Спеша на север издалёка,
Из тёмных и чужих сторон,
Тебе, Казбек, о страж Востока,
Принес я, странник, свой поклон.

Чалмою белою от века
Твой лоб наморщенный увит,
И гордый ропот человека
Твой гордый мир не возмутит

Но сердца тихого моленья
Да отнесут твои скалы
В надзвездный край, в твоё владенье
К престолу вечному Аллы.

Бледно-далёкие белки Сунженского хребта, которые после первых дней серой городской хмарости Славка наконец-то разглядел на южном небосклоне, сегодня были особенно хороши. Розовые с лиловыми тенями, они висели над плоской, как стол, долиной полупрозрачным расшитым шёлковым шарфом, чуть искрясь и колыхаясь в восходящих токах прокалённого за день воздуха. Как там, наверное, хорошо, чисто, прохладно….
А тут…. Четыре часа караула на четыре отдыха днём, три на три ночью, ремонт заграждений, углубление окопов, смена вечно рваных мешков брустверов, перекладка кирпичной стены, разборка завалов на крыше, стирка, мытьё коридоров, мытьё посуды и чистка картофеля на кухне, чистка оружия, стратегия и рукопашка. Без выходных. Ещё бы только немного строевой для полного счастья. Вся радость в качественной пище, но, опять же, от неё к концу месяца не то, что тело, а душа зудела, когда на глаза попадалась женская фигурка. Хоть издали. Так и получалось: сначала взблёскивал бинокль на крыше двухэтажки, затем эстафету подхватывал окуляр у въездных ворот, потом «равнение» выдавали постовые перекрёстка, а последними вслед проходящей в школу учительнице вздыхали и тихонько посвистывали из-за бруствера ОКПМ. Да! – ещё и с верхотуры базы в полвосьмого утра кто-нибудь тоже припадал к мощному стационару с пятидесятикратным увеличением. Возвращалась учительница в шестнадцать-двадцать. Шла, смотря строго вперёд, вытянув шею, гордая, бессловесная. Словно кол проглотила. И, эх! А вот ноги, как у всех горянок, у неё коротковаты.
Славка бросил просолившиеся за четыре часа робу, майку и трусы прямо на пол, запнул всё под кровать к вещмешку, из последних сил натянул шорты и, уже спя, взгромоздился на свой второй этаж. Бай-бай!

…Вознесённый быками и арками, каменный мост огнистым пунктиром выводил полуторакилометровую перспективу во мглу противоположного берега. Широко перечёркнутая Обь невразумительно шепелявила мелким неравномерным прибоем, лоснясь розоватым серебром вдоль ограждённого буями фарватера. Сбившись в стаю, около Перевалки дремали самоходки, и отсюда – с бетонной высоты набережной – длинные живые дорожки красных и белых корабельных фонариков казались цепочками, опущенными вглубь расплавленного чёрного стекла.…. Когда унесу я в чужбину… Под небо южной стороны….

- Я заснул? – Славка, просительно улыбаясь, потёр кулаком глаза. – Прости!
Саша сидела напротив раскрытой дверки, и расплясавшееся пламя алыми и золотыми мазками легко и трепетно обводило её чуть наклоненное лицо, приподнятые плечи, сплетённые на колене пальцы. Железная печурка сипела и подрагивала, широко выстреливая стремительно переплёскивающимися по полу, стенам и потолку огненными разводами. Крохотное зарешёченное окно за Сашей густо синело ультрамарином, и тающая от нежданно щедрой топки ажурно-пушистая изморозь, освобождая стёкла, плавилась, часто-часто скапывая с подоконника в стоявшую на полу консервную банку. Собственно, от этого чаканья Славка и вынырнул из сломившей его под самое утро тонкой дрёмы.
- Прости.
Саша медленно повернулась, правой рукой откинула волосы, и внимательно, отвыкая глазами от пламени, всмотрелась в его лицо. Алый свет трепетно описал круглую грудь с маленькой пирамидкой соска, складочку живота, ниже растворяясь в стыдливую тень сжатых бёдер. Саша опять медленно-медленно поправила прядь и что-то беззвучно прошептала. Славка встречно сел, отчего-то стараясь разгладить жёсткую смятину новенького постельного комплекта – он не услышал, а просто понял: «люблю тебя».
На столе тускло искрила обжатым чёрной фольгой горлышком пустая бутылка «мускатного», красными полумесяцами светился раскатившийся апорт. Жар раскрытой топки густил воздух брусовой пристройки, которую он снял на эту старо-новогоднюю ночь, почти силой выпроводив домой однокашника Генку Харина, служившего охранником лыжной базы Заельцовского бора. Крохотная, пахнущая пенькой, олифой, талыми берёзовыми поленьями и, теперь вот, яблоками, сторожка и стала для них шалашом и дворцом. Шалашом, дворцом и первым брачным чертогом. До утренней пересменки.
Толкнув пронзительно засипевшую дверь, он прямо так, как есть, вылетел на крыльцо. Мороз, кольнув губы и ноздри, щекотяще шершаво огладил грудь, плечи, спину, вздыбил волоски на руках и бёдрах – хорошо! Отбежав на центр выскобленной, исчерченной лыжами, высвеченной фонарём площадки, Славка распахнул объятья обступившим блистающий разноцветными радугами, приваленным слоёными снежными комьями, двор столетним разлапистым великанам, и закружился:
- Я счастливый! Я самый счастливый!
Низко осевшее под тяжестью пугающих размерами лучащихся звёзд чёрное небо встречно вращало накрененный Ковш, разливающий по Земле стекленящую космическую стужу, и вслед за Зодиаком по двухметровым сугробам угрюмо хороводили неохватные сосны, а машущий руками в центре всеобщего кружения, переполняемый любовью нагой человечек никак не мог прокричаться на всю Вселенную:
- Я – счастливый!!
Саша стояла на крыльце, прозрачный парок, бьющийся из неприкрытых дверей, растворяя реальность её тела. Да она-то зачем раздетая?! И тоже босиком. Подбежав, Славка обнял, приподнял, и наконец-то прочувствовал обещанные синоптиками минус тридцать семь.

…Венчается раб Божий Владислав рабе Божией Александре…. Венчается раба Божия Александра рабу Божьему Владиславу…. Мою жестокую кручину… Никогда не разлучиться мужу и жене, после того, как у них родилось дитя…. Родишь мне сына?.. Сначала дочь…. Мои обманчивые сны…. А ты, солдат, не ходи спиной. Коли взял что, не отступайся… мои…. обманчивые сны… сны….

- Черкасс, подъём! Сюда генерал прётся! – Рифат больно шлёпал Славку по голой спине. Тот со стоном приподнял голову, безумно оглядел кубрик: Сверчок уже убирал со стола последние следы толи позднего ужина, толи раннего завтрака, Старый аккуратно строил протёртую обувь, над которой Андрей и Серж прибивали к стене простыню.
- Это ещё зачем? – Голоса не было. – Простыню зачем портите?
- Вставай скорее. Комиссия из Ханкалы налетела, командиров плющат. Генерал-то вообще московский, из министерства. А с ними телевиденье, и, слушай – такая деваха, ёк-макарёк, с микрофоном… ммм…. Нет, я не выдержу! Джинсики по самое-самое обрезаны, а на ляжках пушинки – белые, тонкие, чуть видные. Вау! Одевайся скорее!
- Да, корреспондентка класс! – Рифата поддержал вообще-то скуповатый на эмоции Андрей. – Всех, кто видел, так и заклинило. Простынь? Приказано «порнографию» со стен убрать, а жалко же красоту портить. Вот и решили просто завесить.
Посовещавшись, посреди бледно-полосатого поля крест-накрест подцепили две пулемётные ленты, а посредине приколотили экспериментально простреленную из разных стволов чью-то забытую каску. Для мужественной красоты.
Славка глотнул из пластиковой бутылки, зажевал жвачку, ну, и что? Так и будем стоять, как ботинки на параде? Может, всем хоть по книжке взять? Так сказать, чтобы пресса видела: в свободную от службы минуту бойцы активно занимаются самообразованием. Не, не естественно! Тогда давайте по Михаилу Юрьевичу: «Кто кивер чистил весь избитый, Кто штык точил…»? Ага, «ворча сердито». Ну, что тогда ещё, если приказано по территории не болтаться? Поартачась, все всё же согласились создать живую картину «привал перед боем»: Старый читал «Батальоны просят огня», Серж и Андрей играли в нарды, Сверчок подшивался, Славка писал письмо маме, а Равиль доводил на ремне нож.
Множественные шаги по лестнице. Свернули на их сторону. Ближе, ещё ближе.
- Встать! Смирно! – С порога замком Бархаев мгновенно осмотрел-оценил порядок, чуть заметно улыбнулся.
- Вольно. Здравствуйте, товарищи. – Ну, кто ж не знает генеральской любви к солдатской простоте? Вот и сейчас московский гость прошёл по кругу, демократично пожал руку каждому. – Здравствуйте. Здравствуйте. Как служится? Претензии есть?
- Никак нет.
Опережая командира Гусева и генеральского майора-адьютанта, в кубрик дерзко вскочила красноголовая и зеленоглазая пигалица в коротко обрезанных джинсовых шортах, высоко шнурованных ботинках и камуфлированной майке, выпиравшей острыми сосцами. У Равиля даже уши стали фиолетовыми.
- Вот, Эльвира, видите: в МВД делается достаточно, чтобы наши командированные не чувствовали себя пасынками Родины. Созданы все бытовые удобства для долгосрочного пребывания вдали от дома.
- А как у них с досугом?
- Спросите сами.
- Ребята, как вы тут отдыхаете?
Кося на генеральскую грудь, Серж что-то замямлил.
- А чаще всего читаем. Или в спортзале качаемся. – Вдруг перебил его Рифат. – Каждому своё, но, правда, есть и общая проблема… досуга: почему-то всем под утро снится только один сон. Фантастический. Про зелёные-зелёные глаза.
Пауза. Первым благодушным баском засмеялся генерал, за ним, с секундной паузой, хихикнул майор-адъютант. А Эльвира извиняющееся пробормотала:
- Да это так, это у меня контактные линзы тонированные.
Ещё раз оглядевшись, в той же очерёдности пошли на выход.
- Ребята, кому скоро заступать на блокпост, вооружитесь и сопроводите оператора в магазин. Как всегда, не меньше трёх человек. – Замыкавший Бархаев уже из проёма пальцем посчитал Славку, Андрея и Рифата. – Что-то из электричества срочно прикупить потребовалось.
Рифат дёрнулся: «А Эльвира пойдёт»? – «Нет». – «Тогда пусть Андрюха топает, ему Кавказ в диковину». – «Короче, сами решайте. Только быстро».

- Электричество – электричеством, а чего здесь можно попробовать из местных блюд? – Длиннющий, мосластый как баскетболист, оператор Олег возбуждал всеобщее внимание: русский, а с бородой. Такое в Грозном практически невозможно, так что вполне могли подумать, что федералы ведут арестованного.
- У чехов плохая кухня. Невкусная. Вот осетины – да, те умеют. – Шедший впереди Серж успевал прошаривать глазами всех и встречных, и стоящих по сторонам чеченцев. Прикрывающему справа Славке хорошо было видно, как то и дело напрягается его рука, сжимающая рукоять, когда кто-либо из «нохчо» двигался излишне резво. – Я когда во Владикавказе был, так там просто оторваться не мог. Особенно шашлыки – такие нежные! А здесь – фуфло, подошвы. Может, конечно, они для своих что получше прячут?
Серж вошёл в магазин и вернулся – чисто. Значит так: они с Андреем покурят снаружи, Славка смотрящим у дверей изнутри, а Олег пусть спокойно покупает, что ему нужно.
В притенённой духоте магазина ничего не изменилось. Разве что старухи не было. Пока Олег набивал «дюресэями» коробку, Славка бесшумно приблизился к прилавку, и, пытаясь поймать глаза упорно смотрящей в пол девушки, даже немного подсел:
- Привет! Тебя как зовут?
Ага, всё-таки среагировала. Вздрогнула и почти подняла ресницы. На крохотную долечку секунды.
- Меня Славкой, а тебя?
Нет, опять отвернулась. Хотя, а-я-яй, боковым-то зрением контролирует.
Выпустив оператора, он резко оглянулся и – точь-в-точь, как в прошлый раз – поймал распахнутые любопытством чёрно-блестящие глаза. Засмеявшись, подмигнул.
И вдруг в ответ девчонка высунула язык.

- А к чему такие сложности? Караул снаружи, караул изнутри?
- Представь: заходит пара-тройка федералов в магазин. Никого вроде нет, и они все в прилавок носом. Сзади появляется чех – два выстрела в затылок, третий в лицо повернувшемуся. И всё. Даже гильз, не то, что свидетелей, не найдут. Это, конечно, теория. А вообще-то именно так красноярцы погибли. В почтамт все вошли, а им к крыльцу тут же «девяточку» с тротилом припарковали. Ребята выходят – бах! Все трупы.
Олег теперь сам озирался, даже как-то ростом поменьше стал.
- Ну, пойдём за шашлыками?
- Ладно, в следующий раз. У вас девчонки классно кашу готовят.
- И-я того-же мне-ния.
За калитку из колючки – как в родной дом, и через КП, по «прямой кишке», вдоль окопчика и мимо садика во двор, где их уже заждались. Генерал в окружении офицеров казался совсем даже не генералом – ни знаков различия, ни даже плетёнки на кепи, а в руке старое-престарое весло АК. Наверное, вражьи снайпера так и подумают: простой солдат. И даже удивятся, глупые – чего это все перед ним вытягиваются?
Для интервью нашли чистую стенку, определились по солнцу. Все, кто не в нарядах, столпились за снимавшим с треноги Олегом-оператором.
Слушали не дыша.
- Прежде всего, я хочу сказать, что федеральное присутствие в городе Грозном постепенно сводится к минимуму. В Чеченской республике активно формируются не только органы демократического самоуправления, но и собственные силовые структуры, способные поддерживать законность и правопорядок. Конечно, чего греха таить, местным милиционерам пока не хватает базовых знаний, опыта работы, в некоторых правовых вопросах они ещё недостаточно компетентны. Поэтому в городе действует система блокпостов, на которых стоят ОМОНы и СОБРы из самых разных городов и областей России, укреплённые специалистами ГИБДД и паспортно-визовой службы, следователями, экспертами-криминалистами, кинологами. Это позволяет успешно контролировать криминальную обстановку в столице республики, оказывать достойный отпор остаткам бандитизма и агентам международного терроризма, продолжающим свои вылазки на фоне понятных сепаратистских настроений части пострадавшего от военных действий населения. Но время работает на нас, и мы с оптимизмом смотрим в будущее. Уже недалеко тот час, когда можно будет с удовлетворением заявить всему мировому сообществу: «В Чечне и на всём Кавказе – мир и безопасность»!
Генерал отмахнул рукой конец тирады и облегчённо улыбнулся своему успеху. Ай, да Пушкин, ай, да … молодец, – ни одного слова не забыл из написанного майором текста.

- Классно говорил.
- Убедительно.
Увиденное нужно было перекурить. Кто догадался первый, тот шустро присел за столик, остальные спинами подпирали халтурно выложенный кирпичный забор-бруствер. Говорили наперебой, но в ходе обсуждения мнения особо не разделялись.
- Опять по ящику покажут, как мирные и добрые чехи ищут работу….
- Как жаждут восстанавливать разрушенное войной хозяйство …
- Как простые кавказские парни мечтают выучиться на механизаторов и менеджеров….
- А девушки на космонавток и юристов…
- Только дайте им инвестиций…
- И не мешайте их распределять…
- Короче, мужики, понятно: чем нас тут меньше – тем здесь всё лучше. Генерал так по-честному и врезал: «Как только мы уйдём, так у нохчей наступит мир и тишина».
- Не «тишина», а «безопасность». «Мир и безопасность» – это слова антихриста, перед концом света.
Это молоденький лейтенант опять непонятно пошутил.
- Погоди! Какого ещё «конца света»?
- Когда антихрист придёт к власти, он прекратит все войны, примирит все народы, и никто уже не будет ни злым, ни добрым. Просто почему-то от этого наступит конец земной истории: «Когда будут говорить «мир и безопасность», тогда внезапно постигнет их пагуба».
Забавный лейтенантик из центрального вытрезвителя: худючий, замкнуто сумрачный. Молчит, молчит, потом как вдруг что-то выскажет всему вразрез. И опять замолчит.

- Олег, ты письма не прихватишь?
- Без проблем. Мы же завтра в Москве будем.
Смачно чмокнула бронированная дверца, из-за толстенного стекла мутно покачалась узкая девичья ладошка, и два низко сидящих «уаза» рванули за ворота.
- Не, какое бы я ей интервью дал….
- У тебя бы она не взяла.
- Ёк-макарёк, как хорошо быть генералом! Вернёмся – восстановлюсь в институте, потом дослужу до майора, потом закончу академию, потом наколю на погоны большие-пребольшие звёзды, и буду давать, давать, давать интервью! – Равиль потряс кулаками, вдохнул-выдохнул и пошагал к корпусу.
- Ты кому письмо отправил?
- Да, домой, сыну. Что б скорее.
- Случилось чего?
- Пока нет.
- Прости.
Засмурел мужик – чем поможешь? Наверное, что-то в семье, ведь Андрей ещё тогда, перед отправкой, отделившись от всех, долго бродил туда-сюда вдоль забора, а потом на несколько раз провожал, такого же большеголового как сам, чернявого мальчишку до остановки. Как-то так резко запомнилось: если кто-то из омоновцев прощался с родными, то или с жёнами, или с целыми семьями, и только Андрей с сыном.