Первое знакомство с университетом почему-то вспоминается так. В общежитии на Ломоносовском комендант выдала нам с Люськой Глазковой, мы вместе поступали на факультет, ключи от комнаты на четвертом этаже и тяжелый серый чайник. С этим чайником я тут же явилась на кухню и попросила двух девчушек, которые сидели на подоконнике и о чем-то весело щебетали:

— Девочки, покажите, пожалуйста, как газ зажигать.

Девчушки спрыгнули с подоконника и подошли ко мне так осторожно, будто перед ними оказался неведомый зверь.

— Вы не знаете, как зажигать газ?.. Вы... откуда?

— Из Шахуньи,  - простодушно ответила я, не почувствовав сразу того коварства, что скрывалось в их вопросе. И только когда они дружно и ехидно расхохотались, я поняла, что они увидели во мне дикаря, деревенщину.

Потом смеялась я: эти девчонки в университет не поступили. Но тот взгляд «как на дикаря» я ощущала довольно долго. И это было бы мучительно, если бы я не жила в общежитии, среди таких же деревенских, из никому неведомых райцентров Рязанской, Ивановской, Воронежской, Нижегородской и прочих нестоличных областей.

У нас был какой-то очень крестьянско-пролетарский курс. К тому же в то время принимали только «стажников», так что народ был уже довольно взрослый, успевший поработать и знавший цену копейке.

Москвичи, в основном, держались особняком. И только немногие, да и то не сразу, были приняты на правах своих в нашу «общагу» - Вадик Кадышев, Мишка Леонтьев, Игорь Штокман. Они нам откровенно завидовали. И было чему!..

Студенческое общежитие — совершенно особая сфера жизни. Абсолютно уверена, что среди моих однокурсников, которые прожили

рядом со мной (точнее - я рядом с ними) такие короткие пять лет сначала на Ломоносовском, а потом на Ленгорах, не найдется ни одного, кто недобрым словом вспомнил бы наше совместное житье-бытье. Мы делились последним куском, последней копейкой, последней сигаретой. Мы ссорились и мирились, мы влюблялись и изменяли, мы с радостью разъезжались на каникулы и тут же начинали писать друг другу длинные и смешные письма.

А какими бедными мы были! Жареная картошка — лучшее блюдо. Ну, а если с луком, то это уже на грани роскоши. Из вин чаще всего могли позволить себе кислую болгарскую «Гамзу», водку — только в связи с какими-нибудь особыми событиями. Любая посылка из дома с чем-то съестным была для всех большим праздником.

Одевались очень скромно. Каждая чья-то обновка была предметом обсуждений: идет - не идет, сколько стоит, где достал... На объявления возле лифтов «в комнате №... продается итальянская кофточка»... внимания не обращали - это было не для нас.

И никогда не завидовали модно одетым иностранцам: мы, наверное, просто не умели завидовать или где-то на подсознательном уровне сразу отсекали — это не из нашей жизни.

А вот на кофе, сигареты и такси деньги мы где-то находили. Ну, как это без кофе и сигарет? Да без них ни один разговор не сладится. А такси... Так ведь опять проспали на первую «пару»!

А еще мы... пели. По поводу и без повода, каждую свободную минуту, даже между лекциями. Самыми голосистыми были Таня Ярковая, Галя Будеева и Алла Стулова. А вот Светка Тузовская почему-то запомнилась

своими частушками-нескладушками:

По реке плывет баржа,

На барже опилки.

Дорогой товарищ Сталин,

Я чахотки не боюсь.

..Далеко уплыла та баржа. Так далеко, что порою думается: да было ли это?

Было, конечно, было. Жаль только, что молодость так быстротечна и так легкомысленна: не заставила тогда остановиться и задуматься над тем, какое это счастье — жить всем вместе.