Иногда мне кажется, что эта часть оформилась в текст в моей голове параллельно с двумя предыдущими. Хотя бы потому, что мысли, которые я переношу на бумагу, в то или другое время были мной прожиты, прочувствованы, проговорены или с близкими, или со своим внутренним собеседником.

Всё потому, что, сколько не прячься от действительности, однажды она непременно займёт своё место в жизни. Так и сослуживцы сына, вроде бы они где-то далеко, а нет-нет и появляются, то в семейном разговоре, то фотографиями из прошлой жизни (они по моей просьбе пересматривают свои архивы, ищут фото и видео с сыном), то приезжают, извиняясь, что побеспокоили.

Приезжают… И не проездом, а целенаправленно, словно им у нас отметку о командировке проставить надо.

Село наше стариннейшее. Когда-то, очень и очень давно был возле него Можайский тракт, по которому катились тройки, а для них существовали станции для отдыха и смены лошадей (вспомните пушкинский рассказ «Станционный смотритель»). В те времена, хочешь ты или не хочешь, кто ты ни есть (пусть даже царь), а мимо не проедешь. Остановишься, нужда заставит, да и лошадей менять надо.

Сопоставление, конечно, так себе… Но есть в нём одна ключевая мысль – не сам проезжающий выбирает остановочные пункты, ничего он не может сделать с прописанными не им жизненными правилами.

Так и сослуживцы… Они приезжали и приезжают по сей день, потому что никак не могут миновать нравственную «станцию» с могилой своего «братишки». Помните, как у Аркадия Гайдара? Идут пионеры… Плывут пароходы… Летят самолёты… Салют! Салют! Салют!

Отбудут морпехи и спецназовцы положенный на лечение срок в госпиталях, поживут в подмосковных санаториях, чтобы приободриться душой и телом (научиться заново ходить), и вот мы – смотрите, мы ещё ого-го, хоть крышу починим, хоть траву покосим, хоть дрова поколем.

Понятно, что хорохорятся. Ну куда им пока такие работы выполнять? Рановато ещё. Один даже с костылём только ходить научился. Другой, хоть пересадками кожи да удалением осколков измучен, но назло всем недугам, отбросив костыли, заставляет себя ходить-ходить-ходить (потому что сидеть ему ещё труднее).

Вот и получается, что образовалась на карте России такая станция: село Архангельское, улица Гвардии матроса Ивана Лукина.

Возвращаясь же мысленно к салюту из книги Аркадия Гайдара, стыжусь за гражданские власти, в день освобождения Мариуполя, Лисичанска, ЛНР салюта в России не было… Я даже стихотворение написал об этом, так тоскливо стало. В Дни города в России салюты есть, а в честь победы русского оружия – нет. Хотя, это же не война, а спецоперация… Население не должно слишком напрягаться по этому поводу. Кому из мэров, интересно, такая мысль пришла в голову?

 

ДЕНЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ МАРИУПОЛЯ

 

Почему-то не было салюта…

Надо славить павших и живых,

пренебрегших счастьем и уютом;

всей Россией надо славить их.

Славить подвиг. Мужество восславить.

Имена пусть учат наизусть.

Школу, площадь – именем солдата

или в честь матроса назовут.

 

Да, салютов им совсем не надо.

Матерям, отцам отдайте долг!

Все герои жили с вами рядом,

незаметны в поприще простом.

Им салюта хватит и на фронте.

Там такой порою фейерверк,

что видать, наверное, в Европе,

а слыхать в Америке, поверь.

Над Москвой бы надо на полнеба,

Млечный Путь раззвездивши в слова,

пусть Россия знает о Победе:

МАРИУПОЛЬ НАШ!

 

Один из освободителей Бердянска и Мариуполя (да и множества других небольших донецких посёлков) после долгого лечения вернулся в Севастополь. Очень я переживал за него. Сложная судьба ему дарована Господом, а тут ещё война добавила свой жирный пулевой штрих. Помянули мы Ивана, и поделился он важным событием в своей жизни. Я думал, важность в том, что жив и почти здоров. Разве не разгибающаяся в локте рука в 22 года проблема? Оказалось, совсем другое. Второе рождение!

Мы впервые встретились с ним до войны. Обычный паренёк, закончивший пединститут, ушедший в армию и с первого дня подписавший контракт. Он – спортсмен, вырос у приёмных, но заботливых родителей в селе, а значит, молодая жизнь его была насыщена сельским трудом. Но какие же чистые, без второго дна, у него глаза.

Я почти не помнил наши разговоры той поры. А он, видишь, запомнил. Оказалось, что тогда две темы, касающиеся его жизни, показались мне ключевыми и требующими безотлагательного решения: Крещение и свадьба. Я ему и посоветовал обдумать это очень серьёзно.

Прошло полгода мирных буден и три месяца войны, мы встретились, обнялись с осторожностью (ранен же), и тут же сквозь счастливую улыбку он выпалил: «А я один ваш совет уже выполнил. Там почти каждый день себе говорил, вернусь, сразу – Креститься пойду. Помнил ваши слова, что Ангел хранитель лишним никогда не будет. Сразу из госпиталя в церковь пошёл».

Вроде бы я теперь ему за Крёстного.

Церковь вошла в мою жизнь в девяностые во времена учёбы в Литературном институте им. А.М. Горького. А вот сын мой вырос при храме. И слова «крест, молитва, родительское благословение» ему были понятны и близки. Может поэтому я посчитал важным отправить ему видео со своим Благословением, когда их подразделение 7 марта направили на Мариуполь.

Как важно нашим солдатам на фронте ощущать Благословение России. Знать, что их: живых или погибших не оставят, не забудут, помогут им самим или их близким. Они такие молодые, что не знают даже какая горькая судьба была у афганских ветеранов, а позже у ветеранов чеченских войн.

 

***

 

– А где же поезд? – спросит читатель.

Именно в поезде до Ростова-на-Дону мы с коллегой из Тулы и добирались бы, чтобы далее через Таганрог доехать до Новоазовска (на российской стороне пограничный пост Весело-Вознесенка), а дальше в Мариуполь. Ну, не ходят до Мариуполя пока поезда. На днях, правда, сообщили, что из Ейска пошли грузовые паромы. Однако, мы предпочли машину. Потерпи, читатель, будут обязательно ещё поезда...

А пока – эти мысли приходят ко мне, ведущему машину по трассе М 4.

Семья, жена и старшие дочери были против моей поездки в Мариуполь. Что ж, они – женщины. Их такие поездки пугают. А меня? Я, конечно, не сын, хотя мы очень похожи. Правда, я никогда не был таким рисковым, как он. К слову сказать, в шестнадцать лет он, едва встав на горные лыжи, целый день раз за разом спускался по профессиональной трассе с Эльбруса. Хотя к тому времени он и сам профессионально восемь лет занимался водным поло. На кураже сын становился очень сильным и бесстрашным, а его волосы быстро меняли свой цвет на рыжий. Таким рыжим он «вернулся» 7 мая домой.

Я сейчас тоже на кураже. Мне надо доехать до места его гибели, увидеть всё своими глазами, чтобы потом можно было снять фильм о мариупольском «доме Павлова», так теперь называют ветераны штурма города тот дом. После возвращения сын мечтал снять фильм. Но это будет не его кино, хотя очень многие картины из своего фильма он успел прописать в дневниках. И даже наметил самые последние кадры и выбрал среди сослуживцев кандидатов на главных героев… Слава Богу, все они живы!

Мой Мариуполь начинался ещё в апреле, когда мы искали Ивана в госпиталях и среди павших на всей территории боёв. К четвёртому мая я уже твёрдо решил, что сам поеду искать сына в Мариуполь. Места боёв и дислокации его подразделения были известны, оставались только технические вопросы с пропусками и ходатайствами. И вот, когда я заканчивал пахать землю под посадку, мне позвонил замначштаба 810 Бригады и сказал: «Только что пришло известие – Ваню нашли!». Что можно сказать в такой ситуации? Я сказал, глотая слёзы, что… счастлив. Оказывается, и таким бывает счастье. Ты долго ищешь погибшего сына, и он «возвращается» домой прямо под День Победы. Тогда мой Мариуполь не состоялся.

И вот пережили мы вручение ордена Мужества, торжественное прощание, открытие мемориальной доски на лицее, в котором учился наш разведчик-морпех, установку памятного камня и присвоение имени гвардии матроса Ивана Лукина улице в селе, где прошло его детство… Какой большой список событий с 8 мая (дня прощания) до 20 июля – торжественного открытия улицы. После этого нам уже можно было ехать в Мариуполь, город, закрытый для въезда гражданским лицам.

А по телевиденью и в интернете как раз в это время появились фильмы о боях за Мариуполь и о жизни в нём сегодня. Конечно, я в курсе событий. И всё же, мы с дочкой едем… В числе моих коллег-писателей оказались отзывчивые люди, совсем не вхожие в верхние эшелоны власти, как некоторые бывшие мои интервьюеры. Именно отзывчивые коллеги и свели меня со своими друзьями из ДНР. Те, проникнувшись отцовской болью, согласились встретить, отвезти, сопроводить, да и, по большому счёту, официально прикрыть меня, дочь и тульского моего друга, писателя и редактора Сергея Овчинникова. Он с первых дней моих апрельских сборов вызвался стать спутником на этом непростом пути.

В девять утра за пропускным пограничным пунктом в Весёло-Вознесенке (с другой стороны – Новоазовск) нас ждал «Вергилий», Проводник во плоти, радушный и оправдывающийся за опоздание из-за большой военной колонны на дороге из Донецка. А мы делимся с ним эмоциями от разговора с молодой мамой, женой шахтёра, которая вместе с нами ждала паспортного контроля. Пятилетний мальчонка, постоянно улыбающийся, беловолосый крепыш, так и не сказал ни слова, говорила без остановки она: о том, как хорошо в Крыму, что не смогли проехать домой через Мариуполь, пропуска нет. Смеялась, повторяя слова сынка, что в Крыму «негромко». Он – дитё войны, он из того поколения донецких жителей, которые спокойный мир увидели только во время отпуска родителей. Проводник же, в ответ рассказывает о зависти друзей в его адрес: Мариуполь в ДНР сейчас самое тихое и мирное место.

Размещаем в багажнике наши рюкзаки, набитые бутылками с водой, едой на сутки, медицинскими препаратами на все случаи жизни (товарищ мой – доктор).

Не для красного словца я назвал нашего проводника «Вергилием». В город мёртвых другие люди и входа не имеют, что было доказано, когда мы с лёгкостью преодолели все блокпосты.

Читатели просили от меня деталей. Пожалуйста. На дворе 25 июля 2022 года. Небо высокое. Солнце, взошедшее около 5 часов утра, жарило так, как в Подмосковье бывает только в июльский полдень. Дорогу можно было бы назвать вполне приличной, если бы на ней оставался асфальт не в шахматном порядке. Воронки от снарядов не очень глубоки, самые огромные давно засыпаны щебёнкой, а вот до частой мелочовки – дорожных дыр – руки не дошли. Так и не для кого. За полтора часа пути встретили пяток машин. В кюветах валялось намного больше. Правда, было не очень понятно, какому периоду боёв они принадлежали. А вот блокпосты легко отличимы друг от друга. Наши, т.е. ДНРовские, («сепаров» по укровской терминологии), невысокие, в одно бревно толщиной и с мешками песка повсюду, а майдановского замеса другие: металл в палец толщиной, бойницы с электронными глазницами, а рядом для отхода – второй такой же, мол, пострелял и спрячься… Но это им не помогло. Следы пуль и осколков были только на наших укреплениях, а цивилизованные захисники бежали, даже не оказав здесь серьёзного сопротивления до Мариуполя. Всё самое страшное случится именно там – в городе.

А пока мы встречаем плотно застроенные посёлки Гусельщиково, Красноармейское, Куликово, Октябрь, Пищевик, Талаковка с большим количеством жителей старше среднего возраста на улицах, остановках, у магазинчиков, но в основном женщин. Все они с любопытством долго провожают взглядом наш видавший виды жигулёнок. О чём думают эти женщины? Где их мужья, дети и внуки? Хотя почти на каждом заборе и доме легко читаются крупные буквы «дети», «укрытие». Я рад (если такому можно радоваться), что все разрушения пока только на дороге и по её краям. В одном из сёл на улице стоит такая привычная пекарня для самсы и чебуреков, что всем одновременно захотелось поесть. Мы не остановились, решив, что на обратном пути перекусим, а пока главное – добраться до цели.

На очередном пункте контроля нашего сопровождающего узнают в лицо, но документы всё же проверяют у всех. Порядок есть порядок. Вопрос один: «Куда?» Ответ прост: «Из Москвы. В Мариуполь». Поля уже убраны, солома в копнах разной формы сложена штабелями высотой с трёхэтажные здания. Война войной, а летние сельхозработы никто не отменял.

Это сейчас всё вокруг даже под палящим южным солнцем кажется вечнозелёным. Впереди зима. Скотину надо будет кормить, дома греть. А пока мы не понимаем, есть ли вокруг свет и газ. Провода кое-где на столбах сохранились, трубы вдоль стен не оторваны и не искорёжены взрывами.

Проводник всё время рассказывает о восьми годах беспросветного существования, когда даже в окопах приходилось только считать прилёты, а отвечать было запрещено. И вот дождались. Пусть сейчас и минирование «лепестками» Донецка ведётся активно, и американские орудия не прекращают обстрелы, но уверенность в окончательной победе и мирной жизни в составе России у всех стопроцентная. Одно расстраивает его, вот и херсонщина референдум того гляди проведёт, а в ДНР процесс затягивается из-за не полностью освобождённой территории республики. Дорога долгая, а тема одна – война и мир.

Заезжаем в город с севера, так повёл нас навигатор, который, как всегда, выбирает знакомые ему маршруты, а не те, которые удобны водителю (На обратном пути нам поможет известная поговорка: «язык до Киева доведёт». Она окажется мудрее «всезнающего» навигатора, но самсы мы уже не отведаем). Намучавшись совсем не взрослыми утробными коликами после тряски на дороге, окунаемся в городскую застройку вдоль Таганрогского шоссе. У знака «Мариуполь» очень хочется нам сфотографироваться, но милиционер настойчиво предлагает проезжать. Рано ещё фотосессии устраивать.

Все заправки разбиты, навстречу попадается рейсовый автобус, только что отъехавший от остановки. Медленно, объезжая засыпанные галькой воронки, он движется к перекрёстку, перед которым навигатор предупреждает про контроль скорости и светофоры. Всего этого ещё нет, есть только знаки главной дороги. Мы ожидали большего количества машин и жителей. И ошиблись. Попадавшиеся по пути пешеходы были нагружены гуманитаркой. Коляски или больничные тележки везли чаще старушки. Однажды, как солнечный лучик во тьме и гари, дорогу перешла молодая женщина с четырех-пятилетним ребёнком: короткая юбка, ухоженные волосы, даже макияж. Жизнь продолжается, даже если любимого мужчины рядом нет. Пусть мужчины поскорее вернутся. Оглядевшись вокруг, понимаешь, сколько работы их ждёт. Мирной работы. А вот она уже и ведётся. Бригада электриков восстанавливает провода. И таких бригад мы встретим много.

Ещё на границе мы заметили несколько автобусов с рабочими разной национальности. Они – контрактники, но на мирном фронте. Как пошутил проводник, скоро в России некому будет ремонтировать дороги и убирать улицы, все рабочие переберутся на новые территории и зарплата выше, и климат помягче, да и женщин свободных будет много (это уже с горечью сказано)...

Таганрогское шоссе под колёсами нашего вишнёвого авто давно перешло в одноимённую улицу. Дочь постоянно снимает заоконный пейзаж. Движение у нас небыстрое, и всё же, детали мы рассмотрим потом, просмотрев отснятое видео. Многоэтажные кварталы, когда-то светлых тонов, сейчас прокопчённые, безоконные, тянутся километр за километром. Но вот первые уцелевшие домики. Чем ниже этажность, тем в лучшем состоянии жильё. С военной точки зрения всё понятно. Из многоэтажек дальше видно, в них легче скрыться, да и живой щит там куда многочисленнее.

Движемся медленно из-за боязни наехать на осколки. Проводник опасается прокола шин. А шиномонтаж за два часа дороги встретился нам лишь однажды… По улице Мерзляка (Иван Дмитриевич, родился в 1915 году, Герой Советского союза, рабочий завода «Азовсталь», погиб в бою с фашистами под Харьковом в 1943 году) направляемся в сторону «Азовстали» и упираемся в знак «Стоп» и людей с автоматами. Здесь вообще никто не встречает тебя с полосатой палочкой, всегда автомат наперевес, внимательный взгляд, дистанция и товарищ для прикрытия за спиной.

Спустя два часа пути навигатор сообщает нам, что до конца маршрута осталось 200 метров, «Вергилий» с документами пробует договориться о дальнейшем пути. Я же, оглядевшись, интуитивно узнаю искомые развалины, прежде бывшие общежитием завода. Выхожу и слышу, что впереди всё перекрыто: Гурьевская, Граверная, Лепортовская... Нет дальше пути. Выслушав о наших задачах и внимательно рассмотрев документы, ребята с автоматами соглашаются пропустить нас к зданию, раза три повторив: «Ходить только по асфальту. Вокруг ещё не до конца разминировано». Соседняя улица перегорожена остатками брони с БТР, Тайфунов, Тигров и неразорвавшимися головками ракет, что сразу же создаёт иллюзию некоторой театральности, киношности, но это до первых шагов в сторону здания и оклика Проводника: «Стоп, граната!» Вот она зеленеет, полуприсыпана землёй, зеленеет на общем фоне выжженной черноты и цементно-кирпичной серости. Пишу и ловлю себя на мысли, что после часа изучения этих развалин, уже на мирной российской земле всё ещё сначала смотрю под ноги, и лишь потом делаю шаг.

Читатель, тебе точно нужна вводная. Я с апреля по крупицам собирал истории про оборону небольшой группы разведчиков в здании общежития «Азовстали». Март, утро двенадцатого. БТРы разведчиков-морпехов 810 бригады, «Тигры» поддержки со спецназом ГРУ и морпеховскими штурмовиками выдвигаются в самое логово всушников – на «Азовсталь». Разведчики – двенадцать добровольцев, наиболее подготовленных и обученных к совместной слаженной работе бойцов. До этого места по адресу Граверная, д. 2 наши освободители потом с боями будут продвигаться метр за метром почти месяц. А у этой группы задание: провести разведку местности, проверить и попытаться разминировать мост, очистить проход со стороны Набережной улицы для бойцов из чеченских подразделений.

Всё пошло не по плану. На видео, снятом украми с квадракоптера (оно в интернете в свободном доступе чуть ли не с первых дней окружения), виден момент первого обстрела нашей техники. Пришлось занять круговую оборону в пятиэтажном здании общежития. Занять оборону в доме, в котором мирных жителей больше, чем обороняющихся, непросто. Воды и еды на всех хватит лишь на пару дней. За пять дней жесточайшего противостояния пехоте и танкам противника, под постоянным миномётным огнём, подразделению удалось зачистить все прилегающие здания, провести разведку, выяснив место положения штаба ВСУ, а впоследствии навести на него ракетный удар с самолётов, захватить и получить ценные сведенья от нескольких пленённых снайперов и наводчиков.

Утро второго дня закончилось неудачной попыткой прорыва к своим. Во время отхода в здание два пулемётчика, прикрывавших товарищей, были сражены снайперским огнём. Двое сильных физически и крупных телесно морпеха практически своей грудью прикрывали отход ребят, встав на БТРе в полный рост и ведя беспрерывный огонь. Обычная ситуация? Но не в разведке. Такая в ежедневной рутинной военной работе может быть почти каждый день? Надо будет спросить у профессионалов.

В то утро их погибло двое: Евгений Бухарин и Иван Лукин. Очень надеюсь, что на родине Жени его память столь же достойно чтут, как и память моего сына. Симферополь, ты слышишь меня? На днях Глава Крыма Сергей Аксёнов озвучил, что «…всем главам администраций рекомендовано принимать меры для увековечивания памяти ребят, которые не вернулись с СВО. Они все – герои, не только те, которым присвоено звание «Герои России». Поэтому поддерживаю такую практику, чтобы новые улицы, скверы, установка бюстов становились памятью тех, кто защищал нашу Родину».

Я же, начав всё это рассказывать, находясь в нашем повествовании на месте событий, вынужден отвлечься, потому что ещё по дороге в Мариуполь, после торжественного открытия улицы имени Гвардии матроса Ивана Лукина в нашем селе несколько односельчан (они в меньшинстве, но все же есть) подняли бучу по поводу этого события, связанного именно с сохранением памяти. Живёшь с людьми бок о бок двадцать лет, и вдруг оказывается, что у нас во многом различные взгляды на жизнь. Одного не устроило, что Глава района, прежде чем подписать Постановление о переименовании улицы, не посоветовался с жителями села (при этом он действовал строго по букве закона). Другой выразил удивление, почему так быстро это произошло, другим погибшим ещё ничего не сделали в стране, а нашему земляку, даже для некоторых из противников – сокашнику, раз – и память на века. Третий просто назвал меня пиарщиком на смерти сына, потому что в прессе соболезнования высказывали не просто отцу, а поэту Борису Лукину. То, что сын погиб на «непонятной войне» – «непонятной» для них – сельчане тоже упомянули. Я совсем не собираюсь писать на них жалобы в соответствующие органы, хотя закон о ложной информации про СВО давно действует. Я всю дорогу думал сам и обсуждал с товарищами проблему человеческой совести. И, конечно, жизненного выбора. Кто-то идёт защищать Родину, не думая о последствиях. Кто-то сидит при своём хозяйстве и мечтает, чтобы ничто вокруг не менялось, никто его не нервировал пространственными изменениями и прочими жизненными обстоятельствами. Но обязательно все должны его уважать за достаток и постоянное приращение оного. Если перефразировать Высоцкого: неправильные книги читали «товарищи», не про те смыслы жизни кино смотрели.

Спустя неделю после поездки в Мариуполь посетили мы с дочкой 35-ю береговую батарею в Севастополе, где два года назад сын Присягал Родине. Бродил я по обширной мемориальной территории, зашёл и в часовенку Михаила Архангела, на стенах которой, среди икон есть и лик святого адмирала Ушакова, а на стене у входа, видимо стараниями прихожан, размещены десятки маленьких иконок и портрет воина Евгения. Так надо ли нам гордиться убиенными героями? Надо ли сохранять о них память? Или может разрушить мемориал? А поклоняться только ельцинским реформам, холокосту и хрущёвскому антисталинскому докладу?

Уже выходя с территории Батареи, обратил внимание на мужа и жену: он в форме морпеха, она во всём белом, но на майке не привычные уже и раздражающие английские слова, а простая, но берущая за живое фраза на русском языке «Жена морпеха и мать матроса. УЖЕ ДВУХ». Как говорится – без комментариев.

На ту же тему читал недавно стихотворение, сюжет прост: у матери два сына солдата, один погибает, на похороны второй не может приехать, он в этот день участвует в параде на Красной площади. И завершается оно такими строчками: «Два сына у меня – подарок Бога, Две гордости, два солнца, две судьбы…»

В связи с этим вспомнились мне стихи недавних лет других столичных поэтесс, в которых они дружно сетовали на то, что мальчишкам насильно прививают тягу к игрушкам военной направленности, что надо «демилитаризировать» их детство. Тогда им не захочется идти служить в армию, потому что защита Родины сопряжена всегда с угрозой их здоровью и жизни. Есть и такие матери на свете. Одной из них я был вынужден ответить после похожих причитаний о страшной судьбе сына, что каждый выбирает свою судьбу сам, а живёт и умирает ради тех ценностей, которые считал важными для себя, т.е. так, как воспитывался.

И ещё про пиар. Слово-то односельчане слышали, а вот смысл его не поняли. В инете сразу можно найти значение (этого иностранного слова): Public Relations — публичные отношения, связи с общественностью, отношения с общественностью, общественные связи... «Связи с общественностью». Ну, и как мне за счёт сына улучшить связи с общественностью? Тем более, что все мои связи выявились сразу, как только мне стали выражать соболезнования, как поэту и общественному деятелю. А отец я в семье. Отец я – для сына и дочерей. Как отца меня попытался унизить/обидеть известный кинодеятель, выдающий себя за патриота, приславший мне смску: «Борис Иванович, не надо отправлять сыновей на гибель. И тем более этим гордиться». А разве я гордился именно этим? Я горжусь достойным поведением сына в бою, его самостоятельным выбором пути в трудный жизненный момент, тем, что мы с ним так похожи в своём мироощущении и желании сделать мир справедливее и нравственно чище.

И на фоне этих ситуаций с согражданами мне теперь не кажется странным, что Иван оказался первым погибшим во время СВО москвичом (по месту рождения и прописке) и первым погибшим в нашем районе Подмосковья. Ну не хотят «достойные» отцы, чтобы их сыновья служили Отечеству. Может поэтому у приславшего смску один сын живёт в Германии, а другой в Беларуси? Типичная ситуация. Грустная ситуация людей без родины.

И не удивительно, что по дороге из Москвы в Крым мы опять не встретили плакатов в поддержку СВО и наших героев, а уж сколько раз внушал Президент местной «элите» про необходимость поддержки. Разговор о войне ведётся совсем не на тех каналах и не теми ведущими, которых бы услышали. Потому что на тех же каналах идут шоу и сериалы из прошлой довоенной жизни (снятые в основном по американским лекалам). Нет им доверия. Это в народе называется: наступать на собственные грабли.

***

Вернёмся же в Мариуполь… Мы очень осторожно идём по асфальтированной дорожке к дому. Домом его теперь назвать очень сложно. Остались перекрытия в центре здания, одна стена с тыльной стороны Граверной улицы. Если готовить декорации для съёмок фильма, то ничего добавлять не придётся: в комнате третьего этажа без стены который месяц стоит стул на трёх ножках, четвёртая над пропастью. Во втором – панцирная кровать без матраса, а за ней тьма обгоревшей стены. Пять этажей смерти, бывших когда-то этажами жизни. Пять этажей с возможностью обороняться на все четыре стороны. Крыша (её сейчас нет), с которой утром (из воспоминаний участника событий) так больно было смотреть на последний подбитый БТР, с лежащим на броне телом товарища, и видеть на его лице незабываемую улыбку после недоговорённой очередной шутки.

Через несколько дней на набережной Нахимова в Севастополе мы с сослуживцами сына будем рассматривать фото и видео, отснятые нами в Мариуполе. И я очередной раз осознаю, что, увидев всё своими глазами, почти ничего не понял даже после рекогносцировки на местности. Но зато позже, отсмотрев снятое видео вместе с участниками, понял, что и кобура, и лента от пулемёта найдена нами именно на месте гибели сына.

По утрам я обычно молюсь. Сегодня, в последний день июля, в день памяти святых отцов шести Вселенских соборов (В День ВМФ, кстати сказать) в утреннем чтении есть слова: «злословия злословящих Тебя пали на Меня». И я вспомнил строки из стихотворения сына: «За глаза слова чужие, рваные, – пронесутся над могилой сплетни». Молюсь…

Странным образом, с марта почти ничего серьезного не читаю (разве что последний том дневников Ольги Берггольц). Я, человек книги, прочитывавший ежедневно не одну сотню страниц – словно ослеп. А тут однополчане привезли вещевой мешок сына. В рюкзаке, переданном нам ещё в апреле, было три книги, в этом вещмешке их пять. Я начинаю вспоминать наши разговоры времён его студенчества в Литературном институте. Беседы о литературном процессе. Об особенностях этого процесса. Сына нет. Процесс идёт. Объявлены новые номинанты на премию «Ясная поляна», на «Большая книга». Интересная особенность, около половины представленных книг на обе премии выпущены одним и тем же издательством. При этом некоторые из авторов внесены в России в списки иноагентов. Задавать вопросы редакции, выпустившей или переиздавшей эти книги совсем не хочется, а вот спросить устами Ольги Фёдоровны Берггольц из далёких военных и послевоенных лет хочу: «Куда лауреаты отправят свои премии? Помогут ли они фронту?» Мы как-то совсем позабыли, что победа в войне – дело каждого, а не обобщенно-безлично государственное. Припомнились и дневники Твардовского, когда он оправдывался перед полуголодно женой за то, что свою Сталинскую премию передал в фонд обороны, впрочем, как и предыдущую – «на культуру Смоленщины».

Поэтому и шли в бой именные танки и летели именные самолёты. Вы видели хоть один именной сегодня? Артист Яхонтов отправил на фронт танк «Владимир Маяковский», работницы Свердловского макаронного завода – танк «Боевая подруга», «За радянську Украiну» – на личные сбережения писателя А.Е. Корнейчука,  на САУ «Мариуполь – мстит» внесли деньги супруги Астаховы, танк «Подарок сыну» подарили отец и мать Ширмановы единственному сыну, на подаренных участниками оркестра Утёсова самолётах с надписью «Весёлые ребята» дрались с фашистами два экипажа и многие, многие, многие другие примеры можно привести. Где же нынешние деятели культуры, народные и заслуженные артисты? Почему на вражьей стороне их «коллеги» (многие из них бывшие россияне) смело заявляют о своих вспоможениях фронту, а наши стыдливо отмалчиваются. Только не говорите мне про их скромность. Сегодня она неуместна. Вот МОО «Вече» не стыдясь показывает свою работу. Прекрасный пример для подражания. А если я ошибаюсь, и такие примеры есть, и они не единичны, тогда вопрос к СМИ, почему они замалчивают эти добрые и важные дела, акцентируя наше внимание на житейской ерунде «звёзд» и олигархов? Вопросов много. Мой очерк во многом для вопросов к жизни. Ответы жизнь привыкла давать сама. Ответы мы видим на примере людских судеб.

Призыв «Если не я, то кто же?!» должен сегодня перестать быть унижающим собственное буржуазное достоинство человека. Пора молодёжи и поколению менеджеров очнутся и понять, что все их прежние идеалы теперь рассыпаются в прах. На дворе середина 2022 года – предвестника глобальных изменений в истории европейской цивилизации. Год, который вселяет в меня надежды на жизнь не по лжи не только внутри себя, но во внешних поступках и свершениях. Но один из постулатов этой солженицынской методики следует кардинально подправить: свобода выражения собственных мыслей не должна приносить вреда Родине, потому что известно «Человеку свойственно ошибаться, а глупцу – настаивать на своих ошибках». Спасибо Цицерону, мысль проста, но очень насущна для выросших во лжи поколений россиян.

Не подумайте, что пишу я о своих размышлениях, обо всех этих людях (односельчанах – коллегах – попутчиках в поездах) из очерка в очерк для того, чтобы дождаться некоего сочувствия и поддержки от читателей, мол, какой вокруг меня и в нашей стране народец и, мол, осуждать в такой ситуации мои взгляды нельзя, их исключительно все должны понимать и поддерживать! Нет, пишу, чтобы картинка была ясна со всех сторон, чтобы читающий осмыслил, понял и сделал правильные выводы, что в нашей жизни и так может быть. Честь и совесть людскую, высокие моральные принципы, патриотизм, как прекрасные огородные растения надо культивировать в себе изо дня в день; клеветников, равнодушных, отмалчивающихся, предателей, и других, живущих под маской миролюбия в военное время – искоренять, как сорняк. Даже словом искоренять! Для этого и пишу правду своей судьбы. Не жду сочувствия и прошу не считать, что я жалуюсь на людей и ропщу на судьбу. Упаси, Бог. Моя задача иная. Я призываю думать и размышлять о человеческой сущности на живом примере, на моём в первую очередь.

Очень вовремя на ту же тему выступил В.В. Путин: «российский народ всегда сможет отличить истинных патриотов от подонков и предателей и просто выплюнет их, как случайно залетевшую в рот мушку». По мнению президента, такое «естественное и необходимое самоочищение общества» только укрепит страну.

И напоследок. Считаю идеологически важным не только создание мемориала в центре Мариуполя в память о воинах, погибших за освобождение города от неонацистов, но и аналогичного мемориала в районе «Азовстали», а рядом обязательно – мирным жителям, с упоминанием вины не русских солдат, а укронацистов, использовавших женщин, стариков и детей как живой щит. Вот это и будет действенным воплощением правды и свободы слова, особенно после информации из Риги, где мэр заявил об уничтожении памятника освободителям города после его сноса.

P.S. В день моего отъезда из Севастополя в Москву из Бригады сообщили, что все участники боёв за Мариуполь представлены к медали «За освобождение Мариуполя», а медали погибшего сына и его однополчанина Евгения Бухарина будут вручены нам – родственникам героев по месту жительства.

 

22 июля – 2 августа 2022 года, Москва–Таганрог–Севастополь