«… Жилет разгрузочный состоит из трех частей: двух грудных планшетов, спинного планшета и плечевых ремней. Такая компоновка позволяет разделять нагрузку на боевую и бытовую. Боевая экипировка находится, в основном, в подсумках, укрепленных на грудных планшетах. Эти подсумки вмещают восемь магазинов для автоматов АКС, шесть ручных гранат типа Ф-1 или РГД-5. Подаватель магазина должен смотреть вниз для предохранения от пыли и песка. Внутри подсумков для гранат сделаны кольца, к которым карабинами цепляются шнурки, прикрепленные к кольцам гранат. При выхватывании гранаты из подсумка чека выдергивается таким шнурком. Это позволяет бросать её одной рукой. Кроме того, на магазинных подсумках сбоку имеются карманы, в которых можно разместить электрофонарь, сигнальный патрон-ракету, сигнальные мины, дымовые гранаты, холодное оружие. На спинном планшете располагается блок сумок и подсумков для дополнительного (бытового) снаряжения. В центральной части спинного планшета находится сумка объемом 7,5 литров для сухого пайка, чистого сухого белья, туалетных принадлежностей».

Когда на тебе армейский бронежилет, каска, на груди АКМСУ с четырьмя дополнительными магазинами, а сзади рюкзак со скарбом на полгода, пятьдесят лет заметно разнятся с двадцатью пятью. И хорошо, что гранаты не выдали. Скорый завтрак из супа быстрого реагирования, сдача проводницам белья, пятнадцать минут в глухом кунге через сонный Моздок и построение на узкой платформе, по которой уже толклось, ревниво оглядывая друг друга, человек пятьсот в разнообразном камуфляже – ОМОНы и СОБРы, милиционеры и вэвэшники со всей России. А машины подвозили всё новые и новые отряды.
- Сейчас упресуют, как кильку.
- Не то слово. А ещё и небо развеялось, так что через час рассол пустим.
Бронепоездом оказался состав из десятка обычных почтовых и плацкартных вагонов, перемежающихся платформами с давно отработавшими своё круглобашенными «шестьдесят-четвёрками» и, закрытыми брустверами из мешков с песком, спаренными зенитками. Собственно бронёй был обварен только тепловоз. Через две колеи вдоль бронепоезда выстраивались солдатики. В сравнении с упакованными и откормленными спецназовцами вид срочников давил слезу: застиранная, какая-то вся не по размеру форма, рыже-серые, отродясь не знавшие ваксы брезентовые ботинки, прокопчённые худые лица. Особенно Ивана Петровича зацепил последний, замыкающий строй, крохотный мальчонка, которому, видимо, не смогли даже «берцы» подобрать, и обули в явно женские сапожки. Если бы не каска, делающая его похожим на тощего опёнка, не тяжеленное весло АК, вряд ли ему кто дал более четырнадцати – ну, и какая же сволочь признала этого недорослика «годным»? Толстый, с затёкшей непреходящим бодуном небритой рожей, в низко препоясанном засалено-тесном мундирчике, армянского типа майор сурово оглядел своё зачуханное войско и что-то гавкнул. «Здрав-желай-товари-майр!» – Опять долгое неразборчивое бурчание, как вдруг, выставив перед собой стволы, солдатики почти одновременно задёргали затворы. По эту сторону путей здоровенные, на всё тренированные и всякого навидавшиеся спецы невольно съёжились в ожидании шального спуска, но, слава Богу, на этот раз обошлось.
Оказывается, в каждый закуток старого плацкартного вагона, если плюсовать разместившихся на боковых полках прохода, можно втиснуть четырнадцать полностью экипированных милиционера. В прожаренной духоте повальная дурная дремота, за неоткрывающимися пыльными стёклами из разросшейся лесополосы неожиданно выныривали русские названия станиц с датами основания в семидесятых годах восемнадцатого века, около чистеньких, абсолютно пустых вокзальчиков чуть шевелились небритые, чёрные, как грачи, чеченцы или ингуши, вяло имитируя трудовую деятельность, а на всех путях и разводах тянулись сплошные вереницы цистерн с нефтью, длиннющие товарники с лесом, бетоном, кирпичом, металлоконструкциями. Понятно, всё для восстановления разрушенного войной хозяйства. Вагоны, вагоны, платформы и рефрижераторы…. с кучи гравия какой-то носатый урод в милицейской гимнастёрке и трико, хохоча, прицелился «калашниковым» в медленно ползущий бронепоезд, а рядом второй в рупор ладоней проорал: «Аллах акбар»! Женя-снайпер аж с голоса сошёл, вскочил, выщупывая свой «винторез» вспотевшими пальцами: «Ни фига себе! Ни фига! Да пару лет назад…». Рядом играл желваками Женя-пулемётчик – те, кто воевал в 1999-м, из особого шика были не в камуфляже, а в бледной «горке»: «Ишак! Пару лет назад сходу б мошонку отстрелил»!
Сон как рукой, лица посуровели, пошли никчёмные, но необходимые для разрядки разговоры.
- Всё, кранты, зад окончательно сопрел. – По соседству с Иваном Петровичем вяло заёрзал плотный, измучено бледный парень, со стоном прогнулся, отжимая закинутый за спину к стене бронежилет – Если сегодня не доберёмся до бани или душа – завтра ходить не смогу.
- «Доберёмся», как же. Если наш паровоз до шести в Ханкалу не домчится, то там и заночуем. В палатках со вшами. Из Ханкалы в шесть все входы-выходы закрывают.
- Чего, правда, со вшами?
- Ну, ты что ли не знаешь, вас ист дас зольдатэн палатка? Пол земляной, а доски из нар обязательно кто-нибудь ещё зимой истопил. И про обработку забудь: земляную вошь никакой дуст не берёт, она, тварь, такая же выносливая, как едомый ею русский солдат.
- Раньше-то, когда шинели были – войлок защищал, она по войлоку не могла ни прыгать, ни ползать. Спи, где хочешь. А скрутка бронежилетом служила – её гранатные осколки не пробивали, да и пуля, которая на излёте, тоже вязла. И проплыть на скрутке минут десять можно. Шинель – самая солдатская одёжка.
- Во, Старый, даёт! Ты, часом, не с Чапаевым ещё служил? Вторым номером, поди, у Анки?
- Не с Чапаевым. Но семёновцев в Монголии повидал.
- Кстати, ты же не дорассказал, что там с русской бабой стало. Ну, в тюрьме.
- С той-то? Повесилась.
- Как так?
- Понимаешь, в монгольских тюрьмах зеки сами порядки держат, администрация никак не вмешивается. Принципиально. Ну, и представь: в этих чёрных юртах полсотни мужиков и десяток баб рядом сроки тянут. А так как она русская, да красивая, все только ей и стали пользоваться.
- Ни хрена себе! А что, нельзя это было как-то решить?
- В чужой монастырь…. У каждого ж государства свой порядок. Я об этом потом всё время вспоминал, когда в органы пришёл. И на линии, и, тем более, в конвойке. Поэтому твёрдо убеждён: нельзя ворам давать жить по их законам или понятиям, нельзя. Блатной внутри – зверь, одна наружность человеческая.
- Да разные там люди, чего ж под одну гребёнку! Есть и нормальные.
- Это ты меня «мастям» учить станешь? Я ж не о «серых» или «красных», а о «чёрных» конкретно. Конечно, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, любой запросто может оступиться, и «мужиков» в зоне всегда на порядок поболее «блатных», но не про это ж толкуем. А про то, что там закон должен быть не воровской, а наш, государственный. Я без малого двадцать лет конвоировал, и на «тройке», и на «семёрке» охранял. Насмотрелся: истязания, издевательства блатных над «серыми», пытки, насилования. «Общий режим» – зона «спецлютая», там, как и на «малолетке», «первоходочников» таким прессом давят, что в год развращают или ломают. Нет, блатные – нелюди.
- А кто против расстрела рецидивистов? Мы же чего хотим? Покоя. А что получаем? В подъездах, в квартирах железные двери, на окнах решётки – и кто ж от кого изолирован?
- Бесконечная тема. Лучше на другое ответь: вот чем мы-то виноваты, что нам шесть месяцев за колючкой сидеть? Те же зеки, а вроде менты.
- Н-да….
Опять остановка. Крохотная станция с невообразимым названием – «Аполлоново». Откуда здесь такое? Молоденький лейтенант оторвался от книжки и непонятно усмехнулся: «Почему нет? Раз «Григорьевская» уже была».