В начале августа Игорь вызвал Юркова к себе в кабинет.

– Надо сделать интервью с Наумовой. Она председатель местного отделения Императорского православного палестинского общества. Ей вручили орден в Москве.

– Какой?

– Не знаю. У них там какие-то свои награды. Нам её навязывают. Человек она не слишком далёкий и говорить с ней тяжело. Но губернаторская пресс-служба просит.

Когда Школяр искал в своей визитнице телефон Наумовой, Юрков случайно уронил глаза на квадратный бухгалтерский квиток, лежавший у него на столе. Там стояла сумма зарплаты – 150 тысяч. Такие бумажки сотрудник бухгалтерии разносил каждому, и ему, Юркову, тоже, и он сразу узнал знакомую денежную таблицу. В ней указывалось, сколько начислено, сколько вычитается на налоги. Конечная сумма всегда выделялась жирным шрифтом. На зрение Юрков никогда не жаловался.

Отыскав визитку, Школяр заслонил квиток локтем. Юрков получал двадцать две тысячи в месяц, вместе с гонорарами за статьи мог рассчитывать на тридцать. Разница в пять раз. Вспомнив шутку про «барина», Василий заверил Игоря, что сегодня же начнёт искать Наумову. Он сумел сделать вид, что ничего не заметил, ничем не удивлён, Школяр же по своему обыкновению смотрел на стопку книг, лежащих на журнальном столике.

Газета была структурным подразделением областного министерства внутренней политики и массовых коммуникаций. Поэтому Школяр напрямую зависел от «драконов» из областной администрации, которые курировали прессу, в том числе печатную. Любой начальственный каприз бывший Ланцелот был обязан выполнять. По существу, это была уже не журналистика, а информационное обслуживание. В переводе на официальный язык, коим пользовался Барин, «реализация государственной информационной политики». 

Прежде чем звонить Наумовой, Юрков навёл справки в интернете. Сайт городской думы не скрывал возраста: депутат от «Российской партии пенсионеров за социальную справедливость» Вера Наумова была на восемь лет старше Юркова, родилась в Кемерове, окончила химический факультет здешнего университета, в настоящее время – президент компании с ничего не говорящим названием «ТрастИнвест». Партия пенсионеров позиционировала себя как консервативная и, так решил Юрков, была призвана оттягивать голоса у коммунистов и тех, кто не хотел поддерживать «Единую Россию». При этом, выступая за «социальную справедливость», она не требовала возврата к советской шкале пенсионного возраста, выдвигая лозунги повышения расходов на здравоохранение, социальных гарантий для безработных, сдерживания цен на лекарства. Под этим мог бы подписаться любой. Юрков больше интересовался археологией, особенной нумизматикой, чем современными политическими интригами, но изредка смотрел телеканал «Сталинград», для него всё это означало, что оная партия солидарна с той же «Единой Россией», а по существу – её разновидность, рассчитанная на электорат старшего возраста.

Вера Наумова глядела на Василия с монитора нежными карими глазами, в зрачках светлыми точками застыл отблеск фотовспышки. Брови были аккуратно подрисованы: к переносице шире, к виску – у́же. У неё была аккуратно подстриженная чёлка. В каштановых волосах блестел закрепляющий лак. Весь вид её говорил: я добра и открыта. Где-то Юрков прочитал: если человек улыбается так, что видны зубы, он общителен, если нет, то наоборот. Наумова, ему показалось, даже сжала губы.

Дом на Чичерина, где располагалась штаб-квартира ИППО и где Наумова назначила встречу, оказался заурядной пятиэтажкой. С середины 1990-х по всему городу активно скупались квартиры первых этажей под офисы или магазины, и эта каменная буханка с плоской крышей, безликая и типовая, не стала исключением. От ближнего торца начинался «Салон одежды» со странным названием «Гранд+» – белым курсивом по синему фону вывески. То ли тут шьют на заказ, то ли продают, Юрков не понял. Надпись упиралась в жёлтую газовую трубу чуть ниже подоконников второго этажа и тянулась параллельно ей до велосипедного магазина. Здесь хозяин решил выделиться и отделал свою часть дома сайдингом. Над входом чёрной меткой красовалось колесо с тонкими спицами. Дальше была «Оптика» и, судя по двум сковородкам со скрещенными рукоятками, магазин посуды. Вывески «Вернисаж» и «Белый кот» ничего Юркову не сказали, а последняя, «Зверский аппетит», позволяла предположить, что тут корма для животных. 

Но где искать палестинское общество?

Юрков перезвонил Наумовой. Та ответила, что скоро приедет. «Подождите на лавочке во дворе». И тут же бросила трубку. Это могло означать что угодно, но Юрков заподозрил, что у неё есть дела поважней их беседы.

Скамейка оказалась занята пожилой парой. На коленях женщины дремал пекинес. Мужчина обмахивался кепкой. Юркову показалось, что она похожа на фуражку работника речного флота. Других лавочек не было, только эта, у дальнего торца дома. Следовательно, здесь должен быть и вход. У подъезда было несколько вывесок – типовые квадраты одинакового размера. Здесь Юрков обнаружил «ТрастИнвест».

Он переступил порог и очень удивился, не увидев охраны на входе. Поразил огромный аквариум, где плавала единственная рыба, за то большущая, длиной до локтя, и чёрная. Сказать, чёрная, как уголь, как сажа, как копоть, было бы верно и нет; рыбина лоснилась, будто покрытая лаком, этот отлив придавал чешуе благородный шлифованный блеск. На дне среди камней лежал завалившийся набок трёхмачтовый фрегат – игрушка для красоты. Устроив этот аквариум, кто-то хотел создать в коридоре особый стиль, подчеркивая высокий статус и состоятельность. Другого объяснения Юрков не находил. Аквариум ему нравился.

Василий прошёл вперед и увидел открытую дверь. В кабинете друг против друга сидели за компьютерами две женщины.

– Извините, как отыскать палестинское общество?

Сотрудницы переглянулись. Та, что была слева, пожала плечами, а которая справа, обнадёжила предположением:

– Я что-то слышала… Попробуйте подняться на второй этаж.

На втором всё было гостеприимно распахнуто. Зачем-то Юрков поднялся выше, но на третьем его встретила массивная бронированная дверь без вывески. Он понял, что она наглухо заперта, даже не дёрнув ручку. Василий спустился и когда переступил порог, в глаза ему бросился пёстрый стенд на стене: с одного края стоял во весь рост князь Сергей Александрович в парадном мундире с портупеей, эполетами, с красной лентой через всю грудь, огибавшей ряд орденов; с другого – его супруга Елизавета Фёдоровна в кресле без спинки с развёрнутым веером в правой руке и белым венком в волосах. Между ними на голубом фоне дизайнер воспроизвёл главные памятники города: пожарную каланчу, деревянную кладбищенскую церквушку восемнадцатого века и несколько каменных храмов с Троицким кафедральным собором – образцом екатерининского классицизма, купеческие особняки, включая дом с кокошником на углу Титова и Огородной.

Юрков понял, что попал куда надо.

Длинный коридор, однако, был пуст.

Прошагав немного вперёд, Василий обнаружил дверь с табличкой «Директор Вера Павловна Наумова». Она отливала искусственной позолотой. Юрков вернулся к стенду. Было совершенно непонятно, работает ли кто-то здесь, в этом коридоре, или нет, не слышалось ни шороха, ни смеха, никакого звука. Справа и слева только запертые двери. Василий примостился на подоконнике единственного окна, расположенного с торцевой стороны. Отсюда был виден двор: асфальтовая теннисная площадка, турники, детские горки, те же старики на лавочке. Минут через пятнадцать пожилая пара освободила скамейку, а через десять к подъезду подкатил чёрный джип. Из машины вышла Наумова. 

Надо было решить, спуститься ли навстречу или подождать здесь, у окна. Юркову показалось не слишком удобным столкнуться с собеседницей на лестнице. Он остался. 

Увидев Василия у подоконника, Наумова сухо и отрывисто поздоровалась, спросив:

– Почему вы не подождали на лавке?

– Там было занято, – пояснил Юрков, не подавая вида, что тон вопроса ему неприятен. «Не всё ли ей равно?».

Наумова небрежно махнула рукой, мол, следуйте за мной. Они прошли мимо кабинета с табличкой. Собеседница выудила из сумочки ключи и открыла другой, следующий. В нём Василий увидел массивный стол с тёмной полировкой. Он показался ему очень старым, откуда-то из девятнадцатого века. У него была только одна, за то очень толстая ножка. Первое, что пришло Юркову в голову, фраза Достоевского, кажется, из «Преступления и наказания», что в комнате стоял круглый стол овальной формы. Юрков читал роман, он был в школьной программе, но однажды ему эту фразу напомнила мать в споре о стилистических ошибках. Деревянный гриб действительно был овальной формы, с удивительно ровными и симметричными, закруглёнными дугой окраинами, без углов. Вдоль стены и вокруг стола были расставлены стулья, штук двенадцать, с сиденьями и спинками цвета недозрелой чёрной смородины; напротив у окон – длинный диван, а рядом с ним, в углу, небольшая этажерка с книгами и золочёными софринскими иконками на бумаге в пластмассовых рамочках – обычный церковный ширпотреб. Это, скорей, была комната для совещаний: ни компьютеров, ни письменных столов, ни шкафа для бумаг или одежды, только вешалка у двери.

– Вера Павловна, – начал Юрков, проверив работу диктофона, – поводом для нашей беседы стало вручение вам ордена. Это высокая награда, давайте вспомним, что было сделано ИППО…

– Вы хотите, чтоб я вам всё с 1882 года рассказала? – перебила Наумова.

Василий не мог и подумать, что его вопрос можно так понять. «Да она действительно дура», – вспомнил он предупреждение Школяра.

– Нет, конечно. Я имею в виду только региональное отделение…

– Оно существует с 1904 года.

– Возьмём только время вашего руководства. – Юрков сделал усилие улыбнуться: – Иначе нам не хватит газетной площади.

– Гы, ну дык это… Начать надо с памятника. Мы его поставили четыре года назад… Или пять…

– Простите, памятника кому?

– Ну кому-кому, Николаю Второму.

Юрков понял, что она говорит о бюсте, который действительно появился на задворках городского сквера, мимо которого он ходит в редакцию. Бронзовый Романов был суров, величественен и сосредоточенно безмятежен, при эполетах с бахромой и орденах. Что к этому причастно палестинское общество, Василий знал. Император в городе никогда не был и ничего для него не сделал. Юркову припомнилось, как открывали бюст, и уже в тот день его поразила одна деталь – не скопление зевак, не выступления у шепелявого микрофона, не песни самодеятельного казачьего ансамбля (четыре румяных тётки в народных сарафанах и гармонист, штаны с красными лампасами, чёрный картуз с гвоздикой), не антураж этого действа как таковой, – а выставленный у бюста почетный караул: два мужика, актёры или кто – не понять, одетые в форму пехоты времён Первой мировой с винтовками, конечно, бутафорскими, тоже тех лет. Юрков прочёл об этом беззубую короткую заметку в газете, а хотелось размышлений. Предположим, воздвигнут памятник Дмитрию Донскому, Кутузову или маршалу Жукову, возможен ли и как будет смотреться рядом с ним современный воинский караул? Хотелось ответить: да, это будет символом преемственности, поскольку их ратный подвиг неувядаем. А тут… Тут не то чтобы вовсе нет подвига, сама личность этого человека, отрёкшегося от престола бездарного императора, ничего собой не олицетворяет, только невозвратное прошлое, как оторванный листок календаря ничего в себе не несёт, кроме свидетельства: вчера, позавчера, сто лет назад шестое марта выпало на среду, а седьмое апреля – на понедельник. Но Юрков не удержался от вопроса, как Наумова понимает значение этого события. Собеседница как будто его не услышала.

– Что я могу сказать? Поставили памятник, и хорошо… Возьмите вы лучше у нас на сайте устав, спишите всё оттуда.

– Конечно, я посмотрю устав, – Юрков решил, что отыщет старую заметку об императоре и перепишет другими словами. – Но у нас с вами особый повод для встречи, орден. Знаменательное событие…

– А, ерунда!

Разговор не строился. Юркову показалось, что Наумова изучает собственное отражение на крышке полированного гриба. Снова возникла мысль, что её куда больше сейчас занимает нечто другое, чем его визит.

– Ордена просто так не дают.

– Гы, какие там ордена… Смотрите. У нас в уставе что прописано? Среди прочего – просветительская деятельность… Мы получили грант, подготовили выставку картин Тимофея Кузоватова. Очень известный художник. Он, значит, чего… Проводил мастер-классы для школьников, как надо картины маслом писать. Акварель – одно, масло – другое… Ещё наша задача – издание книг для слепых. Молитвенники шрифтом Брайля. Посудите сами, людям с ограниченными возможностями тоже нужно это… Гы, как бы сказать…

– Молиться, как они могут. Читая наощупь.

– Вот-вот. Они должны понимать, что не брошены. Издательская деятельность тоже обозначена в уставе.

Юрков мысленно перевёл это на свой журналистский язык: мы ищем любые возможности для получения грантов, потому что с них кормимся. Пробивание государственного финансирования через грантовую систему стало распространённой формой заработка для разных некоммерческих организаций. Какая польза от мелких занятий по живописи, от издания молитвенников для слепых, от не слишком нужных выставок – не важно. Грант – лишь покупка государством правильно заполненных отчётов об использовании выделенных средств. Поэтому куда важней отчитаться за них как требуется. Остальное чепуха.

Наумова поведала о проведённых за счёт грантов концертах симфонической музыки, Юрков вытянул сведения о сотрудничестве с епархией, о том, как вступить в общество. Уточнил название награды – почётный знак «Орден имени императора Александра III». Кое-что складывалось.

Уходя, Василий подумал о том, почему её так смутила эта скамейка во дворе. Они бы всё равно поднялись сюда, в кабинет, ибо разговаривать больше негде. Каприз взбалмошной бабы? Или тут есть нечто такое, чего он не может пока понять. Но что?

На первом этаже ему махнула хвостом чёрная рыба.

Наумова заверяла интервью целый месяц.

– Вы очень многое напутали. Надо, гы, весь текст перевести с мужской логики на женскую.

Чего-чего, но именно это Юрков не мог. Спустя месяц он рассказал обо всём Школяру. Интервью готово, но Наумова будет его переписывать до скончания века.

– Этот орден – не государственная награда. Всё равно, что мы, редакция, учредим свой и станем раздавать всем подряд.

Игорь не спорил. Наверно потому, что пресс-служба больше не напрягала его с Наумовой, он предложил простой выход:

– Плюнем на неё.

Беседа так и осталась у Юркова в компьютере. Столь пренебрежительного отношения к своему труду он до сих пор не встречал. Может оттого, что обида слишком долго не проходила, он, однажды обнаружив в интернете сайт «Декларатор» с официальными доходами российских чиновников, внёс из любопытства в поисковую строку фамилию, имя и отчество Наумовой. Что она депутат городской думы, сайт подсказал сам. Ошибки не было. За 2019 год её совокупный доход составлял девять миллионов 873 тысячи рублей. То были данные последней декларации, которую она подавала.

Зарплата Юркова составляла 22 500 рублей в месяц, то есть 270 тысяч в год. Гонорары и премии Василий решил не плюсовать, они мало что поменяли бы. Он достал смартфон, отыскал калькулятор, поделил. Разница получилась внушительная. Ему захотелось взять для сравнения какую-то более постоянную величину, чем собственный заработок. Он подумал о прожиточном минимуме для трудоспособного населения, 12 130 рублей. Власть полагает, что на эти деньги вполне себе можно прокормиться. Депутат получала в 814 раз больше. Юрков узрел в этом ответ на то, почему Наумова не желала встречаться, хотя причина наверняка была другая. Но всё равно, он, журналист, был из иного мира, где обитают неудачники и нищие; он со своим интервью, хотя и заказным, по просьбе министра, отвлекал, беспокоил, мешал.