Хрущевская оттепель

Еще не майская – с поэтическими декламациями московских смогистастов /самое молодое общество гениев / у памятника Владимиру Маяковскому.

Апрельская. День ото дня набирающая силу и напор весенними потоками физико-лирических штудий, пробивающихся в студенческие аудитории и клубы, научные лаборатории, в Политехнический музей и прочие рассадники вольномыслия.

Второй этаж главного здания МГУ, роскошный вестибюль в стиле «Сталинского ампира», освещенный хрустальной люстрой.     На добротном кожаном диване и в монументальных креслах тройка стяжателей дерзкого литературного поиска – юная, стройная в прическе каре Руслана Ляшева, романтичный Ромка Арцишевский и я.

     Возбужденно-смущенные,трепещуще-нетерпеливые. Призвавшие однокурсников накануне, перед лекцией неистового обличителя писателей-лакировщиков профессора Владимира Архипова на литературный вечер.

     Да пр-и-и-дут все! Все жаждущие сермяжной правды, бескомпромиссного перелопачивания наличного  социалистического обретания, взыскующих подлинного эстетического пиршества. Да встретятся лицом к лицу будущие апостолы острого, разящего пера и прочтут свои поэтически-прозаические творения, публицистические филиппики, скрестят дискуссионные шпаги, очертят контуры обновления суетного уклада.

     Нетерпеливое разглаживание на коленях листов с рукописными текстами. Минуты тягучего ожидания.

     Спустя час, опустошительное разочарование – н и к о г о.

     Пустобрехи, тривиалы, зауряды, дофенисты, журналюги, стряпчие бездумных однодневок! – приговор троицы однокашникам глухим к грядущим переменам, постижению и запечатлению их в слове.

    Что делаем?  А, плевать! Читаем себе. Друг другу. И Александр Сергеевичу, и Льву Николаевичу, и Антон Павловичу – их портреты на стенах не случившегося симпозиума…

     - Начинай, Руслана.

     Звучит сокровенное, выношенное, прочувствованное. О культуре, человеке, вере. Комментируются извлечения из трудов С. Кьеркегора, Д. Паскаля. В. Соловьева, В. Розанова. Воздается должное таланту непризнанного современниками К. Леонтьева. Предпринимается рискованное погружение в безбрежный поток сознания Джеймса Джойса.

     Ромка сосредоточен, внушителен. Влияют ли взгляды человека на восприятие вещей и предметов? Способно ли наше сознание, воля преобразить мир, страну, человека?  Не в этом ли залог ускоренного движения, позволяющий вырваться из навязанных  омертвелых догм?

      Я – о необходимости иронического реализма, взамен социалистического. Подкрепленной трехголосным исполнением бардовских куплетов под аккомпанемент неразлучной гитары.

      И так – до весеннего апрельского рассвета.

      Годы спустя, изыски Русланы стали статьями профессионального рецензента Р. Ляшевой: С. Кьеркегор, В. Соловьев и современная советская проза. «Филологические науки», № 1, 1989; Заглянем в бездонный колодец. Или «поток сознания» по Джеймсу Джойсу. «Библиотека», № 5, 1994;  Непризнанный современниками (К. Леонтьев). «Библиотека» № 7, 1994; На пиру у великих. Мысли, рождённые при чтении Паскаля и Шекспира. «Библиотека», № 4, 1996.

 

    И еще более двадцати публикаций, дважды удостоенных диплома Лауреата еженедельника «Литературная Россия» за 2000 год, за «смелость и дерзость в литературной критике» и Лауреата журнала «Московский вестник» (2008) в номинации «Критика» за статью «Литературная панорама: От Москвы до самой Находки». А также неординарными суждениями, сделанными почти в десятке ее книг, таких, как «Точка бифуркации. Литературно-критические статьи», МГО СП России, 2007; На евразийских просторах. Литературно-критические статьи. МГО СП России, 2011; романе «Зеркало Пугачева». М., Новый ключ, 2009.

     Доктор философских наук Р. Арцишевский свои раздумья развил в изданном им фундаментальном труде «Мировоззрение: сущность, специфика, развитие». Львов: Вища школа. Изд-во при Львовском гос. ун-те, 1986.

Увы, других сведений об участнике той апрельской троицы из нынешней Украины нет.

   Я – профессор МГУКИ, автор работ о социодуховых методах анализа, поиске истины веры, изданных у нас: «Богатство убогой нивы». Из-во «Век книги», 2002; «Чело-вече. Эзотерический детектив». Сб. статей, очерков, рассказов. Из-во «Знание, 2004; «Хомо-Бессмертикус». Ж-л «Антропотопос», NN 3-4, 2008; «Иронические притчи». Из-во Irisbook, М., 2012; «Причастие любви». Из-во «Новый Ключ», 2021, рассказ из нее «В гости к Комарам», удостоен премии портала Причал за лучшее произведение православной тематики. И – опубликованного в США эссе «Jesus Christ the Person.  A Sociological Reconstructing» («Личность Иисуса Христа. Опыт социологической реконструкции для верующих и атеистов»). Из-во iUniverse. USA, Bloomington, 2012.

Непростая, обремененная делами, поисками, поражениями, радостями и победами жизнь выпала на долю Русланы Ляшевой, всей троицы, встретившей тот апрельский рассвет.  

      Память, воспоминания о былом, как и рукописи, не горят в пламени бытия…

      

Без обид и счетов

СССР.

1965.

8.59, время московское.

Спринтером лечу на военсеминар. Строг режим секретного цикла «Разведка в условиях военного времени на территории США», опоздания не допустимы. И-таки успеваю со звонком перешагнуть порог аудитории. За мной еще четверо припоздавших.

Но суров полковник о синих петличках и васильковых просветах на погонах, грозно обрушивает гнев на опоздавших.

- Мы не опоздавшие. Мы в-о-время, – возражаю.

- Смирно! Руки по швам. Стоять до конца семинара. Понюхайте воинской дисциплины.

- Это не по уставу, я пограничник, знаю, – запально, ему.

- Разговоры? Вон из класса!..

Хлопнул дверью и – к генералу, начальнику военки, с рапортом на сатрапа-полковника. В шоке генерал: нет такого завода на командиров жалобы строчить. На нерадивых студентов только.

- Неправильно поступаете, товарищ учащийся. Порвите рапорт.

- А учиться по стойке «смирно» правильно? За три года службы на границе такого не было. Только уважение, доверие. А здесь по-другому? Унижение терпеть не буду, – упорствую.

…Вечером в общаге.

- Привет от полковника! – староста группы Толя Коваленко. – Остыл? Забери заяву. Не ссы против ветра.

- Нет, старик. Нет.

…Заседание военной кафедры.

Слушали: о недопустимом поведении студента Владимирова. 

Постановили: исключить дебошира из числа учащихся секретного  цикла и отчислить из университета.

…Партийно-комсомольско-профсоюзный треугольник журфака. С участием представителя цикла. Представитель: разгильдяям не место на военной кафедре. И – в вузе.

Треугольник: он отличник, повышенный Стипендиат. Ходатайство военкафедры поддержать не можем.

- Ах, отклонить, – представитель. – Ну, так загремит ваш стипендиат на экзамене! И, по положению о секретном цикле – долой из вуза!

Держись, старик... Сочувственные рукопожатия четверки, вбежавшей в то роковое утро вместе со мной в аудиторию. Вздохи сокурсников. Что творит военка! Что хочет, то и творит.

Беспроигрышный прием: «неуд» в зачетке и… катись, к тебе не пристаем… Да, таково правоположение журфака.

Забросил конспекты второкурсник-бунтарь: какой смысл корпеть, если заведомые «пара» и изгнание из альма-матер гарантированы.

…Вот он час расплаты – годовой экзамен секретного цикла. Полковник о синих петличках и васильковых просветах на погонах мрачен, насуплен, вызывает поалфавитно. Фамилию смутьяна-штирлица игнорирует. Все ясно: запустит под конец и…

Точно. Пригласил последним.

Вошел. Доложился.

Берите билет.

Взял. Пять вопросов. Более-менее знаком один. Остальные – мрак. «Пара» законная, заслуженная. Любишь кататься, люби и т.д.

Полковник, заложив руки за спину, вышагивает туда-сюда. Подходит к столу. Раскрывает зачетку, листает – одни «пятерки». Стипендиат... Курс, конечно, вызубрил. До запятой. Или нет? Защитник рубежей. Борец за устав. Оскорбленный зазря...

Садится. Берет ручку, минутное раздумье и медленно, жирной прописью выводит в зачетке… Что? Не может быть! Придвигает «Ведомость» и на глазах оторопелого ученика все той же жирной прописью ставит «Отлично»! Расписывается. Не спросив ни слова!

Пауза. Взгляд глаза в глаза. А ты ждал расстрела? Ничего, что на «ты»? По старшинству? И, как кавалер знака «Щит и меч». Один из пяти среди нелегалов. На всю страну! С правом проживания в любой точке Союза: жилье, машина, дача. Такие награды случайно даются?

Встал, прошелся туда-сюда.

«А ты на меня рапорт. И что в сухом остатке? У тебя – нервы, у меня – выговор. За то, что хотел проучить лоботрясов, сачков».

Сел.

«Да, ты не их замеса. Не разглядел. Ошибся. Так за это стучать? «Требую уважения». А ты уважил меня? Старика! Мне – не обидно?»

Снова пауза.

«Теперь про оценку. Поставил «Отлично». Не за то, что вызубрил. А, может, и нет. За упреждающий удар. Что на взводе, на эмоции принял верное решение, использовал единственный шанс. И победил. Кафедру, систему, меня. Это – дар. Держись за стул, пограничник, не падай и не спеши отвечать: буду рекомендовать тебя в разведку. Да, кафедре, органам, «конторе». Вообще-то по годам поздно. Нелегалов отбирают ого-го с каких лет. Со школы… Но талант возраста не имеет. Я тоже начал под тридцать...»

Снова берет ручку, пишет. «Вот телефон. Звонишь, ссылаешься на меня. Остальное – по схеме: полный кошт, никаких обид и счетов; все силы, весь пыл – службе отечеству. Решай, стипендиат».

Потрясенно взираю на полковника о синих петличках и васильковых просветах на погонах повлажневшими очами, поднимаюсь и, хрипло, заикаясь: понимаю, звучит глупо… надо было раньше… но лучше поздно, чем… Если можете… простите. Бестактность… фанаберию…  Если можете…

Встал и он, подошел, раскинул руки и – в объятия погранца-обидчика. Вот – это другое дело, это по по-нашенски, это по-русски!..

На том и расстались учитель и ученик.

                           

Повторный зачет

     - Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына… – продекламировал я начальную строку бессмертной «Илиады» в переводе Гнедича на экзамене по древнегреческой литературе и умолк.

     - Дальше? – профессор Е.П. Кучборская, воззрившись на нахала, заявившего, что выучил поэму и хочет прочесть ее, нежели отвечать по билету.

     - Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал, – с напором выдал вторую строку, будто сам был тем греческим воином… А потом – третью, четвертую, пятую…

     - Достаточно! – Останавливает она и к неописуемому удивлению «знатока эллинской словесности», вызубрившего всего-навсего озвученную строфу,  ставит зачет, очарованная то ли моей наглостью, то ли находчивостью, то ли пиететом к великому Гомеру.

     То ли еще чем...

     Не будем гадать! В любом случае… молодчага!

     …Двадцатилетие спустя, стоя у подножия Парфенона, внимая хвалы гида-переводчика непревзойденному шедевру зодчества, созвучному лишь с гекзаметрам звонко-звучных строф «Илиады» Гомера, вдруг услышал:

     - Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…

     А потом просек гида, замершего и с саркастическим прищуром предложившего стоглавой толпе российских туристов продолжить чтение поэмы, безусловно уверенный, что не существует среди них человека, способного сделать это, тем более,  сходу.

     - Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал, – без секундной запинки подхватил бывший студиоз, некогда поразивший заученными строками профессора Е.П. Кучборскую и продолжил:

     - Многие души могучие славных героев низринул.

     В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным

     Птицам окрестным и псам (совершалася воля Зевеса)…

     Выложил одну за другой четыре строки, заученные когда-то и сохранившиеся в памяти на всю жизнь.

     Онемел гид-переводчик. А вслед за ним и стоглавая толпа туристов, взирая на знатока эллинской словесности, с честью принявшего вызов, брошенный греком-переводчиком.