как все, то есть поднял вверх ладонь, Лебедева спросила полушёпотом:

– А ты привился?

Юрков отрицательно замотал головой. Алла вдруг вскочила и ринулась в противоположный конец зала к свободным стульям. Чего-чего, но такого Василий не ожидал. Ему вспомнилось, как он вручал Лебедевой коробку пастилы: «Ну что, чай пить будем?» – «Давай» – «А может, у меня дома. У меня широкая веранда на втором этаже. Поставим самовар». – «Будем сапогом раздувать!» – «Найдём и сапог. А что это за книжка с башней у тебя на столе? Увлекаешься историческими романами?». – «“Самый богатый человек в Вавилоне”? Это один американец учит, как копить деньги. «Смотри, а то в самом деле приду!». Этот разговор теперь выглядел страшно глупым, мало того, когда Юрков обвёл глазами зал, ему показалось, будто об этой пастиле знают все. Срывая целлофановую обёртку с «Боярыни», Лебедева вытянула в улыбке арбузные губы: «Знаешь, главный сюрприз в походе, когда ты в горах, когда кругом снег, – кто-то достаёт из рюкзака коробку конфет. Ведь лишнего не рекомендуется брать, даже спичка тянет, а тут!».

Что-то остановило Юркова, когда он, включив у себя компьютер, решил было зайти в Фейсбук. На следующий день он понял, что зря усомнился в своём предчувствии. Лебедева исчезла у него из группы друзей. Эта социальная сеть придерживалась правила не уведомлять пользователя, если кто-то прерывает с ним дружбу. Юрков задумался. Ссоры не было, но что такое он затронул в человеке? Каким требованиям он должен бы был соответствовать, чтобы всё оставалось как есть?