Вторая смена уверенно катилась к закату. Прошёл родительский день. На разговор к вожатому выстроилась целая очередь отцов и матерей. Олег Иванович находил что сказать не только о «старослужащих» ребятах. Он хорошо узнал и новичков – о каждом мог сказать доброе слово.

Среди маршевых песен после полёта Гагарина стала популярной песня «Четырнадцать минут до старта». Разучивая эту песню, Олег обратил внимание на то, как звонко поёт её новенький пионер. Правда, первое исполнение заставило его расхохотаться. Дима Краюхин пропел: «Заправлены планшеты в космические карты…».

– Наоборот, Дима! Карты заправляют в планшеты. Это вроде папок.

Голос у мальчика был звонкий, чистый и очень музыкальный. С подачи вожатого, песню разложили на солиста и хор. Поэтому, когда пришли отец и мать Димы, вожатый с удовольствием им рассказал о больших способностях их сына.

– Не знаю, что будет дальше, но сейчас, мне кажется, Диме бы надо заниматься пением.

Душевный разговор состоялся у Олега с матерью Сапрыкина. Скромная, симпатичная женщина, с печально опущенными уголками губ, широко раскрыв блестящие голубые глаза, с волнением слушала вожатого.

– Удивительный Вова парень, Зинаида Фёдоровна! Умеет организовать ребят, поднять их на дело. Зачастую сам идёт впереди.

– Ой, Вы знаете, Олег Иванович! Как Вова изменился. Мы с мужем в разводе, мальчишке не хватало мужского влияния. Часто срывался, был грубоват. А тут неожиданное явление: третье письмо прислал! Ни разу раньше не писал. А тут вдруг три подряд. Очень увлечен Вами… В последнем, правда, написал: будто Вы его за что-то отругали, но он не в обиде. Пишет, что за дело!

– Мы разобрались, Зинаида Фёдоровна. А из Володи, мне кажется, выйдет достойный человек.

Он помолчал. Неохотно добавил:

– Правда, придётся скоро расставаться. Закончу смену и поеду навестить маму с бабушкой.

До самого конца родительского дня Олег говорил с матерями и отцами своих подопечных. Ходил с ними по территории, разговаривал в своей комнате. И очень удивлялся, сколько хорошего он знает о них.

А потом наступил вечер прощального костра. На отведённую площадку ребятня наносила высокую, под два метра, островерхую кучу сушняка, хвороста, различных поленьев, которые можно было сжечь. Сразу после ужина все отряды стали приносить скамейки и расставлять их вокруг дровяного конуса. На отдельных скамейках, подальше от возможного огня, села директриса лагеря и административные работники. Их несколько поубавилось. Матери грабителей пионерской комнаты, кто сами уволились, чтобы следить за расследованием, кого попросили оставить лагерь.

В назначенное время старшая пионервожатая Эльвира Зурабовна подожгла сухие ветки. Огонь быстро пополз вверх и скоро пламя охватило весь огромный конус. Девчонки из второго отряда запели «Взвейтесь кострами синие ночи!». Песню подхватили все. Олег стоял возле сидящих пацанов и, глядя на огонь, с волнением представлял себя где-то в другом месте. В глухом диком лесу, без всяких домов и дворов, и даже без людей. Только глянув вправо, увидел стоящую Галину. Едва захотел подойти, как вдруг Дима Краюхин запел свою любимую песню: «Заправлены в планшеты космические карты…». Третий отряд дружно подхватил, стали подпевать другие и песня покатилась в освещенную костром даль. Стихийно стало образовываться что-то вроде художественной самодеятельности.

Одни читали стихи, другие дуэтом исполняли знакомые песни, третьи пробовали даже под баян танцевать. Олег сходил в свою комнату, принёс гитару. Стало веселей. Вожатые и воспитательницы запели свои песни. Первым начал Бледных. Ему очень нравилась так называемая вожатская песня. Он не знал её названия, но слова как-то ложились на душу:

 

Вечер бродит по лесным дорожкам,

Ты ведь вроде любишь вечера, – запел он.

Подожди тогда еще немножко,

Посидим с товарищами у костра,

 

Галина подошла к нему, обняла за плечи, села рядом.

 

Вижу целый мир в глазах твоих тревожных, – пел Олег.
В этот час на берегу крутом
Не смотри ты так неосторожно,
Я могу подумать что-нибудь не то.

 

Похоже, песня тронула всех. Даже малышня притихла и не отводила глаз от поющего вожатого третьего отряда. А тот страстно перебирал струны, в нужных местах выдавал аккорды и сам всё больше очаровывался обстановкой прощального вечера. Поэтому и следующая песня вспомнилась как бы сама собой.

 

Сиреневый туман над нами проплывает

Над тамбуром горит полночная звезда

Кондуктор не спешит, кондуктор понимает

Что с девушкою я прощаюсь навсегда.

 

Вдруг баянист сбился с мелодии и уставился на скамью, где сидела администрация лагеря. А там началась нервная суета. Аглая Захаровна, яростно глядя на Олега Бледных и на прижавшуюся к нему Галину Васильевну, резко встала и, не обходя скамейки, а перешагивая через них, пошла прочь от костра.

Через два дня закончилась вторая смена. В лагерь пришли автобусы за детьми. Третий отряд занял один из них. Олег нервно ходил вокруг автобуса, смотрел, как рассаживается и прижимается к окнам его пацанва. К нему подошёл Сапрыкин:

– Олег Иванович, мама сказала, вы не будете в третьей смене.

– Да, Володя. Я планирую так. Мне тоже надо повидать свою маму.

Голос пацана дрогнул:

– А как же мы?

– Во-первых, у вас будет другой вожатый и, думаю, не хуже. А во-вторых, вам уже никто не нужен. Вы сами – собранная, ответственная команда.

Подросток опустил голову, пошёл в автобус. Там он что-то сказал и все ребята засуетились, повскакивали со своих мест, ринулись к окнам той стороны, где стоял вожатый. Машина заработала, закрылись двери. И тут Олег увидел лицо Сапрыкина, прижатого к стеклу. По щекам катились слёзы. Олег с душевным надрывом помахал рукой, Володя в ответ тоже махнул и тут же стал размазывать слёзы, которые потекли ещё гуще. Вожатый посмотрел на другие окна, там тоже приникшие к ним ребята плакали. Стеснялись, старались сдерживать себя, но не получалось.

Лагерь опустел. А вечером собрались уезжать несколько воспитателей и вожатых, срок работы которых закончился. Договорились отметить это событие. Но до вечеринки Олег зашёл к Аглае Захаровне. Его встретила холодная, жёстко-строгая мрачная женщина. Олег удивился: «С чего бы это?».

– Аглая Захаровна, я хочу закончить работу в лагере. Сегодня уезжают несколько человек…

– В том числе ваша Галина Васильевна…

– Чего-чего? – поразился он.

– Что слышали… Но отпустить я вас не могу. Некому брать отряд.

– У вас ещё несколько дней пересменки. Можете попросить – пришлют. А мне надо маму и бабушку повидать.

Аглая Захаровна вышагнула из-за стола.

– А меня вы, значит, бросаете.

– Что значит бросаю? Не вечно же мне быть здесь. Придёт новый человек, всё у вас будет в порядке.

– А у ребят? Вы про них подумали? Мне рассказали, как они плакали сегодня, уезжая.

Олег вздохнул: «Да, ребят было жалко, но домой всё-таки надо было съездить».

– Если вы меня не отпустите, я уеду сам. Не с сегодняшней группой, а позднее.

– Я вам испорчу биографию.

– Что?!– воззрился на неё Олег.

– Напишу руководству университета.

– Да хоть в ООН. У меня найдётся масса свидетелей, подтверждающих мою отличную работу.

– С Галиной Васильевной?

– Далась вам Галина Васильевна! К моей работе это не имеет отношение.

Он вышел, хлопнув дверью и стал собирать вещи. Мест для вечеринки в пустом лагере было предостаточно. Но компания пришла в корпус третьего отряда. Закрыли входную дверь. В комнате Олега расставили на столе бутылки. Ничего серьёзного – сухое вино «Ркацители». Разговоры всё время вертелись вокруг только что законченной работы, да оно и понятно. Даже тех, кто трудился с прохладцей, она захватывала, волновала, сердила и радовала. Бутылки быстро опустошались. Олегу дали гитару. Сначала слушали сольное его пение, потом втянулись все. Гулянка разбухала всё сильнее. Уже начали громко перебивать друг друга, разбивались на группки. Какая-то парочка пошла наверх, где были палаты. Олег поставил гитару на пол между ног, облокотился на гриф. Сказал сидящей рядом Галине:

– Меня старуха не отпускает. Раза два вспоминала тебя, давая понять, что ей что-то известно.

– А мне она сказала: я вам дам плохую характеристику, – Галина презрительно усмехнулась. Это была усмешка цветущей сочной молодости над скукоженной немолодостью. – А я ей ответила: это будет вам характеристика.

Часа через два собрались уходить на вокзал. Идти надо было до райцентра и там ждать электричку. Шумной гурьбой прошли через лагерь. Кое-где в окнах административного корпуса зажегся свет. Вышла пожилая сторожиха, стала громко ругать разгулявшуюся молодёжь. Но это только подлило керосину в огонь. Заорали ещё сильней, стали бабку обзывать, Олег тоже выкрикнул ей какое-то грубое слово. И пока они уходили, старуха обещала вызвать милицию.

До райцентра надо было идти несколько километров. Постепенно подустали, некоторые шли уже молча. Электричку пришлось ждать недолго. Трое остающихся – Олег, физрук Петров и художник Евгений Гридасов пообнимались с уезжающими, напоследок поорали несколько песен, помахали товарищам через стекло и, когда электричка тронулась, пошли обратной дорогой.

Но уйти далеко не пришлось. Буквально в нескольких десятках метров от перрона их ждали четыре милиционера.

– Ну что, Карузы, – прокуренным голосом бросил лейтенант. – Из лагеря звонят, вы там натворили черт-те что и тут людям спать не даёте. Пошли в отделение, расскажете про свою жизнь.

В отделении, уже протрезвевшие от лёгкого вина, парни постарались как-то обелить себя. Но дежуривший капитан не стал долго слушать:

– В КПЗ их, – сказал он, – утром разберёмся.

Недавних буянов завели в довольно просторное для троих помещение. В нём не было ничего, кроме занимавшей половину комнаты низкой лежанки. Ребята культурно сняли обувь и легли, подложив под голову руки. В середине улёгся Валентин Петров, двое других легли по бокам, как его телохранители.

– Интересная у нас тут компания, – сказал Олег Бледных. – В середине член партии (на что физрук Петров недовольно фыркнул), а по краям два комсомольца.

Задержанные начали было засыпать, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Да-да, у нас, – сказал капитан. – Трое: Бледных, Петров и Гридасов. Оставили до утра.

Пока он это объяснял, было неясно с кем говорит. Но, видимо, случайно нажал кнопку селекторного телефона, и парни услышали голос Аглаи Захаровны:

– Двоих можно отпустить, – говорила она, – Гридасова и Петрова. А Бледных оставьте. Он заводила, весь беспорядок от него.

Олег задумался и вспомнил, что кричал не громче других. Некоторые ребята орали неистово. Почему же такая злость? Из-за Галины?

Когда капитан стал выпроваживать двоих, они упёрлись:

– Или отпускайте всех или мы останемся.

Милиционер разозлился:

– Оставайтесь! Утром вам впаяют суток по пятнадцать, будете нам забор красить.

Олег стал убеждать товарищей:

– Не будем доставлять удовольствие Аглае Захаровне. Идите, идите в лагерь! – засмеялся. – Если меня посадят, – принесёте передачу.

Утром в камеру заглянул старшина:

– Приведи себя, дружок, в порядок. Вон туалет, умывальник. И пошли в суд.