Ханкала. Разогнавшись по идеально ровной долине, ветер рвал рокот четырёх «вертушек», беспрестанно контролирующих периферию необозримого скопления длинных бараков, сараев и ангаров, напоминающего временные города нефтяников или золотоискателей, забранных в каре тройной линии обороны. Забивая мельчайшим песком и травяной пыльцой доты и вкопанную бронетехнику, ветер плескал знамёнами над штабами, посвистывал в проводах, солил глаза и прибивал белые дымы дальних учебных атак.
Под зенитным, жёстко лучащимся солнцем в отстойной очереди у полуцилиндрического металлического ангара калился пропылённый до серебристости «урал». Ребята из пустых ящиков и бортовой доски соорудили скамейку и, вжавшись в узкую тень машины, блаженствовали под возбуждающе пахнущим степью ветром и терпеливо ждали. Ждали приказа на загрузку полагающихся запчастей, оборудования, бытхимии, припасов и продуктов, короче всего, что требуется для поддержания жизнедеятельности и боеспособности сводного отряда. Ждали уже больше часа, наблюдая, как мимо, просительно сгорбившись, шныряли в поисках флегматичных, но изумительно, как чеширские коты, умеющих прямо на глазах растворяться в никуда ханкальских штабников и снабженцев, прибывшие из разных точек офицеры – с выпученными глазами и распухшими папками-портфелями, такими смешными в сильных руках спецов, десантников, летунов и погранцов. Рода войск различались по головным уборам – кто в краповом, кто в голубом или чёрном беретах, кто в пародийно-огромных «потешных» зелёных и синих фуражках, лёгких пилотках и выгоревших кепи. А так-то, какого нынче камуфляжа даже в одном подразделении не насмотришься, словно перед тобой не регулярная армия, а съезд партизан или рыболовов-любителей.
- Чего, орлы, пригорюнились? Зуб, выше голову, улыбнись и подтянись! Или съел что несвежее? – К шестерым, уже накурившимся до горловой наждачки «грузчикам» присоединился неунывающий Колян, несколько минут назад подвёзший офицеров на своём, не смотря ни на какие ремонты, так почти и не реагирующем на рулевые усилия «уазике».
- Да нет, ничего. Просто сегодня у дочери день рождения. – Вовка Зубов, водитель «урала», выковыривал палкой в грязном песке камешки и, как шайбы клюшкой, посылал их в заднее колесо.
- Э, брат, поздравляю! Сколько ей?
- Три года.
- Поздравляем!
- Спасибо.
- Так, это ж, отметить нужно!
- Чем? Я бы сейчас, не дыша, двести-триста на грудь поднял.
- А я бы и четыреста не постыдился.
- Ладно, нахлебники, давай по кругу.
- Косячок?! Откуда?
- Тихо, блин! Реквизировал.
- Ну, за здоровьице новорожденной! – Тихо-тихо, по паре затяжечек с подсосом и со старательным испусканием душистого дымка подальше в небо. – За здоровье!
- Вот я и думаю: достался же дочке папка – и на годик я здесь торчал, и теперь опять. – Некурящий Зуб достал пластинку «стиморола», покрутил, понюхал. Потом махнул и отдал тоже некурящему Коляну. – Ещё одна командировка, и жена меня точно из дома вытурит.
- Не вытурит. Где ещё такого верного мужа найти? Мы ж ей справку всем отрядом подпишем: мол, полгода ни к одной юбке не приставал. Отличный семьянин и характер нордический.
- Посмейтесь. Блин, зачем нас сюда загоняют? Кто мы, зачем здесь без дела торчим?
- Кто, кто? Разменная мелочь, копейки, которые никому не жалко. При большой-то игре.
- Ага, и с большим «интересом».
- Отставить разговорчики! – Колян дурашливо щёлкнул каблуками. – Какая-такая «мелочь»? Мы – телохранители России, мы здесь для того, чтобы… себя подставить, когда «это» случится.
- А когда случится?
- А пусть лучше никогда. Но с нытьём, всё равно, заканчивайте. Язвы заработаете.
Прав Колян, конечно прав: стоит только отпустить вожжи и всё, ничем потом не остановишь – тоска удавит. Лучше о весёлом. Или злом.
- Вчера ездили с начштаба к краснодарцам, так прикинь: они в доме местного вора в законе базируются – такой дворец, обалдеть! Белым мрамором даже четырёхметровый забор и снаружи, и внутри отделан. Три этажа: лестницы, двери – дуб. И баня у них шикарная, два спортзала, гараж крытый. Даже бассейн на улице, правда, пустой. Но, самое кайфовое, что хозяин, говорят, нынче в Москве новый дом, ещё круче отгрохал.
Мимо неспешно профланировало несколько пузатых ханкальцев, мутные глазки в себя, по жирным ляжкам постукивали коробки-кобуры «стечкиных». И с кем эти хряки заготовились стреляться? Им только шпор и перьев не хватает для полноты героического вида. А что? Говорят, один местный «полкан», ни разу не выезжая из Ханкалы, умудрился даже в феврале себе тридцать один «боевой» закрыть. Зато тем, кто в горах лямку тянет, не более пяти деньков в месяц засчитывают. Экономят государственные деньги: бюджет-то не резиновый, на всех всё равно не хватит.
- Мучаются, бедолаги, шести часов дожидаются. Как только «окопники» за КПП, тут у «штабных» сразу праздник начнётся. Водяра, тёлки, рассказы про то, у кого дома какие тачки и дачки прикуплены.
- Стаж прёт один к полутора, звания с ускорением. А если где какая стычка с потерями, так они, суки, за нашу кровь ещё и ордена себе навешивают. Кто-то под пулями через гранаты прыгает, а кто-то над стаканом… хреном дрыгает.
- «Ордена дают там, где их дают». Но, не завидуй: что ты со своими контузиями и ранениями, что они со своими циррозом и геморроем – по статистике одинаково к пятидесяти шести загнётесь.
- Так и на кладбище та же дерьмократия продолжится. Я зимой деда хоронил на Мочищеском, давненько не доводилось там бывать. Слышь, оказывается, что теперь на главной алее, где раньше только доктора наук, директора заводов и народные артисты лежали, нынче подряд памятники цыганским баронам возвышаются. Чёрный мрамор с золотом – «Оглы», «Оглы», «Оглы», аж в глазах рябит! И под каждый монумент никак не меньше четырёх участков скуплено. Даже «братва», и та где-то в сторонке скромненько по-русски ютится.
- Так прикинь, сколько романэ на наркотиках гребут.
- Не в этом дело! Я что подумал: вот, лет эдак через пятьсот-семьсот начнут археологи кладбище исследовать, ну, и наверняка подумают, что это наши национальные герои лежат. Кто ж поверит, чтобы своих врагов народ на самом почётном месте хоронил, как царей или фараонов?
- Хочешь сказать, что Тутанхамон с Хеопсом тоже в своё время ханку оптом толкали?
- Попробуй, докажи, что не так. Вон, какие гробницы отгрохали.

На КПП, на пальцах у пропитанных серой пылью солдат-контрактников блестели золотые печатки. А рядом вдоль трассы по обочинам и кюветам на километры растянулись фуры, грузовики и микроавтобусы со скучающими в очередях нохчами – так уж повелось, что все грозненские и станичные магазины, палатки и ларьки снабжаются со солдатских складов. Но турецкое золото «контрабасов» и дачки снабженцев – собачьи крошки со стола хозяев, гоняющих составы стройматериалов, оборудования, техники, горючего, одежды, продуктов, медикаментов – из России в Чечню и обратно, миллиардами высасывающих «финансовое обеспечение восстановления разрушенного войной народного хозяйства республики». Собачьи крошки.
Примостившись, кто где, опять в удушающих «шелестяшках» под бронежилетами и разгрузками, они напряжённо терпели выбоины, ухабы и вихляния – летать по Чечне нужно мухой, ибо, что с того, что в сопровождающем офицерском «уазике» работает ГМД, подавляя потенцию и радиосигналы на взрыв фугаса – духи могут и просто проволочки протянуть. Или со степи пострелять. Элементарно. Ящики и коробки дёргались направо и налево, сползали, но более-менее держались, а вот завёрнутая в полиэтилен, жадно, до мослов уже обрезанная неведомыми любителями шашлыков говяжья задница прыгала под ногами как живая. Снаружи, затянув капюшоны, глотали скрипучую и горькую пыль пулемётчики Сергей и Жора, а остальные почти ничего не видели, даже если выглядывали в откинутые лючки крыши. Степь да степь. Ровная, просто идеально выглаженная, где-то пропаханная и яро зеленящаяся, где-то запущенная в разноцветный отдых, степь утекала в горизонт, где без всякого перехода над предвечерней сизостью круто нависали ломанные зубцы отрогов. Промелькнули ряды крепких, одинаково кирпичных усадеб богатой станицы, на высокой стеле у сворота – «… основана в 1770 году». По центру сиял оцинковкой новенький минарет. Старинное русское кладбище с железными крестами – сплошная свалка.
- А на чеченском, смотри, смотри – штык над могилой. Это значит, что кто-то неотомщённый похоронен.
- Так много же таких штыков.
- Мало, блин! Прикинь: у каждого чеха по десять-пятнадцать детей. А профессия на всех одна – разбой. Поэтому, когда семья теряет семь-десять сынов, это для них норма. Норма! Больно, конечно, но не смертельно. В горах вообще только так и можно остальных выкормить. Нам с тобой не понять: у нас одного мальчонку убили, и – всё! Всё! Нет больше фамилии. Ни Ивановых, ни Петровых, ни Сидоровых. Одного «двухсотого» достаточно, чтобы целый русский род пресечь. А для чёртей и десять погибших – не конец.
- М-да, этого нам не понять. Ни за что не понять.